Сияй

Полеты на мече всегда были обязательной рутиной для Лань Ванцзи во время долгих и утомительных путешествий, и он давно перестал придавать этому слишком большое значение. Конечно, Лань Чжань помнил, как в самый первый раз взмыл в небо, — это воспоминание, теплое и очень счастливое, останется с ним навсегда; но с течением времени весь изначальный восторг в его сердце несколько поугас. Чувство легкости и ощущение бьющего в лицо свободного во всех отношениях ветра все так же приносили ему подобие умиротворения, очищали мысли и делали на пару чудесных мгновений счастливее, чем есть на самом деле. Однако теперь все стало более привычным и не таким ярким, как прежде. Облачные Глубины показались спустя несколько дней. Лань Чжань не позволял себе отдыхать больше необходимого и останавливаться где-то дольше, чем на несколько часов, — как правило, он останавливался всего лишь на ночь, — и потому достиг дома даже раньше, чем планировал. И мысли о женихе в его голове из-за легкой усталости и напряжения постепенно приобрели более спокойный оттенок. Лань Ванцзи нарочно не давал себе расслабиться, смотрел только вперед, торопился, как мог и как позволяли приличия, и все это ради того, чтобы не начать вспоминать каждое совместно прожитое мгновение. Он обязательно подумает обо всем позже. Подавив зевок и пожурив себя за бессонную ночь, Лань Чжань спрыгнул с меча на знакомые каменные ступени, обросшие зеленым мхом, вложил меч в ножны и начал размеренно подниматься наверх. Он не жалел о том, что переночевал в одной деревушке и помог местным жителям с разбушевавшимся призраком, но незапланированная остановка забрала у него много сил. Впрочем, оно того стоило. Благодарность и признательность местных согрели на время его сердце и немного отвлекли от все тех же назойливых мыслей. Лань Чжань задумчиво хмыкнул, припомнив, как какая-то старушка долго сетовала на то, что, мол, нечего молодым яньци за нечистью бегать по лесам и по болотам и рисковать почем зря. И ему ничего другого не оставалось, как почтительно покивать старому человеку, внимательно выслушав и безмолвно согласившись со всем, что ему наговорили в порыве эмоций, а потом, несмотря на опасность и чужие волнения, все равно пойти туда, куда звал долг заклинателя. Дело не затянулось надолго, не задержало его, и вот спустя какое-то время он уже почти дома. Подъем по лестнице в гору был несложен, ступени, углы которых скрадывал густой полупрозрачный туман, вскоре закончились, и впереди показался вход в Облачные Глубины. Встретили его… странно. Обычно его просто провожали взглядами и почтительно кланялись, но сейчас на него почему-то не смели смотреть и еще слишком уж долго не разгибались из поклона. Лань Чжань, конечно же, поклонился молодым стражам в ответ. И со всех ног поспешил к ханьши брата. Он скучал по брату и хотел увидеть его первым. Потом можно было бы навестить и дядю, если тот вдруг окажется не занят. Однако что-то пошло не так, и неподалеку от личных покоев и кабинета брата его остановили более старшие члены клана и попросили следовать за ними. Лань Чжаню это очень и очень не понравилось, но он ничем не выдал своего недоумения, хотя и хотелось спросить, что вообще происходит и к чему такая спешка, — он же прибыл буквально недавно, каких-то несколько минут назад, и даже с семьей еще встретиться не успел, а его уже куда-то звали и уводили. Куда? И что это за срочное дело такое, которое не требовало никаких отлагательств? Из упрямства и одного лишь принципа Лань Чжань достаточно долго простоял на том месте, где его, собственно, и нашли, успев пронзить своих невольных сопровождающих ледяным взглядом, а потом медленно — нехотя — пошел за ними. И какого же было изумление Лань Чжаня, когда его привели в главный зал, где обыкновенно проводились советы и собрания союзных кланов, оставив прямо перед лицами уважаемых старейшин. Не всех. Многие по каким-то причинам отсутствовали. Лань Чжань пришел в еще большее недоумение, но, не найдя в полубесстрастных лицах перед собой ответов на мучившие его вопросы, поклонился так, как того требовали приличия, безупречно, с уважением, но без раздражающего трепета и преклонения. С внутренним удивлением Лань Чжань отметил, что на самом деле не желал ни говорить, ни кланяться. Единственное, что его действительно волновало так это то, где старший брат и дядя. Сердце забилось быстрее от беспокойства. — Второму Нефриту нечего сказать? — спросил один из старейшин, и само начало разговора Лань Чжаню не понравилось совершенно. Что-то навроде гнева и возмущения начало подниматься со дна его души, но он позволил себе лишь на миг поджать губы. Только А-Хуань бы, наверное, и заметил. И, может, еще Вэй Ин… Он вроде бы научился немного различать его эмоции. Однако он не позволил мыслям принять другое направление и быстро справился со слабостью и просто полностью расслабил свое лицо. Не думать. И молчать. Лань Чжань имел полное право молчать. Увидев, что вопрос не возымел над Вторым Нефритом никакого действия, старейшины вновь начали возбужденно перешептываться и обмениваться эмоциональными взглядами, как это было и до его прихода. — Значит, Второй Нефрит отказывается отвечать и согласен со всем? Лань Ванцзи едва нахмурил брови. Что значит «согласен со всем»? Что ж, здесь он уже никак смолчать не мог. Да и агрессивная направленность беседы не дала ему какого-либо выбора. Его откровенно обвиняли. — Уважаемые старейшины чем-то недовольны? — сохраняя спокойствие в голосе, поинтересовался Лань Ванцзи, хоть и не чувствовал особого интереса. Ему было абсолютно все равно, что о нем думали другие люди, — не семья, — даже будь они хоть тысячу раз старейшинами его родного клана. Лань Чжань был слишком горд, и его гордость не позволяла ему начать позорно оправдываться перед теми, кто даже не озвучил ему причину обвинений. Старейшина, которого, по всей видимости, назначили главным «переговорщиком» гневно вздохнул. За ним охотно выразили свое недовольство и злость и другие старейшины. На Лань Чжаня, по ощущениям, обрушилась тяжелая стена. Он не должен находиться здесь, среди стольких возмущенных альф, которые даже не замечают, что слишком давят на него. Он теперь с трудом стоял на ногах, начиная задыхаться от острых и горьких запахов — чужих и неприятных, — и с тоской вспоминал аромат любимых лотосов и вкус кожи разгоряченного мужчины, Вэй Ина, его Вэй Ина… Лань Чжань до боли сжал руки в кулаки, безжалостно впиваясь ногтями в кожу, специально раня себя и отгоняя родной образ, что волшебным образом принес за собой желаемое облегчение. «Даже сейчас, — подумал Лань Чжань, — даже сейчас ты мне помогаешь». Лань Ванцзи прикрыл глаза, желая оказаться не здесь, а посреди душной ночи, в Юньмэне, на наполовину затопленном пирсе, рядом с женихом, с которым он потерял счет времени и прогулял до самого поздна, где-то до половины часа тигра. Они говорили о многом, и об их браке — в том числе. И потому Лань Чжань знал, что некоторые правила в связи с его будущим переходом в чужой клан и орден перестали на него распространяться. Их совсем немного, но… Но его все равно обвиняли. Самовольный уход без разрешения и сопровождения. Распущенность. Импульсивность. Неподобающее наследнику великого ордена поведение. О, и это тогда, когда он из-за помолвки и готовящейся свадьбы фактически перестал быть наследником своего клана? Пусть официально это пока нигде не подтверждалось, но факты есть факты. Лань Чжань почти фыркнул от нелепости обвинения, но слушать продолжал. Вежливость и привычка не перечить старшим не давали справедливо отстоять свою честь, а его нынешнеее положение — не позволяло защитить себя. — Вам было запрещено видеться, второй молодой господин Лань. А вас много раз видели вдвоем. Без какого-либо сопровождающего со стороны Юньмэна, не то что от Гусу! — воскликнул старейшина. — Это недопустимо! Другие мужчины в зале согласно закивали и зашептались активнее. Лань Ванцзи хотел поморщиться, но вместо этого, пока его не успели перебить, поспешил спросить: — Где дядя? Он имел право ничего не отвечать старейшинам, если рядом с ним не было старшего родственника. Ведь яньци назначали наказание несколько по-другому. И Лань Чжань, являясь вторым господином своего ордена и получив вследствие этого достойное благородное образование, прекрасно об этом знал. Наказание ему могли назначить старший брат как глава клана и — при поддержке других старейшин — дядя, который, помимо Лань Сичэня, стоял в клановой иерархии чуть выше остальных и был, к тому же, по совместительству его Учителем. То, что происходило сейчас, шло против всех правил. Лань Чжань мало что понимал и с трудом заставлял себя думать. Непривычная ситуация и чересчур сильное давление вокруг будили в нем доселе незнакомую агрессию и какое-то животное желание защищаться. Или, возможно, защитить. Кого-то защитить. Лань Чжань теперь ничего не понимал, но чувствовал, что нельзя давать себя в обиду. Это почему-то было очень важно. «Слишком тяжелый запах, — подумалось ему. — Отвратительно». Мысли в голове путались. В висках громко застучала кровь. — Уважаемый учитель Лань ушел на несколько дней в уединенную медитацию в горы, и… — Брат? — грубо перебил старейшину Лань Чжань, не собираясь выслушивать что-то больше необходимого. Суть и без того ясна — его дяди нет, и он ничем не сможет помочь. Значит, справляться придется самому. Либо с братом. В зале снова поднялось возмущенное старческое бормотание. На него чуть ли пальцем не указывали. — Глава ордена отбыл по делам в Цинхэ Не, — процедил все тот же старейшина. Его звали Лань Пинъин. — Тогда я не вижу смысла находиться здесь, — невозмутимо ответил Лань Чжань, готовясь поклониться будто бы в извинении, но не ощущая в себе и толики раскаяния за дерзкие слова. — Ты! Да как ты… — покрылся красными пятнами Лань Пинъин. — Вопрос с тобой еще не решен. Лань Ванцзи вопросительно выгнул бровь. Он, кажется, услышал все, что ему хотели сказать, но у старейшин, видимо, было свое мнение на этот счет. В конце концов, Лань Чжань узнал много всего нового о себе. Например, о том, что он, как оказалось, предался запретной близости с Вэй Ином, и потому запах жениха до сих пор оставался на его коже, а частичка его энергии так и бурлила внутри, успокаивая внутреннего зверя. — Позор! Возмутительное бесстыдство! Какой стыд! Этот Вэй Усянь! — раздавалось со всех сторон. Но Лань Чжань заставил стоять себя прямо. Ни он, ни Вэй Ин не сделали ничего предосудительного. А запах… Вэй Ин что-то говорил про хорошую совместимость и попросил не паниковать, чем, к слову, и развеселил. Лань Чжань и не помнил, когда в последний раз паниковал. И сейчас не собирался. — Запрещено слушать необоснованные сплетни. Запрещено бездоказательно обвинять кого-то. Запрещено лгать. Запрещено разбрасываться непроверенными фактами, — медленно перечислил Лань Чжань, получая громадное удовольствие от вытянувшихся лиц потерявших дар речи старейшин. Зверь внутри довольно заурчал и хищно облизнулся. Однако молчание не продлилось долго. — Кто может подтвердить, что вы не совершали ничего предосудительного? — сказал Лань Пинъин и со скепсисом во взгляде продолжил: — Некому это подтвердить. Да и кто знает, чем вы вообще занимались наедине. «Не знаешь, что ответить, строй из себя невинного дурака», — со смехом как-то сказал ему Вэй Ин. И Лань Чжань в тот же миг посчитал этот совет абсолютно нелепым. Он не мог представить, что когда-нибудь выставит себя в глупом свете. Однако же со временем все меняется. — Чем же могут заняться яньци и сюнчжун наедине? — с поддельным недоумением спросил Лань Чжань, незаметно спрятав покрасневшие ушки за волосами. Действовал он так скорее по привычке, нежели из необходимости. Старейшины же начали беспомощно хватать ртами воздух и приводить новые аргументы в пользу наказания для Второго Нефрита. Лань Чжаня больше не слушали, его спокойным словам не верили, а ответные высказывания не воспринимали всерьез. Их не волновало, что о встрече с женихом знал глава ордена и что в Пристани Лотоса его ждали. Все это приводило Лань Чжаня в смятение. На мгновение он почувствовал себя абсолютно брошенным и обманутым. Лань Сичэнь от него многое скрыл и не предупредил о возможных неприятностях. Получается, что Вэй Ин был с ним более честен, чем родной брат. О, Небо... Волна разочарования накрыла Лань Чжаня с головой. Поперек горла встал неприятный колючий ком, который не давал нормально говорить и вызывал лишь болезненные спазмы. Что-то внутри него продолжало оправдывать действия — или, скорее уж, бездействие — брата. Он же не знал, правда? Как он мог узнать? Но постепенно Лань Чжаню стало просто все равно. Он получил уже свое наказание и хотел уйти. Хотел, чтобы его навсегда оставили в покое. И его единственное желание сбылось достаточно скоро. Ему назначили осмотр у общего кланового целителя, который должен был беспристрастно подтвердить телесную чистоту Лань Чжаня и провести еще ряд дополнительных осмотров на предмет ран и разных отметин, а после пережитого унижения, когда все наконец закончилось, его направили к домику матери, тому, что с горечавками. Еще один бесчестный удар — запереть Лань Ванцзи там, где скончалась его любимая матушка. Его ждало уединение и полное одиночество на неопределенный срок. Абсолютно никакой конкретики! Лань Чжань готов был взвыть от гнева и общего омерзения. В уголках глаз скопились горячие слезы. На коже он до сих пор ощущал извиняющиеся и грубоватые прикосновения кланового, плохо знакомого целителя, поскольку в личном целителе, — пусть молодом, но при этом весьма опытном, — который лечил его всю жизнь, Лань Ванцзи просто отказали, опасаясь предвзятости. Снова. И это в Гусу, где над людьми и заклинателями властвовали самые строгие правила. Как у них вообще мысль возникла, что кто-то будет вести себя по отношению к кому-либо предвзято? Лань Чжань устало прислонился к стене у двери и крепко зажмурился, терпеливо упрашивая себя успокоиться. Все решится. Когда-нибудь. Но вопросы никуда не исчезли. Он до сих пор не мог понять, что с ним только что произошло. И что ему теперь делать.