Сияй

Дальше они просто лежали молча, близко-близко, вслушиваясь в дыхание друг друга и обмениваясь поцелуями, то легкими, то глубокими и жаркими, еще не до конца уверенными — неумелыми, неопытными, — но, несмотря на все это, такими, что сердце больно и сладостно ныло в груди. Губы пекло. Возбуждение туманило сознание и горячило кровь, путало мысли и приносило практически болезненное наслаждение. И когда становилось совсем уж тяжко и невыносимо, Вэй Ин, неохотно уходя от манящих губ жениха, принимался целовать его нежную открытую шею, не в силах остановиться. Лань Чжань ничего ему не говорил. Он, чувствительный, прекрасный, лишь ежился от настойчивых влажных прикосновений его губ и языка, инстинктивно приподнимая плечо к щеке в каком-то полузащитном жесте и невольно зажимаясь с непривычки. Но когда немного попривык к ласкам, то сам начал подставлять шею под поцелуи, чуть постанывая — едва не убив этим совершенно беспомощного и бедного Вэй Ина, что практически утонул в их общем желании — и источая одуряющий аромат трав, яркий и зовущий. Мужчина в тот момент яро боролся с собой, чтобы случайно не поставить жениху брачную метку, из-за которой впоследствии возникли бы ненужные вопросы, но не сумел справиться и поддался-таки искушению, оставив взамен несколько страстных следов на соблазнительной коже. Одна метка точно пришлась на нежное местечко прямо за красным ушком. Такую не сразу заметишь. С шеи Вэй Ин, не смея более покушаться на чужие одежды, не допуская и мысли раздеть, быстро перешел на спрятанные под тканью плечи и грудь, пока руки свободно оглаживали спину любимого и иногда, нарочно избегая округлых ягодиц, спускались ниже, на крепкие бедра, или еще ниже. Он рискнул даже подхватить ногу возлюбленного под коленом и положить ее к себе на талию. И они оба ахнули одновременно от удовольствия и удивления, когда неожиданно стали намного ближе друг к другу. Это удовольствие напрочь вытеснило все остальные ощущения, абсолютно ненужные. Вэй Ин чувствовал лишь ни с чем не сравнимое упоение, когда полностью убедился в том, что Лань Чжань так же желал его. Он был таким твердым и горячим там, внизу. Странный, ранее незнакомый запах стремительно наполнял ноздри Вэй Ина и оставлял в его памяти неизгладимый след. Вэй Усянь ни в чем не уступал своему возлюбленному жениху, — он желал не меньше. «Люблю тебя, люблю тебя, люблю тебя, люблю тебя, так люблю тебя…», — крутилось в мыслях. Беспрерывно. Возможно, что что-то даже невнятно вырвалось наружу, потому как спустя каких-то пару мгновений, наполненных физически ощутимым напряжением, Лань Чжань, осоловело моргнув, длинно выдохнул и робко, по очереди, накрыл в ответ своими губами его плечи и наполовину обнаженную шею, решив вернуть полученное удовольствие от безвозмездно подаренных ласк. И даже сквозь плотную ткань эти поцелуи посылали по всему телу мужчины мурашки и мелкую дрожь. И ощущалось оно чересчур остро. Так приятно… Но, к сожалению, Вэй Ин не мог пробыть с ним слишком долго. Ему следовало поскорее уйти и дать Лань Чжаню отдохнуть. День был тяжелым. Они оба устали, так устали… Но… О, боги. Это же совершенно невозможно. Вэй Ин, только пообещав себе, что вот он, — самый последний поцелуй, самое последнее касание и объятие, — вновь и вновь возвращался к жениху, влекомый тихими просящими взглядами, удивительно сильными руками и губами, которые непрестанно выводили мягкие узоры на его коже. Вэй Ин даже при всем желании не сумел бы отстраниться. Лань Чжань, упрямец, совершенно не жалел его бедное сердце. Он отчего-то не хотел отпускать Вэй Ина от себя и, преодолевая смущение, из раза в раз притягивал его обратно на теплую постель в свои раскрытые объятья. Вэй Усянь элементарно не успевал задаваться вопросами о причинах подобного поведения. Да и не желал он этого. Так что Вэй Ин возвращался, опять коротко и порывисто припадал к губам Лань Ванцзи, бормотал что-то хриплым голосом и пытался привести мысли в порядок. Конечно же, без особого успеха. — Ты погубишь меня. О боги, Лань Чжань… Лань Чжань же в ответ только отрицательно мотнул головой, густо покраснев. — Вэй Ин очень сильный. — Он прошептал это полузадушенно, тяжело откинувшись на подушки. И непонятно было, к чему относилось данное высказывание. То ли к тому, что Вэй Ин, глухо прорычав что-то нечленораздельное, неожиданно резко перевернул вздрогнувшего юношу на спину, некрепко удерживая его руки за запястья над головой одной рукой, а второй — касаясь потеплевшего лица. То ли к его способностям как заклинателя, которые он пока любимому не демонстрировал, но о которых было давно известно за пределами Юньмэна. Или Лань Чжань просто сомневался в том, что вполне себе мог убить Вэй Ина. В конце концов, Вэй Усянь смирился со своим положением, послушно подался вперед к Лань Чжаню, и легонько прикусил его нижнюю губу, чуть опухшую от поцелуев. Он сделал это напоследок, прямо перед тем, как окончательно уйти и клятвенно пообещать встретиться с ним позже и показать все свои любимые места в Пристани Лотоса. Вэй Ин также попросил принять в подарок светло-сиреневое ханьфу, что подарила ему когда-то госпожа Юй. Все равно он не смог бы его никуда надеть, а Лань Ванцзи оно безумно шло. И нет, Вэй Ину ничего за это не будет. Все хорошо, правда. Лань Чжаню не нужно переживать. Ушел Вэй Усянь с огромной неохотой. Зверь внутри него то недовольно рычал, то жалобно скулил, прося глупого человека немедленно вернуться обратно, хотя бы на минутку, но кто бы его послушал? Точно не он. Нельзя. Нет. Молчать. Вэй Ин и так еле заставил себя оторваться от идеальной во всех отношениях шеи будущего мужа, где скопился весь концентрат его аромата, и перестать думать о том, чтобы впиться в гладкую, словно дорогой блестящий шелк, кожу жаждущим ртом. И как бы сильно ему ни хотелось сделать Лань Чжаня своим и показать тому всю глубину своих намерений, он пока не имел на это права. Только после свадьбы, в их первую брачную ночь, когда они оба будут готовы, Вэй Ин поставит метку. И попросит любимого о том же в ответ. Осталось всего-то чуть больше одного года. Что это для совершенствующегося? Так, капля в море. Вэй Усянь подождет столько, сколько потребуется. Он верил в свой самоконтроль. И умел держать тело в узде при необходимости. Иначе он ни за что бы не продвинулся так высоко на стезе самосовершенствования. Путь меча требовал дисциплины, терпения и послушания. Но был и щедр. Взамен за все свои труды и усилия будущий заклинатель получал гораздо больше, чем по итогу отдавал. Главное, вовремя это понять, а после — уже не растрачиваться понапрасну. Вдох-выдох. Вдох-выдох. Вдох-выдох. Вэй Ин раскрыл глаза и прислонился спиной к стене своего дома. Он и не заметил, как дошел до нужного места — видно, ноги сами его принесли туда, где безопасно и хорошо. Также ему не было ведомо, сколько он так простоял, в полной неподвижности, пялясь в пространство перед собой и прокручивая в голове воспоминания сегодняшнего вечера. Час? Два? Ноги у него значительно онемели, и тело подуспокоилось и почти перестало исходить приятным жаром. Значит, могло пройти и много больше времени. Стояла уже глубокая ночь, а сна ни в одном глазу. Вэй Ин вообще сомневался, что сможет уснуть. Однако попробовать стоило. Пройдя в спальню, он медленно, не совсем отдавая отчет своим действиям, разделся донага и подошел к низкому столику за ширмой, на котором стояла небольшая лохань с водой. Рядом лежало тонкое полотенце без узоров. Обмакнув его в воду, Вэй Ин приложил ткань к лицу, а затем один раз небрежно протер тело, чтобы смыть с себя соленую любовную испарину, уже подсохшую, но все равно дающую о себе знать резковатым запахом и немного липкими ощущениями. И он не сказал бы что отталкивающими. Постель встретила его прохладными простынями. Вэй Ин не надеялся на крепкий сон после тяжелого и насыщенного событиями дня, но, к своему изумлению, провалился в спасительное забытье практически сразу. И вскоре понял, что никакое это не спасительное забытье, а кое-что похуже. Весенний мучительно-сладкий сон с Лань Чжанем — бесстыдно обнаженным и прекрасным, словно поздний зимний рассвет, Лань Чжанем — уж точно не являлся никаким спасением. Вэй Ину нигде не было покоя. Он никогда не видел Лань Чжаня полностью обнаженным, — ни в своих прошлых сновидениях, ни в реальности, — но в этом сне он предстал перед ним именно таким. С белой и мягкой, как вода, кожей, с разметавшимися по постели шелковыми волосами цвета летней ночи, сияющими золотистыми глазами и едва приоткрытыми зовущими губами, алыми, сочными, нежными, по которым изредка пробегался юркий влажный язычок. И взгляд у него был такой необычайно горячий, жаркий, пылающий, — он не давал Вэй Ину покоя и заставлял смотреть, смотреть безотрывно. Впрочем, заставлять — слишком громкое слово. Вэй Усянь тонул во всем этом добровольно, охотно. Лань Чжань был податливым, гибким и божественно прекрасным. Усталым. Разнеженным. Теплым. Таким мягким и замечательным… Но ничего не соображающий Вэй Ин успел лишь на какой-то жалкий миг накрыть любимого собой, как вдруг резко проснулся от своего же громкого изумленного стона, в котором прозвучало неподдельное наслаждение, в собственной постели, абсолютно один. Такой же обнаженный, горячий, болезненно-твердый, задыхающийся, выгибающийся. Ему не понадобилось чего-то особенного, чтобы избавиться от напряжения и давящей тяжести внизу живота — всего пара длинных грубоватых движений, тихое звучание любимого имени… и все. Но стоило ему представить, как Лань Чжань лежит где-то там, спящий и теплый, зацелованный и уставший, как желание начало разгораться в нем с новой силой. И подавить его стоило больших трудов. Нет, он больше не будет об этом думать. «Конечно, нет». Вэй Ин громко фыркнул и сам над собой посмеялся. Кого он вообще здесь пытался обмануть? Он постоянно думал о Лань Чжане раньше, еще до их официального знакомства, думает и сейчас. И будет думать в будущем. Вот такой он, как оказалось, упрямый и верный. Вэй Усянь, до боли зажмурив глаза, встал с постели и опять остановился напротив лохани. На этот раз он вытерся тщательнее и выбрал одежды поновее, те, что еще не прошли проверку ночной охотой и тренировок с адептами. Кстати, об учениках. Снаружи давно наступил день. Или позднее утро. Судя по положению солнца, все-таки утро. И будить его не приходили. Значит, на дневную тренировку он не опаздывал. Есть время отдохнуть. И поесть. Или нет. Лань Чжань, наверное, уже встал и позавтракал. А вот шиди, скорее всего, за еду только сел, если вообще собирался. Что ж, тогда Вэй Ин напомнит. Усмехнувшись себе под нос, мужчина пошел искать названного братца и отыскал его в своем же кабинете, заваривающим чай. А чашек было ровно две. Как будто Вэй Ина специально поджидали. — Доброе утро, Чэн-Чэн! Я смотрю, ты меня ждал. Цзян Чэн лишь презрительно хмыкнул и хотел было закатить глаза, как вдруг вместо этого почему-то принялся пытать Вэй Ина тяжелым многозначительным взглядом. Последний начал перебирать в голове все, что успело произойти за последнее время с его участием, но так и не смог ничего понять или вспомнить. Он вообще с трудом соображал сейчас. Мыслями Вэй Усянь находился в другом месте. — Твою мать, — обреченно протянул Цзян Чэн. — Что? — почти со страхом прошептал Вэй Ин. — Выглядишь ужасно. — Эй! Что значит ужасно? Что ты такое говоришь? — Все, уходи отсюда, — припечатал Цзян Чэн. — Не желаю тебя больше видеть. И шею чем-нибудь прикрой. Бесстыдник. И от занятий на сегодня я тебя освобождаю, сам все проведу, или еще кого попрошу. В таком виде ты перед учениками не появишься. Я все сказал. — В каком виде? — В отвратительном! — сказал он. — Вы оба отвратительны! — Цзян Чэн, подожди… — Пошел вон. — Ну, Цзян Чэн, — простонал жалостливо Вэй Ин. — Прочь! — процедил Цзян Чэн. — В последний раз тебе говорю. — Прочь? Прочь, значит?! Это ты так теперь разговариваешь со своим братом? Цзян Чэн тихо рыкнул что-то нецензурное, одним размашистым движением скинул фрукты с недалеко стоявшего подноса прямо на пол и поставил его отражающей металлической стороной перед ошарашенным Вэй Усянем, который с болью проследил за тем, как один из персиков — его самый любимый фрукт после локв, к вашему сведению! — смачно размазало по противоположной стене. Потом он обратил внимание на собственное отражение и наконец понял, почему шиди попросил прикрыться. На коже слева, очень близко к линии челюсти, расположились два маленьких розовых пятнышка. И все, на что хватило Вэй Ина в этот момент, было: — О, а это… Я не знал. Не знал, что Лань Чжань мог быть таким. Таким непостижимым? Неповторимым? Удивительным? Особенным? Да, пожалуй, особенным.