Лопатой по цветам

Прошла целая неделя с того происшествия с цветами. Россия, переживавшая ещё как минимум три дня, наконец успокоилась и теперь спокойно собиралась на саммит в Европу: — Гилберт, по-моему, это платье слишком откровенное, — русская стояла перед зеркалом в черном платье, сильно подчеркивающим грудь девушки. — Мне кажется, все они будут пялиться на меня, — сетовала она, осматривая своё отражение и всё чаще смотря на более скромное платье или же брючный костюм. — Зато будет тишина… — мечтательно проговорил Пруссия, любуясь Аней, которая даже не видела смысла в этом собрании идиотов. В целом переспорить Россию было нереально, потому, наконец выбрав более нейтральную одежду, оба явились на собрание, прибыв из посольства в здание собрания. Все страны уже были на своих местах, и не хватало только самой русской. Однако то, что в первую очередь заметила Брагинская — букет цветов на столе возле своего стула. Точно такой же букет, какой ей доставили домой, потому даже гадать не нужно было, чья эта выходка. Подойдя к столу и взяв цветы, Анна осмотрела букет. Развернувшись на каблуках, подошла к урне и, сломав букет пополам, выкинула, молча вернувшись к своему месту. Германия, наблюдавший это, отвел взгляд, сжимая кулаки от досады. Немец осознавал, что и с прошлым букетом девушка поступила также, не принимая его чувства. «Надо поговорить в перерыве» — думалось немцу, однако его планы нарушили другие страны, не отпускающие Россию из своего круга общения. Хотя, судя по виду самой Ани, ей тоже не было интересно, но она делала вид, что внимательно слушает. Вторая половина оказалась короче, что несомненно радовало всех, уставших слушать постоянную нудятину от одной части Европы и визги от другой. Россия с Пруссией сидели прямо поседение этих двух сторон. — Ань, в бар сгоняем после этой дурнины? — предложил Гилберт, который всё собрание откровенно вставлял свои пять копеек, называя это «бесцензурными мыслями России в отношении европейских куртизанок». — Да хоть на землю Франца-Иосифа, но подальше от этого всего, — приложив руку ко лбу, выдохнула вымученно Аня, после закрывая лицо обеими руками. — К пингвинам? — решил подъебнуть её пруссак, замечая, что к ним идёт Германия с очень серьезным видом. Потому он коснулся плеча Ани и, убедившись, что она на него смотрит, кивнул в сторону своего брата. Немец же, вдохнув побольше воздуха и подойдя к вставшей со своего места Ане (чтобы быть с ним на одном уровне), сказал: — Аня, по поводу цветов, — он начал свою фразу, собираясь с силами и сжимая кулаки, стараясь унять выступивший от волнения румянец. — Я тебя люблю уже очень… Звонкий звук пощёчины эхом разнесся по залу, заставляя всех застыть на месте и обернуться на Германию и Россию. Голова немца была повернута куда-то в бок, а на щеке красовался яркий след от ладони русской. — Не смей даже думать о том, чтобы повторить то, что тогда было! — грозно и холодно произнесла Брагинская, обходя Людвига так, что даже не коснулась его. — И Калининград я тебе не отдам. Он мой, и точка. — сказав это, Россия вышла, хлопнув дверью, оставляя всех, включая Гилберта, в немом шоке. — Брат, может ты объяснишь мне? — стоял и недоумевал немец. След на щеке неприятно болел, даже успев опухнуть. Всё же рука у Ани была очень тяжелой, и потому щека болела знатно. — Что я такого сделал? Цветы подарил всего-то… — В том-то и дело, Запад... — цокнул языком Пруссия, убирая телефон в карман и осматривая стол с бумагами, которые в порыве злости забыла Аня. — Анька, блин, ворона, — он начал ворчать, словно дед, собирая документы, вспомнив вопрос младшего. — Ане раньше перед войной дарили букеты с признаниями в любви, — выдохнул пруссак, вспоминая их переговоры по поводу ненападения. — Мы с тобой этого не делали, так как было бы глупо вот так палиться, но у неё осадочек остался, — собрав бумаги в папку, он встал со своего места, смотря на младшего. — И что мне делать? — всё такой же растерянный немец смотрел на Гилберта, как на свою надежду и спасителя, в надежде, что старший таки даст дельный совет. Гилберт ведь жил с русской много лет и продолжает поныне у неё находиться на вполне легальных условиях. — Думай сам, я уже на пенсии, — хлопнув по плечу Германию, Пруссия ушёл, насвистывая себе что-то под нос. — Ты же большой мальчик, больше меня понимаешь в «большой политике», вот и думай.