Горная сказка

Так идет время. Днем Янко появляется редко, и я брожу по дому, как девица по замку Синей Бороды, то и дело натыкаясь на запертое, недоступное, скрытое, а порой и на чудесное — старые книги на многих языках, прекрасное оружие, картины с видами гор, птиц и лошадей. Есть даже портреты — я подолгу разглядываю какие-то незнакомые мне лица, изображенные тушью, и пытаюсь угадать их судьбу. Окна здесь выходят в небо. Я обмениваюсь взглядами с орлами. И снова и снова вспоминаю свою жизнь, ее рваные изгибы, будто могу найти в них ответ: что привело меня сюда? Вот старый дом в тенистом еловом парке — особняк моих родителей. Вот монастырь на болотах, цапли, молитвы, монотонный бой колоколов над бескрайней равниной. Вот семинария в Вильно, вот моя безумная, глупая вылазка в Петербург. Иногда мне кажется, будто я оказался в сказке: я пошел туда, неведомо куда, и где я теперь? Это ли не тридевятое царство? — Загробный мир? — вздернул черные брови Янко, когда я сказал ему это однажды вечером. — Загорный. А вечерами стол в большом зале всегда накрыт, камин разожжен, и рассказ Янко продолжается. В подробностях, в красках. Его голос то взлетает, как штормовая волна, смеется, поет, то опадает почти до неслышимости, становится вкрадчивым шепотом, убаюкивает, соблазняет. И кажется, будто он рассказывал эту историю бесчисленное количество раз: самому себе, в темноте перед сном, в тумане на горных тропках, у вот этого камина и где-то далеко, в чужих краях, — дополняя и оттачивая детали, ожидая возможности, того самого заветного момента, когда расскажет ее вслух. Почему слушателем стал именно я? Он верит в сказки. Иногда — здесь, над миром, — я как будто тоже. Меняется погода за высокими окнами, и никого нет в доме, кроме нас двоих. Все те люди, что появляются здесь иногда, чтобы служить Янко, не живут здесь. Иногда мне думается: что если они вовсе не живут? Во время последнего его рассказа я лежал на ковре, закинув руки за голову, глядя в высокий потолок. И будто во сне видел и чувствовал все то, что приносил мне ветер его голоса. Воздух старого уединенного монастыря. Запах сырости и мирра. Свет сквозь узкие оконца. И то смешное дерево, что торчало у входа, меняя плотность и цвет. Мне показалось, я догадываюсь, к чему все идет. — Все это закончится плохо, — сказал я с сожалением, когда голос Янко оборвался. — Почему? — он склонил голову на бок, тихий, как кот, наблюдающий за мышью. — Это могла бы быть история о любви. Он сидел у камина, оперевшись спиной о стену, и его лицо тонуло в темноте, я видел только изгиб скулы в рыжине огня и взгляд, острый и цепкий. Пахло сыростью и пеплом. — Насколько я успел понять, в этих краях они всегда заканчиваются плохо, — пожал я плечами. — Кто-то непременно бывает зарезан или падает со скалы. Его лицо застыло, уголки губ дернулись. Я забыл, разумеется, что с его точки зрения мы говорим вовсе не о литературе. — Прости, — исправился я. — Пусть это будет хорошая история о любви. — Пусть… — уронил он быстро с какой-то несвойственной ему задумчивостью, не сводя с меня взгляда. Я часто вижу здесь странные сны. То что-то из Янкиной сказки, луну над монастырской крышей и зимние тренировки с мечами, то полустершиеся образы моего детства, то что-то совсем здешнее, осязаемое: волосы под ладонью, запах, и как будто кто-то тихо зовет меня по имени.