Ветра геройской зимы

– Мой король, – по тону Нейто было ясно, что вести он принёс неприятные. – Флот Мэй Хатсуме потоплен. Сама она убита либо в плену. «Тише. Тише. Ты обещал» Катсуки сжал челюсть так, что заскрипели зубы, и прикрыл глаза. Дышать было невероятно сложно. – С Дорна никаких вестей? – спросил он. – Никаких. Ходят слухи, что леди Сецуна была похищена разбойниками в пути из Драконьего камня. Вот уж чушь. Чтобы песчаную змейку Сецуну Токаге и схватили какие-то бродяги? Она в одиночку на равных билась с тремя Безупречными – и такой случайной смерти из гордости бы не позволила себя забрать. Его единственные союзницы, недоверчивые и озлобленные бесконечными предательствами, преклонившие колено далеко не сразу, а лишь после долгих, полных взаимных обвинений переговоров. Мэй, королева Железных островов, бойкая и до раздражения улыбчивая, назвала его королём первой – перед тем наказав быть честным с самим собой. – Люди здесь давно забыли, что есть род Бакуго, – сказала она. – И они не будут подчиняться вам, пока не испугаются по-настоящему. Дракону не стоит притворяться ящерицей, даже если того требует положение дел. Так покажите же им того, кто вы есть на самом деле – покажите им, что на престол возвращается дракон, не знающий пощады. Момо Яойорозу, принцесса Цветов, чей род потопили в крови, взяла с него обещание сжечь темницы Башни Скорби до тла. Потеряв всех, она осталась верной своему дому и больше никому, потому являла собой измождённую, но гордую и несломленную девушку с колючим взглядом. Нейто сказал, что теперь она становится всё больше похожей на свою бабушку – «В розовом саду расцветает новая Королева Шипов». Отчаявшись избавиться от власти чудовища, они признали его силу и доверились ему. Отдали ему свою честь, свои жизни. И он погубил уже двоих. «Ты обещал. Держись» – Ты можешь идти, – наконец сказал он Мономе – тот что-то настойчиво лепетал ему всё это время, но вмиг умолк. – Никому не беспокоить меня до конца дня. Наглость волчонка до омерзения восхищала. Осмелился подойти к дракону, и к кому – к Мине! Куда менее общительная, чем братья, да к тому же самка, она очень враждебно относилась к чужакам. А ещё любила человечину больше любого другого мяса. И сейчас к ней на утёс поднялась самая подходящая добыча из всех. Катсуки, до этого отдыхавший неподалёку, уселся под камнем поудобнее, подложив под голову руки и готовясь либо останавливать Мину, либо чуть позже с неохотой вытаскивать из драконьей пасти еле живое тельце самоубийцы милорда – он пока не решил, как будет вернее сделать. Мина открыла чёрные, как ночное небо, глаза ещё до того, как Шото оказался рядом. Не поднимая рогатой головы и медленно водя хвостом по траве, она следила за полоумным, осмелившимся так близко к ней подойти. Полоумный же, остановившись в нескольких шагах от неё, приветственно, с рукой на сердце, слегка согнул спину в поклоне. «Даже передо мной так не кланялся» Мину не особенно впечатлили его манеры, но шевелить хвостом она перестала, моргнула медленнее и вздохнула ровнее и глубже. Шото тихо сказал ей что-то, мягко улыбнулся – будто бы перед ним лежало не смерть несущее создание, а старый друг. Катсуки разозлился как никогда прежде. Да как этот ублюдок вообще смеет так себя с ней вести? Красть доверие его семьи в его же замке? Быть может, он за его спиной и со всеми его слугами успел позаигрывать, и с военачальниками? Заковать бы его в цепи сегодня же… А Тодороки всё болтал и болтал, так много, словно до этого молчал всю жизнь, стоя ровно, как каланча, и лишь улыбкой и прищуром глаз выражая что-то светлое, слишком доброе, цепляющее самое больное место внутри. Ни один клинок не жалил Катсуки так больно, как это выражение на лице. Потому Катсуки не мог заставить себя даже пошевелиться. Не находил в себе сил прервать человеческие речи, которые слушала Мина, не понимая их, но отлично чувствуя. Мина вдруг подняла голову и возвысилась над Шото, и сделала это так споро, что даже Катсуки не успел ничего сделать. Он весь напрягся, готовый выпустить из горла предупреждающий крик, и во все глаза глядел, как Тодороки протягивает ей руку ладонью вверх и как Мина медленно, слишком медленно приближает к ней свою пасть. Она так делает, когда играет с едой. Катсуки подскочил и сделал один широкий шаг вперёд, когда в бастардову ладонь ткнулся перламутрово-розовый нос. Глаза Тодороки прикрылись, широко улыбающиеся губы проговорили что-то похожее на «спасибо», а рука плавно, на пробу прошлась по драконьей морде – над ноздрями, подальше от клыков и вплоть до начинающегося меж глаз острого гребня. И длилось это бесконечно долго, так долго, что у Катсуки заболело сердце. Он сделал ещё несколько шагов и громко сказал: – Кто разрешал лезть к моим драконам? Шото сразу опустил руку и виновато развернулся к нему. Триумф его был окончен. – Катсуки, – только и сказал он. Смотреть на него стало вдруг стыдно, и Катсуки поспешно перенёс внимание на следящую за ними Мину. – Общаешься с врагом? – спросил он у неё на дотракийском, чтобы Шото не понял. – Предательница. Драконы не разговаривают по-человечески, но Мине этого и не было нужно – её укоризненный взгляд и раздутые ноздри говорили гораздо понятнее. И Катсуки прекрасно знал, что именно – в голове его были те же слова. «Ты уже сам себе враг»