Горная сказка

И вот после бесконечного дня в тумане наступила такая же бесконечная ночь. Мы разделили наши скудные припасы и долго сидели втроем у костра, слишком усталые, чтобы что-то предпринимать, слишком взбудораженные, чтобы спать. Кипятился чай, заваривались травы, которые я собрал в пути. Цира тыкала в огонь палкой, как шпагой, — покачивались тяжелые медные сережки в ее ушах, танцевали на лице брызги света, — и рассказывала сказку: — Завелся как-то в нашем селении мальчик. Одни говорили, что его семья погибла где-то в окрестностях, тогда была война. Другие шептались, мол, родителей у того мальчика и не было никогда. Какие у духов родители? Разве что лес да страшные предсказания из кишок времен. Огонь разгорался сильней, плеща жаром и золотом на Цирино лицо. Она смотрела в сгустившийся мрак, прищурившись, и продолжала: — Сын врагов или нечистая сила — разница для местных не очень большая. Глядя на оборвыша, люди крестились и сплевывали через левое плечо. Иные и руки распускали. Не со зла, конечно. Из страха. Находились и те, кто жалели сиротку — все-таки живая душа — и бросали ему объедки. Но от греха оставляли его под дождем, в темноте. Надеялись, что темнота заберет его. — Грустная история, — покачал я головой. — Кто же обращается так с ребенком. Она презрительно дернула укутанным в платок плечом. — Поделом ему. — Почему? — Злой был, хуже волчонка. — Дети злые потому, что несчастные. Цира закатила глаза и отрезала: — Ты слушай, не перебивай! В общем, живучий был тот чужачонок. Дожди, морозы, оползни — ему хоть бы хны. Вцепился в жизнь, как собака в кость. И стала жизнь болеть, стало темнеть небо над нашим селением. Мальчик рос, а с ним росло, крепло зло. Над нашими горами уже будто и не бывало солнца: то дождь стучал по крыше, то туман холодным змеиным брюхом ложился на хаты. Люди болели, умирали. А мальчик становился только сильнее с каждым днем. Цира вздохнула, с досадой ткнула палкой в костер, будто он был виноват в чем-то. — И вот как-то появился здесь, на горе, священник. Добрый человек. Решил он спасти наше селение. Как ему это удалось — один Бог знает, да только ушло зло за ним на гору. Своими ногами ушло и тут поселилось, — она коснулась земли осторожно, будто погладила опасного зверя. — Тут и обитает, на скалах Великой Горы обедает кровью с орлами. Так освободилось наше селение. Да не совсем. Столетиями мы живем в черной тени гор, в страхе и тоске, и слышим в туманные дни смех со скал, и ждем: не явится ли за нами в промозглый день смерть на черном коне? Холодно. Теперь Цира спит под моим плащом, а я пишу при свете огарка. Записываю, чтоб не забыть.