Горная сказка

Янко сдержал свое обещание. В тот же день в сопровождении нескольких молчаливых незнакомцев, чьи лица были на арабский манер скрыты платками, мы спустились к Военной дороге. Миша был связан, с повязкой на глазах, я свободен. — Прогуляемся теплой компанией, — так, ангельски улыбаясь, охарактеризовал нашу вылазку Янко. — Я могу спуститься с горы, без веревок, свободно? — уточнил я. — Мы договорились. Я свое слово исполню. Неужто ты свое не сдержишь? — он покачал головой, будто не мог поверить в такой поворот событий. Сначала мы шли пешком, узкой тропой, петляющей между скалами. Вокруг плыл туман — облако — я едва видел землю под ногами да влажную, припорошенную мхом стену скалы по левую руку. Справа было бело и ветрено, там простирался обрыв. Мне было позволено вести Мишу. Янко шел у самого края тропы, чуть ниже нас, изредка коротко, на незнакомом мне языке отдавал приказы своим людям, и казалось, будто его сапоги ступают по облаку. Вскоре мы вышли на высокогорный луг, утонувший в тумане. На нем возвышалась башня, руины в белой мгле. Там ждал нас еще один человек в черном, держа под уздцы наших лошадей и черного жеребца Янко. Это конь красоты необычайной. Я погладил его по мягкому бархатному носу, и он слабо фыркнул в ответ, крутя большим темным глазом в поисках своего господина. — Нравится? — улыбнулся Янко. И любовно коснулся лбом ониксового лба лошади. — Никогда не видел коня красивее, — признал я. — Ах, барин, мой Сазарели стал бы красен от смущения, не будь он черным, как уголь в безлунную ночь. Возможно, придет день, когда он позволит тебе прокатиться на нем. Дальше мы двинулись верхом. Путь до Военной дороги был долог и тяжел — завалы еще не расчистили, и мы спускались дикими тропами. Наконец добрались, спешились, безликие чернецы ссадили с лошади Мишу. Янко достал кинжал и разрезал веревки на его запястьях. Миша сдернул с головы повязку и мрачно уставился на нас. Он был лохмат и небрит, чего прежде никогда себе не позволял. Я подумал о том, что люблю его, что сожалею, что мы расстаемся вот так, возможно, навсегда, и что его освобождение во многом развяжет мне руки. — Ты уезжаешь, — разъяснил ему положение дел Янко. — Мы остаемся. Таков договор. Поспеши, барин, еще успеешь прибыть в свой гарнизон к нужному времени. Миша посмотрел на меня внимательно, в его глазах читался вопрос. Пусть они и вооружены, мы должны рискнуть, попытаться отбиться, говорили его глаза. Я покачал головой. Янко был прав, я не собирался нарушать слово. — Уже ясно, что мне здесь не желают смерти, — попытался я успокоить его. — С остальным я справлюсь. Не попадись разбойникам, а то загубишь бесславно весь мой сомнительный героизм. Миша усмехнулся. На прощание он крепко обнял меня и, перед тем как отпустить, шепнул мне на ухо: “Я вернусь”. Надеюсь, он не полезет на рожон. Я чувствую, что, что бы ни стало причиной нашего приключения, касается это только меня и Янко, и любые свидетели осложнят мое положение. Должен признать, что не так уж сильно дорожу своей жизнью ни в плане физическом, ни тем более в плане уклада. Один, без опасений за чужие судьбы, я свободен принимать любые решения. Надеюсь, если мне не удастся вернуться, Миша сообщит о моей участи тем немногим, кого она может обеспокоить. Сейчас вечер. Я нашел в отведенной мне комнате свои вещи, включая тетрадь, и могу продолжить записи. Это успокаивает. Пусть мое приключение останется на бумаге, и, если я погибну здесь, однажды кто-то прочтет все это и узнает мою историю. Темнеет, и свет в туче за окном гаснет, будто свечка догорает в ночи.