Горная сказка

Небо и земля были белыми — новая страница, чистый лист. Янко доедал яблоко, когда его грубо, с силой пнули сапогом в спину. Он клацнул зубами и полоснул клычком по губе: кровь упала на снег тяжелыми красными каплями. — Подлец, — пророкотал за спиной княжич. — Тебе протянули руку помощи, тебя вытащили из грязи. Чем же ты отплатил за благодеяние? Вцепился в спасителя и потащил его в свою зловонную лужу. Янко сплюнул кровь, утер губы рукавом и широко улыбнулся. Казалось, ничто не может испортить ему настроения в этот занимающийся день, первый день его новой, желанной жизни. Швырнув огрызок под куст, он неторопливо встал, потянулся, наслаждаясь ощущением своей гибкости и силы. Весело будет поразмяться с утра пораньше. От следующего пинка, уже ожидаемого, он уклонился плавно и легко, как волна, развернулся и одним движением обнажил меч. — Повтори, что ты сказал, с оружием в руке, аристократишка, — мурлыкнул он. И заметил, как за черной княжичевой фигурой юркнула в кухню малявка, замотанная в шаль. Это она, конечно, рассказала княжичу о том, что ей самой не полагалось знать. Она всегда была такой: маленькая, как мышь, ловкая, незаметная, глазастая. Предательница. Что ж, она получит свое. Княжич не стал медлить, шагнул во двор, извлекая из ножен свой старый серебристый меч, наследие былых княжичей, лежащих по окрестностям в пышных гробницах. Скоро и этот аристократ займет свое место в земле. Туда им всем и дорога. Зазвенели мечи. Тусклый в отсутствие солнца снег кружил на ветру, путался в волосах, ложился на кожу мокрым прикосновением. Янко дышал полной грудью и думал о том, что новое, по словам мудрецов, всегда требует уничтожения старого, а княжич как раз не такой уж и молодой. Когда брызнула первая княжичья кровь — царапина на плече, немного красного в черном вороньем оперении — Янко смеялся. Когда во дворе стали собираться полуодетые воронята, когда кто-то из них попытался влезть в драку, а княжич заревел “Нет!”, желая, видимо, биться с честью, Янко смеялся. Когда он поймал взгляд малявки, тревожный, враждебный взгляд из-за тусклого кухонного окна, Янко смеялся. В нем было так много смеха. Снег делался красным. И все ближе был обрыв, тот, рядом с которым Янко сиживал летом, глядя на облитую солнцем долину, тот, у которого еще вчера стояли княжич и монах — два надутых ветром темных плаща на фоне огромной, как небо, метели. Янко знал этот обрыв и его смертоносность и намеренно теснил к нему противника. Почему бы не отдать обнаглевшую ворону орлам? И вот будто из ниоткуда появился монах, все в той же белой рубашке до пят, простоволосый и босоногий. Он наступал и отступал, уклоняясь от звенящих мечей, и говорил что-то, но в шуме ветра и шуме крови в ушах Янко не разбирал его слов. Когда монах кинулся к воронятам, стал втолковывать что-то уже им, Янко подумал: не заболел бы ты, душа моя, снуя по снегу без обуви, у нас впереди долгий путь. Янко отвлекся. Следующий удар княжича швырнул его на землю, в холодный, кружащийся снег, мешавшийся с кровью у него во рту. Он часто потом вспоминал этот вкус, железистый и родниковый. Когда он, отплевываясь, смахнул с лица снег, то понял, что завис над пропастью и его голова болтается где-то на орлиной высоте над долиной. Одним прыжком он поднялся, едва не нанизавшись горлом на чужой меч, отклонился, отступил и полоснул княжича кинжалом. Хлынула на снег кровь. Тут кто-то крепко схватил его за руку, дернул, и он понял скорее по запаху, по мягкости чужих волос, которые ветер швырнул ему в лицо, что это монах. — Хватит, прекрати, — раздалось у самого уха, дыхание монаха в морозном воздухе было теплым, как поцелуй. Но какой же сильный поднялся ветер! Пурга заволакивала глаза, смешивалась с кровью во рту, намокшие пряди волос противно холодили щеки и шею. Янко нашел взглядом противника: его держала под руки пара самых храбрых его воронят, из груди струилась кровь, но черные глаза смотрели исподлобья яростно. Повинуясь внезапному порыву, Янко крепко поцеловал кровавым ртом монашьи горячие губы. О, это было хорошо. Как хлебнуть лучшего в мире бренди. Потом он крутанул в руке меч, глядя, как княжич, стряхнув с себя руки воронят, надвигается, покачиваясь, как неуклюжий медведь. Сегодня многое останется позади, уйдет в землю, чтобы расчистить путь для будущего. Янко сделал шаг назад, ощупал подошвой заледенелую скользкость окровавленного снега на краю обрыва. План был простой и быстрый: княжич сделает выпад, Янко уйдет вправо — и чертова ворона, не встретив сопротивления, отправится в свой последний полет. Мат в два хода. И можно будет наконец подумать о завтраке. Янко часто в мельчайших подробностях воссоздавал в воображении то, что случилось в считанные секунды потом, будто пытался сложить из осколков разбитую вазу. Вот княжич сделал выпад, Янко скользнул вправо… Ворона летела прямиком в пропасть, но наперерез ей метнулся, как белое привидение, монах. Он с силой, как щенка, отшвырнул ошарашенного княжича назад, в стоптанный снег монастырского подворья. И на мгновение остался на краю обрыва один, высокий и белый, безоружный, в круговерти метели, будто крест на вершине скалы. Его длинные, по-русалочьи длинные волосы бились на ветру, заволакивая лицо. Губы были темными от Янкиной крови. Потом он исчез, будто потухла от порыва ветра свеча.