***
Совет вдумчиво рассматривал доказательства, собранные Шепард и Найрин. Переключался с одного КПК на другой, переглядывался. Если советники что-то и обсуждали между собой, то настолько тихо, что не разобрать. Гаррус стоял на платформе, скрестив руки за спиной, и абсолютно не понимал, зачем его позвали. Сколько длилось уже заседание? При том, что они уже видели все эти доказательства: Гаррус отправил их по безопасному каналу Спаратусу почти сразу же. Если это было наказанием, то чересчур даже по турианским меркам. — Прошу прощения за опоздание, — процедил Джет`Амон, поднимаясь на платформу напротив. Взгляды советников тут же сосредоточились на нем. А, вот в чем дело. Батарианец правда думал, что усложнит им так жизнь? Или так долго оправдания придумывал? На памяти Гарруса, Совет мог заседать без перерывов половину галактических суток, как неутомимые роботы, которыми они иногда и казались остальным. Но стоило отдать ему должное: посол не начал сходу кричать и плеваться обвинениями. — Вы знаете, зачем мы здесь собрались, — нейтрально начал Спаратус. — Совет требует объяснений. Мы с трудом терпели порабощение живых существ, но опыты над чужим сознанием? Слишком даже для вас. — Мы не делали ничего, что не делали бы другие, — оскалился Джет`Амон и заметно вдохнул. Ну вот, началось. Снова крики про лицемерие, что виды Совета ставят опыты над другими, что Совет слишком вмешивается в дела Гегемонии… Он правда деле думал, что это подействует? Когда все давно устали еще с третьей такой выходки? — Опыты ставятся над уже мертвыми, — заметил Валерн, когда батарианец остановился: даже с манерой общения посла скороговорками всё же иногда надо дышать. — Вы даже не отрицаете, что убиваете их перед этим, но жестокими зовете нас! Валерн вздохнул и покачал головой. И всё? Гаррус ожидал большего. Сколько можно их терпеть? — Следует поставить вопрос о разумности батарианцев, если вы не отличаете смерть и жестокие опыты над живыми существами, — жестко прокомментировал Спаратус. — Что прописано во всех соглашениях Ассоциации с видами Цитадели. Вам, наверное, стоило бы их перечитать. Джет`Амон поперхнулся, но продолжил: — И где же в них написано про вмешательство во внутренние дела правительств? — В пункте «Полномочия СПЕКТР». Перечитайте всё же соглашение к следующему заседанию, как должны все политические деятели, — съязвил Спаратус. Джет`Амон странно улыбнулся: — Но ГОР к ним не относится. Так что же саларианская ГОР делала на планете Гегемонии? В кои-то веки, посол не отрицал, что это было связано с Гегемонией, а не сваливал всю вину на пиратов. Какой прогресс. Может, действительно получится наконец их наказать? — Их корабль вышел из строя в Системе Балор, которую патрулировал, и оказался в плену. Что еще мог делать патрульный корабль на границах с Системами Терминус, посол? И Гегемония вместо того, чтобы оказать помощь союзникам, взяла их в рабство, — с досадой покачал головой Валерн. — «Каленхай» вышел из строя? Так же как сломался другой корабль ГОР в Кроганской ДМЗ? Когда еще и экстренный ремонт занял едва ли несколько часов? — Обыкновенный ремонт первоклассными техническими специалистами, — отметил саларианский советник. Джет`Амон зассмеялся, но Спаратус одернул его: — Совет рассматривает вопрос вашего преступления. — А стоило бы рассмотреть всех! Как Совет определяет саларианское модифицирование генофага? Или турианск… — Сегодняшний вопрос не об этом, — оборвал Спаратус. — Вы признаете, что колония на Калестоне принадлежит Гегемонии, следовательно, несете ответственность за происходящие на ней преступления. Неодобренное рабство, неэтические эксперименты, злостные нарушения закона об… — Как резво оборвали! Так боитесь огласки своих преступлений? — Если вы и правда надеетесь просто уйти от вопроса, то мы потребуем замены посла, — вставил Валерн, — на кого-то знающего правила и соглашения. Совет будет разговаривать с лучшими представителями вида, а не рядовыми хамами. — Смиренно прошу прощения, — съязвил Джет`Амон, склоняя голову к левому плечу — оскорбление. Ублюдок. Советники полностью проигнорировали его жест. — Так как же Гегемония собирается объяснять запрещенное исследование технологии ИИ, пытки над сознанием живых существ, сокрытие человеческих технологий и попытки изготовить оружие массового поражения? — переспросил Спаратус. На самом деле, этих обвинений должно быть достаточно для серьезного наказания, но батарианский посол не выглядел испуганным. — Так же, как Саларианский Союз объясняет модифицирование генофага. Так же, как Турианская Иерархия объясняет захват человека исключительно в свои руки. Так же, как Азарийские Республики, играя в лучших шпионов Галактики, объясняют сокрытие человеческой информации на… — Нарушение вами законов Цитадели не имеет ничего общего с сохранением безопасности Галактики, — прервала Тевос. Что такого Джет`Амон собирался сказать про азари, что она, всё это время молчавшая, решила внезапно вмешаться? Но батарианец, конечно, не собирался продолжать. Всего лишь снова закричал о лицемерии. Причем всё то же самое, даже вслушиваться неинтересно. Гаррус хотел бы оказаться сейчас где угодно, но не здесь. — Саларианскому Союзу выгодно обвинить нас, принизить нас, будто бы все наши медицинские достижения принадлежать человечеству! Вы даже применяете Спектров для подавления конкурентов! — Это прерывание торговли запрещенным в пространстве Цитадели красным песком вы называете злоупотреблением Спектрами? Или уничтожение оружия массового поражения, которое Гегемония хотела применить на жителях Районов? — иронично уточнил Спаратус. — Претензии к действиям Спектров Артериуса и Вакариана просто смешны. Джет`Амон задохнулся, но прежде чем успел сказать хоть слово, Валерн махнул рукой: — Доказанные факты не нуждаются в ваших криках. Вот снова старые обиды. Как можно приплетать это, когда обсуждался Калестон? Гаррус честно считал, что не любить батарианского посла и всю политику в целом можно уже хотя бы за это. Жаль, что очередные крики не всегда получалось игнорировать. — Вы просто хотите забрать у Гегемонии всё, якобы в наказание, а всё потому, что мы лучше вас, — сплюнул посол. — Лишь за нарушение законов, которые вы обязались соблюдать, как и все остальные, — заметил Спаратус. — За что вы нас снова оштрафуете и потребуете снизить цены на нашу якобы плохую продукцию, которая при этом всегда продавалась лучше саларианской. Уничтожите наши якобы незаконные лаборатории, которые лишь конкурируют с саларианскими! И прикажете уменьшить корабли во флотах, хотя именно мы занимаем Пограничный Проход, защищая остальных от пиратов Систем Терминус! Просто потому что мы посягаем на турианскую роль защитников! Но за нарушения почему-то не наказывают виды Совета! Почему же турианцы присвоили себе человека и не дают ей общаться с прессой других видов? Всё это лишь бы очернить Гегемонию и уничтожить изнутри! Вы ненавидели нас с самого момента присоединения! Только лицемерите, лицемерите всем! — крикнул Джет`Амон. Его пытались прервать, но он только начинал кричать громче. Перекричал. Будто бы не за дело их ненавидели. Любопытно другое: почему советники до сих пор реагируют так вяло? Не удалили его за это, не сменили… Гарруса всю жизнь учили, что власть Совета непоколебима, так где же она? Разочарованный он даже не стал слушать дальше. Пока наконец не объявили завершение заседания. — Обвинения приняты, протест отклонен, — холодно заметил Спаратус. — Вы свободны. Решение о наказании будет принято без вас. А вам мы советуем успокоиться, чтобы достойно представлять свой вид на Цитадели. Батарианский посол, уходя, прошипел что-то, похожее на проклятие, но вышел, не устраивая новых истерик. Удивительно, как еще не втянул в спор Гарруса, было бы очень в его духе. Обсуждение наказания тихо началось. Теперь даже он верил, что Гегемонии не избежать наказания. Найрин с Шепард хорошо постарались с доказательствами. И словно в противовес его мыслям советники начали спорить. — Действительно ли мы должны так старательно обсуждать именно сокрытие человеческих технологий и неэтичность их экспериментов? Это сложно назвать экспериментами, это именно что издевательства над сознаниями азари, саларианцев и турианцев, — запротестовала Тевос. Вот еще одна причина не любить политику: по ее словам вообще не определить, что она думала. Это было требование наказать или попытка оправдать? — Этичность экспериментов прописывалась не просто так, — заспорил Валерн. — Что дальше? Все свои пытки они будут оправдывать этим? Они лишь подрывают репутацию добросовестных ученых. Напоминаю: не все болезни еще вылечены, так и новых лекарства начнут вызывать опасения! После таких экспериментов кто будет верить в новые научные прорывы? Кто будет без опаски ими пользоваться? — Мы обсуждаем не научные изыскания других, а пытки над живыми существами, — напомнила Тевос. — Предоставленные доказательства четко дают понять, что они классифицируют это именно как эксперименты. Якобы они это делали ради науки, — парировал Валерн. — Закон об этичности всех экспериментов был создан, чтобы защитить добросовестных ученых, которые, например, разрабатывают новые лекарства от старых генетических болезней разных видов. — И во всех отчетах ясно видно именно желание причинить вред, а не научные изыскания. — Поддерживаю обвинение в неэтичности экспериментов, — вмешался Спаратус. — Но мы не можем просто взять то обвинение, за которое больше наказание, — Тевос покачала головой. — Доклады Спектров достаточно точны. Ни к чему тратить время на лишние обсуждения, — отрезал Спаратус. — Запрещенная разработка ИИ же и создание оружие массового поражения… — Последнее никак не доказано, — оборвал Валерн, — нам нельзя обвинить их в чем-то без серьезных доказательств, как бы не хотелось. Если вы, конечно, не наслаждаетесь его криками. Вот опять, теперь саларианский советник. Почему в каждом их обвинении Гаррус слышал и оправдание? Очевидно же, что им самим не нравится батарианский посол и Гегемония в целом, которые слишком много себе позволяли. Так почему же Совет сейчас просто не может объединиться против них? Зачем нужно придираться к словам друг друга? — Мы понимаем, как много они вам докучали, и благодарны за все ваши усилия по сохранению нашей безопасности, — мягко заговорила Тевос, — но мы должны думать о справедливом наказании, а не уничтожении неугодных. Совет Цитадели подает пример другим видам, как следует себя вести, коллеги. — О какой репутации мы можем говорить, если Гегмония первой извратила ее, нарушив законы Цитадели? — махнул рукой Валерн. — Нам действительно стоит уже не ограничиваться санкциями, раз они не понимают мирные решения. — Стоит сначала тщательно всё рассмотреть, прежде чем выносить такой приговор. Мы хранители Галактического мира, а не жестокие тираны… — Вы имеете в виду послать флот? — уточнил Спаратус, его мандибулы дрогнули. И Гаррус был уверен, что вовсе не от страха. — Который необходим нам в противостоянии Жнецам? Турианскому флоту всё еще нужно закончить модернизацию и успеть до нападения Жнецов, вы готовы послать только свои корабли? Не говоря уже о том, что если все приведенные отчеты и слова человека правдивы, то это лишь спровоцирует хаос, отвлечет наши силы и никак не поможет Галактической безопасности. И сокрытие Гегемонией человеческих технологий в этом не помогает. — Слова человека, которые слышите, в основном только вы, — с сомнением протянул Валерн. — Вы действительно предполагаете, что Гегемония согласиться вернуть нам человеческие находки без флота? И каково тогда будет их наказание? Выговор? За подобное? — Вы просто не хотите посылать только свои флоты, — отмахнулся Спаратус и продолжил, не дав никому вмешаться: — Нам действительно стоит внимательнее отнестись к сокрытию человеческих технологий и рассмотреть этот вопрос в контексте угрозы Жнецов как более серьезное нарушение, и ужесточить наказание. Что означает… — Господа, мы обсуждали наказание Гегемонии, а не изменение Галактических законов, нам стоит отнестись к этому серьезно, — попыталась прекратить спор Тевос. — Для начала нам стоит рассмотреть их нарушения более пристально, чтобы вынести соответствующее наказание. Предлагаю доработать это и подробно разобрать на следующем заседании. Валерн фыркнул и покачал головой, но объявил слушание оконченным. Спаратус молча согласился — не то чтобы у него всё еще был выбор, — но Гаррус отчетливо чувствовал его ярость. И сам едва не рычал от разочарования. Как? Почему всё кончилось так, без какого-либо толкового наказания, без хотя бы публичного осуждения? Они даже не оспорили предоставленные доказательства, но всё равно ничего не сделали. Как Гаррус сразу и подозревал, хоть и не в таком виде. Единство Совета, которое служило на благо всей Галактике, в чем всех убеждали с детства, оказалось всего лишь иллюзией. Да, об этом и так многие шептались, но увидеть самому вот так — совсем другое. Зачем только звали, если так ни разу к нему и не обратились? Батараинскому послу показать? Доказать, что сейчас Гаррус ничего не мог сделать? Вспомнив внезапно лицо Джет`Амона, он вздрогнул. Тогда ему казалось, что посол скалился или кривился, но теперь Гаррус думал, что это была улыбка. Батарианский ублюдок улыбался, зная, что сказать и как, чтобы хрупкий союз рухнул. В каждом зародил сомнение в остальных, их методах и мотивах, все реплики, казавшиеся такими нарочитыми, имели смысл. По отдельности эффекта никакого бы и не было, но Совет сам помог ему своим недоверием друг другу. Поверить только. Если думаешь каждый за себя, как не предположить, что этим же озабочены и остальные? Гаррус не знал теперь даже, накажут ли Гегемонию. Он не сомневался, что их СМИ не упустят шанса оправдать себя или хотя бы перетянуть общественное мнение на свою сторону. Или обвинить остальных. Снова. И самое паршивое здесь другое. О каком всеобщем объединении перед угрозой Жнецов тогда вообще может идти речь? Союз рухнул от нескольких слов какого-то батарианца, против Жнецов так они и вовсе будут обречены. Гаррус презирал политику всё сильнее.***
Следующие заседания Совета Гаррус уже пропускал — всё равно и не звали, к счастью, — одного хватило, чтобы понять: от советников сейчас никакого толка. Нет, он всё еще являлся к ним в кабинеты, предъявлял разные собранные доказательства, давал показания, писал подробные отчеты, описывал всё подробнее каждому из них, но смысл? Он сейчас напоминал скорее батарианскую пропаганду, зудящую об одном и том же. И все знали, что Гегемония всё еще не наказана. Даже какими-нибудь проклятыми санкциями. СМИ куражились. Как бы Гаррус не старался игнорировать их, всё равно знал последние новости. Он даже заскучал по комментариям Найлуса. — Совет боится нас! А всё, чего он боится, он уничтожает! Гегемония… — раздался крик от посольств. Ах да, батарианцы зря времени не теряли, протесты и крики в ранее тихом Президиуме почти становились обыденностью. Плохо только, что с каждым новым днем к воплям присоединялись и не только батарианцы. Их пропаганда работала на славу. Проклятье. А Совет так ничего и не решил! Сложно уже даже понять, что Гаррус не любил больше: политику или самих политиков. Если ему дальше так и придется безрезультатно ходить в кабинеты советников, он скоро возненавидит Цитадель. Обычно тихий Президиум полон визга, в доке не протолкнуться от журналистов, к кораблю не пройти без головной боли… О, сообщение от Найлуса. Он наконец очнулся, хоть что-то хорошее. По крайней мере, его показания могли стать поддержкой. «А, Вакариан, всё еще в центре внимания. Какой ты устроил хаос на инертной Цитадели! Как твой наставник, горжусь тобой!» — или нет. Всё бы ему смеяться. И зачем только Уивер вернула Крайку уни-инструмент? Гаррус передумал, больше он по его ответам не скучал! «Я поспал всего два дня и полежал без связи еще день, а Совет так ничего и не делает! Вот это «рекорд». Всё еще ни одного слова о Жнецах в повестке, кто бы мог подумать. А Гегемония тем временем решила говорить правду. Хотя так себе открытие: каждый из видов Совета заботится только о себе. Почему все вокруг так разочарованны, если это всегда было правдой? Я надеюсь, ты не разочарован там, Вакариан, не расстраивай меня», — вот ведь ублюдок. А Гаррус по нему еще и скучал. Пока он тут занят встречами с Советниками с их утомительными вопросами, на которые они и так знали ответы, пока он не знал, как заставить их уже шевелиться, Крайк не собирался помогать. Наоборот, только шутить. «О, моя любимая часть батарианских новостей: пропаганда», — и почему Гаррус это всё еще читал? Но следующая строчка заставила всё же просмотреть сообщение до конца: «Они обвиняют в предвзятом отношении к ним человека. Конечно, зная поклонение человечеству ханаров и азари, обвиняют они не прямо, а заявляют, что это всё турианцы на нее так влияют. Ведь мы только и хотим уничтожить бедную и несчастную Гегемонию с самого момента выхода батарианцев в космос ни за что, просто из злобы и страшной зависти. Они серьезно надеются, что им поверят?» Гаррус не мог не покачать головой: «Ты бы не смеялся, если бы видел, что на их протестах уже есть сочувствующие». Не говоря уже о том, что Гегемония, похоже, серьезно вознамерилась воспользоваться ситуацией и по полной оторваться, пока Иерархия не хочет тратить силы на них. «Мой наивный друг, идиоты были всегда, сколько раз я тебе это твердил? Пора бы и самому знать уже, не маленький ведь. Еще сам начни верить в ту чушь, что они несут, и покайся перед ними за уничтожение их «реликвий». Кто из здравомыслящих поведется на истеричные крики, которые, к слову, даже разнообразием не отличаются? Тебе определенно бы новости почаще читать, чтобы панику на ровном месте не разводить». Очень неудачное время, Крайк. Очень. «Напомни, почему ж ты тогда всё еще на моем корабле, о умнейший?» «Потому что «Наксус» — самое безопасное место на Цитадели. И тихое». «Как ты невнимательно читаешь новости, Найлус, не ожидал от тебя. Или тебя еще и контузило, к тому же и ты теперь не слышишь всех этих криков журналистов в доке? Они его, между прочим, оккупировали». «У тебя устаревшие сведения, Вакариан. Все журналисты ретировались, когда смогли добиться общения с Шепард. Мне их почти жаль, получить биотикой всё же очень больно». Уже и до Шепард добрались? Когда только успели? Он выслушивал от Совета несколько раз, что с ней хотят пообщаться и другие виды (словно смиренно забыли, что сами отправляли к нему Солуса и Лиару), но разрешить это за его спиной? Кулаки сами собой начинали сжиматься, а от его тихого рычания прохожие отходили подальше. «С ней Лиара, расслабься», — если только она умела погружать в стазис. Никто не выдержит общение с «журналистами», а Шепард никогда не была терпеливой. — «Серьезно, Вакариан. Просто расслабься уже». Он выдохнул. Так заметно даже по сообщениям, или Найлус успел собрать сплетни со всего корабля? С каждой встречи с советниками Гаррус возвращался раздраженный и затягивал на ринг Найрин или Мирин. Вот только не помогало: Кандрос проигрывала быстрее (она всё же биотик и стрелок, а не рукопашник), чем он успевал спустить всё напряжение, а Мирин же… она была достаточно гибкой и ловкой, чтобы потягаться с ним и хоть минимально унять его злость, но Мирин почти всё время проводила в больнице с Регулусом. В обычное время Гаррус бы порадовался, что их ссорам пришел конец, но не сейчас. Не сейчас, когда никто так и не сказал ему, как скоро выпишут Регулуса и Сенсата — да с ними ничего серьезного, но их «хотим удостовериться, что всё в порядке» не убеждает. Не сейчас, когда с него только просили кредиты на лекарства Лоруса, но ничего толком про него не говорили. Не сейчас… И Гаррус слишком быстро вернулся в док. «Наксус» был уже перед ним, а голова всё еще полна раздраженных мыслей. Пора заняться спаррингами еще с кем-нибудь. И начнет он, пожалуй, с Сидониса, который решил, что в праве запретить своему капитану доступ к орудиям корабля. Нашелся тут неофициальный старпом.***
Возможно, это всё-таки было неудачной идеей. Увернувшись от слабого — даже слишком — удара, Гаррус уронил и прижал к рингу своего противника. Чересчур быстро. Это была, безусловно, победа, но что толку? Мышцы даже не ныли, никакой усталости, чтобы просто свалиться и отключиться без лишних размышлений. Он всё еще не мог перестать думать о проблемах. Всё еще не мог перестать злиться. Всё еще затягивающий дела Совет, тупые СМИ с их извращенной трактовкой событий… — Тебе бы уже на что-то другое перейти, — выдал Сидонис. Гаррус иронично на него посмотрел. Он бы с радостью, да вот только именно этот ублюдок мешал. — А то, знаешь ли, ожидать чудес боевой сноровки от штурмана — глупая затея, без обид, Таринис. — Найрин проиграла еще раньше, Мирин снова у Регулуса… — Мирин? Не думаю, что из нее хороший партнер. В конце концов, мне кажется, что после того раза, как я застал, что они с Регулусом обжимались прямо на ринге без одежды да с раскрытыми пластинами, я больше не видел, чтобы они до сюда вообще добирались. А вот у кают их заставал, да, — Лантар выдал похотливый смешок. — Видимо, сразу к решающему раунду перешли. Раз десять. Тоже неплохо, впрочем: меньше матов повредят. Гаррус фыркнул. Кто бы мог подумать: сплетничество Найлуса заразно. Не то чтобы на кораблях этим раньше не развлекались, но за Сидонисом он как-то за все годы совместной службы в армии не замечал. — Вот и тебе тоже стоит, — намекнул тот, — как с той разведчицей на флоте. Я прекрасно помню: после этого ты ходил такой расслабленный. Гаррус едва сдержал раздраженный рык. Сидонис вообще способен думать о чем-то еще? Или только перед Лиарой притворяться серьезным способен? Видимо, одного боя с ним было мало, нужно еще. Может, хоть из его головы дурь выбьет. — Что? Если тебе сейчас удачно не найдется хороший соперник… — начал Лантар. — Я подойду? — прервала его Шепард. Она ворвалась в зал так стремительно, что даже экипаж чуть посторонился. — Мне срочно надо почесать кулаки. Желательно, об кого-то живого. — Бедные журналисты, — иронично хмыкнул Гаррус и приглашающе махнул на ринг. О, это будет весело. В прошлый раз это было великолепно, внутри всё пело в ожидании хорошей драки. В прошлый раз ее тело… Нет, нет-нет, об этом лучше не думать, пока он просто безыскусно не набросился на нее. — Бедные? — задохнулась Шепард и сразу же замахнулась ногой. — Они? Он увернулся и сразу же подался в атаку. — Да я терпела их тупые вопросы три часа! Пока эти глухие идиоты улыбались мне! — с каждым словом сила ее замахов увеличивалась. Не как у турианки, но будет достаточно ощутимо, если заденет. — Какая ты прелесть, — посмеялся Гаррус. Если так пойдет и дальше, то проиграет она достаточно быстро. Он прекрасно помнил, что разговоры ее выматывали. Вон, она уже начинала учащенно дышать. — А-а. Так ты согласен, что в наглую склонил меня на сторону турианцев и настроил против батарианцев? Что каждый долбанный час поясняешь мне, что именно я должна думать и говорить? Что я думаю исключительно о благе Империи? Что именно поэтому никуда меня не пускал столько месяцев? Что ты тиран, знаешь? Он зарычал. И ее тоже мучали этой политической чушью? Как им только… — Ничья! — объявил довольный Сидонис. Шепард усмехалась. Ну нет, так не пойдет, это должно было быть тактикой против нее, а не наоборот. — Всего лишь? Я думал о себе лучше, — оскалился Гаррус и отступил на шаг. Теперь никто никого уже не держал. — О полном и окончательном разрушении Гегемонии через тебя, например. Да, она оправдала его мысли: без лишних слов тут же едва не с шипением бросилась со всей силы. Он схватил ее руку, но только на секунду — слишком уж Шепард верткая. — Думаю, — начал снова Гаррус, — они не ограничатся одним интервью. Не все к тебе еще с вопросами приставали. Даже не рассказали тебе еще, как тебе повезло, что Гегемония тебя нашла. Она рыкнула: — О да. Политическая чушь. Снова и снова! Ни хрена не изменилось! Каждый следующий ее удар был тяжелее предыдущего, но пока ему удавалось уклоняться. Всё ради шанса схватить ее за талию и уронить на мат, когда у нее неизбежно кончаться силы. Вот и возможность — его руки уже на ее талии и… — Ничья!***
Гаррус уже не помнил, сколько раундов они провели, в голове остались только расчеты, как ее победить. Просто не получалось оторваться и думать о чем-то ином. Она временами задыхалась, но всё равно продолжала. Они обменивались ударами и жалобами одновременно. Шепард разминалась с крайне злым видом. Он хихикнул: — Не поверишь, как я тебя понимаю. Она не купилась и сразу же ушла от подножки. Ярость только раззадоривала ее. — О? Тебя тоже мучают одними и теми же вопросами и переводят тему, каждый раз, когда ты заикаешься о Жнецах? — Я не заикаюсь! — оскалился Гаррус. — Правда? — пинок в бок вышел болезненным. У нее тоже получалось оборачивать его злость против него же. — А по твоим ударам не похоже. Он рыкнул и замахнулся сразу в шею. Когда она отклонилась, второй рукой поймал ее замахивающуюся ногу. — У меня всё еще очень длинные руки, не забывай. — А я всё еще гибче, — выдохнула она и пнула другой ногой в шпору. Всё равно упала за компанию с ним на мат, но и он просто подняться с нее не мог: ее нога всё еще ощутимо давила на шпору. Снова ничья. Только на этот раз об этом никто не прокричал. Гаррус повернул голову, но никого в комнате отдыха не увидел. То-то давно не слышно никаких возгласов. Кто бы мог подумать, что из Лантара такой отвратный судья. — Кажется, нашим зрителям надоело проигрывать ставки, — хмыкнул он. Вернее, едва успел, когда Шепард перевернула его и оседлала, тяжело дыша, но улыбаясь: — Ха! Я на это не поведусь. — А я, между прочим, серьезно. Когда она оглянулась, Гаррус, воспользовавшись моментом, высвободился и прижал ее к матам. — Эй! — Спасибо за подсказку, — наклонившись, он выдохнул ей в лицо. Ой зря он это. Старался же не думать о прошлом их спарринге, не представлять, куда могло всё зайти, честно старался. Но сейчас все эти мысли вновь возвращались. Слишком близко, чтобы снова забыть. — Подло, — прохрипела Шепард, впрочем, даже не пыталась вырваться. Ее сердце бешено колотилось под его когтями. И она, оказывается, так соблазнительно пахла. С ним никогда не было так, никогда его не привлекали другие виды, даже азари, которые якобы нравились всем. Нет, для него их запах слишком сладкий, приторный даже дышать трудно. С Шепард совсем не так: что-то горькое, но слишком знакомое. Слишком приятное. Гаррус едва сдерживался, чтобы не попробовать на вкус ее кожу. Проверить, окажется ли вкус таким же родным. Его руки только сильнее сжали ее плечи, наверняка оставляя царапины, она ведь была такой мягкой… Он так близко к ее телу, что каждым вздохом грудь Шепард задевала его киль. Проклятье. Она тяжело сглотнула, он перевел взгляд на ее лицо и замер. Турианцы не потели и не понимали такого, но волосы, прилипшие к вискам, и порозовевшая кожа внезапно казались безумно привлекательными. Потемневшие глаза смотрели прямо на него. Ее обычно прохладное тело сейчас было горячее, чем у него, даже через одежду. Под майкой же — когда только его руки оказались на ее груди? — еще жарче. Всё под пластинами зудело от желания большего. Шепард облизнулась, и больше он ничего внятно не помнил. Ее губы на его ротовых пластинах были странными, но не неприятными. Ее язык был мягким, влажным и — когда он оказался у него во рту? — изумительным. Пожалуй, теперь понятно, почему она так соблазнительно говорила про человеческие губы тогда, так давно. Человеческий поцелуй был очень приятным. Он неумело пытался повторить ее движения, сбиваясь, но Шепард не возражала, только сильнее притягивала к себе. Гаррус едва не зарычал, когда она отодвинулась. Впрочем, ее губы на его шее тоже ничего. Зубы у нее были тупыми, но он вздрагивал каждый раз, когда она сжимала их и язык касался его плотной кожи. Когда руки царапнули грудь — ее майка так мешала! — Шепард застонала. Ага, стоит запомнить: грудь чувствительна. Очень. Лучше записать. На будущее. Да и слова про гибкость оказались правдой: Гаррус никогда не видел, чтобы кто-то так выгибался (и ее одежда была определенно лишней). На вкус она оказалась еще лучше, чем он представлял: соленая, терпкая… вместе с хриплым невнятным шепотом, когда его язык касался ее груди, пробирало еще больше. Раньше его беспокоило, не оцарапают ли мандибулы кожу, но не сейчас. Зачем? С каждым стоном Шепард только сильнее притягивала к себе его голову. Человеческая шея, впрочем, была не менее восприимчивой. Это тоже стоит запомнить. Она отстранилась, с силой перевернула их и прикусила губу. Его недовольный рык стих под ее горячим взглядом. О, Гаррус был абсолютно не против еще одного человеческого поцелуя. Напротив. Возможно, это даже была его инициатива в этот раз. Ее мягкая задница под его руками ощущалась слишком правильно. Ему когда-то нравились только турианки? Какой бред, как кто-то может сравниться с ней? Он застонал, когда Шепард сдвинулась, провела горячими пальцами по его телу — попала во все немногие чувствительные места, готовилась, что ли? Солус дал рекомендации и ей? — и устроилась прямо на его бедрах. Проклятье. Его нижние пластины открылись раньше, и сейчас ей крупно повезло, что на нем всё еще были штаны. Да, Шепард определенно готовилась: коварная улыбка и это ерзанье однозначно были против правил. — Моя каюта. Сейчас, — рыкнул Гаррус и подхватил ее. Она только крепче сжала его плечи. Нет, ей определенно не стоило его дразнить. Попался ли им кто-нибудь по пути? Как они вообще преодолели все лестничные пролеты до его каюты? Удивительно, что вообще дошли, впрочем. Он не помнил ничего. Не мог думать ни о чем, кроме нее. Замешкался только у кровати. Проклятье, откуда ему знать, как обращаться с ней правильно? Все те заметки Солуса ведь только мельком просмотрел. Достаточно ли этого? Понравится ли ей? Нужно было лучше готовиться. Никакая показная уверенность сейчас бы не спасла. Гаррус не хотел межвидового кошмара, это больше, чем… Ее рука нежно провела по его мандибуле, и он задохнулся. Нужно было сделать это правильно. Он так хотел сделать это правильно. — У тебя нет аллергии? — вопрос едва удалось выдавить из себя. — Нет, — выдохнула Шепард и прижалась к нему голой грудью. Он всё-таки порвал ее верхние тряпки? Погодите, а когда и куда делись ее штаны? — У тебя? — Тоже, — прохрипел Гаррус и замер. Что делать дальше? Духи, он определенно должен был прочитать те инструкции! Несколько раз, для надежности. Турианский… спуск пара был грубым, резким и с когтями, ее кожа такое не оценит даже без аллергии. И он никогда не думал, что она согласится. Что она подумает о таком. С ней так трудно сохранять уверенный вид. С ним, и… Она легко коснулась губами его мандибулы, и Гаррус задрожал. Надо сдерживаться, он просто не мог облажаться. Не сейчас, не с ней. — Я не знаю, как к тебе… но хочу… — признание было тихим, но Шепард услышала. И теперь он едва не мурчал от одной ее мягкой улыбки! Она развернулась и наклонилась над кроватью: — Не волнуйся, я готовилась. Более привычная турианцам поза. Гаррус выдохнул, нежно проводя когтями по ее бедрам, но одни только ее коварные взгляд и улыбка — когда Шепард только успела стать такой обольстительницей? — и он просто не смог сдержаться. Она застонала так же громко и довольно. Слишком… слишком всё, и Гаррус просто забыл, что хотел быть неспешным и нежным. — Сильнее, Гаррус, сильнее, — впрочем, Шепард не возражала. Так кто он такой, чтобы отказывать ей? Он хотел грубого, быстрого турианского снятия стресса с ней не меньше. Он мог только согласно ворчать. Никогда еще он не чувствовал столько удовольствия. Всё дело в ней или в спарринге? Человеческой анатомии или в ней самой и его чувствах к ней? — Гаррус! Скорее всего, его крик в конце был не тише. Ее спина подрагивала перед его глазами, и он в порыве лизнул подставленную шею. От ее сладкого стона внутри что-то защемило. Это было просто идеально. Лучше, чем можно было вообразить. Хотелось большего, хотелось и дальше чувствовать ее кожу под своими руками, ее дыхание под килем. Гаррус не знал, могли ли люди вынести второй раунд, но он хотел ее снова. Он не мог больше хотеть кого-то еще. Хотел любить только ее. Проклятье, он абсолютно влип, но ни капли не сожалел об этом. Шепард ахнула, и Гаррус опомнился. От удовольствия ли это? Всё-таки получилось грубее, чем хотелось. Он не знал даже, прошло ли всё правильно, одно дело всё-таки спарринги, а совсем другое секс. Гаррус вздрогнул: — Больно? Ее лицо всё еще было розоватым, когда она обернулась к нему с закушенной губой. — Еще…***
Шепард потянулась, прежде чем одеться. Глаз не мог не цепляться за ее фигуру. За царапины и синяки — следы их ночи. Духи, Гаррус знал, что ее кожа очень нежная, знал, что с ней нужно быть мягче, но и не думал, что в итоге всё кончится так. Он проследил рукой порез на бедре — очевидный след от его когтей. — Тебе нужен панацелин, — вырвалось у него. Почему вышло так, что после лучшей ночи в жизни ему теперь так плохо? Она усмехнулась и ласково накрыла его руку своей: — Всё лучше, чем выглядит. Гаррус недоверчиво хмыкнул. Вот эти красные следы — разве что не до крови — лучше, чем выглядят? Если это просто жалость из-за его несчастного вида… — И оно того стоило, в любом случае, — хрипло закончила Шепард, скрыв все следы майкой. Он думал, что порвал ее где-то на ринге, откуда она здесь? Шепард действительно тогда затуманила его разум. — Даже зная о последствиях, я бы не отказалась. Это было действительно… хорошо. — К следующему разу я подготовлюсь лучше. Она улыбнулась: — Какие обещания. Но мне понравилось грубо. Выкидывает ненужные мысли из головы. Турианцы правы: хороший способ снять стресс, люди многое упускали. Гаррус замер: — Я думал, люди такое в принципе не принимают, и вообще более… — Романтичны? Ну, нет, неправда, — она отвернулась, старательно натягивая штаны, — у нас тоже были отношения на одну ночь. Такое, правда, обычно заканчивается побегом из чужой квартиры. А еще была дружба с привилегиями. Более похоже на наш случай, но он не совсем только о снятии стресса. Пожалуй, турианская концепция мне нравится больше. Турианская концепция. Когда она вообще успела ей проникнуться? Шепард вышла быстрее, чем он успел хоть что-то ответить. Турианская концепция. Для него это не было только снятием стресса! Гаррус сразу подумал на человеческий вариант: более серьезные отношения, с ее слов казалось, что люди были склонны именно к такому. Так что же пошло не так? Где он ошибся? Где понял всё неправильно? Гаррус выдохнул. Что ж, значит, ему надо больше узнать о человеческой романтике, чтобы не ошибиться. Ему слишком дороги отношения с ней, и он это так просто не оставит. У СУЗИ ведь должны были найтись какие-то еще человеческие фильмы? Шепард больше не звала их, но, может, потому что там были как раз одни романтические комедии, которые ему и нужны? Найти время вряд ли станет проблемой: хоть на очередных бестолковых собраниях Совета смотри, больше пользы будет. В любом случае, стоило попробовать. Она нравилась ему больше, чем просто приятельница для выпускания пара.