Quid pro quo

      В этот раз Эррор отчетливо запомнил, как Инк разбудил его, чтобы вновь опоить концентратом.       Смягченный заботой голос вырвал маэстро из сна, но он попытался вернуться в эту благодушно вязкую дрему. Не осознавая себя, с тихим мычанием отстранился, когда горлышко бутылки ткнулось в губы; увернулся от ладони, попытавшейся осторожно придержать его голову. Единственной внятной мыслью было желание продолжить спать, и заставить себя сделать хотя бы глоток виделось сейчас невыносимым. Инк что-то бормотал на фоне.       Холод стекла отпустил его, и Эррор вновь блаженно прикрыл глаза. Пара поцелуев неожиданно ткнулась в шею, разгоняя спокойствие будто через тонкие порезы, и он покорно приподнял голову, принимая их. Здесь, в гнезде, тепло и безопасно — он ощутил новый поцелуй, осевший на уголке рта, и неосознанно разомкнул губы. Тихий шепот вновь зашелестел у виска, и в этот раз сонливость позволила ему сделать большой глоток. Концентрат тягучий, оставляет неприятный осадок на языках, но Эрр сосредотачивается на голосе Инка. Глупое, невнятное: «Все хорошо», «Еще немного», «Вот так, молодец», — он допивает склянку до дна, и ламия наконец позволяет ему вновь утонуть во сне.       Утром маэстро будит отвратительный зуд, жаркий и болезненный. Он тянется к шее в попытке унять его, но что-то мягкое мешает руке. Эррор разжигает зрачки и видит запястья связанными широкой белой лентой, и ладони — тесно смотанными куском ткани. На пробу он шевелит пальцами и, найдя их совершенно неподвижными, вновь тянется к шее: откидывает голову назад и старается успокоить зуд пусть даже слабым трением.       Инк, очевидно, слышит его возню, потому что появляется из-за ширмы едва ли через минуту. Он преодолевает последний метр легко, и его руки отводят стянутые вместе ладони от позвоночника. — Осторожнее. Так можно расчесать до крови, — тихо шипит ламия. Наклоняется, и Эррор чувствует на пылающих отметинах восхитительную прохладу. Инк выцеловывает его шею, проводит по ней языком, и разум маэстро, освобожденный от зуда, наконец очищается: — Вчерашние метки? — Они и есть, — Инк кивает, и новый поцелуй ложится у подбородка. — Наверное, ужасно чешется? Когда я проснулся, ты чуть ли не разодрал надкостницу. Нужно было связать тебя сразу, — сетует он.       Эррор тихо фыркнул. — Или удалить свою магию, как в прошлый раз. Раздражение возникло, потому что моему телу тяжело регенерировать, когда в него воткнуты эти энергетические булавки, — он призывно наклонил голову в сторону, подставляя раскрасневшуюся ключицу, но Инк не пошевелился. Прикусив губу, он медленно возразил: — Можно повторить укус и оставить еще немного магии. Тогда заживление произойдет вокруг моей энергии, и метка не исчезнет.       Эррор нахмурился, дернув спеленатыми руками: — Обновить метки? — он вздохнул. — Ламия, не дури. — Они так красиво легли на тебя! — тут же заспорил Инк. — Целые три метки, которые твое тело не отвергло, — он спешно сглотнул едкую магию, собравшуюся на клыках, и Эрр поморщился. — Можно оставить хотя бы одну? Вот эту, на ключице. Это не будет больно. Ты же знаешь, ламии не причиняют боль своим партнерам… — Инк, — перебил маэстро, и тон его приобрел строгость. — Убери эту дрянь с моего тела. Я и без твоей самодеятельности покрыт шрамами.       Ламия поджал губы, глядя на открытую шею. Очевидно, он мог сделать что угодно — пусть даже оставить еще с десяток таких же ран, и маэстро, уступающий змеиному телу физически, не сумеет воспротивиться. Но его природа толкала Инка подчиниться партнеру: три мягких поцелуя отпечатались на кости, освобождая ее от следов чужеродной энергии, и ламия завершил ряд последним прикосновением к губам Эррора: — Зато от моей брачной метки ты не сможешь избавиться. — И не сомневаюсь, — он с усмешкой покачал головой, когда Инк освободил его руки от ленты и тканевого свертка, оказавшимся льняной рубашкой. — Кстати! — ламия, погрязший в планах на будущее, уцепился за новую идею. — Что думаешь о том, чтобы попробовать заняться сексом связанным? — он показательно расправил белую ленту, но Эрр, растирающий затекшие запястья, восторга не показал. — Сегодня или завтра. Это интересный опыт и… — Находясь здесь, я и без этого связан по рукам и ногам. Не вижу смысла ограничивать мою свободу еще сильнее, — размявшись, он рассеянно прикоснулся к бескровным следам от клыков, оставшимся на шее. Пара часов, и они затянутся — а сейчас его пальцы натыкаются на аккуратные насечки на кости. — Очень зря, — ламия пожал плечами, оставив ленту где-то в бесформенной куче тряпья. — Мне кажется, это было бы хорошей тренировкой доверия, — его зрачки вспыхнули золотом, и руки легли на крылья красного таза. — Хотя даже без этого ты был замечательным! То, как ты стонал, когда позволил себе просто наслаждаться, — звезды, восхитительно обаятельные звуки! И теперь мы знаем, какой темп для тебя приятнее, — Эррор со спокойствием выслушивал задыхающиеся похвалы, погрузив ступни в мягкий беспорядок гнезда. — Обычно я даю своим гостям отдых где-нибудь в середине вечера, но ты справился и без этого. Не перестаю восхищаться твоей выносливостью, исследователь… А еще, — он вновь сменил тему, — я хочу подновить роспись на тебе. Позволишь?       Эррор прищурился, рефлекторно оправив пончо. — Совсем забыл. Ты же у нас покровительствуешь ремесленникам? — он опустил взгляд. Треугольник ткани сходился над истершейся краской, прикрытой сейчас чужими ладонями. Истершейся из-за того, что вчера Инк распластал маэстро среди одеял, утопив его в себе. И из-за того, что их тела соприкасались, и грудины прижимались друг к другу в осторожном трении. И Эррор глухо, отчаянно стонал, обессиленно принимая желание ламии.       Мысль о том, чтобы это повторилось, поднимала в его грудной клетке волну отчаянного отторжения. Не потому, что секс не был ему приятен, но потому что в нем не оставалось энергии на второй такой марафон.       Ламия проследил его взгляд, и пальцы повторили завиток на кости: — Ты хочешь поговорить о вчерашнем? — серьезно спросил он, глядя Эррору в глаза.       Маэстро нахмурился и возразил спешно, подавившись воспоминаниями и этим новым вопросом: — С чего бы? Оставь мои эмоции мне самому. До сих пор я прекр… — Инк прервал его, бестактно прикрыв рот маэстро всей поверхностью ладони — сухой и немного шершавой. — Ты невероятно выносливый и настолько же упрямый, — фыркнул ламия. Эррор, сраженный его наглостью, только изобразил удивление. — Очень важно быть честным со мной. Поэтому, пожалуйста, перестань отнекиваться, — большим пальцем он огладил чужие губы, и ладонь оставила их, позволив отвечать. — Было ли во вчерашнем вечере что-то, что оказалось для тебя неприятным?       Эррор вздохнул. Скрестил руки на груди, игнорируя теплое касание возле поясничных позвонков. — Ничего, кроме необходимости растягивать секс на несколько часов. Но не мне строить ложные надежды, что твое либидо можно затушить быстрее.       Инк кивнул будто бы виновато: — Да, извини. Как ты чувствуешь себя сейчас? Что-нибудь болит? — Об этом тоже можешь не беспокоиться. Продолжай обрабатывать мою тушку, а я уж перенесу. Не я здесь могу помереть, если не буду контактировать с партнером.       Инк, можно было угадать, изобразил строгость: нахмурился, в чем-то копируя Эррора, упер руки в боки и выпрямился, так что мощный хвост заметно напрягся. — Мне нужно знать о всех негативных ощущениях! Ты же понимаешь, что меньше всего я хочу навредить тебе.       Масса из души и усталости за ребрами ворочалась грязно-устало. Скривившись, маэстро тускло отозвался: — Если так хочешь честности, то давай, держи: я не представляю, как смогу перенести этот день. Тебе нужен вывод? — он растер висок, пытаясь сосредоточиться. — Возможно, когда сегодня ты заявишь на меня права, меня пришибет паникой. В научных кругах мы назвали это «эмоциональный порог» — тело уже перестроилось под партнера, а психика пока не вытягивает. В принципе, просто продолжать и давить гормонами — вполне эффективная стратегия, — Эррор развел руками. — Я поотбиваюсь минуты две, и мы продолжим во вчерашнем режиме. Уверен, что ты такое уже проделывал. — Я понимаю, о чем ты говоришь, — медленно кивнул ламия. На полминуты на его лице утвердилась глубокая задумчивость, но постепенно сквозь нее проплавилась восторженность: — Я позабочусь о тебе.       Маэстро ответил кривоватой улыбкой. — Хочу надеяться на это, ламия.

* * *

      Эррор впервые мог перемещаться по змеиным норам, выпрямившись в полный рост. Прежде изучение подземных ходов неизменно требовало от него осторожности: вывозиться в палой листве, чтобы затушить собственный запах, разуться, ступать бесшумно и при любом отзвуке прижиматься к стене, затаив дыхание. Если из гнезда можно было выбраться, отделавшись укусом, то эти норы ламии охраняли куда более ревностно: маэстро поименно знал двоих своих коллег, закончивших карьеру из-за столкновения с хозяином убежища. Один из них оставил после себя только полную сумку записей, а второй закономерно отошел от дел, лишившись пары конечностей. Такое себе зрелище, поговаривают.       Следуя за Инком, он слышал, как приближается глухое журчание. — Хочешь посмотреть на мои зимние запасы? — Инк вынырнул из бокового хода, цапнув маэстро за рукав. — Хотя… Нет, нет, подожди! Лучше показать тебе подземное гнездо, — он сглотнул, взбудораженный, и потянул Эррора за собой. — Или сразу в купальню? Я стащил памятник с вашей главной площади, так что это почти фонтан. Только не говори никому, они до сих пор не поняли, куда исчезла скульптура, — его голос звенел, прокатываясь по каменным переходам. — Твоя рассеянность невыносима, — Эрр тихо хмыкнул, попытавшись осадить Инка тесным прикосновением к руке. — Разреши угадать: возможность изучить и зарисовать туннели ты мне не предоставишь?       Ламия остановился и оглянулся в недоумении: — Чтобы я, мой избранник и мои припасы оказались под угрозой? Я такого не позволю. — Избранника у тебя пока нет, а тебе самому едва ли можно действительно навредить. — Возможно, — он пожал плечами и, развернувшись, в том же нетерпеливом темпе повел Эррора обратно к шуму воды. — Но я должен быть уверен, что в эти ходы ничто не проникнет без моего ведома. Сам знаешь, у моего вида пунктик на безопасность.       Маэстро усмехнулся: — При желании можно и здесь перемещаться незамеченным.       Удивление пополам с восхищением заиграло в зрачках ламии: символы в глазницах замелькали стремительно, будто лучики света в витраже. — Я недооценил твою готовность идти на риск ради исследований, — поделился Инк, смерив его испытующим взглядом. Пригнулся, утянув их в новый переход. — И тебя ни разу не ловили? — По отсутствию оторванных конечностей можешь судить, что нет, — он тоже наклонился, чтобы не задеть черепушкой притолоку, и подавился свежестью воздуха в очередном каменном мешке. Настойчивое прикосновение исчезло — Инк метнулся к нише в стене, заполненной ветошью. На полу неподалеку действительно была брошена покрытая мхом скульптура околоантичного вида. — Раздевайся. Сначала нужно смыть старую краску, — ламия будто забыл их предыдущий разговор: сморгнул кисловатую зелень зрачков, сменив ее на свежесть фиолетового. Начал копаться в ткани: расправил перед глазами дырявую тряпицу и тут же, недовольный, отбросил ее за плечо.       К стенке пол пещеры проседал, отполированный водой, так что источник изливался в небольшое озерцо. Эррор через голову стянул пончо и оставил его, аккуратно сложенное, у входа: оранжевые треугольники на подоле опустились ровно на зеленые витки вышитых лоз. Новая негодная тряпка приземлилась точно возле свертка, и маэстро с тихой улыбкой погрузился в источник. Сел так, что прохлада лизнула нижние грудные позвонки, и наконец встретил торжествующий окрик от ламии: — Во-о-от! Уже думал, что придется ползти к гнезду и выбирать что-то оттуда, — очередной бездумный рывок, и змеиное тело вошло в воду даже без плеска — лишь пустило по поверхности узкие круги. Он удобнее перехватил махровый кусок ткани, смочил его и широко улыбнулся: — Пожелания к узору? — Просто избавь меня от этой грязи, — когда ламия прильнул к его телу, он лишь прикрыл глаза, ощущая, как тряпица стирает с ребер краску и пот. — Значит, побольше геометрических форм. И кельтские мотивы, — не стушевался Инк, осторожно метя прохладой грудину и ключицы. Вода щекотно стекала вниз по грудной клетке. — Классический вариант? — Эррор выпрямился и приподнял голову, наслаждаясь мягкими касаниями. Долгожданная чистота. — Конечно, нет. Я расписываю своих гостей так, как чувствую их, — голос переместился к нему за спину, и тряпка, заново смоченная в воде, медленно обвела позвоночник. — Ты острый. Опасный. Жгучее ядро костра, — ткань обмыла основание черепа. — Змей, несущий конец света.       Эррора пробрал смех, и без слов он расхохотался, не раскрывая глаз: тело, изукрашенное каплями, содрогнулось в этом веселье.       Инк смочил его скулу, обхватив череп всей ладонью и очертив узор кончиком пальца. Мурлыкание затопило комнату. — Когда ты доверяешься, это вдвойне ценно. В такие моменты ты будто горячая кровь, текущая под кожей, — тряпица обвела шею, спускаясь к плечу.       Эррор открыл глаза, встретившись с цветным ураганом краски в воде. Хлопья сажи легли на ее поверхности, и красный скрутился вокруг них змеиными кольцами. — Я исследователь, один из лучших в своем деле, — но не прекрасный змеиный принц, упасите боги. Не надо романтизировать, я это не люблю, — ему пришлось вновь притушить зрачки, когда расцвеченная тряпка прошлась по лицу, стирая орнамент под глазницами. — Я покровительствую ремесленникам, мне по штату положено. Кроме того, ты действительно прекрасен, — его разомлевшее тело подхватили под руки, и Эрр едва успел прийти в себя, чтобы удержаться на краю озерца. — Минуту! Мне нужны инструменты. Подожди тут, — одинокий поцелуй остался на шейном позвонке, прежде чем ламия метнулся прочь из пещеры, глубже в переходы.       Эррор продолжал наблюдать за медленным танцем краски в воде. Обнаженный, с блестящими от капель костями, он погрузил ноги в мокрую прохладу и прикрыл глаза.       «Эмоциональный порог». Его тело было способно на то, что требовал от него ламия. Его разум — нет. Будто деревянную куклу, маэстро обхаживали, расписывали под себя. Он знал сценарий: ужас захлестнет его, когда Инк снова опустит Эррора в мягкость гнезда. Маэстро схватится за теплые руки в попытке спастись, но поцелуй опять припечатает губы. Он снова лягушка в формалине, и ему придется глоток за глотком заполнить себя чужим желанием. И потом — снова стонать, давясь поцелуями. Гадко и горько, когда формалин встает в горле, но ламия знает, что делать с испуганным гостем. — Я здесь! Не соскучился? — липкое прикосновение на плечах.       Он грустно улыбнулся краем губ, расслабив напряженное прежде тело. — Что, боишься, что погасну в воде? — шутку встретило громкое урчание и звон жестяных баночек краски. Цепкие пальцы ухватили его за руку и потянули прочь от вязкого течения мыслей, обратно в гнездо за знакомой ширмой.

* * *

      Маэстро ожидал, что Инк, одержимый искусством, покроет узорами каждый дюйм новоявленного холста. Но, что странно, роспись ощущалась скорее оправой для кости: цепью краска обвила позвоночник, скрыла виски и обошла глазницы. Линии у нижних ребер подхватывали всю грудную клетку, проволочным каркасом поддерживая ее над позвоночником, и любые жесты теперь ощущались острыми, почти хищническими.       Когда Эррор устал от неподвижности и выпрямился, потягиваясь, он заметил, с каким неприкрытым восторгом смотрит на него Инк.       Тот выдохнул тихо: — Ёрмунганд. — Ты начал меня боготворить или просто чертыхнулся?       Две звезды в глазницах ламии излучают счастье. Яркие желтые вспышки: Инк вновь мурлычет, и толчок в грудину валит Эррора на ворох одеял и подушек. — Ты — Ёрмунганд, — с рычанием, опасный поцелуй у основания шеи. — Острый и прекрасный, — еще один поцелуй, у завитка краски возле губ. Ладони оседают на оголенном теле, и Эррор плотно закрывает глаза. Прикосновения жгучие, ярко-красные — значит, пока он не видит цвета, все в порядке.       Он — в гребаном — порядке.       Темно-синяя магия послушно проявляется под чужими пальцами, охватывая тазовые кости и поднимаясь к ребрам. Мягкая поверхность живота — специально для ламии. Весь он — ради него.       Его слезы, в отличие от магии, прозрачные. Подсоленные эмоции — ламия не замечает их, обводя податливые губы пальцами. Эррор приоткрывает рот, и фаланги ложатся поверх языков неприятно сухо; пакостный страх остается под грудиной, пока он смачивает чужие пальцы слюной. Одна густая капля задерживается на щеке, ладонь неловко отпечатывает влажный след у подбородка, и уголок его глазницы удостаивают поцелуем. Шершавые чешуйки мазком следуют по левой ноге, и хвост ламии обвивается вокруг нее, проходя под коленом. Мокрое прикосновение спускается от ребер, обводит очертания бедер — Инк обожает тактильный контакт. Он ведет касание всей поверхностью ладони, и синяя плазма принимает ласку.       В черепе у Эррора пылающе-жарко, и страх будто покрыл лицо мелкой крошкой. Он пощипывает у шеи, колет в затылке, и панический красный прорывается даже сквозь зажмуренные глазницы. Маэстро до последнего не желает поддаваться ему и биться под змеиным телом.       Ладонь покровительственно останавливается внизу живота, скрывая под собой нежную плазму. — Тише, — характерно шипяще, так что оскал-усмешка защитой вспыхивает на лице Эррора. — Я не хочу заставлять. Просто расслабься и позволь касаться тебя. Этого будет достаточно, — Инк утыкается в его висок переносицей, и дыхание скользит по шейным позвонкам. Мокрое прикосновение мажет по ягодице; прежде свободная рука ламии задевает обнявшую кости магию, но не возвращается к ней. Только теснее прижимается к его бедру чужое, с отчетливой текстурой чешуек.       И — ничего не происходит. Разве что становится резче дыхание у виска и кончики пальцев осторожно поглаживают живот. Красный плывет перед глазами, погружаясь в бордовый, и маэстро все же разжигает зрачки.       Ламия жмется к нему всем телом. Одна ладонь бездумно массирует оголенную синеву магии, а другая скользит по черному члену. От основания к головке, с небольшой задержкой. В чужое дыхание изредка прорывается рычание, и Эррор находит туманный взгляд, направленный на него. — Даешь мне отсрочку? — До завтра мы остановимся на этом. Тебе нужно время, чтобы снова довериться мне, — его голос едва заметно хрипит, и Инк подается вперед за еще одним поцелуем в скулу.       Эррор хмурится недоуменно. Нервно сглатывает в неверии. — Ламия, ты в своем уме? — Сегодня мне будет достаточно и этого, — новый рык: слишком резкий толчок, и член соскользнул, ткнувшись в мягкое бедро Эррора. — Начнешь спорить — укушу. — Решил помучиться и состроить благородного героя? — маэстро скептически взглянул на Инка. — Не мне тебя отговаривать, даже если так. — Мастурбация — тоже секс, — ламия засмеялся, перебивая сам себя рядом поцелуев: от виска к ключице. Дыхание щекочет теперь плавную вырезку грудины. Эррор удивлен: его взгляд недоверчиво фиксируется на белой ладони, обхватившей член. Временами Инк вскидывает бедра и толкается в нее, и тогда влажно блестящая головка скользит по животу, оставляя чернильно-черные штрихи. Хвост медленно свивается на его ноге, и краснота паники сменяется странным спокойствием.       Теоретически, ламии способны провести день-другой из брачной недели за самоудовлетворением, если партнер будет находиться достаточно близко. Если добавить обмен магией: через слюну или сперму — то это возможно и на практике. Другое дело, что путем наименьшего сопротивления было просто задавить жертву собственными гормонами и продолжить получать удовольствие без этих ремарок.       Прищурившись, он медленно обвел рукой змеиное тело — очертания мышц ясны даже сквозь кожу — и остановился у железы с пахучим секретом. Вчера Инк уже метил его, но этому глупому созданию будет проще провести день вместе, погрузившись в запахи. Под осторожное урчание маэстро собрал желейный секрет на пальцы и поднес их к губам. Дрожащие зрачки ламии застыли, следя за ним, и Эррор слабо усмехнулся. Приоткрыл рот и скользнул парой языков по фалангам, собирая с них гель. Вкус резковатый, но приятный — очень отдаленно похоже на мяту.       Ладонь Инка поднимается от живота и обхватывает запястье Эррора. Урчание становится громче, и ламия подается ближе, поймав указательный палец между клыков. Теплый язык обводит фалангу, очищая ее от черной магии, но марая в слюне: влажно, с причмокиванием. Член вновь толкается в ладонь, теперь неосознанно, и Инк отстраняется затем только, чтобы припасть уже к губам маэстро в несдержанном поцелуе. Их пальцы сплетаются, вместе пачкаясь в геле секрета, дрожь мурлыкания течет по двум телам. Эррору кажется, что он чувствует запах этого злополучного желе: душноватый аромат трав с сухими ягодами шиповника.       Дышать — тяжело. Он хватается за воздух, продолжая поцелуй и крепче сцепляя замок их ладоней. Эта глупая ламия — грудной смех рвется из-под ребер, и он все же отстраняется — беспокоится о нем! После стольких встреч с существами его вида у Эррора при себе все ребра и даже какой-никакой здравый рассудок — а Инк думает, будто способен навредить ему.       Зрачки ламии сворачиваются в золотые пятнышки, и он улыбается, оставляя новый поцелуй на скуле. Маэстро поднимает голову, открывая изувеченную шрамами шею. Инк замирает. Черный язык скользит по оголенным клыкам, и грудная клетка рвано качает воздух в попытках восстановить дыхание. — Одну метку, — Эррор призывно отводит плечо. Сейчас, когда у него есть контроль, — есть выбор — пугающее красное марево отступило.       Ламия тяжело сглатывает. Улыбается потерянно-счастливо, уголком губ, и медленно наклоняется к позвоночнику. Щедро сдабривает его мурлыканием, согревая кость, и оставляет новый мокрый след от языка. Маэстро прикрывает глаза, пока еще пара поцелуев опускается на шею и следом — острые клыки вжимаются в позвонки. Медленно, болезненно, но Эррор замирает, принимая осторожный укус. Дышит сквозь сжатые зубы, теснее хватаясь за белоснежную ладонь. Ламия оставляет изящный след, глубоко выдавленный в кости, и, одуряюще счастливый, избавляет его от дорожек крови еще несколькими поцелуями.       Не раскрывая глаз, Эрр ощущает, как ламия утыкается в свежую метку. Ладонь у бедра ласкает член, прижимаясь к теплой плазме, пока другая бездумно оглаживает ребра.

* * *

      Маэстро теряется во времени: ламия размеренно мурлычет под боком, погружая его в касания. Пожалуй, проходят часы — потому что Инк дышит тяжело, жмурится и оставляет невесомые укусы на ярко-красных плечах. И рука на члене движется быстрее, случайные толчки становятся чаще и отчаяннее.       Эррор наслаждается своим партнером: его прикосновениями, едва ощутимым запахом и рычащими стонами. Наверное, ключ действительно в том, что ему позволили выбирать. Потому что теперь он чувствует, будто готов разделять момент с этим недоразумением — отдавать и получать взамен. Просто потому, что и ему нравится ощущать это удовольствие. — Хей, несуразное создание, — Инк поднимает на него взгляд, хотя в спокойных зрачках стоит туман. — Убери уже хвост. Не представляешь, как затекли кости.       Ламия отвечает недовольным ворчанием, хотя хватка на голени становится слабее: — Эррор, — с утробным рычанием, — не торопись.       Маэстро с усилием высвобождается и, выпрямившись, потягивается: их общее тепло расплавило кости, и он едва вернул себе контроль над собственным телом. Геометрические узоры на позвоночнике изгибаются, тонкие линии ощериваются желтым и синим. Решительный, яркий, он перекидывает ногу через змеиное тело под ним и медленно опускается поверх чешуи, стягивающей бедра. Нежная магия соприкасается с разгоряченной кожей. — Эррор? — Инк восхищенно рассматривает его тело, и маэстро укладывает ладонь на грудной клетке ламии. — Гори оно все синим пламенем, — огрызается он. — Где смазка?       Глаза Инка широко раскрываются в удивлении. Улыбка утверждается в мимике, и — он спешно шарит руками в куче тряпья вокруг них. Пончо, маэстро помнил наверняка, осталось в подземных переходах, но штаны и пояс должны быть где-то непод…       Его взгляд вылавливает знакомую коробочку среди покрывал. Облизнув пересохшие губы, Эррор тянется к ней. Щелкает железный замочек, и густой травяной запах снова с ними. Инк следит за маэстро, пока тот набирает гель на пальцы — сомневается пару секунд, но приподнимается и покрывает им нежную плазму, оттянув ягодицу. Опираясь на грудную клетку ламии одной рукой, пробует неспешно повторить вчерашнюю растяжку: один палец легко погружается внутрь, и он морщится. Сразу добавляет второй, пытается ввести их глубже, но поза кажется отвратительно неудобной. Две фаланги входят в него калечаще неловко, и раздраженный рык поднимается из грудной клетки — Инк перехватывает его запястье и успокаивающе урчит. Улыбается мягко, направляет руку Эррора и помогает ему держать тело на весу, дав опору для бедра.       Маэстро прикрывает глаза и размеренно погружает в себя пальцы: от кончиков и до костяшек. В прошлый раз это было приятнее, но он продолжает, не желая отступать. Пытается добавить еще и третий, и спустя несколько попыток тот проскальзывает через вход. Эррор вводит его глубже и вытягивает совершенно, пока сопротивление наконец не исчезает.       Ладони Инка теперь покоятся на животе маэстро, придерживая его с боков, и рассеянно поглаживают уязвимую магию.       В горле у Эррора сухо, но он решительно набирает на пальцы новую порцию геля и нащупывает член ламии. Горячий и твердый — холодная смазка опаляет тело, и Инк вздрагивает, но ободряюще улыбается, когда маэстро разжигает зрачки. — Не бойся, — завороженно шепчет ламия. Эррор медленно кивает, поджав губы, и размещает дрожащее тело так, чтобы член уперся между раздвинутых ягодиц. Жмурится, размеренно дыша через рот, распрямляется и ладонью осторожно направляет головку к влажному входу. Она раздвигает магию — странно, но безболезненно. Маэстро сглатывает, выгибается в спине, опускается ниже и с холодом в грудной клетке чувствует, что член погружается глубже.       Чужие руки придержали его в этой позе. — Ёрмунганд, — повторился Инк, и Эррор снова взглянул ему в глаза. — Ты, — он потерянно мотнул головой, обескураженный, — ты восхитителен. В шрамах. Со свежей меткой. Смелый и решительный. Прекрасный. Я хочу твой укус на себе.       Эррор тихо смеется и продолжает плавно опускаться. Он чувствует, как член входит дальше — в один момент маэстро придерживает его рукой и понимает, как мало уже принял внутрь. Вздрагивает, добавляя еще смазки, и продолжает. Покачивает бедрами, постепенно вбирая больше.       Глубже. Он тихо выдыхает — становится легче. Расслабляется, последним толчком сев до конца, так что ягодицы опускаются на чешуйчатые бедра. Останавливается и замирает так, накрыв чужие ладони на себе своими собственными.       И окидывает взглядом мощное существо под собой. Подчиненное ему, нелепо восхищенное — заботливо направляющее его же. И контакт их тел чудесен. Одумавшись, Эррор неверяще оглаживает тонкую плазму живота, едва различая сквозь нее очертания чернильной темноты; ерзает на месте, смакуя ощущения. Быть заполненным приятно само по себе, и он не торопится.       Инк приподнимается на локтях, и маэстро наклоняется к нему в ответ. Из-за этого движения член немного выскальзывает из него, и когда Эррор распрямляется после поцелуя, он глухо стонет, снова принимая ламию внутрь. — Теперь ты понимаешь? — Инк говорит шепотом, и его руки блуждают по податливому телу Эрра. — Все, что здесь происходит, — о доверии.       Эррор молчит. Его бедра медленно покачиваются, даруя легкую вибрацию удовольствия. Мысли и минуты бессмысленно мешаются в голове, пока они наслаждаются друг другом в этом долгом моменте. Маэстро вновь не знает, сколько прошло времени, прежде чем он осторожно приподнялся, выпуская темный член из себя — уже без страха опустился вновь, позволив себе отчаянный стон на выдохе. Ягодицы неопрятно шлепнулись о чешую.       И снова. Снова. Кажется, смазка подсохла — раздражающее магию ощущение, поэтому он поднимается до конца: заново покрывает член лубрикантом и вновь садится полностью. Стонет громко, несдержанно, наслаждаясь — поразительно, прикосновениями. Бедра ламии подаются навстречу ему, так что толчки становятся быстрее и глубже. В голове стоит тонкий звон на высокой ноте, и он продолжает — так долго, как может, пока стоны не переходят в хрипы, обдирающие горло. Движется подконтрольно опоре, даваемой руками Инка, и сам же задает для нее направление. Изгибается, позволяет члену внутри входить до конца или скользить, почти не покидая тесную магию — изучает себя и ламию с ее одуряюще-счастливыми прикосновениями к ягодицам, бедрам, животу.       Ламия в очередной раз вскидывает таз и замирает. Эррор продолжает контакт их тел, выгибаясь в позвоночнике, но, осознав произошедшее, кончиками пальцев касается случайного влажного следа между ягодиц. Жидкость, вязкая и черная, марает фаланги, и он замедляется, сраженный приятной дрожью. Тяжело дыша, еще с минуту принимает темный член в себя, прежде чем кости Инка вспыхивают синими пятнами уже его спермы.       С последними силами Эррор поднимается, рассеивая плазму на тазовых костях, и опускается поверх ветоши. Ламия под боком, довольный и сонный, переползает ближе, и ногу маэстро вновь заботливо обвивает шершавый хвост.