коммунальный Эдем готов

Декабрьский холодный воздух на ряду с высокой влажностью самого Питера не могли сделать настроение двух людей выше нуля. Так уж вышло, что сам настрой, час тому бывший прекрасным и слегка сонным, теперь мог заставить разве что самовыпилиться из этого мира и никогда, ни при каких обстоятельствах больше не соглашаться на глупые авантюры по типу «да успеем мы до закрытия общаги, что вы переживаете». А ведь даже на слабо никто не брал. — Надеюсь, скоро весна придёт, — шелестит будто ненароком Дубин, как в бреду, сидит-качается на качели, оперевшись головой в железное сооружение. — В декабре? Это такое желание на Новый год? — ухмыляется Олег, прикуривая себе вторую сигарету, хоть бы до утра хватило. — Да, глупость какую-то сказал, — легко согласился блондин, практически засыпая. Разбудил его от секундного сна ощутимый тычок в бок, вызвавший короткую острую боль. — Да за что?! — У тебя что, напрочь отсутствует инстинкт самосохранения или мозги все отбили на тренировке? Никакого сна на улице зимой, алло, — да, Дима никогда не видел его таким…таким не то, чтобы злым, скорее по-отечески обеспокоенным. — Двигайся больше, сидишь уже полчаса, давай, поднимайся. — или что-то другое. — Ты нервничаешь? — Дима пытается проснуться, и для этого ему надо поддерживать диалог, задница взаправду окаменела на обшарпанной деревяшке, мозг, привыкший в это время уже спать, не может свыкнуться с происходящим. — Или беспокоишься? — а ещё он ощущал какое-то невиданное ранее раздражение. Нет, не на Волкова, недовольство как раз исходило от самого Волкова, волнами прям. — Никогда не видел, чтобы ты курил. — Сюрприз, — вскидывает руки в шутливой пассивно-агрессивной манере Олег, Дима не оценивает, только хмурится и поправляет очки, скрещивая руки на груди, будто защищается. От него? Нет, этого он явно не добивался, — извини, — буркает себе куда-то под нос, хмурится ещё сильнее, от чего небритое лицо становится ещё более грозным. — Я просто ненавижу холод. — опять едва слышно. Тогда же Дубин узнаёт, что Олег на дух не переносит холод, что он по глупости вышел в куртке на домашнюю футболку, не взял шапку и перчатки, а на улице понемногу опускался минус. Связано это, как объясняет сам Олег, со службой в жарком климате, где было место палящему солнцу и плюсовой температуре даже ночью, от которых ничего не спасало. Не помогало даже то, что он уроженец этой промозглой Северной Пальмиры, потому что проблема по правде идёт из глубокого детства, прошедшего в государственном детдоме. Но Дима молчит и слушает: редко когда соседа пробивает на откровенности да и вообще на разговоры. Только резко опомнившись, Дима расстёгивает свою довольно тонкую лыжную куртку, снимает её, как и толстовку на флисе, которую сразу пихает в руки друга. Да, друга, определённо. — Давай, без этих ваших геройских «не нуждаюсь», мне всегда тепло, тебе повезло, — отмахнулся сразу же Дима. Терпеливо ждёт, когда застёжка черного пуховика дойдёт до горла, и тут же берёт в захват холодные руки, — Рукава, конечно, коротковаты, но лучше, чем ничего, правда? — и улыбается своей этой обезоруживающей улыбкой, что Волков прячет лицо в вороте куртки и делает заметку, что никогда не признается в этой слабости, и так много растрепал. Но Диме можно. Позже, в какой-то определённо не самый худший момент своей жизни, возможно даже счастливый, Олег подумает о том, что его как дворового пса приручили. Пусть так, на всё же воля судьбы. Услышал бы Разумовский, точно бы стукнул за несовместимость судьбы с научным объяснением. Хотя чья бы корова мычала, он даже фыркает от воспоминаний недавнего случая. — Ты только что улыбнулся? — вопрос застаёт его врасплох. — Ну же, у тебя красивая улыбка, смех, не скрывай их. Волков точно будет лучшим сторожевым псом, если это понадобится. Когда на улице уже становится немного светлее, а луна была почти прозрачной и далёкой от их созерцания, парни решили сделать хотя бы круг почёта вокруг общежития, может вахтёр уже находится на своём посту, чтобы впустить их. Удача им сопутствует, и в почти шесть утра они заходят в разогретое общежитие, выдыхают клубы холодного воздуха, Дима надувает красные от мороза щёки, пытаясь их почувствовать, на что Олег слегка поднимает уголки губ, — Дубин довольно улыбается в ответ и почти вприпрыжку бежит по лестнице. Чем ближе они приближались, тем отчетливее они слышали их крыло, шаг за шагом улыбка Олега таяла, а Дубин уже смотрел с непониманием и настороженностью в сторону их комнат. Разбившееся о пол нечто заставило Волкова пересечь коридор за считанные секунды. Комната Лёши. Всё же задумавшись, Олег постучал, пусть и не хотел этого делать. За дверью все звуки вмиг прекратились, будто мыши разбежались. Через секунд пять, после короткого «открой», двери отворились. — Картина маслом, — присвистнул Олег, почти волком — иронично — смотря на стоящего перед ним Гречкина, за спиной которого сидевший на кровати Макаров прикрыл лицо ладонями и пытался вероятно прийти в себя. — А вы, молодёжь, спокойно не можете, я правильно понимаю? — А тебе невтерпёж научить нас как надо, старик? — уже брызжет ядом мажор, будто ещё не весь пар был выпущен в пылу, видимо, ссоры. Позади замечается движение, и через мгновенье за спиной нерадивого появляется Алексей, улыбающийся и с немного опухшими глазами, больше Олега и подошедшего Диму волнуют несколько царапин на руках, достаточно глубоких, чтобы из них шла кровь, и лицо, которое по неосторожности было обмазано ею. Выглядело жутковато. — Снова приношу свои извинения, мы больше не будем, — Макаров кинул довольно холодный, почти леденящий душу взгляд на Кирилла, и получил ответный, — правда, Киря? — голос, хриплый и низкий, рокотал будто из глубин злости. Вперемешку с видом выглядело устрашающе. — Попытаемся, — сквозь стиснутые зубы ответил Кирилл, откидывая руку, что мешала ему вернуться вглубь комнаты. — Может тебе раны обработать? — спрашивает тихо Дубин, обращая на свою персону внимание всех трёх пар глаз. — Я сам, — с нажимом отвечает за Лёшу Гречкин, и у того будто всё амплуа слетает к чёрту, уходит на десятый план, лицо проясняется и уже не выглядит так зловеще. — Извините ещё раз, и доброе утро. — светлые голубые глаза больше не напоминают лёд. Однако странные эти отношения. Дверь аккуратно закрывается, занавес падает с оглушительным грохотом. — Абьюзивные отношения, — качает головой Дубин, искренне жалея то ли Макарова, то ли, прости Господи, Гречкина, не ясно даже. — Иерархия обыкновенная, — хмыкает Олег.