Воздушная фея: Не на своём месте

      Когда господин не навещает с утра, Ваньинь немного удивляется, но решает просто подождать — мало ли какие дела могут быть у главы Великого Клана — и при случае спросить о нём целителя или кого-нибудь из прислуги. День снова проходит в разработке тела и размышлениях. К обеду ноги уже двигаются более-менее свободно. Он, как только убеждается в этом, отбрасывает одеяло и стаскивает их вниз, сев с опорой на руки, а затем нетерпеливо отталкивается от перин, чтобы наконец-то встать. Правда, планы его нарушает стремительно приближающийся к лицу пол. Поднялся, называется. Хорошо, что хоть руки восстановились достаточно, чтобы на них опереться. Во время ещё нескольких попыток ноги продолжают подламываться, так что он решает пока сгрести в кучу остяки терпения и, оперевшись на предплечья, принимается обползать покои, подволакивая за собой ноги. Растревоженные шрамы возмущаются нарастающей болью, но это вполне терпимо. Кстати, надо отдать здешним слугам должное: пол вполне себе чистый.       Под кроватью ничего интересного не обнаруживается, равно как и под столиком. Под шкафом тоже вроде как ничего необычного не отыскивается, и всё же Ваньинь продолжает вглядываться в этот тёмный провал: отчего-то раскалённые мурашки, яростно перебирая ножками из острющих игл, проносятся вдоль хребта, а потоки крови и ци превращаются в буйные реки — прикусив чуть высунутый язык, он прощупывает низкие выгнутые ножки, обшаривает гладкое дерево и даже пол, но не находит ни следа тайника или скрытого механизма. Тем не менее, захватившее его чувство не отпускает. Ваньинь, снова поднявшись на предплечья и отползя немного, подцепляет пальцами дверцу и всматривается в толщину нижней доски — достаточно, чтобы внутри поместилось что-нибудь не слишком объёмное, вроде маленькой склянки, талисмана или тонкой книги. Так, что ещё можно сделать? Перенеся вес на одну руку, он пару раз ударяет кулаком по дереву — глухим звук не назовёшь. Раздражённо цокнув языком, Ваньинь ещё раз оглядывает нижнюю часть шкафа и, опять улёгшись на пол, более детально рассматривает ножки. Они вполне могли бы вместить в себя какую-нибудь мелочёвку, но во время простукивая ни одна не отзывается глухо.       Так, погодите-ка, Ваньинь, увлекшись, не пропустил никакой звук на периферии? Он останавливает свои изыскания, весь обратившись в слух. И правда: успевший стать узнаваемым негромкий стук в дверь. Решив сохранить в секрете обнаруженную странность, юноша немного отползает от шкафа, разворачиваясь к нему боком, и поспешно отзывается:       — Да.       Шагнувший в комнату Цзян Фэнмянь, найдя глазами гостя, чуть улыбается краешком губ.       — Добрый день.       Ответив на приветствие, юноша подползает к постели — выглядит, наверное, глуповато, но, в конце концов, он восстанавливается после, можно сказать, паралича, так что сейчас не до эстетики — и пытается забраться туда, но ноги отказываются затаскиваться наверх самостоятельно, а когда Ваньинь пытается помочь им рукой, он просто соскальзывает на пол. Цзян Фэнмянь привлекает внимание, слегка кашлянув в кулак.       — Может… обопрёшься о меня?       Не хочется, конечно, опять нервировать господина, но ведь он сам предлагает, а Ваньинь может ещё долго без помощи корячиться, а значит:       — Да, спасибо.       Хозяин подходит и присаживается рядом с Ваньинем. С помощью рук перетащить колени на его бёдра, поднять корпус, опираясь на его плечи, аккуратно оттолкнуться от ключицы, проползти немного по перине и затащить на неё ноги. А в этот раз мужчина, хоть и напряжён, но куда более спокоен. Похоже, остро реагирует он лишь на необходимость самому прикасаться к Ваньиню.       — Итак, есть новые сведения? — интересуется Ваньинь, приняв нормальную позу.       — Немного, но всё же: нечто происходит в Ордене Вэнь, причём власти пытаются скрыть это. — при этих словах юноша замечает тень на лице мужчины — Я не могу посвящать тебя во все подробности грядущего расследования; если обнаружится что-то, предположительно касающееся тебя — сообщу, пока же просто знай: это крайне подозрительно и быстрого притока информации ожидать не следует, потому как здесь важна осторожность.       Похоже, это что-то серьёзное, что может отразиться на судьбе кланов. Что ж, если дело движется к войне или чему-нибудь подобному, Ваньинь сделает всё, от него зависящее, чтобы отстоять место, где ему дали приют и помочь своему… союзнику? Если только не выяснит, что этот человек хранит всякие тёмные секреты, конечно. Но сейчас он бы не стал подозревать ничего подобного. Эх, как же всё-таки утомляют эти всепоглощающие непонятки! Но ничего не поделаешь, приходится терпеть, как минимум чтобы сохранить трезвый ум для поиска ответов. Так, надо бы как-нибудь отреагировать на собеседника.       — Я вас понял. — отмирает Ваньинь — И я хотел бы присоединиться к расследованию, когда достаточно восстановлюсь.       Поразмыслив с минуту, Цзян Фэнмянь кивает:       — Я думаю, это хорошая идея. Я добавлю тебя к небольшой группе или поставлю в пару с одним из своих адептов.       — Что ж, хорошо. — пожалуй, это будет честно: Ваньиню определённая свобода действий и гарантия, что поступающие к нему сведения не будут искажены, а Главе Цзян — помощь и гарантия, что, если таинственный гость решит предать, верные люди дадут знать.       После ухода господина, заклинатель пару часов упражняется с духовной энергией, сперва концентрируя её в ладонях, переливая из одной руки в другую и создавая небольшие вспышки вокруг пальцев, а затем, почувствовав с какой лёгкостью ци следует его мысленным сигналам, принимается передвигать предметы, начиная с лёгких, вроде подушек или всякой мелочёвки. Таким образом выясняется, что на столе лежит несколько листов бумаги, кисточка, ёмкость с тушью и два свитка. Последнюю находку охваченный нетерпеливым любопытством Ваньинь притягивает к себе — в первом оказываются приёмы фехтования, причём довольно сложные, а во втором описания высокоуровневой нечисти: какие у каждого её вида есть способности, как их распознать, выследить и победить. Улыбка юноши делается шире, и он, быстро вернув первый свиток на место — этот очень пригодится, но несколькими неделями позже — вгрызается глазами в иероглифы и пояснительные рисунки. Что если посчастливиться узнать, что за женщина из красного золота приходила за ним во снах?! А даже если нет, всё равно новое занятие приносит радость.       Разделы о лисицах-оборотнях, способных соблазнить любого мужчину, если только в сердце его не живёт истинная любовь, и шийгуях, ведущих охоту на людей в попытке утянуть кого-нибудь на дно духах утопленников, тела которых канули в лету или не были захоронены по правилам, Ваньинь просматривает быстро: всё, что там изложено, он уже знает. А вот об оживших частях тела людей, казнённых через четвертование, и духах мощных заклинателей, которые живут в чужом духовном оружии, сохраняя все воспоминания о человеческой жизни, и даже могут захватывать тела его обладателей он уже читает гораздо внимательнее: слышал, роде бы, о чём-то таком, но в подробностях узнаёт впервые. Но после перехода к последнему разделу глаза буквально вгрызаются в иероглифы: Нюйгуй, привидение покончившей с собой или убитой женщины, что вселяется в тела живых, обычно тоже женщин, и ищет мести; пишут, будто справедливой, да только кто эту самую справедливость определяет — сам дух? Серьёзный вред, вплоть до смерти, это существо наносит, как правило, мужчинам, женщин только пугает. Классическая Нюйгуй на тварь из сна мало чем походит, но упоминание «множества подвидов, некоторые из которых кардинально отличаются от обычного такого призрака, к примеру, … или до неузнаваемости изменяют обретённое тело, или используют в качестве оружия невероятно громкий противный голос…» заставляет дыхание на миг сбиться. Как только заклинатель сможет дойти до библиотеки, он первым делом отыщет информацию о редких разновидностях этого духа.       Успокоив мысли, юноша возвращает свиток на стол, а к себе переносит зеркало и гребень — в кои-то веки причешется сам. Распущенные волосы оказываются мягкими и немного волнистыми. Отложив достаточно легко прошедший по густым прядям простой гребень, Ваньинь прикрывает глаза и пытается выбросить из головы все мысли — спустя минуту руки сами поднимаются к смолянистой гриве, начиная её заплетать. Когда юноша поднимает веки, на его голове уже красуются две тонкие косы, похожие на те, что носит Цзян Фэнмянь, только не симметричные, а с одной стороны, одна начинается от виска, другая — немного выше. Закрадывается мысль, что это может быть расценено как подражание, поэтому Ваньинь прикрывает эту часть причёски свободными прядями, прежде чем заплести уже все волосы в массивную косу.       Ваньинь уже собирается вернуть зеркало на место, как вдруг в голову приходит, что он до сих пор толком не видел своё тело без одежд. Мимоходом одобрив удобную конструкцию формы Клана Цзян, юноша обводит открывшуюся картину внимательным взглядом: следов повреждений много, как и упоминал в своём рассказе господин. Ваньиню крупно повезло, что что за месяцы смертного сна они успели достаточно зажить и большая их часть на сложности восстановления тела не отзывалась. Покрутившись немного, он убеждается, что шрамы в большинстве своём сосредоточены на груди, животе и руках. Венчающих напоминающие кляксы участки совсем белой неровной кожи ожоговых тяжей на бёдрах и голенях примерно столько же, а вот на ногах шрамов от ран, среди которых все, за одним лишь исключением, неровные, иногда даже рваные, уже меньше, и там они, как правило, короче. На ступнях и в области паха вообще нет остатков повреждений — кажется, Цзян Чэн в своё время мог спокойно, насколько это вообще возможно было в его положении, ходить хоть сразу после очередного их добавления.       Одевшись, заклинатель переходит на более тяжёлые предметы: заставляет столик описать контур пятна по покоям, медленно, чтобы ничего оттуда не свалилось, приподнимает шкаф, а потом и постель отправляет в полёт, во время которого только и успевает, что душить в кулак по-детски счастливый смех. Только после часа Ваньинь наконец приземляется на прежнее место, так и не почувствовав мало-мальски серьёзного расхода духовной энергии. Это очень обнадёживает, но и про разрабатывание тела не стоит забывать. Ваньинь сползает с постели и снова несколько раз пробует подняться на ноги. Этого ему сделать по-прежнему не удаётся, а вот встать на четвереньки — уже вполне. И вот тут-то и показывают себя обещанные целителем нарушения координации: юноша постоянно врезается в немногочисленную мебель плечом, бедром, а то и лбом или заваливается боком на стены, а колени с ладонями так и норовят заплестись или встать совершенно не туда, куда их направляет нынешний хозяин. За такими вот шатаниями и застаёт Ваньиня пришедший целитель.       — О, восстановление прогрессирует. — улыбается он — Такими темпами вы уже на следующее утро сможете выйти из покоев. А теперь ложитесь обратно: я должен провести осмотр.       На сей раз взгромоздиться на постель удаётся самому. Лекарь подтверждает свои слова, даёт снадобья и, поклонившись, уходит, а Ваньинь с удвоенным энтузиазмом продолжает разрабатывание ног. И это не проходит даром: к вечеру он уже в состоянии стоять по-человечески, пускай наваливаясь на стену большей частью веса и шатаясь, словно последний пьянчуга. Засыпает юноша уставшим и довольным. И снится ему ласковая освежающе-прохладная энергия, а после приходит будоражащее чувство в груди. Ни картин, ни звуков, лишь ощущения, но настолько живые — даже не верится, что такие могут быть не наяву.       С утра Ваньинь первым делом добирается до окна и, распахнув его, подтягивается на руках, чтобы сесть на узкую опору, свесив снаружи почти безвольно болтающиеся ноги и, придерживаясь руками за края проёма в стене, запрокинуть голову, всматриваясь в лазурные факелы звёзд на кристальном небе. Теперь они манят даже чуточку сильнее чем раньше, и к этому примешивается чувство, будто он должен сделать что-то безумно важное, но проклятая пустота в памяти не оставляет и шанса понять, что именно и чем оно связано с этими далёкими огоньками. Осознав, что опять начинает злиться, юноша перетаскивает ноги обратно внутрь, помогая рукой, и чтобы отвлечься, отдаётся попыткам заново научиться ходить. Спустя около трёх часов и около трёхсот падений, некоторые из которых заканчивались поцелуями с полом, у него всё же получается обойти комнату по периметру, цепляясь за всё, что под руку попадётся, и шатаясь, словно во время сильнейшего шторма. Как раз в этот момент слышится знакомый стук в дверь.       — Да. — юноша тяжело разворачивается ко входу в помещение.       — Доброе утро. — господин находит его взглядом, и аметистовые глаза освещает улыбка — Сегодня новостей, кроме, разве что, подтверждения моих предположений насчёт Ордена Вэнь нет, однако, я подумал, что мог бы показать тебе дворец, если чувствуешь себя достаточно хорошо, чтобы покинуть покои. Как смотришь на это?       Ваньинь улыбается от уха до уха:       — Вы ещё спрашиваете. Да мне уже осточертели эти четыре стены.       Они медленно проходят по коридорам и галереям. Юноша то и дело бьётся обо всё что ни попадя, хоть и честно старается вписываться в дверные проёмы. Глава клана держится рядом, готовый в любой момент послужить опорой, но Ваньинь предпочитает этого человека лишний раз не напрягать, и виснет на нём только когда понимает, что сейчас точно не удержится на ногах, или когда они минуют пересечение коридоров. Пользуясь тем, что голова идёт кругом уже меньше чем в прошлый раз, Ваньинь с любопытством разглядывает пейзажи за окнами: Пристань Лотоса — удивительно красивое место. Сейчас всё вокруг кажется пустынным: из людей удаётся различить разве что улетающих куда-то, в направлении Ордена Вэнь по большей части, но далеко не в нём одном, на мечах адептов. Это делает красочную природу совсем девственной; если бы не выглядывающие то тут, то там лаконично-изящные крыши, окружённые буйной зеленью, перевитой яркими цветами, то реки и озёра напоминали бы родную долину. Эта мысль отзывается печалью в душе.       — Господин, а почему нам никто не встречается на пути? — спрашивает Ваньинь, чтобы отвлечься.       — Многие ещё спят, а остальные либо тихо сидят в своих комнатах, либо тренируются на отдалённых площадках. Я подумал, так нам будет удобнее. — отзывается мужчина, и Ваньинь чувствует благодарность, — Кстати, мы пришли.       Он открывает дверь, и взгляду юноши открываются уходящие в бесконечность ряды книг. О, господин знает, что ему сейчас нужно! Пытаясь не слишком виснуть на своём спутнике, благо ноги стали держать чуть лучше, юноша принимается изучать расположение книг. Сперва приходится останавливаться на каждом шагу, но к концу осмотра библиотеки — а занимает он с час — Ваньинь уже передвигается более-менее ровно, остаётся следить за тем, чтобы нарушенная координация не стала причиной разрушений. Он пока ничего не берёт, но отмечает для себя несколько книг и свитков, за которыми вернётся позже.       После этого они ещё часа два гуляют по дворцу и добираются до ближайших тренировочных площадок. На них обнаруживается несколько младших адептов, и, к счастью, ноги Ваньиня за время прогулки разработались уже достаточно, чтобы он мог идти сам и не потерять равновесие, кивая в ответ на их приветствия. А ещё юноша замечает, что господин всегда строит маршрут так, чтобы им ни разу не пришлось подниматься или даже спускаться больше чем на этаж. Эта мысль заставляет слегка улыбнуться. На обратном пути начинают попадаться слуги; некоторые из них при виде Ваньиня улыбаются, причём фальши он не замечает. Похоже, к молодому господину здесь относятся неплохо.       — Ваньинь, — окликает его мужчина, вырывая из мыслей, — хочешь вернуться к себе или пойти со мной на завтрак? Предупреждаю, там будут моя жена и дети.       Заклинатель задумывается на минуту, но решает, что вечно прятаться всё равно не сможет, а значит пора показать, что он готов встать в строй. Пускай Ваньинь пока в этом не слишком убеждён, это будет отличной встряской и для него самого, и для его врага. Тем более, господин будет рядом — это так или иначе добавляет уверенности.       — Выйду в люди.       Цзян Фэнмянь поощрительно улыбается одними глазами и приводит его на залитый солнцем огромный балкон — или как это называется? — где уже расположились за накрытым столом молчащая девушка и сполна оправдывающий своё прозвище Трещотка.       — Надо же, кто наконец из своей норы выбрался! — восклицает он со звенящей в голосе весёлостью, которая, однако, не касается глаз — Шицзэ, посмотри-ка.       Подняв голову, Цзян, вроде бы, Яньли смотрит на Ваньиня не без грусти и сомнения, но всё равно приветливо кивает пришедшим.       — Доброе утро. А-Чэ… — она закусывает губу — то есть, Ваньинь, вижу, тебе уже лучше. Я рада.       На несколько секунд воцаряется молчание. Юноша думает, не ответить ли, но девушка явно хочет что-то добавить. Наконец она расправляет плечи и уверенно спрашивает:       — Как твоя память?       — Пока ничего нового.       Девушка так и остаётся сидеть с напряжённой осанкой, Трещотка мгновенно возобновляет болтовню, а мужчина подходит к столу, указав Ваньиню место между ним и этим притворным шутом — что ж, не худший вариант. Как только он садится, в уши врезается стук каблуков. Мышцы Ваньиня разом каменеют, он расправляет плечи, до упора сводя лопатки, и, зафиксировав голову высоко поднятой, прямо смотрит на выход на балкон, где в следующую секунду появляется фиолетово-розовое пятно, всё в побрякушках и с надменной рожей. В голове успевает зародиться мысль, гордостью или фарсом будет остаться сидеть прямо, но боковым зрением юноша замечает, что никто из сидящих за столом не кланяется и не встаёт.       — Матушка, доброе утро. — приветствует подошедшее пятно девушка.       Господин, мазнув по усевшейся рядом с ним равнодушным взглядом, ограничивается неглубоким кивком. Трещотка не здоровается никак. Бесцветные глаза требовательно упираются в Ваньиня.       — Госпожа.       Мадам Юй злобно кривится:       — Ты что, до сих пор не знаешь, что я твоя мать?!       К горлу мгновенно подкатывает тошнота. Юноше требуется несколько секунд, чтобы восстановить дыхание и ответить:       — А вы разве до их пор не знаете, что я полностью лишился памяти? — от потоком лавины нарастающей злости он почти выплёвывает эти слова — Сейчас для меня все здесь мало чем отличаются от незнакомцев. И ты в том числе.       Взбешённая гримаса корёжит лицо напротив всё сильнее, но Ваньинь не отводит взгляда, злость даёт смелость продолжать:       — И я буду обращаться ко всем, и к тебе в том числе, исходя из этого и сам решу, с кем я сближусь, а с кем нет. С тобой пока что не хочется совершенно.       Грохнув ладонями по столешнице, пятно нависает над ней, подавшись вперёд, к юноше, и рычит ему в лицо:       — Да как ты смеешь?! — единственное не помпезно-безвкусное кольцо на ней блюёт искрами в такт её дыханию загнанной дичи — Ты будешь делать так, как я скажу, хочешь ты того или нет! Извинись сейчас же, а не то ляжешь под Цзыдянь!!!       Хорошо хоть, расстояния хватает, чтобы брызги слюны не долетели. Раздражённо ухмыльнувшись, Ваньинь вгрызается взглядом точно в блёклые глаза напротив:       — Мне плевать. — голос звенит от злости, но светлый образ на краю сознания очищает разум достаточно, чтобы не опуститься до визгов — Ты можешь здесь всех с пелёнок запугивать своими воплями макаки — со мной так не выйдет. Раньше, быть может, и выходило, но теперь я от этого свободен.       Хочется ещё много чего сказать этой гулевой любительнице поорать, но не тратить впустую время и нервы хочется ещё больше, поэтому он, сконцентрировавшись на напоминающей бриз энергии, поднимается из-за стола, не разрывая зрительного контакта.       — Что, так испугался, что готов позорно сбежать от собственной матери? — ехидно сморщивается Мадам Юй.       Внутри взрывается ненависть: за то, как эта сука нагло унижает его, да ещё и на людях, за то, кем она смеет называть себя. А в следующий миг в голове эхом отдаётся голос, что Ваньинь узнает из миллионов других. Одно слово: «…провоцирует…», и он лишь пожимает плечами:       — А это уже твоё дело — что хочешь, то и думай. Только ни любви, ни почтения впредь от меня не жди.       Злоба вызывает прилив сил, благодаря которому юноша умудряется ни разу не пошатнуться, когда, круто повернувшись, уходит из-за стола, слегка склонив голову перед господином:       — Прошу извинить.       Он просто шагает подальше, плюнув на усиливающееся головокружение и всё чаще спотыкающиеся на ровном месте ноги — Мадам Юй теперь не успокоится, а для новой стычки он ещё слишком слаб. Обнадёживает, что время ему выиграли: едва за спиной раздался новый поток оскорблений и угроз, в столешницу врезался кулак, и Трещотка принялся активно оправдывать данное ему Ваньинем прозвище на повышенной громкости, а ещё послышался тихий, но настолько ровный и отчётливый, что никакой смазанный ор на кончающемся дыхании не заглушит, голос Цзян Фэнмяня. Родной призрак на грани восприятия истаял, стоило воплям перестать доноситься до Ваньиня, и от этого чуточку больно. Но душу по-прежнему греет воспоминание о нём и проступившее в сиреневых глазах уважение.       Вскоре появляется желание придержаться за стену. Ваньинь удерживает себя — не под пристальными взглядами слуг с адептами — и только замедляет шаг. Поплутав по коридорам, он выходит из дворца, и осматривается, хмурясь от нарастающей слабости. Где можно пройти, чтобы не быть замеченным? Внимательный взгляд выцепляет затенённое в тени пространство между стеной и деревьями. Убедившись, что на него никто не смотрит, юноша юркает туда и, то и дело опираясь на стену или ствол, бредёт дальше. В глазах мутится всё сильнее, поэтому становится сложно определить, куда. Подпитываемый злостью запас сил сходит на нет, и юноша просто падает куда-то в траву, больно ударившись головой, и лишается чувств. Где-то река журчит… Совсем как дома…       Он не знает точно, сколько лежит вот так, на грани сна и обморока, но когда сознание возвращается, воздух уже окрашен синими сумерками. Ваньинь ощупывает голову — переставшая кровоточить ссадина отдаётся болью — и кое-как поднимается, цепляясь за ветви на радость крепкого кустарника. Во всём теле чувствуется слабость, голова кружится, на краю сознания отдаётся голод. М-да, инедией изначальный хозяин его нынешнего тела пренебрегал. Ну не беда, заклинатель исправит это, как только будет в состоянии — пригодится. Волоча ноги туда, откуда пришёл — хвала Небесам, дорогу запросто можно найти по примятой траве и обломанным веткам, — юноша размышляет о сегодняшнем дне, и одна мысль вызывает яркую вспышку радости, почти счастья: образ мамы, он ведь впервые посетил сознание, когда эта, как её там, девица, пыталась навязать свою любительницу поорать ему в матери, и он воспротивился. А сегодня появился снова, и опять когда Ваньинь выступил против вопилки. Это наверняка не простое совпадение, ведь должен же быть способ вызвать в сознании это родное чувство, что она рядом! Лицо озаряет яркая улыбка и, кажется, даже усталость притупляется.       Он выныривает из-под сени деревьев, и на открытом пространстве перед величественным зданием прохладный ветерок принимается шаловливым котёнком играть с косой. В окне Ваньинь краем глаза замечает знакомое девичье лицо с отпечатком тревоги. Войдя во дворец, он уже собирается пробраться в перешедшие в его владение вместе с этим телом покои, как вдруг Цзян… Яньли? преграждает ему дорогу.       — Тебе не стоило быть таким резким за завтраком. — укор мягок, и всё же в голосе слышится затаённая твёрдость.       Она качает головой, светло-серые, но не такие блёклые как у истерички, глаза смотрят серьёзно и печально. Заклинатель прямо встречает чужой взгляд и спокойно возражает:       — Я, конечно, понимаю: у неё расшатаны нервы и тому подобное, но, если у человека нет даже маломальского самоконтроля, это его проблемы — не мои. И я на себе срываться не дам.       — Но ведь это касается не только тебя. — девушка беззвучно вздыхает — Предположим, ты и вправду не А-Чэн. Тогда подумай, каково ему будет, вернувшись в своё тело обнаружить, что он в пух и прах разругался с собственной матерью, которую, между прочим, любит.       Юноша слегка морщится, чувствуя лёгкий пока что укол раздражения:       — Уж не знаю, что он за мазохист такой, но, даже если он слова сказать не смеет… — едва удаётся удержать в горле наверняка неприятное собеседнице слово — той женщине, он попросту объяснит, что в этом теле сидела посторонняя душа. А теперь позвольте пройти: я ужасно вымотался.       Оглядев как пить дать имеющего не лучший видок Ваньиня, до побелевших пальцев вцепившегося в перила, на которых он буквально виснет, она без дальнейших пререканий отступает, спросив только:       — Тебя провести?       — Я справлюсь. — юноша замолкает, но секунду спустя вспоминает о вежливости — Благодарю.       Дождавшись, пока девушка развернётся, он взбирается на первую ступень, чудом удержавшись на подворачивающихся ногах. А потом, убедившись, что больше никто не видит, плюёт на приличия и опускается на четвереньки — так и одолевает первый пролёт, а там садится, привалившись к резным столбикам перил. Приходится просидеть так долго — за окнами успевает окончательно стемнеть, — прежде чем появляются силы снова взгромоздиться на ноги и пошагать дальше, не повисая на единственной опоре. После второго пролёта юноша решает пройти по этажу, чтобы разделить подъём по лестнице на две части. Это даётся куда легче. До слуха долетает отдалённый грохот и, кажется, звук разбивающегося фарфора. Сосредоточившись на предотвращении заплетания ног, он чуть не врезается в Цзян Фэнмяня, однако тот легко уклоняется и, остановившись, тихо произносит:       — Не доходи до конца коридора.       Довольно сощурившись, Ваньинь с сарказмом ухмыляется:       — Мадам Юй до сих пор бесится, верно?       — О да. — в сиреневых глазах на долю секунды мелькает злорадство — Она рвала и метала ещё часа два после твоего ухода.       Господин замолкает на миг, на его лицо еле уловимо набегают тучи.       — Она наверняка захочет выпороть тебя.       — Тем лучше. — Ваньинь вздёргивает голову — Пусть все видят, что я не струсил тогда, за завтраком, и не стану прятаться ни за чьей спиной.       — Просто ты из тех, кто уходит, а Мадам Юй из тех, кто орёт. — Фэнмянь едва уловимо улыбается ему краешком губ — Ты повёл себя достойно, не став ей уподобляться, Ваньинь.       Кровь тёплой волной приливает к щекам, заблестевший взгляд утыкается в пол. Не сумев обличить эмоции в слова, юноша кланяется, совсем неглубоко, чтобы не завалиться лбом в пол, и быстро для его состояния ретируется дальше. Золотое ядро мягко плещет силой в груди, помогая оставаться на ногах. Прижатая к губам рука прячет улыбку. Пускай завтра будет дико больно, пускай мрачноватое предчувствие унижений витает в воздухе. Сегодня — день его первой победы, а точнее, двух побед, и никто не запретит насладиться их вкусом. А завтрашнее издевательство наказание лишь поможет продолжить одну из них, пожалуй, самую важную.