Мечи и болезни сокращают жизни, но человек не в силах противостоять лишь старости
Скачущие в шторм,
Скачущие в шторм.
В дом, где мы рождены,
В мир были брошены,
Как собака без кости,
Актёр, что без роли.
Скачущие в шторм.
На Скандинавские моря, по которым плыли корабли армии империи, опустилась ночная мгла. Туман, окутавший корабли, добавлял холода ночному небу. Воины гребли вёслами морские просторы — ветер стих, и корабль остановился. Чтобы не навлечь на себя опасность, воины решили не использовать магию, а добираться своими силами. И только сейчас все пожалели, что рядом с ними не было Ральфаса, способного управлять воздухом. — Я могу управлять водой, — объяснил Фредерик. — Но чтобы сдвинуть корабль с места, а не потопить его, мне нужна сила Ральфаса! Без неё мои силы не могут полностью функционировать! — Кто говорил, что этот мальчик бесполезен? — оскалился Максимилиан, смотря на своего старшего сына. — Из-за твоей вспыльчивости мы теперь тратим силы воинов впустую! Посмотри, что ты натворил, Эрнест! — Зато я уверен, что мой ребёнок находится в безопасности… — оскалился Эрнест, сложив руки на груди. — Никто не в безопасности, — грубо оборвал его отец. — Сейчас, где бы мальчики не находились, — Максимилиан вздохнул, глядя на Франца, стоящего у руля корабля вместе с Лилибет, — они не будут в безопасности. Она ходит за ними по пятам, точно смерть за мной… — Прекрати, — отмахнулся Эрнест. — Это были чистые случайности. Никто за тобой не ходит… — Конечно, — насмешливо протянул Максимилиан, — случайности… — Фредерик, слезь быстро с кормы! — гаркнула с соседнего корабля Лагерта, правившая кораблем. — Если ты упадёшь, я выловлю тебя и утоплю сама, своими же руками! — Не бузи, — рассмеялся Фредерик, но после угрозы все же слез. — Уже поздно, — произнёс Вильгельм, стоя рядом с Францем. — Вам нужно отдохнуть. Завтра, — Краузе тяжело вздохнул, — мы доберёмся до места назначения. Вам надо поспать и набраться сил. Идите, — Вильгельм сжал плечо Франца и вымученно улыбнулся ему. Франц благодарно посмотрел на бывшего воспитателя и кивнул. Взглянув на Фредерика, он кивнул ему и направился в свою каюту, а брат последовал за ним. — Как ты думаешь, — сидя с братом на постели напротив него, и опираясь на стенку корабля, начал Фредерик, поправляя расстегнутую рубаху на плечи, — завтра… все будет хорошо? Франц вздохнул, отвел взгляд от иллюминатора и взглянул на брата. По его взгляду он понял, как Фредерик переживал, как волновался. Ему было страшно. Франц успокаивающе сжал руку брата, заглянув ему в глаза, и выдавил из себя улыбку: — Поверь мне, — похлопал его по руке Франц, — мы ещё правнуков понянчим. Фредерик опустил голову, но даже из-за неё Франц увидел, как Фредерик улыбнулся. Между близнецами воцарилось молчание, которое решил прервать младший: — Что ты чувствуешь, — неловко произнёс Фредерик, — когда понимаешь, что во время коронации рядом с тобой не будет… мамы? Ведь… ты первый наследник, которого не будет короновать мать и… Франц понимающе кивнул. Фредерик был не первым, кто задавал этот вопрос. Францу часто приходилось его слышать: от директора, декана, друзей из прежней школы, от однокурсников, от отца, от Гермионы… И каждый раз Франц чувствовал себя так, словно его разрывают на части заживо. Но этого словно никто не понимал. Каждый так и норовил надавить на самое больное, причиняя нестерпимую боль. И единственным человеком, который сразу понял это, была Гермиона Грейнджер. Она сразу увидела, как Францу тяжело от этого и больно, поэтому больше не поднимала эту тему. А вот отец… Франц знал, что Северус Снейп был отнюдь не деликатным человеком, но чтобы настолько… Теперь он в полной мере осознал смысл слов матери, когда она говорила о твердолобости Северуса. Когда Франц только познакомился с отцом, то он думал, что Северус специально давит ему на больное. Но с течением времени осознал, что Снейп-старший действительно иной раз не понимал, что чувствует Франц. В какой-то мере это была и заслуга Франца — тот отлично перекрывал свои эмоции и не давал залезть себе в голову. Но это не значит, что Францу не было больно. — Это… — Франц прикрыл глаза рукой, — это тяжело. Я всегда думал, что… Мама всегда будет рядом. Но… получилось иначе. И теперь от осознания того, что я остался без неё… — Франц запнулся, чувствуя, как в горле встал ком. — Ты не один, — уверенно произнёс Фредерик, сжимая руку брата. — Я, бабушка, Ральфас, Коннор, Эрнест… Северус, — Фредерик попытался скрыть неловкость в голосе, но у него это плохо получилось, — Раса, Коралина… и Гермиона, конечно! — Франц тихо рассмеялся. — Мы всегда будем рядом с тобой! Франц посмотрел на Фредерика и не смог сдержать улыбки. Между ними вновь воцарилось молчание. Франц взглянул в иллюминатор каюты, и бьющие волны об корабль напомнили ему о…***
— Остара — весенний праздник Колеса года, середина весны, праздник равновесия, когда день по длительности равен ночи, приходится на весеннее равноденствие 20–21 марта. В викканской традиции, Богиня в этот праздник молодеет, восстанавливает девственность, и до Бельтайна выступает в ипостаси Девы, вместе с Богом, который к этому времени вырастает и становится юношей. Название Остара связывают с германской или англо-германской богиней Эостре. Ларри Бэмлер пишет, что богиня, известная как Остаре, Остара, Остерн, Эостра, Эостре, Эостур, Эастра, Эастур, Аустрон, Аусос, была богиней рассвета и плодородия у северных европейских народов, и ее имя происходит от архаичного слова, обозначающего весну — «eastre». Считается, что ее имя имеет общие корни с именами Астреи, Астарты, Астхик (Армения), Атаргатис, Иштар, Ашторет и Эос., таким образом получая ассоциации с утренней зарёй, восточным направлением, началом и «утренней звездой» — планетой Венера. Кроме того, у народов средиземноморского региона на весеннее равноденствие приходились торжества, связанные с воскрешением или возвращением в мир живых мужчин-спутников богинь-матерей: Аттиса, Адониса, Астара, Таммуза-Думузи, что также обозначало весеннее оживление природы… — Вы меня слушаете?! — наконец, вышел из себя Эдем, удара указкой по столу, от чего дети вздрогнули и отвели взгляд от улицы. Когда наступала весна, занятия проходили на балконе, и теперь, благодаря ему, наследники могли видеть проходящие гуляния в честь весеннего равноденствия. И, конечно, им было совершенно не до всяких уроков. Хотелось пробраться на площадь столицы Альбатраус и посмотреть на гуляния. — Эдем, — протянула Роланда, лёжа на столе, — давай продолжим позже! Сегодня же праздник! Почему мы проводим занятия в день весеннего равноденствия?! Это же святой праздник! — Это не оправдание, — отчеканил Эдем, недовольно рассматривая своих учеников: Франциска, Фредерика (который специально приехал с Лагертой из Скандинавии в Империю для празднеств), Роланду и Фридриха. Но неожиданно в глазах Эдема промелькнуло что-то странное. Его лицо смягчилось, и он, тяжело вздохнув, произнёс: — Бог с вами, идите. Воспитанники не поверили своей удаче. Неужели он серьезно?! Неужели Эдем, всегда стоявший на том, что обучение должно проходить по расписанию в независимости от ситуации, все же решил их отпустить?! Что с ним случилось?! — Только с одним условием! — тут же спохватился Эдем, отчего дети сразу сникли. — Я пойду с вами! Конечно, дети были расстроены, но их радовал факт того, что они не будут сидеть в четырёх стенах и глядеть в учебники, пока все отмечают праздник. Выйдя из классной комнаты, воспитанники Эдема тут же встретились с Аслауг, другой преподавательницей наследников, на воспитании у которой состояли Ханс, Гюнтер, Геогр и Ингрид. Аслауг была необыкновенной женщиной. Ее нельзя было назвать красавицей, но… что-то в ней было такое, что приковывало взгляд, заставляя стоять на месте. У Аслауг было тяжело определить возраст. Казалось, никто не знал, сколько ей лет. Словно она была каким-то неземным духом. Возможно, это и было правдой. Она была очень высокой — почти два метра, — у неё были длинные волнистые русые волосы, почти бесцветные брови, сведенные к переносице, тонкие губы, всегда растянутые в странной полуулыбке. У Аслауг была странно длинная шея, словно у лебедя, и очень тонкие руки. — Все-таки убедили вас, господин Эдем, дети? — спросила своим бархатным голосом Аслауг, глядя исподлобья на мужчину. Эдем закатил глаза и нарочито небрежно пожал плечами. — Невозможно проводить занятия, когда тебя никто не слушает, — он недовольно покосился на четверых, на что те только неловко улыбнулись, разглядывая на Аслауг. — Пусть дети отдохнут, — кивнула головой женщина, поправляя шубу на своих плечах. — С твоими методами преподавания дети, наверное, уже на стенку готовы лезть, да? — она улыбнулась и приветливо посмотрела на Франциска и Фредерика, на что они слегка покраснели и улыбнулись. — Идемте, праздненства уже в самом разгаре, — кивнула на двери замка Аслауг, и они двинулись дружной толпой на выход. Праздник весеннего равноденствия по имени Остары был одним из любимых у жителей Скандинавии. Это — все равно, что Масленица. Люди наедаются до отвалу, сжигают чучело, провожая зиму, проводят бои, олицетворяя противостояние зимы и весны. Пока все дети и взрослые развлекались на празднике, Франциск умудрился сцепиться с Гюнтером даже в этот святой день. Гюнтер — младший сын тети Луизы. Франц очень часто ругался с ним, все время что-то деля. Их перепалки были совершенно бессмысленны. Они носили в себе одну причину — Гюнтер никак не воспринимал факт того, что Франц выше него по званию, хотя он старше и «родовитей». Многих наследников престола это раздражало, и Гюнтера — особенно. — Ты не смеешь так разговаривать со мной! — гордо вскинув голову, надменно произнёс Франц, сложив руки на груди. — Кто ты такой, чтобы говорить мне… — Я твой старший брат! — гаркнул Гюнтер, сжав руки в кулаки и покраснев от злости. — И ты обязан слушать меня! — Я обязан слушать только свою мать, — отчеканил Франц, грозно смотря на кузена. — Ты, насколько я помню, меня не рожал? — Ты чертов высокомерный ублюдок! — закричал на грани истерики Гюнтер. — Ты ниже всех в роду, ты хренова полукровка, которая родилась от безродного мага без разрешения Императора! Ты должен благодарить Одина уже за то, что тебя и Фредерика не казнили, как неугодных, а ты ведёшь себя, как напыщенный индюк, словно ты уже император!!! Франц не знал, чем руководствовался в тот момент. Франц не знал, зачем сказал это. Франц не знал, что произошло с ним в этот момент. Но… — Уж поверь, ты стоишь перед будущим императором. Сказать, что от его слов у кузенов, кузин, да и брата-близнеца случился микроинфаркт, — ничего не сказать. Казалось, планета в тот момент остановилась. — Ты… — дрожащим голосом подбирая слова, попытался что-то ответить Гюнтер, но его голос то и дело обрывался. — Ты… — Что «я»? — продолжал напирать Франц, давя на больное и, ко всему прочему, улыбаясь ему в лицо мерзкой улыбкой. — Мы все прекрасно понимаем… — Заткнись, — он не смог договорить фразу, как Фридрих закрыл ему рот рукой. — Дед идёт. Франц скосил глаза и увидел, что дед Ральф действительно направлялся к нам. Фридрих, поняв, что тот более не представлял угрозы, убрал руку от его рта и выпрямился по струнке смирно, глядя холодными глазами на деда. Как только дед, улыбаясь, приблизился к нам, мы синхронно склонили головы. Даже Франц, которому дозволялось не делать этого. Тогда он осознал, что сказал. Осознал, насколько это было глупо, самонадеянно… И ему стало стыдно. Было стыдно поднять глаза. «Как я мог такое сказать? Ведь передо мной ещё куча других людей в очередь на трон! Если я любимый внук, это не значило, что я сяду на трон! Этот трон целиком и полностью Пауля!» Тогда Франц ещё не понимал, что его слова стали пророческими. — Идём, Франц, — он едва заметно вздрогнул, услышав бархатный голос Ральфа, чья рука коснулась его плеча. — Нам нужно кое-что обсудить. Франц покорно кивнул и двинулся за ним, беспомощно смотря через плечо на брата и кузенов. Увидев взгляды Фредерика, Роланды и Фридриха, он понял, что они не злились на его. Георг тоже был не в обиде, но те слова его задели. А вот Ингрид, Ханс и Гюнтер… Они были в негодовании. Франц мог понять Ханса, чей отец был главным наследником престола. Для него слова Франца были ужасным оскорблением. Но Ингрид и Гюнтер… Ральф практически не замечал их. Именно поэтому им было обидно из-за этих слов. Ведь даже если Франц не займет трон, он останется при делах. Будет иметь прекрасное положение в обществе. А они… Они в любом случае останутся у разбитого корыта.***
— Я видел, что вы с Гюнтером что-то не поделили, — заложив руки за спину, произнёс Ральф, идя по краю моря. Я шёл рядом с ним, пристыженно опустив голову и едва сдерживая слезы. — Что у вас случилось? — Как обычно, — прогнусавил Франц, сдерживаясь от всхлипов. Ральф посмотрел на внука и тяжело вздохнул. Он прекрасно знал, что отношения с кузенами и кузинами у него не складывались совершенно, даже сам пытался их наладить. Но понял, что это бесполезно. — Отец, Франц никогда не сможет общаться с братьями и сёстрами наравне, — выдохнул Пауль, глядя с балкона, как все дети играют и смеются между собой, а Франц сидит в одиночестве на берегу небольшого озера, подперев щеку. — Вы с детства возвышали Франца в глазах людей, и семьи в том числе. Все давно поняли, что Франц — особенный, что с ним не сравнится никто. И для детей это особенно болезненно. Ведь они ещё маленькие, они хотят внимания, а ваше внимание для них невероятно ценно. А по итогу Франц получает абсолютно все, когда они — ничего. Я не осуждаю вас, но… — Пауль перевёл взгляд на отца, — с вашей стороны это было неверным решением. Своей любовью к Францу вы задушили любовь к другим наследникам и вместе с этим не дали Францу шанс на нормальное детство. Эти слова Ральф не мог забыть, глядя на внука. Даже сейчас, когда Пауля уже не было в живых, он помнил его слова, его голос… И он чувствовал, как прогнивает изнутри его сердце. Ральф каждый раз вспоминал эти ужасные по своей правдивости слова. Он осознал свою ошибку, когда Франц и другие дети выросли, и первый оказался лишним, никому не нужным, кроме матери, бабушки и деда. Да, у Франца были хорошие отношения с некоторыми братьями и сёстрами: Хансом, Фридрихом, Роландой… Но они не жили на постоянной основе во дворце и виделись с Францем очень редко. Как и брат Франца, Фредерик, который жил в Скандинавии. Францу было одиноко. И нечего было удивляться тому, каким Франц теперь становился. Высокомерным. Надменным. Излишне гордым. Самовлюбленным. Гневным. Горделивым. Франц вздрогнул, когда на его плечо опустилась рука деда. Франц собрал волю в кулак и поднял взгляд на Ральфа. Он судорожно вздохнул, когда рука Ральфа, тяжёлая, холодная от мороза и шершавая от морщин старости, взяла его за острый подбородок и приподняла, заставив мальчика посмотреть ему в глаза. Ральф задержал дыхание, глядя в эти глаза, полные боли и слез. Францу не было ещё даже десяти лет, а он уже знал, как несправедлива к нему была жизнь. — Запомни, мой дорогой внук, — Ральф тяжело опустился на колени, взяв лицо Франца в ладони и стирая большими пальцами слёзы с его лица, — в тебе нет ничего плохого. Просто ты хороший человек, с которым случилось слишком много плохого*. В этом нет и капли твоей вины. Все совершают ошибки. Будь терпелив, и судьба будет благосклонна к тебе. Эти слова казались такими простыми. Но для Франца тогда они возымели огромную ценность. Это был последний разговор Франциска с Ральфом Генрихом Райсом, его дедом и великим императором Магической Германской империи Райс. На утро стало известно о смерти великого самодержца германо-скандинавского царства. Ему был шестьдесят один год.***
Ральфас сидел, насупившись, в комнате, любезно выделенной ему директором, и делал домашнее задание. Ральфас всегда справлялся с этим довольно быстро — он схватывал все налету. Но был в его жизни предмет, который без объяснения его учителя был ему непонятен. И это была Трансфигурация. Ральфас раздраженно захлопнул учебник и задумался. Попросить помощи было выше его сил, но, видимо, придётся. Но у кого? Франца, который отлично разбирается в этой дисциплине, сейчас рядом нет, Марлену просить — все равно что съесть дерьма и потом выслушивать всю оставшуюся жизнь, какие братья Снейп беспомощные и жалкие ублюдки (а он уже на пять жизней вперёд наслушался), Эрнеста тоже рядом нет. Подойти к профессору Макгонагалл? — тоже не вариант: он так гаркнул на неё, когда она предложила восьмилетнему мальчику помощь, что было теперь неловко идти к ней — это же извиняться надо! А Ральфас не любил этого делать. Неожиданно его осенило. Ральфас схватил учебник и тетрадь и вылетел из комнаты, побежав в комнату Франца. Где точно знал, что найдёт человека, который поможет ему.***
— Входите, — сонным и усталым голосом произнесла Гермиона, даже не оторвав голову от подушки и не взглянув на вошедшего. — Здравствуй, — мило улыбнулся Ральфас, прикрывая дверь. — Я знаю, что ты разбираешься в Трансфигурации, поэтому хотел попросить… Тебе плохо? Подняв глаза от учебника, Ральфас увидел, что Гермиона Грейнджер лежит под одеялом, даже не шевелясь, вся бледная и осунувшаяся. Он отложил тетрадки и осторожно подошел к кровати. — Ты заболела? — Гермиона кивнула, прикрыв глаза. Ральфас нахмурился. — У тебя есть температура? — он коснулся ладонью ее лба. — Голова холодная… Что у тебя болит? — Живот, — поморщилась Гермиона, — и тошнит уже второй день… Ральфас открыл было рот, чтобы спросить, не нужно ли позвать врача, как его глаза округлились, а рот открылся от ужаса. Он сопоставил все факторы и… — Ты делала тест на беременность? Гермиона от неожиданности даже забыла, что ей плохо. Она привстала с постели и уставилась на Ральфаса. — А что? — пожал плечами Ральфас. — Вы сто процентов уже занимались сексом. Насколько я знаю, после него дети появляются. А тошнота, головокружение и боль внизу живота — прямые признаки беременности. — Нет, — нервно рассмеялась Гермиона. — Я не… Гермиона резко оборвалась. Она одними губами выругалась и достала из тумбочки свой календарь. Взглянув в него, она в ужасе прикрыла рот рукой. У неё была задержка длиной в неделю. Глядя в календарик, она не тогда понять, как такое могло случиться — Франц очень щепетильно относился к контрацепции, никогда не забывал о ней… Ну… Практически никогда. — Я так понимаю, такое может быть, судя по твоему лицу? — цокнул Ральфас. Гермиона не смогла и слова выговорить, лишь кивнув. — Я сообщу об этом бабушке. — Что?! — закричала в ужасе Гермиона. — Зачем?! — За тем, чтобы она тихо и спокойно организовала поход к врачу, чтобы никто из школы об этом не узнал, — закатил глаза Ральфас. — Но если ты хочешь идти к вашему медику, чтобы потом об этом вся школа знала, то… — Нет! Не надо! — воскликнула Гермиона, вскочив с кровати. Сделала она это очень зря — голова пошла кругом, она едва не упала. Ральфас вовремя поддержал ее, не дав упасть. Гермиона невольно улыбнулась — Ральфас был ещё таким маленьким (относительно возраста — роста он был достаточно высокого) ребёнком, а уже имел такие прекрасные манеры. — Не делай резких движений, — произнёс Ральфас. — Одевайся, и потеплее! Я открою портал к бабушке в поместье и там она решит, что делать. — Ты? — удивлённо вскинула брови Гермиона. — Откроешь портал? — Ну, да, — небрежно пожал плечами Ральфас. — Нас рано учили открывать магические порталы. Это не так сложно, как кажется. Гермиона вздохнула и, взяв одежду, направилась в ванную комнату, дабы одеться.***
— Ты как? — обеспокоенно спросил Ральфас, глядя на Гермиону. — Тошнит? Гермиона сдавленно кивнула, стараясь выровнять дыхание. — Господин Ральфас! — раздался удивлённый голос Эды, которая стремительно направлялась к ним. — Что случилось? Почему вы здесь… Гермиона, вам плохо? — она тут же подбежала к девушке, поддерживая ее по руку. — Что с ней? Ральфас ничего не ответил, лишь подняв глаза. Эда мгновенно считала мысли мальчика и тяжело вздохнула. — Идемте в дом, — прокашлялась Эда, все ещё держа Гермиону под руку.***
Пока Эда помогала младшему Райсу разобраться с темой по Трансфигурации, Франциска Райс стояла за дверьми покоев, где вызванная ею лекарша осматривала Гермиону, и заламывала пальцы от волнения. На удивление Гермионы, Франциска не капли не была расстроена, не гневалась на неё и внука. Напротив, она очень спокойно, словно была уже к этому готова, отреагировала на эту новость. Двери комнат отворились, и Франциска Райс тут же отпрянула от стены и выжидающе посмотрела на лекаршу. — Она не беременна, — покачала головой женщина. — На фоне сильного нервного расстройства проявились и головные боли, и боли внизу живота, и задержка. Такое часто бывает. Я выписала ей нужные лекарства, — она протянула, опустив голову и не глядя на бывшую жену Императора Ральфа, рецепт. — В остальном фрау полностью здорова. Франциска рассеянно кивнула и махнула рукой, чтобы лекарша удалилась. Как только она скрылась за поворотом, Франциска отворила двери и вошла в комнату. Гермиона испуганно подняла взгляд на дверь и увидела Франциску, двигающуюся медленными поступательными шагами к ее постели. Женщина осторожно присела на край кровати и, к удивлению Гермионы, улыбнулась. — Я должна, по наказу Франца, сообщить ему о твоём состоянии, — Гермиона тяжело сглотнула, представляя его реакцию. — Но я этого делать стану. Гермиона подняла глаза на Франциску и тут же поняла, почему она не станет этого делать. — Франца это только расстроит, — подтвердила догадки девушки Франциска. — Ему не нужно сейчас знать об этом. Эта новость подкосит его, и во время битвы он будет думать совершенно о другом. Но когда он вернётся, я обязана буду ему сообщить об этом. Не я, так Эда это сделает. Гермиона тяжело вздохнула и медленно кивнула. Она помолчала с минуту, прежде чем задать вопрос, который мучал ее с того момента, как она увидела реакцию Франциски на новость о возможной беременности. — Почему вы никак не отреагировали на… — Гермиона прервалась, подбирая слова. Но Франциска сразу поняла, о чем говорила Грейнджер. — Я была готова к этой новости с того момента, как узнала о ваших с Францем отношениях, — начала объяснять Франциска. — Я знала, что рано или поздно это должно было произойти. Поэтому и не была удивлена. — А… — Гермиона очень смутилась вопросу, который возник у неё в голове, но рука Франциски, которая успокаивающе сжала ее руку, дала понять, что ей нечего бояться, — если бы вдруг я оказалась… беременна от Франца, то что… — Мы бы не отправили тебя на аборт, — категорично отрезала Франциска, но увидев волнение на лице девушки, тут же смягчилась. — Я понимаю, что для вас это очень рано, вы ещё даже школу не закончили и так далее. Но в нашей религии и нашем роду принято, что если женщина забеременела, то она должна выносить этого ребёнка в любом случае. Ребёнок — это дар свыше, от него нельзя отказываться. — В любом случае? — зацепилась за слова Гермиона. — А если здоровье не позволяет, то… — Такие у нас законы, — пожала плечами Франциска. — У нас было очень мало случаев в империи, когда женщины не могли выносить дитя из-за своего здоровья. Женщины Империи Райс очень сильны как морально, так и физически. Вот то, что среди младенцев раньше была высокая смертность, это правда. Поэтому… — Приветствовалось многоженство и большое количество детей, — закончила Гермиона. — Франц рассказывал, — объяснила Гермиона. Тут в голове у неё вновь возник вопрос: — Франц мне так точно и не ответил… Многожёнство… Оно все ещё существует? Когда Франциска утвердительно кивнула, у Гермионы сердце пропустило удар. — Конституционно оно не отменено, — подтвердила Франциска. — Но Императоры уже не страдают манией многоженства. Даже Ральф, когда сошёлся с… с Кларой, — Гермиона увидела, как лицо Франциски исказилось от боли, — он не стал брать ее как вторую жену. Я уверена, что Франц этой чушью заниматься не будет, — Франциска задумалась, после чего тихо рассмеялась: — Возможно, он даже отменит этот закон… — Почему вы так думаете? — случайно перебила Гермиона Франциску, но та даже внимания не обратила. — Франц никогда не понимал этой традиции, — выдохнула Франциска. — Для него она является дикостью и ужасным неуважением. Он даже сам как-то обмолвился, что эту традицию пора бы отменить. Она никогда ничего хорошего не несла. После слов Франциски Гермиона облегченно вздохнула. Мысль о том, что ей придётся делить Франца с другой (или даже с другими!) женщинами, заставляла ее трястись от страха. От страха и от негодования. «Франц только мой!!!» От своих мыслей Гермиона невольно покраснела и отвела взгляд от Франциски, которая устремила свои глаза в окно. Гермиона ужасно сконфузилась из-за своих мыслей. Когда она поймала себя на том, что уже не предполагает, а уверенно говорит, не использует «если», а говорит «когда», думая о Франце в качестве супруга, то почувствовала, как ее сердце сильнее забилось, едва не пробивая грудную клетку. Но смущение ее было не из-за того, что якобы она была недостойна Франца. Это было в прошлом. Ее смущение (даже не столько смущение, сколько удивление) было из-за того, что Франц уже думал о женитьбе. И она знала об этом. И кольцо с синим драгоценным камнем на ее пальце, и кулон на его шее были тому подтверждением. Франциска старалась не отрывать взгляда от окна, за которым шёл сильный снег. Она едва сдерживала улыбку и проступившие на глазах слёзы. Ее взгляд невольно зацепился за кольцо на пальце Гермионы. Конечно, она узнала его. Эта реликвия семьи Райс была самой известной после перстня Ральфа Шервуда Райса. Если раньше Франциска догадывалась, то теперь она точно была уверена. Совсем скоро род Райс примет ещё одного человека.***
Перед глазами была тьма. Кромешная, непроглядная, зловещая тьма, пожирающая все на своём пути. Франц выставил руки, дабы понять, где он. Но неожиданно вспыхнувший свет заставил его приглушенно вскрикнуть и закрыть глаза руками. От столь яркого света Франц не удержался и рухнул на колени, шипя от боли. Когда Франц наконец смог открыть глаза и сфокусировать зрение, перед ним предстал задний двор дворца империи Райс. Дворец выглядел одновременно родным и чужим. Родными были статуи Богов, солнечный свет, обрамляющий замок, звук бегущей из фонтанов воды, колышущиеся от ветра зелёные кроны деревьев. Чужой была… пустота. Дворец был пуст. В нем не было ни души. Даже птиц — и тех не слышно. — Есть тут кто?! — Франц вздрогнул от неожиданного голоса, который показался ему смутно знакомым. Обернувшись на крик, Франц едва не упал в обморок. Это кричал… он сам… Никаких отличий. Это точно был он. Точно подтверждали эту догадку для кулона — один — Полумны, другой — Гермионы. Было странно видеть себя со стороны. Даже очень странно. Неожиданно фигура, так походившая на Франца, свернула за угол. — Эй! — закричал теперь он сам! — Стоять! Он бросился за силуэтом, не глядя никуда. Наконец, ему удалось догнать юношу. Выйдя на главный двор, они оба остановились. Перед ними открылось людное место, где даже свободного пространства не было. Все занимали люди: воины, мирные граждане, советники императора, слуги дворца… Но не было самых главных людей, которые так нужны были Францу: бабушка, отец, Эрнест, братья, Гермиона… Где они? Когда Франц перевёл взгляд на свою копию, его лицо исказилось от ужаса, а рот открылся, дабы закричать. На глазах собственный силуэт менялся. Из молодого статного юноши Франц превращался в грозного, злостного, яростного мужчину. Лицо сохранило былые черты, былую ангельскую красоту. Но это было уже далеко в прошлом. В глазах этого человека уже не было той радости, того счастья, той любви. Были лишь злость, ярость, гнев, жестокость… Жажда власти. Мужчина лет тридцати-сорока с темными волнистыми волосами с проблесками седины тяжелой поступью опустился на роскошный трон. Теперь Франц был уверен, что это был он в будущем. Кольца на пальцах говорили сами за себя. Но приглядевшись, Франц не заметил кулонов, которые были прежде на него шее. Ни кулона Полумны, и Гермионы, ни деда… Ничего из этого не было. «Что происходит?!» — По решению императорского величества, — Франц вздрогнул, услышав тяжелый басистый голос, принадлежавший мужчине на троне, — было принято решение о казни неверных… «Что ты подразумеваешь о казни неверных?!» — Участники государственного переворота будут казнены через обезглавливание. Приговор привести в исполнение сейчас. Франц устремил глаза в другую сторону и с замиранием сердца увидел эшафот, на котором стояло несколько палачей. — Нет… — метая взгляд то на мужчину, то на тех, кого сейчас должны были казнить, в истерике зашептал Франц. — Это не я… Этого не должно быть… ЭТО НЕ Я!!! Вновь переведя взгляд на эшафот, Франц почувствовал, как его сердце разрывается на части. Хюррем Бахтейжар, Вильгельм Краузе, Северус Снейп… «Это не я… Это не… Это не мой приказ… ЭТО НЕ МОЕ БУДУЩЕЕ!!!» …Фредерик Райс-Снейп, Гермиона Грейнджер и… — Это сон… — держась за голову руками, чувствуя, как он дёргает себя со всей силы за волосы, шептал, захлёбываясь слезами, Франц. — Я не мог… …и чей-то ребёнок… мальчик… так похожий на него… К глазам прилила кровь, словно в голове что-то разорвалось на части. В глазах все померкло. Лишь звуки топора, рассекшего воздух, остались в сознаний Франца…***
— Франц! — кричал где-то на подкорке создания Фредерик. — Франц, очнись!.. Где вас носит?! — Что случилось? — обеспокоенно спросил Эрнест, влетая в каюту. — Что с… Пресвятой Один… Эрнест едва удержался на ногах, схватившись за дверной косяк и припав к нему. Вид Франца, исступленно метавшегося на постели, навивал ужас. Его лицо было все красным, на лбу и шее вылезли вены, лицо перекашивало от боли, и то и дело из его уст вылетало что-то несвязное… — Отошли отсель! — гаркнул Максимилиан, входя в каюту и с размаху окатив Франца холодной морской водой. Это подействовало: Франц очнулся с ужасным воплем и резко сел на постели, тяжело дыша. Смахнув с лица мокрые пряди, он поднял глаза, увидев обеспокоенных Фредерика, Вильгельма, Эрнеста и стоящего как ни в чем не бывало Максимилиана. — Отвык уже от моря? — дабы разрядить обстановку пошутил старший Кадагор. — Кошмар? — присаживаясь рядом с Францем, спросил Эрнест. — Что тебе снилось? Франц тяжело сглотнул, все ещё видя перед глазами эшафот, и покачал головой. — Ничего, — отмахнулся Франц. — Просто… — От волнения? — помог ему Максимилиан. Франц медленно кивнул. — Это понятно. Франц нахмурился и поднял глаза на Краузе. Тот лишь кивнул, и у Франца похолодело в душе. — Мы почти на месте.