Lost on you / Потерянная

В фильмах обычно легко сбежать, оказавшись в ловушке. Там всегда есть какая-нибудь отломанная дверная ручка или ложка, которой можно начать рыть пол. А еще есть какое-нибудь оружие, которое идет в ход, когда открывается дверь и заходит ваш ничего не подозревающий похититель. Вы бьете его со всей силы и бежите прочь. Примерно так. В фильмах пленник обычно взбудоражен и жаждет освобождения. Вилланель начинает воображать себя в главной роли шпионского триллера (ну или чего-то еще жуткого) – и ей с легкостью удается войти в образ. Она расхаживает по комнате, словно пума в зоопарке – длинными, размашистыми шагами, нетерпеливо вздыхая и отчаянно скучая. Она никогда не была в зоопарке, но знает, как ведут себя хищники. Вилланель знает, что срок их жизни в неволе не бывает долгим, ведь их мозг работает слишком стремительно (для их же блага). Вилланель ходит взад и вперед, изредка бросая взгляд через крошечное окошко двери в пустой коридор. Они даже не дали ей поесть! И желудок напоминает об этом, вероятно, уже в сотый раз, громко урча и гудя в этой тишине. Риан, ее «новая подруга», приходит, по подсчетам Вилланель, примерно каждые полчаса. Всякий раз в черной, унылой одежде. Всякий раз с презрительной усмешкой заглядывает через окошко, отказываясь открыть эту чертову дверь. Вилланель больше не стучит, когда приходит Риан, - главным образом потому, что довольная ухмылка той стала уже слишком, даже для Вилланель. И на самом деле ей нужно поспать. Сейчас примерно середина ночи, ее глаза отяжелели, но она боится… Она очень многого боится. Страх – это некомфортное для нее ощущение. Вилланель даже физиологически не создана для этого. Все эти химические соединения, все эти гормоны просто пробегают внутри ее мозга, по синапсам (место контакта, которое служит для передачи нервного импульса между 2мя клетками. Прим.перев.) – и она даже не включается в это. Нет, спасибо, никакого страха сегодня. Обычно Вилланель довольно легко справляется с этим. Но этой ночью ей никак не удается заснуть. Но, наверное, и хорошо, что у нее не вышло уснуть, потому что до нее вдруг доносится шум какой-то потасовки и приглушенные вскрики. Кряхтение (наверняка, это Риан), а потом звук безвольно падающего на пол тела. Вилланель быстро прилипает к дверному окошку – и успевает увидеть Риан, закрывающую дверь соседней комнаты. Она немного взъерошена. Отлично! Должно быть, там была классная драка! Вилланель ничего не говорит, когда Риан задирает подбородок и встречается с ней взглядом – в котором ясно читается насмешка и торжество. На Вилланель накатывает волна ужаса. Должно быть, там Ева! Риан уходит, а Вилланель прижимает ухо к стене и прислушивается. Но оттуда не доносится никаких признаков жизни, никаких болезненных стонов или хрипов. «Ева?». Голос Вилланель звучит… Не похожим на ее. Дрожащим и усталым. Совсем не так, как хотелось бы, чтобы он сейчас звучал. Вилланель откашливается, не решаясь позвать снова. Нельзя разыгрывать все ее карты слишком быстро. Если за стеной не Ева – это проблема. Но если там Ева – это тоже проблема: потому что, а где тогда Антония? Прислонившись спиной к стене, Вилланель сползает вниз, опускаясь на прохладный бетон. Запрокинув голову назад, она решает немного передохнуть. Вилланель слышит, как Ева (это наверняка Ева, ну кто еще там может быть?!) переводит дыхание. И воображает, как Ева приподнимается, скользит по полу – чтобы тоже прислониться спиной к общей для них стене. Вилланель думает, что это весьма кинематографично. Ведь если бы они сейчас снимались в фильме, то здесь наверняка был бы такой кадр: посредине – стена, делящая пространство экрана на 2 части, и каждая из них сидит, прижавшись к ней спиной и зеркально отражая друг друга. «Ты собираешься поговорить со мной?» - Вилланель снова пытается, и на этот раз ее голос звучит сильнее. Более привычно и менее напугано. Потому что она решила больше не бояться. Она просто не собирается этого делать. Потолок в этой комнате покрашен: Вилланель понимает это после долгого его разглядывания. Она могла бы соскоблить эту краску ногтями, чтобы она осыпалась, покрыв собой Вилланель. Вилланель начинает стучать головой о стену. Еще и еще, все сильнее. Стук, стук, стук – она знает, что Еве это слышно. «Я могу мастурбировать очень громко, ты же знаешь». Это правда: Ева точно это знает. Но также правда в том, что сейчас Вилланель совершенно не хочет этого делать. Она совсем не настроении и даже не может заставить себя превратить всю эту дурацкую ситуацию с пленом в шутку, которой она на самом деле по сути и является. Ну вот, теперь Вилланель смеется. Это было не так уж трудно. Однако по другую сторону стены нет ни смеха, ни хоть какого-нибудь намека на звуки. Только абсолютная опустошающая тишина. Вилланель решает сломать еще одну стену между ними, обнажив новую часть своей истории. Она встает, вытягивая руки над головой. Эта комната чем-то похожа на ее тюремную камеру. Вилланель никогда не нравилась тюрьма (в фильме в этот момент, конечно, были бы показаны кусочки из ее тюремных воспоминаний): ужасная еда, люди, которые ее не понимали (и это напоминало ей о прошлом, которое она хотела забыть). В тюрьме Вилланель тоже пришлось побывать в одиночных камерах, но тогда за стенкой не было молчаливой женщины, которая составила бы ей компанию. Несомненно, Ева сейчас делает именно это: составляет ей компанию. Вилланель уже начинает думать, что просто придумала себе, что там Ева, но тут раздается какой-то шум. Шарканье, скрежет обуви по бетону. Вздох. Ничего явно знакомого – и это тревожит. Разве Вилланель не должна была бы узнать Еву по ее вздохам? «Я расскажу тебе одну историю», - объявляет Вилланель в пустоту. Потому что сейчас она ломает стену между ними. Она представляет себе еще одного человека, сидящего в камере вместе с ней. Этот человек точно не Ева, но ему придется стать ею. Но, как только Вилланель открывает рот, чтобы начать (в фильме здесь, разумеется, наступил бы момент, когда все сидят у костра, рассказывая разные истории из прошлого) – ее прерывают. Резким, раздраженным: «Я не хочу, б…дь, ничего слышать». Так вот что это было все это время?! Наконец открыв рот, Ева велит ей закрыть свой. Вилланель отворачивается от воображаемой Евы в камере, чтобы оказаться лицом к лицу с реальной, которая находится за этой гладкой белой стеной. «Я хочу тебе рассказать», - произносит она. «Мне все равно, Вилланель». Ух ты! Ева произнесла ее имя! Вот это да! «Помнишь, как мы занимались сексом в школе Антонии?». Ева раздраженно фыркает: «Нет». «Не помнишь? Это было, когда я…». Быстрое: «Ладно, да» - и пауза. Вилланель представляет, как Ева немного нервно проводит рукой по своим волосам. Она ранена? У нее кровь? Вилланель знает, что она все равно красива, несмотря ни на что. «Я помню». «Я говорила тебе тогда, что неважно училась в школе». «Да». «Но есть кое-что, чего я тебе не говорила…», - неторопливо произносит Вилланель, медленно подвигаясь к стене. Она прижимает свою ладонь к прохладному гипсокартону – и представляет, что евина рука сейчас в этом же месте по другую сторону, и она сможет почувствовать ее энергетику. «Я убила мужа одной моей учительницы…». «Ты…». Разумеется, в евином мозгу сейчас усиленно крутятся шестеренки. Ее брови слегка нахмурены. Нередко, когда Ева заканчивала свой кроссворд, положив ноги сидящей рядом на диване Вилланель себе на колени, та протягивала руку, чтобы погладить большим пальцем эту складку между евиными бровями. Обычно в ответ Ева целовала Вилланель, и довольно быстро они переходили к жаркому дыханию, царапающим друг друга зубам и зажатым между ног рукам. «Ты хочешь услышать остальное?» - Вилланель все такая же раздражающая. И это одна из ее лучших черт. Раздается еще один вздох. На этот раз вполне узнаваемый – по слышному в нем раздражению. «Да». «Ты знаешь, мне хорошо даются иностранные языки, - Вилланель снова прижимается спиной к стене. - Но так было не всегда. Впрочем, я быстро все схватываю. Я была в приемной семье и ушла оттуда подростком. Российская система приемства была...». Да никакой, если быть честной. Просто никакущей. «В старших классах я перешла в другую школу. Я... связалась там с учительницей французского. Ее звали Анна». Ева молчит. Она слушает. «Она учила меня французскому, немецкому, английскому. Я преуспела в них, потому что хотела произвести на нее впечатление». «Значит, ты и раньше была такой?». «Какой именно?». Вилланель представляет, как Ева сейчас взмахивает рукой, пожимая плечами. «Стремящейся угодить». «Я не такая», - фыркает Вилланель, слегка ухмыляясь, потому что она именно такая. «Конечно, такая, - отвечает Ева. - Продолжай». «Ну, в общем, я убила ее мужа. Как я уже говорила». «И это… это все? - Ева вздыхает. - Я так увлеклась твоей историей, а ты только что все испортила». «Это и есть то, что я делаю, верно? Все порчу…». Вилланель, конечно, имеет в виду нынешний момент, а не вообще. И говорит это даже не из жалости к себе. Просто это честно. Объективно, какие-нибудь внешние наблюдатели сейчас согласились бы с тем, что она сама испортила все, пытаясь жить обычной жизнью, но при этом продолжая делать то, что делала. Убивать, воровать, врать. Ни в одном нормальном браке нет ничего подобного. Но, если бы она сейчас говорила с кем-то другим (а не с Евой), то, скорее всего, они не стали бы молчать, поспешив заверить ее, что она ничего не портила. Но Ева есть Ева. И она знает, что Вилланель сейчас права. «Я... так зла на тебя!» - тихонько признается Ева. «Я знаю». «Но я...». Ева не продолжает. Вилланель отчаянно хочет, чтобы она сказала это. Но я люблю тебя. Но я все еще хочу тебя. Но я... – ну хоть что-нибудь. Но нет, Ева не говорит ничего. «Так в чем был смысл, - снова начинает Ева, - всей этой истории?». О… «Его не было, - отвечает Вилланель. - Я просто хотела посмотреть, начнешь ли ты разговаривать со мной». «Ты засранка!». «Но еще я очень милая». Эта фраза, наконец-то, вызывает евин смех. Вилланель улыбается так широко и сильно, что у нее начинают болеть щеки. «Так ты согласна», - произносит она на удачу. «Вообще-то, нет. Ты ужасно противная». Вилланель ахает. «Возьми свои слова обратно!». «Нет», - коротко отвечает Ева, но Вилланель буквально слышит ее усмешку. Вот теперь это точно кинематографичный момент! По разные стороны одной стены они вместе смеются, - и чинят свои мосты. Смех вскоре смолкает. Уступает место размышлениям о масштабе их нынешнего затруднительного положения. Сейчас им нужен план, они уже должны были его придумать. Какой у нас план, Ева? Их план… «А где Антония?». И снова тишина. Боже, Ева, это обоюдное молчание уже порядком наскучило. Вилланель решает сосредоточиться на своей скуке: потому что, если она будет думать о возможном ответе или его отсутствии, то… она не знает, как это выдержать. Она не может… Она просто не может думать о худшем. Но ведь Ева плакала бы, если бы Антония была мертва, верно? «Я не знаю», - наконец произносит Ева. Вилланель явственно представляет себе выражение ее лица и мягкий изгиб ее губ. Ее усталые глаза, небольшие морщинки и улыбку. Ее улыбку, всегда такую красивую и завораживающую. Вилланель очень хочется положить голову на плечо Евы и крепко сжать ее руку. «Я тоже не знаю, где она, - отвечает Вилланель. - Если это может тебе помочь». «Ты ведь знаешь, что не может». «Я просто решила попробовать, - Вилланель прижимает ладони к стене. - А ты сейчас сидишь? Что ты делаешь?». «Я… Я сижу, да. У стены». «Я тоже». Теперь и Ева знает, что это кинематографичный момент. Вилланель словно почему-то было нужно, чтобы она тоже была в курсе. «Помнишь, когда ей было два? Она тогда заболела». «А тебе нужно было работать, - сухо говорит Ева. - Теперь-то я знаю, что ты просто убивала людей». «В те выходные я очень плохо работала. Никак не могла сосредоточиться». «О, так ты не могла сосредоточиться, пока я была в больничной палате одна, даже не зная, не пропустишь ли ты смерть нашей дочери!». «Она…» - не умерла бы. Но Вилланель этого не знала, не так ли? Наверное, тогда она бы сбежала. Потому что на тот момент они еще не так долго были вместе, а переживать чувства в самом начале ей было гораздо сложнее. Ева нуждалась в ней, но буквально вскоре после рождения их дочь заболела... – и это было чересчур. Она была рядом, когда нужна была самой Еве, но эта крошечная жизнь, эта маленькая девочка, которая одновременно так похожа и на Еву, и на Вилланель… - видеть, как она, возможно, умирает, было слишком непереносимо. «Я сейчас пытаюсь признать, что я плохой человек», - произносит Вилланель, как самый рядовой факт. Ева ничего не отвечает. Вилланель беспокойно двигается. «Много раз я должна была быть рядом, но не была…». «Потому что ты убивала людей». «А ты была суперсекретным агентом!». «Это даже не…». «Мы обе солгали, - напоминает ей Вилланель, и Ева, по крайней мере, не спорит с этим. - Теперь я хочу быть честной». «С семилетним опозданием». Серьезно? Вилланель жалеет, что не может сейчас видеть лицо Евы, гадая, смогла бы она прочесть его выражение или нет. За эти годы Вилланель так хорошо научилась читать Еву! Других людей – нет. Но Еву… Ева – ее. Вернее, была ее. Но до того, как они успевают по-настоящему извиниться друг перед другом, по-настоящему помириться – раздаются шаги двух пар ног. Громкие и приближающийся, они заставляют Вилланель вскочить. Однако они направляются прямиком к Еве, открывая ее дверь. И что-то мелькает рядом с камерой Вилланель. Это Элен, одаривающая ее легкой, немного печальной улыбкой. «Ева?» - окликает Вилланель, не сводя глаз с Элен. «Я здесь. И со мной та, что с челкой». «Вы тут общались», - замечает Элен. «Ага, - отвечает Вилланель и добавляет для Евы. - Ее зовут Райан». Через мгновение Ева комментирует: «Хм. Ей что-то не понравилось. Я неправильно назвала ее имя?». «Не могу вспомнить». Вилланель надеется, что это не будет считаться ложью. Она сказала Еве, что хочет быть честной, но ведь то, что касается имени – это просто забавная шутка. Слышится еще какая-то потасовка. Вилланель ждет, что они схватят Еву и сделают с ней что-нибудь, но тут дверь в комнату Евы закрывается, и внезапно Риан уже здесь. У нее пистолет, и Вилланель отчаянно хочет наброситься на нее, но прекрасно понимает, что та без колебаний нажмет курок, бам. И вот, мертвая Вилланель будет лежать на полу. Она совсем не хочет умирать сегодня. «Вот как все будет происходить, - начинает Элен, стараясь, чтобы ее голос звучал отчетливо и громко. - Нам нужен свидетель. Хьюго Тернер». Пауза. Да, Вилланель прекрасно помнит этого мужчину, похожего на суриката. Но она понятия не имеет, где он, где бы он ни был. Элен продолжает: «Я была бы весьма признательна, если бы ты сказала нам, где он». «Я не знаю», - отвечает Вилланель. «Не ты. Она». О, так они хотят, чтобы Ева заговорила. Картинки пыток начинают мелькать в голове Вилланель: прекрасные пальцы Евы, сломанные и согнутые; ее голова, разбитая об пол… Взволнованная Вилланель топчется с ноги на ногу. Она еще раз прокручивает возможные варианты. Может, ей все же удастся добраться до Риан до того, как та выстрелит. «Я не знаю», - говорит Ева. Вилланель уже собирается кинуться вперед, но тут Риан удивляет ее: поднимает пистолет и стреляет. Пуля пробивает плечо Вилланель. Какой идеальный и несмертельный выбор! И, б…дь, как же это больно! Вилланель падает на колени, тут же нащупывая правой рукой дырку у себя слева. Она прижимает рану, стискивая зубы, и притворяется, что ей все равно. И тут отчаянный и обеспокоенный голос Евы зовет ее через стену: «Вилланель? Ты в порядке?». «Я... - Разъяренная. Одичавшая. Огорченная. - Я в порядке». Риан ухмыляется, демонстрируя свои слишком белоснежные зубы. Вилланель пристально смотрит на нее. «Что ж, я спрошу еще раз, - говорит Элен так, словно только что ничего не произошло. - Где МИ-6 держит Хьюго Тернера?». «А я отвечу тебе еще раз, - парирует Ева. - Я, б…дь, не знаю!». Вилланель ждет еще одного выстрела. Она сейчас недостаточно быстра, чтобы успеть отразить наступление Риан. Риан резко бьет ее ногой по лицу – и Вилланель падает. Она тут же ощущает привкус крови и размышляет, не сломана ли челюсть. Удар при падении был довольно сильным. А бетон на самом деле безжалостен. Что ж, Вилланель могла бы посвятить такому времяпровождению еще много времени – пусть Ева не беспокоится об этом. «Ладно!» - евин голос теперь доносится будто издалека. Но Риан не останавливается. Это хорошо для нее, - думает Вилланель, получая удар в живот, - и плохо для меня. Вилланель хочет сказать Еве, что с ней все в порядке, но, когда открывает рот – льется кровь, разбрызгивающаяся вокруг в приступе кашля. Ева снова зовет ее по имени – громче, отчаяннее, и Вилланель вдруг начинает смеяться. Это ведь правда смешно! Еще несколько мгновений назад Ева ненавидела ее. А теперь, когда Вилланель захлебывается собственной кровью под продолжающиеся пинки Риан – Ева зовет ее. Беспокоится о ней. «Прекрати, - произносит Ева. - Скажи ей, чтобы она прекратила!». Так она говорит с Антонией, когда та отказывается вести себя прилично. Еве не нравится беспорядок, нытье и истерики. «Скажи нам то, что нам нужно», - отвечает Элен. И Риан вдруг останавливается. Вилланель наконец удается перевести дух. Как же это больно! Она приподнимается на дрожащих руках, переворачиваясь на спину. И видит эту дурацкую челку. «Ты такая уродливая!» - говорит она Риан. «У тебя красные зубы», - отвечает Риан. «Потому, что у меня внутреннее кровотечение, идиотка!». Неужели Риан не знает ничего о строении человеческого тела? Неужели она совсем новичок в убийствах? И они отказываются от Вилланель ради этого?! «Вилланель, - опять кричит Ева, - ты в порядке?». «Разумеется – нет». Но Вилланель зачем-то поднимает большой палец – хотя Ева никак не сможет увидеть этот ее жест. И тут из-за стены доносится смешок. Ева поняла! Уже много лет у них есть свой собственный язык, свое общение друг с другом. «Она мертва», - говорит Риан. О, так она пытается шутить! «А ты забавная, - произносит Вилланель, грозя ей пальцем. - Ну, знаешь, такими еще бывают маленькие бродячие собачки». Риан снова бьет ее – на этот раз прямо в область таза. Вилланель стонет, сплевывая кровь. «Что она делает?» - раздается евин голос. «Она пинает меня, Ева». «А ты не можешь просто встать?». Точно! Да! Конечно, Ева, она сейчас просто встанет. Вилланель даже пытается это сделать, просто чтобы показать, что смогла – но это так больно… Боль охватывает всю ее диафрагму и острыми вспышками невероятной силы пронзает голову, а еще плечо, через которое насквозь прошла пуля. В конце концов Вилланель удается сесть, повернувшись к Риан – просто, чтобы следующий удар не был таким неожиданным. Однако в руке Риан уже сверкает нож, обещая еще более сильную боль и новый опыт… «Эй, Ева? - громко говорит Вилланель. - Ты не могла бы сказать им, где этот мальчик-сурикат?». «Я не знаю, где он!». «Придумай что-нибудь!». «Неужели ты не понимаешь, что они стоят прямо здесь и слышат нас?». Вилланель предпринимает усталую, неуклюжую попытку ударить подходящую к ней Риан по лодыжкам. Но в ее волосы тут же вцепляются руки, с силой дергая. А затем Вилланель ощущает острый укол ножа в горло. «Я ничего не хочу так сильно, - шепчет Риан ей на ухо, - как перерезать твою гребаную дурацкую шею». «У тебя ужасный акцент, - бормочет Вилланель. - Давай покончим с этим». Вилланель думает, что они ни за что не позволили бы Риан убить ее, но все же сейчас она не настроена искушать судьбу. Когда давление на горло еще немного возрастает, Вилланель наклоняется, стиснув зубы. Она хватает Риан за запястье, выкручивая его, и умудряется вытащить ее руку из своих волос. Она хватается за все, до чего может дотянуться, извиваясь. Риан непроизвольно вскрикивает. И это становится лучшим стимулом, разжигающим в груди Вилланель желание бежать или бороться. Несмотря на боль... буквально всего – Вилланель выбирает борьбу. Она бросается на Риан, задыхаясь, словно пойманный в ловушку зверь, и получает порез предплечья. Он саднит, ну да ладно. Левая рука Вилланель безвольно повисает сбоку, и она замахивается правой, но Риан блокирует ее. Их положение сейчас таково, что Вилланель все время оказывается на шаг позади. Довольно значительный шаг. Элен наблюдает за ними из коридора через дверную щель. И Вилланель не может сказать, впечатлена она или возмущена. Все же, вероятно, второе – потому что Элен достает пистолет и направляет его, как Вилланель догадывается, в сторону Евы. Вилланель тут же останавливается. Безжизненно. Холодно. А Риан сразу же бьет ее по лицу. Во рту становится еще больше крови – будто до этого ее было недостаточно! «Скажи нам, где он», - говорит Элен, кажется, в последний раз. Вот только Вилланель не слышит ответа Евы. Потому что Риан слишком усердно вышибает из нее все дерьмо. Одним ударом за другим. И напоследок она наклоняется к кашляющей Вилланель, наступая на ее левую руку. Ну вот, один из пальцев теперь точно сломан… Затем Риан уходит, закрывая за собой дверь. Вилланель переворачивается, и кашель буквально разрывает ее на части. Больно. Боже, как же это чертовски больно! Сбоку доносятся звуки какой-то потасовки. Затем дверь снова открывается, и раздаются шаги. Вилланель моргает, но не может ничего разглядеть. Не так быстро. Не сейчас… Дверь захлопывается и запирается. И тут Вилланель ощущает прикосновение рук. Она рефлекторно вздрагивает, но эти руки – мягкие. Эти руки ей знакомы. Это Ева! И Ева говорит: «Ты ведь не умерла, правда?». Вилланель открывает глаза и всматривается в евины. «Меня невозможно убить, - удается ей произнести, но голос при этом звучит хрипло и тихо, а вторая половина предложения и вовсе растворяется в очередном приступе кашля. - Так ты сказала им?». «Ага», - отвечает Ева. Кивнув, Вилланель сворачивается калачиком, освобождаясь от евиных рук на себе. Она обнимает сама себя, потому что Ева этого не делает. Выдохнув, Вилланель опускает взгляд на пол. Ева сидит рядом с ней, скрестив ноги, колеблющаяся и неуверенная. Просто обними меня – хочет прошептать ей Вилланель. Пожалуйста, просто обними меня. Но Ева, оказывается, не нуждается в подсказках. После минутного раздумья она произносит: «Иди сюда», - притягивая Вилланель за плечи. И вместе они двигаются к стене. Ева помогает Вилланель устроиться так, чтобы ее голова легла на евино бедро, а свернутое калачиком тело наполовину поместилось на ее коленях. Она начинает поглаживать голову Вилланель, погружая пальцы в ее волосы. Они делали так бесчисленное количество раз: лежа на диване, во время просмотра фильма, обнимаясь после секса. А еще когда Ева заплетала ее или мыла ей голову… «Мне жаль», - шепчет Вилланель. «Знаю». Но Ева не знает, чего именно Вилланель жаль. Не знает наверняка. В конце концов Вилланель засыпает, ощущая во рту привкус крови. . Вилланель просыпается от какого-то скрежета. Неужто она проспала лучшую часть фильма? И даже не помогла составить план. Вилланель причмокивает губами, вытирая красную слюну в уголке рта, и замечает, что Ева стоит у двери, выглядя так, словно вообще не спала. «Сколько сейчас времени?». «Я похожа на человека, у которого есть часы?». Что ж, Вилланель это заслужила. Она наблюдает за Евой с пола. Даже в таком состоянии, измученная и бессонная, Ева выглядит потрясающе. «Ты выглядишь сексуально», - не может удержаться Вилланель. Ева даже не смотрит на нее. «Не сейчас, ладно?». Вилланель кивает. Она пытается встать, но тело тут же пронзает боль. Болит везде, но главным образом – плечо, живот и... рука. Вилланель вытягивает пальцы и пробует их согнуть – но безымянный палец левой руки не поддается. На этом пальце она обычно носила обручальное кольцо, но в этот раз оно осталось дома, когда Вилланель поняла, что Ева ушла. Да и в любом случае кольцо сейчас никак не удержалось бы на этом синем распухшем пальце, как бы ни хотелось. Разумеется. Ладно, сейчас нет времени на заигрывания. «Ты на самом деле не знаешь, где Антония?». Ева поворачивается к ней. «Нет. Не знаю». «Где ты видела ее в последний раз? Она может быть у них?». Ева вздыхает. Ее до этого напряженные плечи словно под тяжестью опускаются. «Я не знаю». «А что ты знаешь?». «Не надо спрашивать меня таким тоном! Я облажалась, ясно? Давай покончим с этим». «Как покончим с тем, что я тоже облажалась. Конечно. Хорошо». «Послушай, - говорит Ева, и Вилланель ожидает, что она будет злиться или даже огрызаться, но вместо этого Ева, кажется, вот-вот разрыдается. - Я… Я не знаю, где она». И Ева рассказывает ей все: про Константина, про заправку, про их с Антонией игру в прятки. Вилланель молча слушает ее. Когда Ева замолкает, Вилланель наконец выдыхает. И произносит: «Антония – очень умный ребенок». «Знаю». «И она знает наш домашний адрес». «Ага». Вилланель очень хотела бы сейчас встать с пола, не морщась от боли. Она встала бы и взяла бы Еву за руку, и, возможно, Ева позволила бы. Может, Ева даже позволила бы Вилланель обнять ее, обхватить и крепко прижать к себе, как это делала она сама этой ночью. Ладно. Вилланель медленно поднимается, почти не морщась (потому что убеждает себя, что она – больше, чем ее боль), и пересекает комнату. Она раскрывает руки для объятий. Ну, точнее, свою правую руку. И Ева тут же прижимается к ней, дрожа. Она не плачет, но ее трясет, и Вилланель крепко обнимает ее, не обращая внимания на то, как сильно болит тело от увеличившегося давления. Вилланель обнимает Еву не потому, что должна – а потому, что хочет этого. Нуждается в этом. Но Ева быстро отступает назад, шмыгая носом, и уворачивается от Вилланель, ведя себя словно сопротивляющийся подросток. Будто только что ничего и не было. И Вилланель внезапно не может отделаться от мысли, что это было их последнее в жизни объятие. «Я должна... - и Ева замолкает. Она смотрит на Вилланель, разглядывая ее лицо. - Боже, ты ужасно выглядишь». Что ж, это привычная обеим территория. Это просто. «Я выгляжу потрясающе». «Потрясающе безумно, разумеется. - Ева отворачивается от нее к двери. - Я тут вожусь с петлями». Вилланель заходит ей за спину и видит, что Ева на самом деле даже не просто возится, а уже почти полностью сняла петли. «Вау», - выдыхает впечатленная Вилланель. «Спасибо». Еще какое-то время они вместе трудятся над оставшимися петлями. Вилланель занимается нижней (потому что ей все же тяжело долго стоять), а Ева растягивает верхнюю, над которой работала большую часть ночи. По ощущениям, прошло не больше часа до того, как они ослабили петли достаточно, чтобы открыть дверь. Объединив усилия, они отодвигают дверь и проскальзывают через нее. «Погоди, - окликает Вилланель, когда они бегут на выход, - А нам разве не нужно сперва подняться наверх?». «И убить их», - хочет добавить она, но не знает, не будет ли это ударом по больному для Евы. Ева качает головой. «Они уехали. Некоторое время назад. Решили бросить нас тут гнить». Вилланель следует за Евой наружу: там все еще темно, должно быть, сейчас раннее утро. Они идут, пока не добираются до проезжей части. Ева пробует поймать машину, показывая большой палец, а Вилланель слоняется рядом по обочине. Планы на автостоп не увенчиваются успехом – и поэтому они продолжают идти. Не произнося ни слова. Они поедут домой. Они обе это знают. Поедут домой, надеясь обнаружить там ждущую их Антонию. В итоге им удаётся сесть в автобус. Конечно, там они ловят на себе несколько забавных взглядов, ведь Вилланель все еще в крови и все еще прижимает одну руку к себе. На самом деле, Ева тоже выглядит не намного лучше – но это к делу не относится. Они стоят рядом друг с другом, и Вилланель хочет положить руку на бедро Евы, но не делает этого. Она очень многого не делает. Например, не думает о том, как сильно хотела бы поцеловать Еву… Они выходят на остановке в нескольких кварталах от дома, шагая бодро и целеустремленно. Но, когда им остаётся пройти всего несколько домов, Вилланель понимает, что возвращаться туда – это, вероятно, не самое умное решение. Но они это делают. Хотя, скорее, это делает Ева, идущая сейчас впереди слишком быстро для Вилланель, несмотря на то, что ноги у той длиннее. Это та часть фильма, где осиротевшие родители буквально готовы хвататься за соломинку. Сейчас они получат новости: хорошие или плохие. И либо разрыдаются, обнимая друг друга, - либо будут смеяться от облегчения, также обнимая друг друга. Ева входит в дом чуть раньше Вилланель. Она, словно торнадо, проносится по каждому дюйму нижнего этажа и взлетает наверх, в спальни. Еве не нужно подтверждать то, что Вилланель итак уже знает. Вилланель почувствовала это в тот момент, когда они вытащили запасной ключ из-под коврика и, отперев дверь, переступили порог дома. Антонии здесь нет. Нет радости встречи и объятий. Здесь никого нет – потому что это не фильм.