Поздним вечером

      Я крупно вздрагиваю и хватаюсь рукой за стол. Склоняю голову, пряча покрасневшие щеки за блекло-розовыми волосами.       От твоей руки, с силой сжавшей моё колено, электрический ток по всему телу разносится.       Разряд.       Ещё один.       И твои ногти до острой боли впиваются в мою кожу. Я кое-как сдерживаю всхлип. А ты, словно в отместку, все сильнее давишь, заставляешь отвести бедро в сторону. Раскрываешь меня, не проронив при этом ни слова, второй рукой надавливаешь на спину.       Я послушно упираюсь предплечьями в стол. Кладу на них голову, когда твоя рука с нажимом скользит вверх по позвоночнику.       Так что же ты придумала?       Молчишь.       И наклоняешься все ниже, Дышишь в самую шею, почти касаясь губами.       Почти. Чертово приевшееся почти. Лучше бы его вовсе не было, лучше бы…       И ты укрываешь меня собой, притягивая все ближе. Ещё немного — и я впрямь начну умолять тебя. Жалобно так, на грани слышимости.       Ты наслаждаешься этим, не так ли?       Сжимаешь мое колено и красными полосами поднимаешься выше. Продолжаешь давить на спину: вроде как пытаешься заставить меня не шевелиться, но на самом-то деле это лишь сильнее подстегивает, заводит сильнее прежнего.       Поэтому да, я все чаще двигаю бедрами. Короткие толчки тебе навстречу, и короткие ногти впиваются в мою плоть.       Ты ведь тоже на грани, признай. Пытаешься дышать глубоко, но не дают чертовы судороги, что острыми иглами пронзают тело из-за недостатка прикосновений.       Из-за переизбытка.       И ты, чертовка такая, снова останавливаешься. Кладешь ладонь мне на бедро, лишь слегка задевая край белья. И я даже начинаю ненавидеть себя за то, что совсем недавно с тобой так же поступала. Так безжалостно дразнила. Игралась.       Вот только… в какой конкретно момент мы поменялись ролями?       Я уже говорила — я не хочу тебя ранить той гребаной настойчивостью, что мне присуща, но…       Но, черт, как же я хочу тебя!       Вот прямо сейчас подалась бы бедрами назад, до появления синяков схватила бы тебя за запястье, не позволяя более отстраниться. И после так бессовестно терлась бы о твою руку, пачка кожу уже давно проступившей сквозь белье смазкой.       Я бы змеей извивалась на твоих коленях, управляя твоей ладонью. И пришлось бы крепко стиснуть зубы, чтобы хоть как-то сдержать голос. Правда, он бы все равно вырвался в объятия этого вечера.       И, погрузившись в свои слишком уж смелые фантазии, я задрожала сильнее осинового листа на штормовом ветру. Наверное, ты уже давно почувствовала горячую влагу на своих обнаженных бедрах — я буквально плавлюсь от твоих незатейливых прикосновений и всячески пытаюсь вторить поглотившей нас тишине.       Видимо, этим вечером нам придется научиться понимать друг друга без слов.       Это не так уж и сложно, смотри…       Я до побелевших костяшек сжимаю край стола, а перед опущенными веками танцуют алые мотыльки. Я так нестерпимо жажду большего.       Моя грудь вздымается все чаще, а кожа покрывается мурашками в тех местах, где ты касаешься меня. Если это ты, мне будет достаточно даже столь незатейливых движений, лишь только…       Мне по-прежнему холодно.       И я по-прежнему хочу услышать твой голос. Просьбу, приказ или просто тихий стон — что угодно, просто не оставляй меня в этой пугающей тишине.       Будоражащей.       Как и круговые движения твоих пальцев на моей спине. И я упустила момент, когда они переместились на мою талию, чуть выше.       Я не сдерживаю короткий смешок, когда ты, словно играя на каком-то невиданном струнном инструменте, скользить по моим ребрам.       — Щекотно?       Так тихо, что могло и показаться.       — Да.       И я наконец-то поднимаю голову. Вновь пытаюсь откинуть я назад, но ты отчего-то не даешь это сделать. Наваливаешься сверху, заставляешь снова положить голову на руки.       Словно боишься встретиться со мной взглядом. Но я отбрасываю глупую мысль в дальний угол сознания. Сейчас не время.       Не когда ты так ерзаешь на стуле: устала, наверное, как-никак, я не пушинка, да и столько времени сдерживаться…       Закончить мысль не дают твои руки. Движения на этот раз куда более настойчивые.       Ты наконец-то отпускаешь себя.       Скользишь от бедра к ягодице, пробираешься под тонкое кружево. Знаешь, если сожмешь ещё чуточку сильнее, наутро останутся синяки, что еще неделю — а то и больше — будут напоминать мне об этом вечере.       Но ты наоборот ослабляешь хватку. Еле ощутимо гладишь напоследок, и мне вновь становится холодно.       И я вновь превращаюсь в мягкий подтаявший пломбир, когда ты обнимаешь меня так крепко. Утыкаешься носом в мой затылок, обдаешь кожу горячим дыханием. И замираешь, обвив меня руками так сильно, словно прощаешься навсегда.       За что же ты, черт возьми, так со мной? Я ведь прекрасно чувствую спиной бусины твоих затвердевших сосков, ускоренное до невозможного сердцебиение…       Изнываешь от желания не меньше моего, но все равно так безжалостно тянешь время, как я порой тяну свои сюжеты.       Чтобы правильно было.       Это всегда единственным оправданием было.       Да только о каком, к дьяволу, «правильно» вообще идет речь, когда мы только-только встретились, но сидим уже обнаженные почти?       Все эти бесполезные правила… Давай забудем о них на этот вечер. На эту ночь. И я вновь повторю:       — Никто не узнает.       И накрою твои руки своими.