Ветра геройской зимы

Призрак третью ночь бродил по краю Зачарованного леса. Впереди лежало стылое безымянное озеро, чуть дальше к небу поднимались чёрные заснеженные вершины Клыков Мороза. Лютоволк ощущал сильный голод – за последние дни ему не попалось ни одной живой добычи, а промёрзшая насквозь мертвечина была твёрже камня – не разгрызть. Как ни принюхивайся – даже лёгкого, едва уловимого запаха крови не было. Только снег, деревья, равнодушно бормочущие на своём языке, и сухой, мерзкий дух смерти. Призрак понял, что дожидаться ему в этих краях нечего и что вернее всего будет вернуться к Стене – там ещё не разбежалась живность и рядом были люди, готовые поделиться с ним своей добычей. Люди не умеют есть – обескровливают мясо, сушат, нагревают, делая отвратительным на вкус, – но уж лучше уподобиться падальщику и поедать несвежую дичь, чем умереть от голода. Только он развернулся мордой к Зачарованному лесу, предвкушая долгий путь, как слабый северный ветер принёс волчьему носу самый отвратительный и самый страшный запах из всех. Призрак оскалился и, тихо и тревожно зарычав, проследил, откуда так остро и безнадёжно несёт… ничем. Пустотой. Даже с остротой лютоволчьего зрения Призраку не удавалось разглядеть в стене ночного снегопада, что творится на другой стороне озера. Он мог только ощущать – нюхом, предчувствием, – что нечто приближается, медленно и неумолимо. В конце концов, сквозь молчаливую тьму, сквозь бесконечный простор впереди глаза Призрака уловили движение. Сначала одно, затем другое, третье. На горизонте росла темнота гуще, чем всё остальное, и только яркий, совсем не живой синий свет тысяч пар глаз выделялся в ней. … Шото вытолкнуло из сна с такой силой, что он ещё с минуту не мог прийти в себя. К горлу подступила тошнота, животный ужас лютоволка, чистый и жалящий, как раскалённое железо, всё никак не отпускал его сердце. Очень медленно, после ряда глубоких вздохов удалось снять с тела оцепенение и унять шум в голове. Легче от этого, разумеется, не стало. «Они идут» – стучало в голове, всё громче и громче. Не в силах лежать неподвижно, Тодороки поднялся с сырой постели, обулся, набросил на плечи халат и почти бегом бросился прочь из тёплых покоев. И едва не сшиб возникшую на пороге Джиро. – Милорд! – вздрогнула она, удерживая поднос в руках – в стоящих на нём графине и кубке опасно заплескалось вино. – Его величество велел принести вам выпить, чтобы вас не мучили кошмары. – Прямо так и сказал? – не очень-то верилось в такую заботу со стороны Катсуки. – Дело в том, милорд, что вы кричали во сне, – пояснила Джиро, подавляя зевок. – И разбудили его величество. – О, – от её слов неверие не ушло, но Шото сделалось довольно неловко. – Значит, Катсуки сейчас не спит? – Ваше величество, – Джиро отворила дверь небольшого зала с камином. – Лорд Тодороки желает говорить с вами. Шото вошёл следом. Катсуки, болтая в полупустой чаше вино, вытянул ноги к камину и неотрывно глядел в огонь. – Я прошу прощения за то, что разбудил вас, – ответа не последовало. – И благодарю за принесённое вино, но вынужден от него отказаться. Каминное пламя сделало черты лица короля мягче, и даже взгляд покрасневших глаз из-под хмурых бровей не казался таким угрожающим. Катсуки выпил, запрокинув голову, остатки того, что было у него в кубке, и сказал: – Спасибо, Джиро, оставь здесь графин и иди спать. – Да, – поклонилась девушка. – Доброй ночи, мой король, милорд. – Доброй ночи, – улыбнулся Шото ей вслед. Когда звук шагов в коридоре затих совсем, Катсуки наконец обратился к нему. – Да садись уже, – вздохнул он, указав на кресло напротив себя. – Не мозоль глаза. – Вы не будете спать? – Вряд ли мне это удастся, – Катсуки потёр глаза. – После твоих воплей из окна выпрыгнуть охота больше, чем уснуть. Я подумал, в моём замке кого-то режут. – Простите меня. Раньше подобного… не случалось. Его величество помолчал немного, затем сказал неожиданно миролюбиво: – Проклятые сны бывают у всех нас, – и поднял на него взгляд. – Что это было? Чья-то смерть? Шото покачал головой – поначалу именно мысль сообщить об увиденном привела его сюда, но прямо сейчас отчего-то не хотелось заводить разговор о мертвецах. К тому не располагали настроения ни Катсуки, ни самого Шото. – Просто… ужас. Безликий. Холодный. Одинокий. – он вдруг запнулся. Оглядел лицо Катсуки, усталое и тоскливое, словно бы потерявшее свой дневной яркий свет. И когда тот кивнул в ответ на его слова, Тодороки понял – он знает. Он точно знает этот ужас. Ужас, преследующий его каждый день с момента прибытия на Драконий камень. Неизвестность и полное одиночество. Шото поднялся с кресла и взял оставленный Джиро графин. Подумал немного и всё-таки налил себе вина, затем подошёл к Катсуки и наполнил подставленную чашу. – Вам часто снится, как кто-то умирает? Бакуго кивнул. – Я, – он неспешно сделал глоток. – Сегодня, например, меня убил ты. Вспорол мне живот прямо в тронном зале Красного замка. Сразу после того, как… неважно. Шото не мог не напрячься в беспокойстве. Хотел было сказать, что он ни за что на свете так не сделает, но прикусил язык. – Иногда я вижу во сне… полнейший бред, – продолжал тем временем Катсуки. – Словно мои ладони – это две гремучие пушки, могут взрывать что угодно. Я ношу до смерти неудобную одежду с какими-то нелепыми круглыми рукавами, и вокруг – одни башни. Ни леса, ни поля, а только эти стеклянные башни высотой до небес. – Знаете, – вспомнил вдруг Шото. – В Винтерфелле нас воспитывала няня. Очень старая – старше архимейстера, наверное. Она рассказывала нам сказки – не о рыцарях без знамени, не о принцессах и драконах, а о других мирах. Один из них был похожим на тот, что вам снился. Она говорила, в этом мире нет ни драконов, ни рыцарей, ни королей. Вместо замков там прозрачные башни высотой с гору, повозки ездят сами, без коней, а по небу летают огромные железные птицы. И люди там способны творить магию своими руками. Мне потом снилось, что я в этом мире умею одной рукой замораживать, а другой жечь всё вокруг. Катсуки подпёр щёку рукой, вслушиваясь в слова Шото с неожиданным увлечением. – И о каких ещё мирах тебе рассказывали? - спросил он. – Хм, есть, к примеру, мир, где души людей живут отдельно от их тел и имеют облик зверя. И из того, какой зверь у тебя, ясно, что ты за человек… Ещё есть мир, где все живут вон там, в звёздном небе, и ведут беспрерывные войны с жителями других звёзд. – Там тоже нет рыцарей? – Нет, рыцари там есть, но мечи у них особенные, с клинками из чистого света. И рыцари эти способны чувствовать энергию самой жизни и использовать её в бою. И от того, откуда они черпают силы, зависит то, какую сторону они принимают... Катсуки слушал его, смотрел на него расслабленно, от огня в камине становилось жарко, от вина – приятно, и вот Тодороки уже не замечает, что они оба давно молчат, что вино закончилось и что Бакуго улыбается, глядя на него. Не замечает, потому что улыбается и сам – тому удивительному и лёгкому чувству полного понимания друг друга, полного совпадения, полного покоя в душе. – И что же, – Катсуки наконец поднялся, забрал со стола графин и разлил им обоим по последней порции вина. – Где эти миры находятся? – Повсюду – в долинах, озёрах, за Стеной, в Винтерфелле, в Вольных городах, даже в неизведанных землях. Даже в этой самой комнате – невидимые, недосягаемые, но при этом протяни руку, – и Шото зачем-то протянул её и сам, – и ты коснёшься сотен тысяч из них. Потому их и называют параллельными – потому что они лежат здесь же, в одной плоскости с нашей. Мы можем чувствовать их, можем не чувствовать, но они всегда рядом, всегда вокруг нас, и сколько существует миров, столько существует и тебя в каждом из них – а значит, бесконечно много. Только замолчав, Шото заметил, что Катсуки неотрывно глядит ему в глаза и словно бы ждёт, почти просит, чтобы тот сказал что-то ещё. И Шото его понял. – Поэтому никто из нас не одинок, – тихо произнёс он. И снова – молчание, тягучее и приятное. Щёки Катсуки раскраснелись, но взгляд оставался осмысленным и бесконечно тёплым. Наверное, подумал Шото, этот взгляд всегда был таким – подобные Катсуки никогда не будут холодны, не отстранятся, так что даже злейший их враг рядом с ними почувствует себя живым. Почувствует себя другом. – Всё-то ты знаешь, Шото Тодороки, – произнёс Катсуки с улыбкой, и Шото не сдержал взволнованной дрожи от этих слов и смущённо отвёл глаза. – Надо же, мне всегда твердили обратное. Они уснули здесь же, свернувшись под шкурами в креслах, убаюканные каминным жаром и выпивкой – не короли, но два разыгравшихся в королей мальчишки, – и до последнего говорили обо всём, что только приходило в голову. И снилось Шото не полчище мертвецов в ночи, а мир стеклянных башен, и вновь он нёс пламя в одной руке и лёд – в другой, и защищал народ от монстра, уничтожающего всё и подозрительно похожего на Шимуру. И рядом с Шото был Катсуки, в своих неудобных рукавах, с бешеной ухмылкой под чёрной маской – он и впрямь взрывал всё вокруг себя, и кричал так громко, что перекрывал весь остальной шум, и возмущался, и угрожал, и желал Тодороки смерти – и всегда, всегда защищал его.