Lost on you / Потерянная

Когда Антонии было года три, она нашла мышь. Она прятала ее от Евы и Вилланель, не сообщая им о своей «новой подружке», пока не случилась неприятность: а именно, до того момента, пока Ева вдруг не обнаружила, что кто-то откусил полбуханки хлеба, и расставила ловушки. Антония нашла эти ловушки раньше мыши. Она схватила Еву за руку и с дрожащими в глазах слезами пробормотала какую-то несуразицу о своей маленькой подружке-мыши. Вилланель подхватила Антонию на руки и подняла ее высоко в воздух. «Мы оставим мышку», - объявила она, а Ева бросила в ответ свирепый взгляд, потому что не собиралась с этим соглашаться. Она поставила ловушки в тех местах, где Антония не бывала: в своем кабинете, в шкафчике под раковиной. Ева неделями ждала, пока глупый грызун перестанет есть их еду и, наконец, заглотнет приманку. Она уже готова была поверить, что мышь просто исчезла или перебралась в какой-нибудь другой дом, но следы ее присутствия оставались слишком очевидными. Мышиное дерьмо по-прежнему находилось в самых неподходящих местах, вкупе с погрызенными крекерами и даже глазурью с торта. А еще Ева обнаружила дырки, прокушенные в одном из ее любимых свитеров (который лежал под кроватью)! Тогда Ева была очень недовольна Вилланель, ведь именно она, раздев Еву, закинула этот свитер под кровать. Но, конечно, в основном она была недовольна собой. И вот однажды Ева усадила Антонию к себе на колени, и весьма недвусмысленно объяснила трехлетнему ребенку, который только моргал ей в ответ, что мышь должна покинуть их дом. «Она умрет?» - спросила Антония. Ева не была уверена, что девочка вообще в курсе, что означает «умереть». «Мы просто поймаем ее, - решила сказать ей Ева. - А потом отвезем в парк и выпустим там». Возможность такого разговора с дочерью выдалась у Евы только благодаря тому, что Вилланель уехала на работу. Оглядываясь назад, Ева теперь может сказать, что она заманила в ловушку свою собственную «мышь», убила ее и затем выбросила из мышеловки. В общем, в тот день ловушки были переставлены на видные места. Ева выбрала более щадящие из них – ради Антонии. Но самым озадачивающим, и, вероятно, самым раздражающим во всей этой истории было то, что… Она так и не поймала эту мышь. . Какого хрена! Ева ерзает, то и дело ударяясь, в этом маленьком, темном пространстве. «Да что это такое, - едва не задыхаясь бормочет она, - какого ХРЕНА?» Она хочет прокричать это. Возможно, она скоро так и сделает. «Ты гребаный кусок дерьма!». Да что это, черт побери, такое? Ева бьется головой обо что-то жесткое, моргая в темноте, которая была бы почти полной, если бы не приглушенное красное свечение рядом с ней. Да это же задние фары! Она лежит связанная в гребаном багажнике машины! Ева слышит, как Антония плачет где-то поблизости, вероятно, на заднем сиденье машины. Водитель пытается заглушить ее плач, как иногда делали Ева с Вилланель, включив погромче дерьмовую французскую попсу и раздраженно что-то ворча, кажется, на английском. Ева не может разобрать его слов из-за музыки и плача Антонии. После короткого приступа клаустрофобии с участившимся дыханием ей удается включить самоконтроль. Способность мыслить логически возвращается к Еве в виде одной-единственной мысли: ей нужно выбраться из багажника! Связанными перед собой руками Ева дотрагивается до стенок, проводя по ним пальцами. Но ничего не находит. Здесь нет ничего, что могло бы помочь ей освободиться. Неужели она все это выдумала, черт побери?! Но Ева уверена, что видела кучу рекламных роликов машин, подробно описывающих именно эту характеристику. «Гребаные европейские авто», - бормочет она, уже трижды ощупав все внутри и так и не найдя, что можно было бы нажать. Что сделала бы сейчас Вилланель? Благодаря этой непрошенной мысли Еву тут же пронзает боль и что-то вроде уже давно забытого желания. Она оставила Вилланель. Вместо того, чтобы поговорить, вместо того, чтобы попытаться ее понять – оставила. А теперь она оставляет саму себя умирать. «Если я выберусь из этого дерьма, - шепчет Ева, отчасти самой себе, отчасти какой-то высшей силе, в которую она даже не верит, - я вернусь к ней. Обещаю!». Она больше не станет сбегать или увиливать. Она встретится лицом к лицу со своей женой-убийцей, как и должна была – и, если потребуется, столкнется с последствиями этого. Вилланель бы... Вилланель бы не ввязалась во все это изначально. Но дело не в этом. Вилланель бы… Ева начинает двигаться так, чтобы ее голова расположилась в сторону заднего сиденья машины, а ноги – к двери багажника. Она прижимает ногу к тому месту, где должна находиться фара, и толкает. Поначалу ничего не происходит. Ева ударяет ногой еще и ожидает, что сейчас водитель либо остановит машину, либо прикрикнет на нее, чтобы прекратила. Ничего из этого не происходит, но Антония начинает выть еще громче. «Это моя чертова девочка!», - бормочет Ева. И вновь начинает пинать. Снова. И снова. Еще сильнее. Ей требуется, наверное, еще ударов 20. Ева тяжело переводит дыхание и, ориентируясь на свет фары, с новыми силами толкает еще. И, наконец, ее нога проваливается в дырку в том месте, где только что была фара. Ева с облегчением выдыхает: «Да!», - и пытается заглянуть в образовавшееся отверстие. Снаружи темно (сейчас, наверное, середина ночи), и все, что видит Ева, - это поля. Поля – и ничего больше. Нет ни других машин, ни людей поблизости. Когда Ева пытается протиснуть руки в дырку, чтобы дотянуться до защелки багажника, машина вдруг начинает замедляться, съезжая на обочину. Ева прекращает все свои действия и двигается поглубже обратно в багажник. Она все равно попалась, учитывая выбитую фару. Ева придвигается ближе к заднему сиденью и внезапно натыкается на какой-то предмет. Ева быстро хватает его… Там есть ручка. Да это же отвертка! Адреналин буквально затапливает все ее тело! Ева прячет отвертку, прижимая ее у своего живота – и ждет. Музыка в машине смолкает, и она отчетливо слышит плач Антонии: теперь он тише, это грустные всхлипы вместо отчаянных рыданий. А еще она слышит звук открывающейся двери машины и затем шаги по гравию. Через сделанное Евой отверстие становится видна тень от чьей-то фигуры. «Ты, должно быть, издеваешься!» - бормочет мужской голос с сильным акцентом, который Ева сразу же определяет, как русский. Багажник открывается. Ева притворяется спящей. И ждет. Она дышит неглубоко. Но, как только пришедший человек хватает ее за предплечье, пытаясь вытащить, Ева… Ева бросается на него, умудряясь вонзить отвертку прямо в его плечо. Мужчина воет, а Ева теряет равновесие, падая в грязь и гравий, и тяжело приземляется на плечо. Разумеется, она не смогла бы сбежать вот так, со все еще связанными руками и ногами, но хотя бы попыталась. Скачками придвигаясь к машине, Ева не обращает внимания на мужчину. К черту его, к черту эти строительные стяжки, которыми она связана, к черту все. Она смотрит только на Антонию, которая взволнованно наблюдает за ней с заднего сидения широко раскрытыми глазами. Ева открывает дверь машины, когда Антония уже начинает звать ее, всхлипывая, - и девочка тут же бросается в объятия. Вместе с ней мистер Лион, оказывающийся теперь зажатым между Евой и Антонией. Ева крепко обнимает дочку и даже не вздрагивает от раздающегося за ее спиной щелчка. Выпрямляясь, Ева встает, положив руки на плечи стоящей перед ней Антонии. Мужчина направляет на них обеих пистолет и подходит ближе. Как только Еве удается разглядеть его лицо в темноте, она качает головой. Ну конечно! Это тот самый мужчина, который был тогда с Вилланель в парке. Волосы с сединой, медвежье телосложение. Константин. «Это ты», - произносит Ева. Он пожимает плечами, не опуская пистолет. «Да, это я». Будто от этого легче! Ева смотрит ему в глаза, не обращая внимания на оружие в его руках. «Ты собираешься убить нас?». «Если бы это было так, то вы уже были бы мертвы». Что ж, справедливое замечание. «Так значит, ты собираешься отдать нас Двенадцати, чтобы они использовали нас для давления на Вилланель, а затем убили». «Возможно». «Разве ты не понимаешь, что это, по сути, то же самое, что и убить нас сейчас?». «Я так не думаю». «Почему же?». Константин не отвечает. Вместо этого он глубоко вздыхает. «Ей пять, - внезапно для себя самой начинает Ева. - Она родилась 22 ноября 2015 года. В следующем году ей идти в первый класс. Она такая умная! Уже говорит на трех языках». «Четырех», - поправляет Антония, поднимая глаза на Еву. «Шшш, детка, все хорошо. - Ева смотрит на Константина. - Вилланель говорила, что у тебя есть дочка». «Она врала». «Я так не думаю, - возражает Ева. - Я видела ее. Она ведь старше Антонии, верно? Кажется, она подросток. С ней сейчас, должно быть, совсем непросто». В конце концов Константин усмехается и кивает: «Да, она хуже всех». «У тебя есть ребенок, значит, ты понимаешь… - Ева еще крепче обнимает Антонию за плечи, сильнее прижимая ее к себе. - Ты, наверное, был на родах со своей женой. А знаешь, кто был там со мной? Вилланель. Она держала меня за руку все 19 часов. В один из моментов я чуть не умерла, и Вилланель… Она много плакала. Она – человек». Ева наблюдает, как во взгляде Константина мелькает сомнение. «Ты ведь тоже заботишься о ней. На самом деле заботишься. Я поняла это, когда мы встретились». Ева вспоминает тот день в парке. Вилланель обычно жаловалась и раздражалась на своего босса, но при этом говорила о нем с нежностью. С теплом. Совсем не так, как Ева – о Кэролин. Нет, это было больше похоже на то, как Ева всегда рассказывала о Билле... «Отпусти нас, - умоляет она. - Отпусти, и тогда это не будет на твоей совести». Константин говорит: «Тогда они убьют мою семью». Прямо как с мышеловкой – размышляет Ева. Ты либо пойман, либо нет. «Вилланель и глазом не моргнет, убив их». Лучик надежды исчезает, как только она произносит эту угрозу. Константин, держа пистолет, делает шаг вперед и грубо хватает Еву за руку. Антония вскрикивает, хватаясь за мамины ноги. «Поехали», - говорит он, указывая Еве на заднее сиденье. Константин открывает дверь, толкая их обеих внутрь. Он наклоняется, пока они усаживаются: «Руки». Ева поднимает руки вверх. Когда Константин разрезает ее стяжки, Ева плюет ему в лицо. Но в ответ он лишь молча вздыхает. Константин поправляет Еву так, чтобы она сидела, прижимаясь к спинке подголовника. Плечо, на которое Ева недавно упала, пронзает острая боль, когда Константин вновь связывает ее руки, на этот раз – за спиной. «Вилланель не заботится о тебе так, как тебе хочется», - говорит Константин, отстраняясь, когда Ева окончательно приходит в себя. Он стоит в дверях, наблюдая, как она, морщась, откидывается назад. Ева может в красках представить себе его убийство, с каждым его словом закипая все больше. Она невероятно сильно злится, и, если бы у нее сейчас было достаточно гребаной слюны, то Ева снова плюнула бы ему в лицо. «Она не может чувствовать так же, как мы с тобой, - продолжает он. - Она слишком жесткая. Неспособная меняться». «Это ложь». «Она притворяется. Во всем. Она очень хочет быть такой, как мы, но правда в том, что она – сломлена…» «Это ложь!» - эти слова рвутся наружу отчаянным воплем, растворяясь в ночной тишине. Вилланель сама составила их свадебные клятвы. Никаких дрянных, загугленных шаблонов. Даже Еве пришлось хоть немного вдохновиться Ричардом Сикеном. Чуть больше, чем просто «я обещаю беречь и хранить». Ева, если бы я могла провести остаток своей жизни, каждый день просыпаясь рядом с тобой, мне больше ничего не нужно было бы. Ева, я клянусь любить тебя так, как могу: всецело, беззаветно и бесконечно. Я клянусь оставаться тебе верной. Среди клятв Вилланель не звучало слово «честность», так что можно считать, что до сих пор она их не нарушала. Во воздухе разливалось «я люблю тебя, Ева», когда Вилланель нежно целовала ее, пока они вместе смотрели кино. «Я люблю тебя, Ева», когда она крепко держала евину руку в родильной палате, не отпуская, даже когда Ева слишком сильно сжимала. «Я люблю тебя, Ева» - когда оглядывалась на Еву через плечо Антонии, пока они играли на заднем дворе. «Я люблю тебя, Ева» - даже в самых мрачных моментах. «Может, ты и права, - вдруг признает Константин. - Но все же ты знаешь, что она опасна. Ты бы позволила своей дочери находиться рядом с ней?». «Антония – и ее дочь тоже», - тут же отвечает Ева. Она исправляла так много людей за эти годы. Людей, считавших Вилланель просто хорошо одетой няней. Учителей и работников детских садов. Антония обладает находчивостью Вилланель и ее острым язычком. А еще умом и эмоциональностью Вилланель. Да, ее волосы и черты лица – как у Евы, но в Антонии также очень много от Вилланель, вплоть даже до ее дурацкой склонности к насилию. Антония бросается на Константина, и все, что Ева сейчас может сделать, это закричать: «Нет!», - когда тот рефлекторно поднимает пистолет. Константин не стреляет. Антония колотит его крошечными кулачками, а Ева ощущает наворачивающееся на глаза слезы. Константин с легкостью поднимает девочку, запихивает ее на заднее сиденье и закрывает дверь. «Присмотри за ней», - произносит он, возвращаясь вперед. Он медленно, с тяжестью усаживается, вздыхает и заводит машину. Ева откидывает голову на подголовник, а Антония трясется рядом с ней. . «Мне нужен аспирин». «Тебе нужно вести себя тихо». Вспоминая их разговор в парке, Ева чувствует себя довольно неприятно. Да он просто издевался над ней, черт возьми. «Так, значит, офисные вечеринки, да?». «В этом не было ничего личного». «Обычно так говорят придурки», - парирует Ева. Константин качает головой, бормоча что-то по-русски. Ева слышала достаточно похожих слов от Вилланель, чтобы понимать, что он матерится. Он смотрит на Еву в зеркало заднего вида, наверняка, чтобы проверить, удалось ли ей освободиться от дурацких стяжек на запястьях. Еще нет, но Ева усиленно пытается. Она ощущает, что кожа там уже натерта и содрана до крови. Ева видела немало видео о том, как выпутаться из стяжек, наручников и тп. Эх, если бы только она могла их вспомнить... Но есть еще Антония. Маленькая девочка периодически вздрагивает рядом с Евой, ведя себя нехарактерно тихо. Ева наклоняется поближе, прижимаясь губами к ее волосам. «Все будет хорошо». «Мне страшно», - тихонько хнычет Антония. Ее голос едва слышно из-за грохота двигателя этой дерьмовой машины. «Я знаю, детка». Еве хочется обнять Антонию, прижать ее к себе. Но она не может. И тут Ева обращает внимание на то, что Антония не связана, а только лишь пристегнута ремнем безопасности. А еще Ева отмечает про себя, что сама-то она как раз не пристегнута: так что, если они во что-нибудь врежутся, она наверняка полетит головой прямо в стекло. Но лучше не зацикливаться на этой мысли. Уже совсем темно. Ева снова пытается разглядеть за окном хоть что-нибудь, кроме сельской местности. «Муравей, - шепчет она. - Ты видела что-нибудь по дороге?». «Тебя не было, - продолжает всхлипывать девочка. - А еще твоя голова. Там кровь». «Знаю. Со мной все хорошо. Правда. Ты не знаешь, сколько сейчас времени?». Антония качает головой, шмыгая носом. «Эй, малышка! Ухватись за меня, ладно? Сделаешь это?». Антония двигается ближе к ней, обхватывая крошечной рукой ногу Евы над коленом. «Вот так. А теперь представь, что я сейчас тебя крепко-крепко обнимаю, хорошо?». «А как же Мама?». «И Мама тоже», - отвечает Ева, хотя одному богу известно, как сильно ей прямо сейчас хочется придушить Вилланель! Разумеется, и Константина тоже, - но точно и Вилланель, чтобы смотреть, как медленно утекает жизнь. Честное словно, она убьет Вилланель, как только у нее появится такая возможность! Ну, конечно, если Ева сама тут не умрет. Ну же, Ева, давай! Сделай что-нибудь. Придумай план. Ты же гребаная шпионка, черт побери! В машине нет практически ничего, кроме сумки, засунутой под бардачок у пассажирского сиденья. Там, наверное, лежит оружие (если Константину хватило ума). Ева его не знает, но Вилланель-то знает. И даже доверяет ему. Наверное. Ну, во всяком случае, доверяет достаточно, чтобы встречаться с ним в парке вместе с их дочерью. «Сколько раз ты виделся с моей дочерью?» - спрашивает Ева, повышая голос. Константин вздыхает: «Несколько». «Тебя это радовало?». «Нет, - тут же отвечает он. - Не совсем так». «А как?». «Я не могу тебе этого сказать». «Почему вообще она позволила тебе проводить с ней время?». «Об этом тебе следовало бы спросить ее», - отвечает Константин. И, разумеется, он прав. Константин тянется к подстаканнику, засовывая руку в лежащий там маленький пакетик. Он быстро находит то, за чем полез: кусочки мяты. Положив их в рот, Константин начинает громко чавкать, измельчая листья зубами. Пока Ева наблюдает за его движущимися челюстями – ей в голову приходит идея. «Муравей, - тихо произносит она. - Помнишь, однажды мама заболела? В тот единственный раз. И мне тогда нужно было давать ей лекарства раз в пару часов много раз за день?». Антония морщит лоб, очень-очень напряженно думая. И, наконец, она кивает. «Тогда давай мы с тобой поиграем. Нам нужно будет притворяться, - шепчет Ева. - Сможешь?». Широко раскрытые глаза девочки блестят от слез. «Да». Ева кивает. А ведь это может сработать. Это должно сработать. «Ладно, ты точно засранец, - говорит она Константину, повышая голос. - Но готов ли ты убить ребенка?». Константин тотчас же бросает на нее недоуменный взгляд через зеркало заднего вида: «Что?». «Сколько времени прошло с тех пор, как благодаря тебе я оставалась без сознания?». Он ерзает на сиденье, регулируя сцепление на руле. Ева не может точно сказать, нервничает ли он, но чертовски надеется, что да. «Ну…Несколько часов. Сейчас мы едем в Лондон». «Я говорю про ее уровень сахара в крови, - продолжает Ева, и ее голос дрожит как раз так, как это сейчас нужно. - У нее диабет, ей обязательно нужно поесть». «Я плохо себя чувствую», - добавляет Антония, и Еве тут же хочется расцеловать ее. Константин кряхтит, качая головой. Похоже, он ведет внутренний спор с самим собой. «С ней все будет хорошо до утра?». «Ну, если под «хорошо» ты имеешь в виду, что она «умрет», то тогда да, конечно». Ладно, возможно, это было уже слишком. Ева наклоняется вперед, добавляя: «Нам всего лишь нужен круглосуточный магазин. Взять немного снэков, сок. Что-нибудь такое». Константин молчит, продолжая вести машину. Ева уже готова сдаться, и откидывается назад. Антония прижимается к ней, кладя голову на колени и снова обхватывая своей маленькой ручкой евину ногу. Наверное, он хочет убедиться, что это блеф: подождать и посмотреть, правда ли Антония потеряет сознание, как сказала Ева. Она уже начинает думать, как теперь выпутываться из всей этой лжи, как вдруг замечает, что машина медленно сворачивает на съезд с шоссе. Ева больше ничего не говорит, боясь спугнуть Константина. Они подъезжают к небольшой заправке. Возможно, той самой, у которой Ева с Антонией останавливались по пути в Страсбург. Ева точно не знает, ей все эти места кажутся одинаковыми. Она все еще молчит, пока Константин паркуется подальше от входной двери с освещенной неоновыми огнями вывеской «Добро пожаловать». «Что именно ей нужно?» - спрашивает Константин. Ева, честно говоря, не успела продумать всю эту историю настолько далеко. «Эм, - начинает она. Антония тем временем уже заснула у нее на коленях. - Апельсиновый сок. Только не с консервантами, а свежевыжатый. Батончики мюсли. Что-то подобное». Константин кивает, вынимает ключи из машины и открывает дверь. Едва он успевает выйти наружу, как Ева быстро произносит: «Погоди!». Константин оглядывается на нее. «Мне нужно отлить». «Ну так сделай это прямо здесь», - отвечает он. Ева протискивает лицо возле подголовника водительского сиденья: «Тогда тут будет пахнуть всю оставшуюся часть пути». «Я открою окна». «Да не нужно мне отлить! Я хочу срать, ясно?! Господи! Да и она, вероятно, тоже захочет пописать». Константин снова вздыхает, вытаскивая телефон из кармана. Он смотрит на экран, вероятно, чтобы узнать время. И затем произносит: «Ты ведь помнишь, что у меня есть пистолет, верно? А здесь никого нет, кроме нас и какого-нибудь бедолаги за прилавком. Я не буду переживать, если придется его пристрелить». О, невинные жертвы. Что ж, а с этим можно работать. «Конечно, да. Пристрели сотрудника, если тебе так хочется. Я же просто хочу попасть в чертов туалет!». Константин закрывает свою дверь, достает складной ножик, а затем открывает заднюю, жестом приглашая Еву выйти. Она начинает выбираться, немного подталкивая себя связанными за спиной руками. Антония медленно приподнимается, сонно моргая. «Мы хотим пойти купить тебе немножко поесть», - говорит ей Ева, а Константин в это время хватается за стяжки на ее руках. Буквально через мгновение Ева ощущает, что давление ослабело, и начинает потирать запястья. Она протягивает Антонии руку, чтобы помочь ей вылезти из машины, и девочка тут же обхватывает евины ноги. Ева обнимает ее, мысленно надеясь, что не в последний раз. И спрашивает: «Хочешь сходить в туалет?». Антония кивает. Она смотрит на Константина, запрокидывая вверх голову. Ева тоже на него смотрит – и успевает заметить нежность в его взгляде на ее дочь. Ева обнимает Антонию за плечи, и они втроем направляются к магазину. . Туалет, честно говоря, довольно жалок. «Черт, - в сердцах произносит Ева. Антония в этот момент стоит у маленькой дерьмовой раковины. - Черт!». «Черт», - повторяет Антония, и Еве даже не хочется сердито на нее смотреть из-за ругательства. «Да, - вместо этого соглашается она с дочерью, - черт!». Теперь у Евы даже нет выбора. У нее был план: вылезти через окно и просто... Бежать. Убираться отсюда куда-нибудь подальше, да хоть к черту на кулички. Но здесь нет окна. В этом дурацком месте даже нет черного хода! Только двойная входная дверь, да ленящийся подросток за прилавком. И Ева точно не хочет, чтобы Константин стрелял в него, просто чтобы сдержать свое слово. Так, значит, им ничего не остается, кроме как сесть обратно в машину, позволив Константину везти их неизвестно куда. Неизвестно для чего. «Умма, - говорит Антония, уже готовая вновь расплакаться. - Я хочу домой». «Я тоже, - бормочет Ева, притягивая Антонию к себе. - Мы попадем домой, обещаю». И тут у Евы появляется идея! Она отстраняется, держа Антонию за плечи на расстоянии вытянутой руки. «Сейчас нужно, чтобы ты была большой, взрослой девочкой, хорошо?». Антония качает головой: «Не знаю». Она держит мистера Лиона за лапу, прижимая его к лицу – так, словно хочет за ним спрятаться. «Все хорошо. Все будет хорошо! Ну разве я стала бы тебе врать?». «А Мама говорит, что ты часто врешь», - замечает Антония. Слеза скатывается по ее щеке, и Ева быстро смахивает ее большим пальцем. Она протягивает руку, приобнимая Антонию за шею. «Ну, Мама тоже врунья», - поддразнивает Ева, и тут же ощущает появившийся в горле комок. Она пытается сглотнуть его, но не выходит – пока, наконец, глаза не начинает щипать от подступивших слез. «Ты плачешь», - шепчет Антония. Девочка протягивает руку к лицу Евы. И так они обе стоят в этом туалете, вытирая щеки друг друга грязными руками... Ева шмыгает носом, сдерживая слезы. «Все хорошо, - говорит она, наверное, в миллионный раз за сегодняшний вечер. - Мы с тобой сейчас будем играть в прятки». «Я думала, что мы играем в притворство». «И в него тоже. Сейчас мы выйдем из туалета, потом выйдем из магазина через главный вход – и как только мы окажемся на улице, тебе нужно будет быстро убежать, ладно? Убежать и спрятаться в каком-нибудь очень хорошем укрытии». Антония качает головой. «Я не хочу так играть». «Нам нужно поиграть. Хорошо? Мы поиграем в эту игру, и я обещаю, что найду тебя». «Нет! - кричит Антония в состоянии начинающейся истерики. - Нет! Я больше ни во что не хочу играть!». «Антония, Антония, эй…». «Нет! Я хочу к Маме!». Антония начинает вырваться из евиных рук, и та удерживает ее, обнимая. А девочка на самом деле больно бьет и царапает ее. «Нет, -шепчет Ева твердым тоном. - Ты уже большая девочка. Не нужно так себя вести». Она пытается заглушить отчаянные крики Антонии, крепко прижимая ее лицо к своей груди. Сильно-сильно. Ева не хотела бы никогда выпускать ее из своих объятий. «Ты мой маленький львенок? (говорит эту фразу на русском языке. Прим.перев.). Да?». Антония трясет головой. «Только Мама называет меня так». «И я тоже», - говорит Ева, немного отстраняясь и прижимая свою ладонь к щеке Антонии. Она указывает на мистера Лиона. «Ты такая храбрая! Как он. Ты мой маленький львенок» (говорит на русском языке. Прим.перев.). Ева повторяет это снова и снова, пока Антония не начинает тихонько всхлипывать. Ева приподнимает ее подбородок, глядя Антонии в глаза. «Все в порядке. Мы не будем играть». Антония шмыгает носом. Ева встает, чтобы взять несколько бумажных полотенец и вытереть ими лицо Антонии. Их прерывает стук в дверь – слишком короткий, чтобы это мог быть кто-то из посетителей, желающих попасть в туалет. Ева хватает Антонию за руку и открывает дверь. Конечно, это Константин. Он бросает взгляд на Антонию, и, несомненно, замечает ее красные щеки. Затем смотрит на Еву, чьи щеки несильно бледнее. «Идем», - говорит Ева, проходя мимо Константина. Антония выходит за ней, держась поближе, и Ева даже не оглядывается, чтобы проверить, следует ли за ними Константин. Они толкают двойные двери. И тут Антония сжимает евину руку. Ева ловит ее взгляд, и Антония спрашивает: «А ты точно найдешь меня?». Ева пристально смотрит на дочку. Затем быстро оборачивается – и видит, как Константин на прощание кивает кассиру, который даже не удостаивает его взглядом. Сейчас он почти на 5 футов позади них, еще даже не у дверей. «Да, - отвечает Ева, - я найду тебя. Обещаю. Ты ведь помнишь наш домашний адрес? Ты сможешь назвать его кому-нибудь, если будет нужно?». Антония снова кивает. Так уверенно. И Ева верит ей. Ева понимает, что Антония гораздо больше похожа на Вилланель, чем она думала. Константин не догадывается о том, что происходит, пока не становится слишком поздно. Антония быстро отпускает евину руку, другой рукой крепко прижимая к себе мистера Лиона, - и со всех ног бросается вправо, за угол магазина, исчезая из виду за каких-нибудь 5 секунд. Ева знает, что она быстро бегает, и будет бежать до тех пор, пока не найдет укромное местечко, где сможет присесть на корточки. Ева тут же сворачивает влево: если Константину нужен кто-то из них, то ему придется делать выбор. И Ева рассчитывает, что он выберет ее. Конечно, Ева оказывается права. Константин бежит за ней, тяжело дыша, и Ева уверена, что успеет отбежать на достаточное расстояние, когда раздается выстрел. Гравий возле нее взрывается. Ева падает на землю, прикрывая голову руками. Константин догоняет ее, пыхтя и сопя. «А ты коварная, - говорит он, кажется, готовый рассмеяться. - Так куда она побежала?». «Ты ее не найдешь, - отвечает Ева. - В последний раз, когда мы играли в прятки – мы искали несколько часов. Она очень хорошо прячется!». Теперь Константин на самом деле разражается смехом: «Моя тоже». О, нет. Сейчас Ева абсолютно уверена, что умрет. «Вставай, - говорит Константин. - Нам надо ехать». Ева подчиняется. Уходя, она бросает взгляд на магазин, пытаясь разглядеть рядом с ним маленькую тень – но ничего не видит. Где бы Антония ни была, Ева надеется, что, по крайней мере, она теперь в безопасности. Не до ужаса напуганная. Просто мышка, сумевшая освободиться из ловушки.