Свобода или сладкий плен

…Гражданин второсортной эпохи, гордо признаю я товаром второго сорта свои лучшие мысли и дням грядущим я дарю их как опыт борьбы с удушьем. Я сижу в темноте. И она не хуже в комнате, чем темнота снаружи.

      Гермиона всегда напоминала Францу маму. Не зря говорят — мужчины ищут женщину, подобную своей матери. Так было и с Францем. Гермиона была почти полной копией Сюзанны Райс. Ее ум, красота, рассудительность, веселость, некоторая вспыльчивость — все это было в характерах этих женщин. Этим Гермиона Грейнджер и привлекла Франца.       Но самое первое, что заметил Франц в Гермионе и что околдовало его, — это… ее улыбка.       Тогда Франц впервые вошёл в Большой зал Хогвартса. Сопровождаемый шокированными и боязливыми взглядами, Франц смело и твёрдо шагал к Распределяющей шляпе. Уже там, сидя за столом и надменно ухмыляясь изучающим взглядам учеников, Франц поднял голову и… Забыл, где он находится. Забыл, кто он есть. Забыл, зачем он тут.       В его голове была только она. Франц ещё не знал, как ее зовут, на каком курсе она учится. Кто она вообще такая. Но он точно знал одно.       Она точно будет его. И он ни перед чем не остановится: ни перед ее возможным ухажером, ни перед неодобрением родителей. Он добьётся ее, несмотря ни на что.       И какого было удивление Франца, когда Гермиона даже не обратила на него изначально внимания.       Как ему показалось. На деле же Гермиона просто мастерски скрывала свои чувства, нацепив на лицо маску. Внутри же неё каждый раз при взгляде на Франца Снейпа бушевала настоящая буря.       Как человек арабских кровей, Франц обладал непомерный эго и чувством собственной важности. Для него было ужасно раздражительно, когда Гермиона обходила его стороной. Он даже забыл о своей способности читать мысли и умении соблазнять любого, кто взглянет на него. И с каждым днём Франц чувствовал, как его сердце буквально сходит с ума. Ему хотелось схватить Гермиону, забросить на плечо и утащить туда, где ее никто не найдёт.       «Франц, ты ведёшь себя, как маньяк! — смеялась Мама, чем смущала сына ещё больше. — Я понимаю, ты влюбился, и это прекрасно! Но теперь нужно ослабить свой пыл и действовать постепенно…»       И Франц каждый божий день благодарил Маму за тот совет. Он был уверен, что если бы продолжил действовать также напористо, как до её слова, Гермиона бы не то, что встречаться, да даже разговаривать с ним бы не стала.       Совет Матери действовать постепенно сработал как надо. Когда Гермиона начала отвечать взаимностью, когда впервые коснулась его руки…       У Франца едва не остановилось сердце.       — Я это сделал! — закричал Франц, вываливаясь из камина в комнате матери, едва не упав на пол. — Я сделал это!!!       — Замечательно, — усмехнулась Сюзанна, отрывая взгляд от книги Набокова, автора, которого любила всей душой. — А теперь уточни, что именно.       — Гермиона, — отдышавшись, произнёс Франц и присел на край постели, взяв руку матери в свою и поднося к губам. — Она согласилась прогуляться со мной!       Сюзанна радостно улыбнулась, видя сына таким счастливым. Франц прикрыл глаза и улыбнулся, когда Мама коснулась рукой его щеки.       — Я очень рада за тебя, — прошептала Сюзанна. — Надеюсь, что у вас все будет хорошо.       И Сюзанна была права.       Вскоре Франц получил согласие на начало отношений от Гермионы. Тогда он пулей отправился к матери, чтобы сообщить ей столь радостную новость.       Но получил в ответ удар в самое сердце.       Франц застал Маму в очень тяжелом состоянии. Ей весь день было плохо, а к вечеру она потеряла сознание и не приходила в себя. Франц не смог оставить ее и заночевал в поместье. Сюзанне стало лучше на утро, она даже смогла встать с постели и выйти с Францем и приехавшим с утра Фредериком в сад.       Но вот… прогноз врача был неутешителен.       — Мне очень тяжело это говорить, — сняв очки, хрипло произнёс доктор, — но… думаю, вы и сами понимаете, что эта болезнь очень серьёзная. Даже для магического сообщества она является неизведанной. Поэтому остаётся надеяться на лучшее. Мы постараемся сделать все возможное.       Франц ненавидел показывать свою слабость. Он прятал свои слёзы за улыбкой и едкими шутками. Утром он смеялся вместе с друзьями и веселил свою девушку, а ночью кусал подушку, чтобы скрыть свои рыдания.       Но контролировать себя после смерти Мамы было ещё тяжелее. Это было практически невозможно. Гермиона видела, как тяжело и больно Францу. Она боялась оставить его одного, поэтому стала оставаться у него ночевать. Франц успокаивался, когда Гермиона, лежа у него на груди, одной рукой держала книгу и читала ему вслух, а другой гладила или его лицо, или его волосы. Но первой всегда засыпала она. А Франц продолжал лежать, не смея пошевелиться и издать звука, и смотреть в потолок.       Однажды Гермиона проснулась посреди ночи от странного звука. Она с трудом открыла глаза и повернулась на бок. И у неё едва сердце не разорвалось на кусочки.       Франц лежал к ней спиной, уткнувшись лицом в подушку до такой степени, что словно душил себя в рыданиях. Казалось, его легкие разорвутся от таких всхлипов.       Гермиона не знала, что ему сказать. Она не понимала, как действовать в такой ситуации. У неё не было в библиотеке пособия «Как успокоить самого дорогого человека».       Франц испуганно замолчал, когда ощутил движение позади себя. И крепко сжал челюсти, когда до его спины дотронулась рука, оглаживая через атласистую ткань пижамы. Франц чувствовал себя униженным. И от этого захотелось реветь ещё сильнее.       В императорских семьях прививалось с детства хладнокровие. Что ни перед кем нельзя проявлять слабость.       Перед женщинами тем более.       «Ты Лев, а не косуля. Ты должен есть, а не быть съеденным».       И сейчас Франц ощущал себя ещё хуже. Он старался оставаться в лице близких, особенно Гермионы, сильным человеком. А для Гермионы — поддержкой, опорой и щитом. Ее мужчиной. Он не имеет права быть слабым.       — Франц, — тихим, подрагивающим голосом прошептала Гермиона, оглаживая успокаивающе спину Франца, — повернись ко мне…       Франц громко выдохнул, постаравшись успокоиться, наспех вытер слёзы и развернулся. Он прикрыл глаза, когда Гермиона обвила его плечи и обняла его, прижимая к себе, уложив его голову себе на плечо. Она уткнулась носом ему в плечо, а он — в ее буйные кудри. Как ни странно, это его успокоило. Особенно он расслабился, когда Гермиона стала гладить его по голове.       Она облегченно улыбнулась, когда почувствовала улыбку Франца. Невольно ей вспомнились слова отца:       «Даже самые сильные люди порой оказываются уязвимыми».       Франц, несмотря на свою взбалмошную и вспыльчивую натуру, был очень романтичен и нежен. Гермиона каждый раз смущалась его романтичным речам и легким поцелуям, особенно поцелуям на виду у всех.       А уж когда их отношения перешли на этап серьёзных и стали более интимными, Гермиона и вовсе терялась и не знала, как себя вести с Францем.       Всё-таки Франц был у неё первым во всех отношениях: как в романтичном, так и в сексуальном плане.       Франц был очень раскрепощенным как на словах, так и на деле. Чего нельзя было сказать о Гермионе. Если Франц не стеснялся не то, чтобы быть раздетым перед ней, да ещё и всякие пошлые вещи вытворять с ней в постели, то Гермиона краснела уже тогда, когда она оставалась с Францем одна и он делал ей двусмысленные намёки. Одно дело, когда он просто говорил ей это на ухо. Другое, когда он медленно начинал тереться об неё, словно кот, и целовать во все доступные ему места.       Гермиона разрывалась — с одной стороны, ей ужасно хотелось… Франца. Хотелось, и ещё как! Особенно, когда он намеренно соблазнял ее — это невыносимо терпеть! Это время равно, что ходить в горящей одежде около воды — соблазн кинуться в омут слишком велик!       Но с другой стороны, она постоянно думала о том, как выглядит в его глазах и глазах окружающих. Она не могла слушать слухи, ходящие вокруг них. А Францу на них вообще было плевать. Он уже привык к обсуждению своей персоны.       — Какая разница, что о нас думают? — накручивая локон девушки себе на пальцы, рассеянно спрашивал Франц. — Это не их жизнь, а наша…       — Я не могу слушать, как нас обсуждают на каждом шагу! — взмолилась Гермиона.       — Так не слушай, — пожал плечами Франц. — Обо мне каждый день новый слух. Меня вообще раз в неделю хоронят, когда я опаздываю на пять чертовых минут! Если слушать каждый слух о себе, так и с ума можно сойти!       И Гермиона молча соглашалась с Францем.       Франц помнил каждую деталь того дня, когда он впервые занялся любовью с Гермионой.       Не сексом.       А именно любовью.       До этого у Франца, конечно, был опыт сексуальных отношений. И очень обширный, можно сказать — девственность Франц потерял очень рано.       Но этот был ничем не похож на предыдущие.       И не потому, что Гермиона, в отличие от его прошлых девушек, была девственницей, боялась взглянуть ему в глаза и издать хоть какой-то звук.       Чувства были другими.       Когда Франц трахался с другими девчонками из его Академии или с другими девушками, с которыми знакомился в ресторанах, барах и клубах, он был сосредоточен лишь за себе — ему было важно получить удовольствие самому.                         Единственное, над чем он думал кроме своего оргазма, — «главное — не навредить».       С Гермионой все было иначе.       Франц ужасно боялся сделать что-то не так. Боялся навредить, сделать больно. С одной стороны, его уже трясло от воздержания — рядом с Гермионой, такой красивой и такой желанной, находиться было невозможно, но с другой… Ему было действительно страшно.       Поэтому в их первый раз он старался быть осторожным, нежным и ласковым.       Когда он вошёл в нее в первый раз, ему едва не снесло крышу.       Гермиона закусила со всей силы закусила губу, отчего почувствовала привкус крови во рту, и громко ахнула. Ее одновременно и будоражил вид Франца, нависшего над ней на вытянутых руках, со всей силы сжимающих простынь, и заставлял едва ли не потерять сознание от ощущений. Ей было и приятно, и больно.       Франц зажмурился и упёрся губами ей в лоб, тихо матерясь на немецком.       — Как ты? — прошептал Франц над ее ухом, нежно целуя висок.       — Все хорошо… — сжав плечи Франца, пролепетала Гермиона.       — Не ври мне, — оборвал ее Франц. Он всем телом ощущал, что ей больно и неприятно. — Насколько тебе больно?       — Мне не больно, — уверенно произнесла Гермиона, целуя его в уголок губ. — Просто… непривычно…       Франц недоверчиво посмотрел на неё и, увидев ее кивок, начал двигаться.       Но уже меньше чем через минуту он замер. В ужасе. Когда услышал рядом с ухом надрывный стон.       — Мне остановиться? — тут же выпалил Франц. — Тебе больно? Мне…       — Франц, — тихо прошептала Гермиона и, взяв его за шею, притянула в поцелуй, — ты такой дурачок…       Обычно бы Франц обиделся. Но не сейчас и не на неё. Он облегченно вздохнул, когда Гермиона обняла его за плечи и поцеловала в подрагивающий кадык, и вновь начал наращивать темп.       Однажды у Франца и друзей Гермионы, Гарри, Рона и Невилла, произошёл разговор. Парни из Гриффиндора уже знали об отношениях Франца и Гермионы (Франц часто забывал о Заглушающем заклинании) и хотели кое-что уточнить.       — Думаю, ты знаешь, как нам дорога Гермиона, — проговорил Гарри, сидя на стуле в комнате Франца. Тот молча кивнул, понимая, к чему ведёт разговор. — Так вот…       — Если ты встречаешься с Гермионой только ради секса, можешь сразу свалить, — раздраженно прервал друга Рон.       — По себе людей не судят, это во-первых, — поморщился Франц. — Во-вторых, Рон, ты действительно такого низкого мнения о Гермионе, что считаешь, что ей никто не может заинтересоваться в поистине серьезном ключе? Ты считаешь, что Гермиона из тех девушек, которых, по простому выражаясь, можно выебать и бросить? — Рон от этих слов закипел. — Если ты пришёл ради этих слов, можешь пойти отсюда нахуй!       Рон опешил от такого обращения, но у него более не было желания находиться в комнате Снейпа, и он тут же вылетел за дверь.       — Мы хотели поговорить о другом, — сконфуженно произнёс Невилл. — Просто мы хотим быть уверены…       — Что я не обижу Гермиону, — закончил за него Франц. Он улыбнулся Невиллу и тот слегка расслабился. — Не беспокойтесь. Я не из тех людей, которые обращаются с девушками, как с мусором. У меня другое воспитание.       Для Франца этот разговор был очевиден.       Но очень оскорбителен.       — Я люблю тебя, — каждый день по много раз Гермиона слышала эти слова от Франца. — Я люблю тебя… Я люблю тебя… Я люблю тебя…

***

      18 февраля 1997 года.       Магическая Германская Империя Райс. Город Альбатраус. Крепости «Freiheit» и «Gefangenschaft». Поле Варгос.       — Самое главное, парни, — необычайно веселым голосом декламировала Хюррем Бахтейжар, затягивая шнуровку на кожаных сапогах, перебрасывая то и дело ярко-рыжие волнистые волосы на другую сторону, — спокойствие. Вместе с ним приходит и все остальное: наблюдательность, бдительность, смелость, крепость духа, азарт…       — Азарт не всегда хорошо, — недовольно прошипел Вильгельм. — Но про бдительность согласен.       — Чувствуете? — она повернулась к Осману Шерену и усмехнулась. — Душно стало…       — Иди к черту! — гаркнул Вильгельм, когда услышал смех Франца, Фредерика и Османа. — Я просто беспокоюсь за…       — От того, что ты переживаешь и волнуешься, накручивая себя, ты победу не одержишь, — изрекла Хюррем. — Вон, глянь на Элен Гранд! Да эта женщина не ведает, что такое страх! Она кидается в бой, как в омут — с головой! Она невероятный боец и отличный стратег, она ничего не боится — именно этим определяются ее победы!       — Элен Гранд — это не человек, — протянул Осман, поправляя кожаные ремни. — Она чертов дьявол. Про таких говорят: «Вижу цель — не вижу препятствий». Она не считается с мнением никаких других людей — она действует только по своим убеждениям. Даже Император Ральф (да упокоит Аллах его душу грешную) не мог повлиять на неё. Но ему приходилось считаться с ее мнением и терпеть ее взбалмошный и нелюдимый характер — ведь она никогда не подводила его.       — Как по мне, — продолжила Хюррем, встав на ноги со скамьи, — Элен — невероятный человек, — она немного помедлила, поджав губы, и ответила: — Я не знаю, сколько боли должен пережить человек, чтобы так лететь на встречу своей смерти.       От этих слов Франца и Фредерика прошибло. Фредерик смущённо отвел взгляд, теребя кожаные перчатки в руках, а Франц на секунду прикрыл глаза, но тут же их распахнул.       С самого утра (хотя нет — с прошлой ночи) у Франца было ужасное чувство. Словно что-то должно было вот-вот случиться. И это «что-то» явно было не чем-то хорошим.       Хюррем Бахтейжар прошла мимо Франца, подмигнув его и толкнув его намеренно плечом.       — Пошли, орёл! — весело крикнула Хюррем. — Пора запрягать коней. Отряд Элен Гранд уже скоро начнёт бомбить нас, если мы не присоединимся к ним в ближайшее время!       Франц усмехнулся и покачал головой, выйдя за дверь вместе с Хюррем.       Вскоре и все остальные разбрелись по своим делам: Фредерик отправился вместе с Лилибет на корабль, чтобы начинать погрузку оружия, Осман отправился в свой лагерь, находящийся недалеко от крепости.       И только Вильгельм, раненный в грудь, сидел у окна и глядел, как Хюррем и Франц, весело переговариваясь и то и дело о чём-то яро споря, едва не дерутся.       — Не тебе ли, Хюррем, говорить о человеческих страданиях, — выдохнул Краузе, закуривая трубку. — По сравнению с тобой, Элен Гранд жила в раю.

***

      Элен Марианна Гранд родилась 18 августа 1959 года в городе Бостон. Ее родители были магглами, и они сразу поняли, что с их единственной и долгожданной дочерью что-то не так.       И дело было даже не в том, что иной раз от ее пронзительного взгляда лопались вазы.       А в том, что девочка не разговаривали.       Родители отчаялись — Элен никак не желала отвечать даже не самые элементарные вопросы. Она не отвечала, даже когда у неё спрашивали, как ее зовут и сколько ей лет. Она просто глядела на этого человека своими пронзительными голубыми глазами и презрительно фыркала, отворачиваясь.       Наверное, поэтому у неё и не было друзей. Ее, казалось, это не то, что не волновало. А даже радовало. Она любила быть одна.       Несмотря на свою нелюдимость и странность, девочка очень была привязана к матери и отцу. Но особенно она любила своего дядю — Эдгара.       Эдгар был старшим братом отца Элен, Майка. Они оба принадлежали к военному делу, но по характеру были абсолютно различными. Если Майк был веселым и общительным человеком, который всегда старался сохранять позитивный настрой, то Эдгар был сдержанным, холодным и твёрдым в своих решениях.       Этим он и привлёк племянницу. Та была его маленькой копией.       У Эдгара Гранда не было ни жены, ни детей, поэтому он с упоением занимался с Элен, стараясь скрывать за маской хладнокровия свою привязанность к девочке.       Родителям Элен не нравилось, что их дочь, их маленькая принцесса, так привязана к дяде, к этому жестокому и нелюдимому мужчине. Им казалось, что его влияние на их дочь губительно.       И в некоторой степени это было правдой.       Если раньше Элен не видела веских причин для разговора с людьми, то теперь она при каждом удобном случае озвучивала свою позицию, которая была людям неугодна.       Она любила правду. Пусть та и была иной раз очень жестока, Элен не желала скрывать что-то от кого-то. Поэтому и спустя время не нашла опору в других людях. Даже когда она поступила в Дурмстранг (для родителей не стало удивлением волшебное происхождение дочери) ее мироощущение не поменялось. Да это ей и не было нужно. Элен Гранд была сама себе опорой.       Когда Эдгар Гранд скончался вследствие продолжительной болезни сердца, Элен ещё больше закрылась в себе. Она сосредоточилась на тех документах, которые завещал ей дядя. И поняла, что раз ему не удалось исполнить свои мечты, она сделает это за него.       Для родителей Элен Гранд было огромным ударом заявление дочери после окончания школы о том, что она отправляется на учебу в немецкий военный корпус. Там она была намерена изучать боевую магию, стратегию и тактику ведения войны.       Элен Гранд не мечтала.       Она знала, что будет Великой.       Уже в возрасте двадцати двух лет перспективная Элен Марианна Гранд после прохождения вступительных испытаний была направлена на службу в армии Магической Германской империи Райс под руководством Османа Шерена. Элен Гранд не показывала этого, но внутри ее сердце едва ли от радости не разрывалось.       Осман Шерен в первого взгляда на малорослую светло-русую красивую девчонку заподозрил что-то неладное. Ему самому захотелось понять, кто она такая.       И он решил вызвать ее на бой.       Каждый день Осман Шерен благодарил Аллаха за то, что в тот момент рядом никого не оказалось.       Потому что он проиграл. Проиграл двадцатилетней полутораметровой девчонке. Он, великий полководец, принадлежащий к известному арабскому роду.       Хоть Осман и был оскорблен, но был и одновременно рад. Рад тому, что нашёл то, что искал.       Элен Гранд не пробыла в отряде Шерена даже года. На одном из смотров ее заметил Вильгельм Краузе и лично представил императору.       Так девушка и оказалась в отряде Вильгельма Краузе.       И там Элен Гранд было суждено потерять голову, а следом — и все, что у неё было.       Сердце. Чувства. Жизнь.       В отряде Вильгельма Краузе она встретила молодого офицера. Как оказалось, он был средним сыном Вильгельма Краузе, его звали Бенедикт.       Им хватило одного лишь взгляда, чтобы влюбиться друг в друга без ума.       Никто даже и предположить не мог, что Вильгельм Краузе, такой суровый и строгий, даст согласие на столь ранний брак, да ещё и с магглорожденной. И Вильгельм сам тогда не знал, почему согласился.       Что-то ему подсказало, что так надо.       Знал бы Вильгельм Краузе, что ждёт его сына…       Элен Гранд вышла замуж за Бенедикта Краузе. Отказалась брать его фамилию.       «Я не хочу, чтобы моим самым большим достижением в жизни была фамилия Краузе».       И семья жениха полностью ее поддержала. Особенно, когда узнала, что Элен ждёт от их сына ребёнка.       Это был первый мальчик, первый внук Вильгельма Краузе. Его жена, Виола, не дожила до такого радостного дня: когда Элен была на раннем сроке, Виолу сразила тяжёлая болезнь, с которой она боролась долгое время.       Радости от рождения Томаса Краузе не было предела. Жизнь семье Краузе приходила в норму…       Если бы не Война с Францией.       Вильгельм, Бенедикт и Элен были обязаны отправиться на фронт. Скрипя сердцем, они оставили своего семилетнего мальчика с целым штатом прислуги в именном поместье.       Но вернуться с этой войны было суждено лишь двоим из них.       Элен и Вильгельму.       Они так и не узнали, что случилось с Бенедиктом. Годы поисков, годы пыток французских оккупантов — все бесполезно. Мужчина словно сквозь землю провалился.       Но это было ещё не самое страшное.       Вернувшись домой, они обнаружили мальчика, Томаса, едва ли не при смерти.       В их отсутствие в поместье пробрался шпион. И попытался отравить маленького ребёнка.       Служанку поймали, нашли того, кому она подчинялась, и обоих казнили.       Но жизнь семилетнему мальчику уже никто не мог вернуть. В день казни, поздно ночью, Томас Бенедикт Краузе умер.       В этот день жизнь Элен Гранд закончилась вместе с жизнью сына, жизнью мужа. Она не видела смысла в своей жизни, она потеряла все: родители, дядя, муж, сын… У неё не осталось никого. Только Вильгельм Краузе, да и тот был настолько подавлен смертью внука, настолько винил в этом себя, что даже не выходил из комнаты на протяжении нескольких месяцев.       Поддержка пришла оттуда, откуда не ждали.       Однажды утром Элен Гранд получила письмо. Письмо от гонца императора Ральфа Генриха Райса. Тот в срочном порядке требовал ее ко двору. Как бы Элен Гранд не хотелось, ей пришлось запрячь лошадь и отправиться во дворец.       Для неё это было огромным испытанием.       Ведь во дворце было море детей. А ещё хуже было то, что когда она вошла в покои императора, у него на коленях сидел мальчик. Мальчик, который был по возрасту, точно ее сын.       Но мудрено догадаться, что им был Франциск.       — Иди, поиграй пока, — улыбнулся Ральф, ставя внука на пол и вставая с трона. — Идём, Элен Гранд.       Элен Гранд никто не называл по имени. Все именовали ее привычно: имя плюс фамилия. «Элен Гранд» — это было словно эмблема дорогих ювелирных изделий: смотреть можно — трогать нельзя.       — Мне очень жаль, что такая трагедия произошла в вашей семье, — прокашлялся Ральф, глядя вдаль на балконе. Элен Гранд ничего не ответила, лишь отвела взгляд. — Терять детей это всегда тяжело… Но я позвал тебя не за этим, — тут же сменил тему император. — Ты служишь нашему государству уже много лет. Ты отдала воинскому долгу службы всю свою молодость, отдала всю себя. Поэтому я, — она повернулся к женщине, выше которой был почти на полметра, — освобождаю тебя от должности…       Элен Гранд даже дыхание задержала. Неужели он выгоняет ее?..       — И даю тебе новое задание, — продолжил с секундной паузой Ральф. — Думаю, что лишь ты сможешь справиться с ним.       Элен Гранд усмехнулась:       — Лишь я? — уголки губ дрогнули. — А как же Бахтейжар? Она самый перспективный полководец…       — Хюррем правда очень способная, — согласился Ральф. — Но ее характер, вспыльчивый и наглый, не может быть полезен в том деле, которое я поручаю тебе. Ты намного спокойнее, холоднее, рассудительнее. Ты идеальная кандидатура на это задание. Согласна?       — Я попытаюсь сделать все, чтобы моих силах, Господин, — склонила голову Элен Гранд. — Так в чем состоит ваша просьба?       Ральф долго разглядывал Элен Гранд, прежде чем ответить:       — Я поручаю тебе начать формирование воздушного отряда. Отряда специального назначения.       Для Элен Гранд назначение на столь сложную работу было настоящим облегчением. Облегчением души. Наконец, она полностью окунулась в работу, чтобы утопить в ней свою горечь.       Вскоре и Вильгельм Краузе отошёл от потрясения и вновь занял свой пост, который занимал все это время приглашённый дипломант из Великобритании Александор Эванс. Вильгельм стал намного жёстче, беспринципней и подозрительней.       Жизнь Вильгельма Краузе и Элен Гранд изменилась в корне. Потеряв все, они обрели независимость. Независимость собственного мнения. Собственного достоинства. Теперь им было плевать абсолютно на все.       Изменились и их отношения. Раньше Вильгельм Краузе души не чаял в Элен Гранд, и когда она была офицером в его армии, и когда стала женой его сына, и когда стала матерью его внука. Когда же все изменилось… Их отношения разрушились. Иной раз они проходили мимо друг друга, даже не здороваясь.       Они перестали существовать друг для друга. Они умерли не только в глазах друг друга. Но и в глазах самих себя.

***

      — Франц, — напряглась Хюррем, увидев что-то вдалеке. — Ты сейчас попытайся сохранять спокойствие…       — Вот от этих слов мне прямо так легко на душе стало, — съязвил Франц, начав слегка волноваться. — Говори, что случилось… — и он тут же оборвался.       Вернее, его оборвали.       — Какие люди! — рассмеялся мужчина под два метра ростом с темными волосами и густой бородой. — Франциск Райс!       — Мехмет, — холодно поприветствовал мужчину Франц. — Рад тебя видеть.       — Взаимно, брат, взаимно, — хмыкнул мужчина.       Им и всем окружающим итак было ясно, что оба они рады не были. Одно слово могло воспламенить между ними борьбу не на жизнь, а на смерть.       — Сколько вас по численности? — тут же взял разговор в свои руки Вильгельм, стараясь избежать конфликта.       — Думаю, — Мехмет окинул взглядом воинов, которые сходили на сушу, и моряков, оставшихся на суднах, — если совместить отряды Бахтейжар, Шерена и Лагерты, получится примерное количество воинов, которые прибыли из нашего государства… Мы были привезли больше, — спустя пятисекундное молчание произнёс Мехмет, — но наша страна сейчас воюет на другом фронте, почти все силы идут туда…       — Мы благодарны любой помощи, — отмахнулся Франц, выдавив из себя подобие улыбки. Он перевёл взгляд за спину Мехмета и сухо бросил: — Здравствуй, Марлена.       — Здравствуй, — также безразлично ответила девушка, тут же отведя взгляд и задрав высоко голову по своей давней привычке.       Франц поджал губы, глядя на бывшую возлюбленную, и тоже отвернулся, продолжив разговор с Хюррем и Вильгельмом.       Как ни странно, Франц не ощущал ничего, глядя на Марлену. Ему казалось, что увидев ее, в нем поднимется гигантская волна гнева и захлестнёт его с головой и всех рядом находящихся.       А ещё хуже была мысль о том, что увидев Марлену… в нем вновь проснутся чувства. Франц прекрасно сознавал, что отношения с Марленой с обеих сторон были очень тяжёлыми и не приносили радости, счастья и любви. Но Франца не покидала мысль о том, что он предаёт всю семью, предаёт деда, которому обещал жениться на принцессе Марокко.       Но когда Франц встретил Гермиону… это чувство вины прекратило его выедать.       «Это ваша жизнь, Господин Франциск, — как-то сказала ему Эда, когда они утром сидели на крыльце дома, — и только вам решать, что с ней делать. Никто не имеет права указывать вам. Только вы король своей судьбы».       Франц был полностью согласен с Эдой. И с Расой. Они были правы — Марлена Латифа Эванс не была ему парой.       «Да вы даже по гороскопу не совместимы! — кричала Коралина, пытаясь успокоить Франца и развеселить его. — Ты — январский Водолей, она — январский Козерог! Вы как две палочки Твикс — по разные стороны баррикад!».       Это дурацкое сравнение как нельзя было к месту. Они действительно были очень разными.       Марлена была из тех детей королевских семей, которые жаждут власти, которые не стремятся к любви. Им важно лишь их положение в обществе.       И Франц раньше тоже был таким. Но когда он попал в Хогвартс, его мировоззрение изменилось. Видя учеников, которые не обращают внимания на положение в обществе (по крайней мере, большинство из них. Меркантильные люди всегда находились), Франц осознал, что для него никогда не были важны чистота крови и знатность рода. Это было навязанно ему с детства — дед Ральф всегда твердил, что не гоже ему общаться с простолюдинами и водить с ними дружбу. Ральф считал это ниже достоинства внука. Но Франц никогда не понимал, почему это было так важно. Ведь все люди одинаковые.       Именно это пыталась донести до него Мама. И ей это удалось. Она сохранила во Франце в первую очередь человека с высокими моральными качествами, а сделала из него политическую игрушку. И Франц никогда не забудет тот разговор с матерью. Те слова, которые впечатались ему в память. Потому что они были истинно верными.       «Франц, каждый человек достоит понимания и любви, — Сюзанна резко замолчала и, резко подняв на сына глаза, усмехнулась и неожиданно произнесла: — Каждый перед Богом наг. Жалок, наг и убог».       И это были самые верные слова, которые мог услышать человек.

***

      Кармина Хильда Райс отныне не знала, что такое сон.       Каждый раз, когда она закрывала глаза, перед ее лицом возникало лицо матери и лицо деда. Страшные, поддёрнутые смертью лица. Сгнившие, по которым бегали муравьи и личинки.       «Откажись, — шипел, словно змея, голос Ральфа. — Тебе здесь не рады…»       «Отныне ты останешься в лице народа глупой и безжалостной братоубийцей!!! — вопила на ухо мать».       На рассвете Кармина уже не спала. Она уже несколько часов сидела на постели в ночной рубашке в пол, с распущенными темными волосами и бездумно смотрела в стену.       «Это конец, — сделала вывод Кармина. — Я сама подписала себе смертный приговор. Собственными руками подвела к эшафоту…»       — Госпожа, — прошептал Эрих, глядя на подавленную принцессу.       — Что тебе надо, Эрих? — поникшим голосом тихо произнесла Кармина.       И она уже приготовилась объявить ему своё решение о сдаче крепости кузену. Но тут…       — Из отряда Франциска Райса… — он судорожно сглотнул, вставя корзину, — передали… лично вам…       Кармина Райс непонятливо поморщилась и, встав с кровати и набросила на плечи халат, подошла к корзине. Увидев лицо Эриха, она сразу поняла, что внутри что-то ужасное.       «И чем ты меня удивишь, братец? Узелком кобр?»       Но открыв корзину, она увидела совсем не ядовитых змей.       Эрих испуганно зажмурился, когда услышал громкий крик ужаса из уст принцессы.       Кармина схватилась за волосы и резко отпрыгнула от корзины. Она то открывала, то закрывала рот. Она была напугана до чертиков. Она едва не умерла от ужаса, пронзившего всю ее душу.       В корзине была голова Ульриха. Одного из воинов, приспешников Кармины, которые осенью пытали Франца, которые выкинули его, истекающего кровью, в лесу на растерзание волкам.       — Внутри была записка, — выровняв дыхание, произнёс Эрих и дрожащими руками протянул принцессе записку.       Она судорожно выдохнула и приняла ее. Прочитанное там сменило страх на гнев.

«Око за око. Зуб за зуб.

С наилучшими пожеланиями,

Хюррем Бахтейжар»

***

      Солнце озарило своим холодным светом Магическую Германскую Империю Райс.       Уже на восходе воины отряда специального назначения находились на стенах ворот столицы. Они наблюдали за движением воинов Кармины и выжидали.       Раса Грейнджер взглянул искоса на Элен Гранд. Кто бы что ни говорил об этой женщине, но она была воистину прекрасна. Словно она вошла с небес на землю…       — Хвостатый! — гаркнула Элен Гранд, вырвав Грейнджера из мыслей. — Твои братья находятся в каком отряде?!       — Запасной морской флот под командованием Эрнеста Кадагора, Госпожа! — твёрдым голосом ответил Раса.       — Лети к нему и передай это, — Раса удивлённо воззрился на свиток в изящной руке Элен Гранд. — Чего замер?! Это приказ!       Раса тут же резко кивнул, выхватил письмо и отправился по воздуху к кораблям Эрнеста.

***

      — Что она пишет в письме? — нетерпеливо спросил Раса, видя, как лицо Эрнеста почернело. — Зачем ей мои брать…       Эрнест резко поднял голову и уставился на Расу. Видя, как его глаза стали фиолетовыми, Эрнест понял — Раса видит будущее.       — Эй, — Кадагор-младший потряс Расу за плечо, как увидел, что у того побежала кровь из носа. — Ты в порядке?       — Да… — отмахнулся Раса. — Все нормально. Можете не отвечать…       «Можете не отвечать. Я итак уже все увидел».

***

      — Значит, — рассмеялся Джозеф, летя по правую сторону от Расы, — всесильной Элен Гранд понадобилась помощь банковских воришек?!       — Кстати, да, — подхватил Джордан. — С чего вдруг она решилась попросить нашей помощи? Раса, — но он не отвечал, бездумно глядя вдаль, — Раса! Ты слышишь нас?!       — А! Да! — встрепенулся Раса. — Да, слышу… Я не знаю — Элен Гранд не распространяется о своих планах.       Джордан лишь молча кивнул, искоса поглядывая на младшего брата. Что-то с ним было не так. Но что именно — определить было не в его силах.

***

      — Вам все ясно? — голосом, не терпящим возражений, спросила Элен Гранд к близнецов Грейнджер.       — Предельно, — кивнул Джордан. — Умно придумано…       — Без сопливых знаю, — поморщилась Элен Гранд. — Раса Грейнджер, лети и передай отряду Бахтейжар, что мы начинаем наступление на крепость Кармины. Наша основная задача — выманить их из крепости на поле Варгос. Тоже самое передаст отряду Османа Шерена Скарлетт Брайт, — девушка покорно склонила голову. — Отрядам моряков отдаст приказ… Деймон Паулс, — юноша с готовностью кивнул. — Раз всем все ясно — по местам! Операция «Весняночка» объявляется начатой!

***

      — Почему они не нападают? — тихо прошептала Кармина, глядя из башни на территорию. — Они словно что-то выжидают…       Голос Кармины Райс оторвался, когда она услышала…       Пение. Странное пение.

Весняночка, весняночка, Где ты зимовала? В садочке на кленочке Рубашечку пряла Там в лесу, на опушке Сова в воду дует6 Запою песенку, Пусть она услышит.

      — Что это такое?! — воскликнула Кармина. — Такое ощущение, что они… — Кармина громко выдохнула и на минуту потеряла дар речи.       — Наводят порчу, — оскалился Эрих. — Они гипнотизируют воинов.       — Нужно их остановить! — Кармина уже было бросилась к дверям, как Эрих схватил ее за руку.       — Слишком поздно, — произнёс Эрих. — Если мы выйдем на улицу, то проклятие поразит и нас. Мы ничего не можем сделать. Попытаемся их обезвредить — проклятие простится в земли и уже не сможет ни одна сила его поразить. Такого рода порча снимается только тем, кто не наложил.       — Ты знаешь, кто это может быть? — устало прошептала Кармина.       — Знаю, — кивнул Эрих и спустя пять секунд ответил: — Раса Грейнджер, единственный оставшийся мужчина рода Харма.

***

      — Оно точно нас не тронет? — нахмурилась Хюррем, выжидая всех воинов Кармины, которые под гипнозом выходили из стен крепости.       — Раса знает, что делает, — уверенно ответил Франц. — Беспокоиться не о чем.       Хюррем Бахтейжар кивнула и сосредоточилась на вражеских воинах.

Заплетись, шум, барвиночком

Я тебе пою весняночку

Сею, сею, сею, сею конопельки

Сею, сею, сею, сею зелёненькие.

      Раса Грейнджер сидел под магическим куполом у стен крепости, напевая магическую мантру, которой его научила тётя Мэрилин. Раса Грейнджер почти все детство провёл в ее поместье. Да, Мэрилин не была для него матерью. Но она была отличным учителем и наставником, что позволило Расе стать невероятно сильным колдуном уже сейчас, в таком раннем возрасте.

Прийди, прийди весняночка,

И не опаздывай

А мы выйдем на улицу,

Будем любить

Весняночка, паняночка,

Загляни в окошко

Запели песенку

Засветило солнце

      — Зачем ей нужны были братья Расы? — нахмурился воин, глядя, как Джозеф и Джордан, стоя на высоких стенах, что-то делали, но с такой высоты было не разглядеть.       — Ритуал предусматривает участие близнецов, у которых нет различий во внешности, — объяснил Франц, держа наготове оружие. Гипноз подходил к концу. — Близнецы Грейнджер отнюдь не безгрешны. Но их грехи не их рук дело… В эстонской общине, где жил Раса, существовала такая мудрость, — неожиданно произнес Раса. — Насколько я помню, она звучала так: «Каждый человек чист перед Богом. Его достижения — это его судьба. Его неудачи — это его судьба. Его грехи — это его судьба. Все, что получает человек — это дар судьбы. Каждый человек — это чистый лист. И заполняет его судьба».

Давайте, давайте заплетём шум

Заплетём, гулять пойдём

Сею, сею, сею, сею конопельки

Сею, сею, сею, сею зелёненькие

Заплетись, шум, заплетись

Барвиночком, шум, застелись

Сею, сею, сею, сею конопельки

Сею, сею, сею, сею зелёненькие.

      Раса Грейнджер поник головой, что-то шепча над небольшим костром. Хюррем Бахтейжар присмотрелась и поморщилась:       — Ритуалы на крови для молодых людей, особенно мужчин, — это очень опасно для их жизни, — произнесла она. — Если Раса будет этим злоупотреблять, он закончит ещё раньше, чем его благоверная мать…       — Готовьтесь, — Раса спокойно вытер руку об платок. — Я закончил.       — Оружие к бою! — громогласно произнесла Хюррем, сама выхватывая из-за пояса катаны. — Клаус, на тебе Вильгельм, — Краузе поморщился, но ничего не сказал (он действительно был уже слаб — возраст и раны говорили о себе куда громче, чем он думал), — Франц, держись рядом со мной.       — Я уже не ребёнок… — попытался отпереться Франц, но тут Хюррем Бахтейжар перебила его такими словами, которые он никак не ожидал услышать.       — Для меня ты навсегда останешься ребёнком.       Эти слова можно было трактовать по-разному. Но факт того, что они значили много…       Как раз тогда, когда Франц отошёл от слов женщины, войско Кармины очнулось от гипноза и теперь… было очень недовольно таким поворотом событий.       — В атаку!!! — громогласные голоса полководцев двух противоборствующих армий смешались в один.       Словно говорил сам Один.

***

      Утро в Хогвартсе началось как обычно. Солнце озарило комнаты учеников и покои учителей. Они спокойно собирались на завтрак, переговариваясь между собой и шутя.       Только трём из них было неспокойно.       С самого утра Северус Снейп, Гермиона Грейнджер и Ральфас Кадагор чувствовали странное чувство. Словно сердце отягощает какой-то непосильный груз.       — Ты слишком переживаешь из-за Франца, — отмахнулась Джинни, оправляя мантию у зеркала. — Ты настолько себя изводишь, что тебе временами начинают мерещиться странные вещи!       — Мне ничего не мерещится, — огрызнулась Гермиона. — Я переживаю за него и всех них! Это нормально! Не могу же я просто сидеть и делать вид, что ничего не происходит!       — Убиваться тоже не повод, — произнесла Джинни. — Тем, что ты наводишь на себя волнение, ты ему не поможешь.       Северус не спал уже много ночей. После отъезда Франца прошло ровно две недели, и в этот день Северус чувствовал себя страннее обычного. Чувство… пустоты обуяло его.       А Ральфас… Он почувствовал неладное самым последним. И в отличие от остальных он точно знал, что что-то происходит.       И «что-то» явно было плохим.       — Доброе утро, мистер Кадагор! — воскликнул по-доброму профессор Дамблдор. — Как ваши дела?       — Все нормально, — нахмурился Ральфас. Для него была в диковинку такая модель поведения.       — Присаживайтесь, Ральфас, — улыбнулась Минерва, немного отодвигаясь.       Ральфас Кадагор пожал плечами и уже двинулся к столу учителей, как…       Громко ахнул и схватился за затылок. За клеймо.

***

      Поле Варгос — одно из самых основных мест сражений. Эта земля видела столько крови, что сможет смело соперничать с Адом.       И теперь Варгос вновь становился свидетелем кровопролитных боев. Боев бессмысленных и беспощадных.       — Осторожно! — закричал разъяренных Клаус, одним взмахом катаны убив воина, покушавшегося на жизни Вильгельма Краузе. — Умереть хотите?!       Вильгельм Краузе ничего не ответил, лишь одарив Клауса взглядом, темным, словно ночь.       — Эй, ты! — воин обернулся и ошарашенно вылупился на человека, которому принадлежал этот голос. — Слушайте, так не интересно! Одна часть войска хотя бы старается драться, а другая просто стоит и ссытся! У вас хоть штаны сухие?! — и смех, на грани сумасшествия.       Так могла смеяться только она. Хюррем Бахтейжар.       Воин почувствовал укол стыда и попытался обороняться, как… свет в глазах померк.       — Надо было раньше думать, — уже с каменным лицом произнесла Хюррем, проходя мимо трупа. — Либо ты, либо тебя.

***

            Альфонсо Брайт и Мигель Монтегруа рассеянно смотрели по сторонам.       — Как эти чертовы турки так быстро бегают?! — зашипел Мигель, разъяренно пнув обломанный кусок дерева.       — На то они и называются «армия мигрантов», — усмехнулся Альфонсо, наблюдая с улыбкой за тем, как юноша злится. — Мигрируют…       Звук ударяющегося железа разрезал пространство. Тут же с двух деревьев наземь рухнули двое вражеских воинов, а рядом с ними приземлилась та, которая их обезвредила.       — Смотри по сторонам, — спокойно произнесла Скарлетт, взлетая ввысь. — Уже большой мальчик!       Мигель надулся, но ничего не сказал.       — Не парься, — потрепал его по плечу Альфонсо. — Это она мне.

***

      Только Максимилиан Кадагор мог драться сразу с несколькими воинами и одновременно курить трубку.       — Чертов старик, — прошипел Фредерик, откидывая убитого им мужчину в сторону. — Под восемьдесят лет, а дерётся лучше Бахтейжар!       — У меня и слух хороший, ты, одноглазый! — гаркнул нарочито зло Максимилиан, отбившись от солдат и привычно выбросив их за борт. — Будешь дальше молоть всякую чепуху, я тебя на корм рыбам спущу… — он помедлил и рассмеялся: — Лилибет, красотка! Мочи их!       Фредерик резко повернулся и увидел то, о чем говорил сейчас полководец: Лилибет Эванс взяла на себя сразу пятерых вражеских солдат. Отбивалась она мастерски — сразу видно, внучка спец-агента. Но в какой-то момент она оступилась и стала проигрывать. Фредерик даже не задумался и побежал подруге на подмогу.       Максимилиан никогда не ощущал большей гордости. Но она тут же сменилась смертельным ужасом.       Сбив предпоследнего солдата за борт, Лилибет и Фредерик остались два на один с одним из сильнейших бойцов Кармины Райс. И теперь Максимилиан, который считал, что подростки смогут справиться с ним, едва не задыхался от ужаса.       Его решение не вмешиваться сыграло против него.       Перед глазами Максимилиана была только кровавая пелена. И это кровь была не его.       И Фредерика и Лилибет.

***

      Франц вошел во вкус и без особого труда оборонялся от несколько солдат сразу.       — И это она называет армией? — нагло усмехнулся Франц, глядя на павших бойцов. — Тут бы и Малфой справился…       Франц оборвался и вскрикнул об обжигающей боли, пронзившей все его тело. Он схватился за затылок и зажмурился, боль затмила его разум.       Боль физическая сменилась болью моральной.       Франц открывал и закрывал рот, силясь успокоиться. Но это было тщетно. Осознание того, что с Фредериком что-то случилось, разрывало его на части. Даже царапина на его теле доводила его до трясучки. А теперь…       Вдруг он мёртв?..       — Нет, — закусив губу со всей силы, прошептал Франц, все ещё впиваясь пальцами в затылок, — нет, он жив. Он жив, он не мог так оставить меня…       Франц вырвался из своих мыслей, когда услышал звук летящего снаряда. Тот был настолько близко, был настолько большим, что даже если он убежит, это не поможет — его просто разорвёт на части. Выругавшись на свою слабость, Франц стал судорожно стягивать с руки кожаную перчатку, чтобы активировать магию. Но так, как назло, не хотела этого…       Франц испуганно вздохнул и зажмурился, невольно выставив руки перед лицом, приготовившись к смерти. Но ничего не произошло. И спустя минуту Франц стоял, никак не задетый.       «Какого черта?!»       Распахнув глаза, первыми на глаза ему попались красные волосы в пол. Сначала он решил, что это Бахтейжар, но вспомнив, что она не обладала стихийной магией и вообще колдовала даже палочкой редко, он отбросил эту мысль. Приглядевшись, он понял, что волосы женщины не были похожи на Бахтейжар: у той были именно рыжие волосы чуть длиннее талии, и они были очень ухоженными. У этой женщины были ярко-красные волосы в пол, и было ощущение, что она в жизни не расчесывалась — волосы были похожи на сталактиты.       Но когда Франц увидел, что творит эта женщина, он забыл о ее волосах тут же.       Она держала огромный снаряд своей стихийной магией. И она была точно такого же цвета, как и магия Франца. Красная.       Женщина звучно выругалась на немецком и одним махом руки отправила снаряд в небо, где он тут же разорвался, сбив сразу шесть воинов Кармины.       — Кто ты такая?! — властным голосом спросил Франц, идя на женщину.       Когда она резко развернулась, Франц замер.       Это была красивая женщина лет тридцати с небольшим, с сероватой кожей и впалыми щеками. Ее глаза ярко выделялись на ее практически обескровленном лице — огромные бездонные глаза цвета синего дна моря. Она была ростом чуть ниже Франца, примерно по его плечо. На ней было старое платье темно-бордового цвета, сверху накинуть чёрный балахон с капюшоном, на ногах были обуты старые ботинки.       — Как тебя зовут? — вновь повторил Франц.       «Я ее где-то видел, — неожиданно вспомнил Франц. — Но вот где… Даже мыслей нет».       — Повторяю последний раз, — поморщился Франц. — Кто ты…       — Скарлетт Фандурá, — усмехнулась хриплым прокуренным голосом женщина. — Странно, что ты меня не помнишь, Райс. Я тебя помню просто прекрасно.       Лицо Франца вытянулось. Он обернулся к ней, чтобы спросить, откуда она его знает, но она уже исчезла.

***

      Разум Максимилиана впервые так помутился от ужаса. Даже когда Эрнеста ранили в одной из битв и он едва не погиб, он так не переживал, как сейчас, когда были едва ли не при смерти чужие люди.       Хотя… были ли они ему чужими?       — Только попробуй умереть, — шипел, запыхавшись, Кадагор, затягивая повязку на обнаженной исполосованной груди Фредерика. — Как Лилибет?       — У неё сотрясение мозга, — поморщился матрос, перебинтовывая ей голову. — Царапина на животе не сильная. Весь удар взял Фредерик на себя…       — Благородный олень, — прогнусавил Максимилиан. — Благородный, но олень… Слышишь? — он склонился к уху Фредерика. — Сдохнешь — я тебя воскрешу и сам убью!       — Топор был зачарованный, — произнёс матрос. — Поэтому кровь не останавливается…       — Думаешь, я без тебя не заметил?! — закричал Максимилиан. — Думаешь, я не вижу, что чем больше я стараюсь ему помочь, тем хуже делаю?!       — Нужно отправиться на корабль к Лагерте, — произнесла женщина-матрос. — У неё есть сильный лекарь. Она сможет помочь.       — Так чего ты встала?! — корабль, казалось, дрогнул от такого рёва. — Иди и приведи его! Делайте, что хотите, но только чтобы мой внук выжил!       Женщина молча кивнула и скрылась.       Максимилиан даже не услышал, как остался один. Перед его глазами были только бледные, едва не трупные лица.       — Потерпите немного, — тихо прошептал Кадагор, — помощь уже в пути…       Максимилиан даже не услышал, как позади него появился тот самый Эрих. Он медленно шел к Максимилиану, повернутому к нему спиной. И уже было замахнулся топором. Но…       — Не смей трогать моего отца!       Голос Эрнеста разрезал пространство, как и его оружие, взметнувшееся в воздух. Но Эрих оказался проворнее — ем удалось улизнуть.       — Змея подколодная, — выругался Максимилиан. — Ты чего?.. Твою ж мать…       Эрнест поморщился, схватившись за бок. Из-под его пальцев обильно сочилась кровь.

***

      «Летуны» Элен Гранд до сих пор были единственными, кто не потерял ни единого человека. Они даже не были ранены.              — Брайт, у тебя вообще глаза где?! — послышался ехидный голос Марлены Эванс, которая как раз расправилась с одним из солдат. — Как ты ещё в стену не врезалась?!       Скарлетт, по своей сути очень спокойный человек, не хотела даже отвечать. И эта возможно и не представилась ей — Марлена Латифа Эванс отвлеклась и один из воинов ударил ее и рассек голову. Скарлетт, которая также не была сочувствующим человеком, лишь усмехнулась и произнесла:       — Кто бы говорил, Принцесса.

***

      — Юху-у-у!!! — словно ребёнок, визжал Джозеф, летя по воздуху и, как ни в чем не бывало, срубал воинов Кармины, словно те даже живыми не были.       — Смотри по сторонам, тупица! — гаркнул на него близнец в голос с Идрисом, одним из воинов Элен Гранд. — Одно мгновение — и твоя голова расплющена!       — Ложись… — прошептал Раса.       — Что ты там вякнул, чумной?! — рассмеялся Джозеф.       — Ложись!!!       Воины спикировали вниз, когда один из снарядом, ранее пущенный во Франца, был практически рядом с ними.       — Все целы? — поморщился Идрис, стряхивая пыль с формы. — Где Грейнджеры?! Где Близнецы?!       — Они, — глухо произнесла Петра, — там. В завале.       Раса продолжал стоять, чувствуя, как слёзы разрывают его на части. Но он ничего не мог сделать. Да, они были ещё живы. Но он не мог вмешиваться в судьбу. Таков закон Харма.       «Судьба сама решает, кому жить и кому умирать. И человек не может этому противостоять. Вмешиваясь в судьбу, человек нарушает ход времени и приносит в мир хаос».       — Раса, лети дальше, — приказал Идрис. — Мы сами все сделаем.       Раса сдавленно кивнул и тут же скрылся. Оказавшись на одном из деревьев, Раса едва не упал, когда ведение вновь пронзило его. Оно было молниеносным, но Раса едва не закричал. Вот теперь судьба сама говорит ему вмешаться.

***

      — Какого черта, Раса?! — закричал Франц, глядя на Расу, летящего прямо на него. — Что ты…       Франц зажмурился, думая, что он влетит в него. Но Раса… пролетел мимо, позади него. Франц задохнулся, когда услышал громкий звук столкновения, крик и удар. Обернувшись, из него вышел весь воздух.       — Какого хуя ты натворил?! — уже не в состоянии сдерживать слёзы, орал Франц, стараясь поднять Расу из завала. — Нахуя ты подставился?! Это, блять, мой снаряд был…       Хюррем, Вильгельм и Осман появились словно из неоткуда. Шерен в ужасе прикрыл рот. На Грейнджере живого места не было — одна сплошная кровь. И Франц в этой же крови… Вильгельм вздрогнул и зажмурился, услышав душераздирающий крик:       — Это я должен был умереть, а не ты!!!       Хюррем первая пришла в себя и присела рядом с Францем. Она насилу отодвинула его и дрожащими руками дотронулась до истекающей кровью шеи Расы.       — Забери его, быстрее! — тут же закричала она, глядя на Вильгельма. — Чего ты вылупился, блять?! Он дышит!!!       Вильгельм шокировано присмотрелся и понял, что Раса действительно ещё был жив.       — Мы сами все закончим, уходите! — подтвердил слова Хюррем Осман. — Спасите его, раз Бог даёт шанс!       Вильгельм кивнул и упал рядом с Расой, судорожно доставая палочку и снимая перчатки. Перед тем, как исчезнуть, перед ним мелькнуло истерическое лицо Франца.       — Твою мать!!! — схватившись за волосы, в истерике закричал Франца, все ещё сидя на коленях.       — Возьми себя в руки, — взял за плечи парня Осман и затряс. — Он жив! И будет жить! С им все будет…       — Его едва на куски не порвало, какое, нахуй, «нормально»?! — завыл Франц, чувствуя, как сердце бьется с грохотом об грудь. — Мне Фредерика хватило, теперь ещё и Раса…       Франц втянул воздух, когда Хюррем со всей силы ударила его по лицу, отчего он едва не упал.       — Успокоился? — холодно спросила Бахтейжар. Франц сдавленно кивнул. — От твоих истерик и слез ничего не изменится. Хватит сопли на кулак наматывать и веди себя, как настоящий воин! Раса не ради этого подставил себя, чтобы ты теперь сдох, как подколодная крыса! Иди и докажи, что он сделал это не зря! Что они сделали это не зря! Что их смерти не были напрасны! Иди и докажи это!       Франц поднял исподлобья глаза на Бахтейжар, и ее лицо озарилось непонятной усмешкой. Она видела, как лицо Франца загорелось жаждой. Жаждой победы. Жаждой мести.       И теперь ей было важно направить эту жажду в нужное русло.       — Пора заканчивать это, — поморщился Франц, доставая катану. Он глянул на башню. — Мы должны пробраться туда.

***

      Кармина Райс ходила из угла в угол в башне. Она уже давно поняла, что решение, принятое в порыве гнева, было невероятной ошибкой. Даже Эрих не сможет помочь ей.       — Почти все наши перебиты, — на одном дыхании произнёс Эрих, забегая к принцессе. — Нужно бежать… Они идут за нами…       Но Кармина… замерла. И даже, казалось, не дышала. Она уперлась лбом в грязное стекло окна и зажмурилась.       — Госпожа… — прошептал Эрих. — Мы должны…       — Уходи, Эрих, — прошептала Кармина. — Уходи. Я останусь здесь.       — Но, моя госпожа… — голос Эриха неожиданно стал жалким и никчёмным.       — Я вас втянула в это, — твёрдо произнесла Кармина. — Я за это и отвечу. Уходи.       Эрих тяжело вздохнул и зажмурился.       Эрих служил при Кармине Райс ещё со временем начала правления ее матери, Хильды Райс. Для него покинуть свою госпожу уже было равносильно смерти.       Каким бы жестоким Эрих не был, он делал все ради Кармины. Он был готов умереть за неё.       — Это приказ, Эрих, — поморщилась от подступающих слез к горлу Кармина. — Уходи!       Эрих громко выдохнул и закрыл дверь, оставшись в коридоре. Он не мог ослушаться ее.       Медленно идя по коридору пьяной походкой, Эрих не слышал ничего вокруг. Но неожиданно он остановился.       Ярко-рыжие волосы резанули его глаза.       — Бахтейжар, — усмехнулся Эрих.       — Эрих, — склонила голову Хюррем.       — Шерен, — завидев арабского воина, поприветствовал его Эрих.       — Здравствуй, Эрих, — благородно кивнул Осман.       Для Эриха уже не было смысла сопротивляться. Не было смысла жить. Вся его жизнь — это служение Кармине Райс. Теперь он не у дел. И может спокойно оставить этот мир.       — Господин Франциск, — без эмоций произнёс Эрих, чувствуя позади себя огромный по силе импульс магии.       — Эрих, — поморщился Франц, обходя кругом мужчину. — Уж буду благосклонен — твои последние слова.       Эрих понимающе усмехнулся и открыл рот:       — Единственное, о чем я сейчас жалею, так это о том, что не проверил тогда твоё дыхание, малолетний ублюдок.       Хюррем и Осман на секунду прикрыли глаза, когда по коридору крепости пронёсся разъяренный крик Франца и пространство разрезалось взмахом катаны.       Голова Эриха мертвым грузом упала ему под ноги, забрызгав сапоги кровью.       — Идём, — без эмоций произнёс Франц, перешагнув через обезглавленный труп.       Кармина Райс развернулась лицом к двери, когда услышала, как та с хлопком открылась. Она без удивления увидела перед собой кузена, глядящего на неё торжествующим взглядом.       — Это был твой выбор, сестра.

***

      — Я больше не могу терпеть, — обреченно прошептала Франциска, сидя рядом с Гермионой и Ральфасом. — Я не могу…       — Франциска, держи себя в руках, — поморщилась Клара, ходя из стороны в сторону Большого зала.       — Я твоим мнением не интересовалась! — гневно бросила Франциска. — Замолчи! Тебе меня не понять — это не твои внуки находятся сейчас между жизнью и смертью! Не ты находишься в страшном неведении, не зная, кто пострадал их них…       Клара ничего не ответила. Продолжать совершенно бессмысленный сейчас конфликт было бредом.       Двери с грохотом отворились и в полный старшими курсами Большой зал ввалился посол Максимилиана Кадагора.       — Откройте портал на Варгос! — запыхавшись, просипел он. — Быстрее! Нам нужны койки в Больничном крыле! Срочно!       Клара, видя, в каком состоянии находится Франциска, занялась этим самолично. Когда портал открылся, все затаили дыхание.       Северус подскочил с места, чувствуя, как Минерва сжимает его плечо.       Но это был не Франц и не Фредерик.       Это был Раса Грейнджер. Вернее, то, что от него осталось.       Юношу, завернутого в белое полотно (вернее, окровавленное), чтобы не засветить ужасные ранения, быстро несли в Больничное крыло.       — Он жив, — выпалил посол. — Его будут оперировать первого.       — Что с ним? — дрожа, прошептала Гермиона, удерживаемая Франциской.       — В него влетел магический огненный снаряд, — поморщился слуга. Он перевёл глаза на Франциску, а потом на Северуса. — Он спас Господина Франциска. Снаряд летел в него.       Франциска запрокинула голову, стараясь успокоиться. Значит, они живы?.. Но тут…       — Фредерик! — Северус вздрогнул от вопля Франциски, которая бросилась за носилками, в которых был юноша без сознания. — Что с ним?! Кадагор! Не молчи!       — Один из бойцов Кармины подрезал его и Лилибет зачарованным топором, — быстро просипел Максимилиан. — Катарина Паульсон остановила кровь. Нужно действовать быстро! Бегом! — он передал носилки слугам и те быстро его унесли. Северус бросился следом, Франциска же от ужаса не смогла даже с места сдвинуться. — Следующая Лилибет!       Девушка выглядела куда лучше Фредерика, но также была покалечена.       — Потом… — начал отдавать указания Кадагор старший, но тут неожиданно появилась Элен Гранд.       — Сначала мои.       Воцарилось гробовое молчание. Это был первый случай ранения в отряде Элен Гранд.       — Кто.? — прошептал в ужасе Максимилиан и, увидев, кем были пострадавшие, отвел глаза, выругавшись. Зрение было не для слабонервных.       Гарри вовремя поддержал Гермиону, когда она едва не упала на колени.       Это вновь были ее кузены, Джозеф и Джордан. Их не успели завернуть в простыню, чтобы спрятать от глаз, вытащили их очень поздно — завал был огромным. Джордан хоть как-то напомнил себя, а вот Джозеф… Он даже не походил на человека. Его лица практически не было. Кадагор молча кивнул, и Гермиона с Гарри и Джинни убежала следом из Большого зала.       — Эрнест… — прошептала Макгонагалл, видя, как два матроса тащат мужчину в крови под руки. — Боже…       — Все? — крикнул Кадагор.       — Остальных забрала Лагерта, — обьявил один из воинов Шерена.       — Закрывайте… — хотел сказать Максимилиан, но…       — Стоять!       Все замерли. Франциска едва не упала в обморок, услышав такой родной голос.       Это был он. Франциск.       А на его руках — Марлена Латифа Эванс.

***

      Больничное крыло напоминало «Адскую резню бензопилой». Столько крови не было здесь даже и не наполовину.       Мадам Помфри была шокирована такими травмами, но быстро взяла себя в руки и начала оказывать помощь. Многие целители Магической Германской империи Райс прибыли в Хогвартс и теперь оказывали помощь.       Первыми были Грейнджеры.       Раса Грейнджер пришёл в сознание, но даже минуты не смог продержаться — он упал в обморок от болевого шока и больше в сознание не приходил. Отгородившись ото всех, сразу несколько целителей оказывали ему помощь. И судя по всему, ничего не получалось.       — Мистер Кадагор, — тихо прошептал один из целителей, вытирая руки от крови. — Подойдите.       Максимилиан отошёл от постели сына и приблизился к мужчине.       — Это бесполезно, — прошептал он тихо. — Мы не сможем его, — он кивнул на Расу, — спасти. Началось заражение крови, по правой руке пошла гангрена. Если только…       — Что? — прорычал Максимилиан, буравя целителя взглядом. — Говори, не медли!       — Если только ампутировать руку, — на выдохе выпалил мужчина. — Только так будет шанс.       Максимилиан прикрыл глаза и задумался. Решение могло быть только одно.       — Ампутируйте.       Параллельно с этим целители бились над его братьями, Джорданом и Джозефом. Первый был спасён — завал задел его сильно, но все пришлось на мягкие ткани.       Но вот Джозеф…       — Нет, — покачал головой целитель. — Мы лишь можем облегчить его боль. Но… — он взглянул на парня, — это уже конец. Он не доживет до утра.

***

      — Ничего не известно? — когда вышли Максимилиан и Северус, спросила Гермиона. — Как они?       — Фредерик живой, с ним все будет хорошо, — выдохнул Северус, глядя, как Кадагор устало опустился на колени и закурил. — Лилибет тоже цела. Небольшая травма головы. Раса… — он поднял на Гермиону глаза, — ещё ничего нельзя сказать…       — Все будет с ним нормально, — уже зная вердикт, гаркнул Кадагор. — Этот пацан ещё всем фору даст, вот увидите!       — Там есть ещё кто-то из наших? — перевёл тему Гарри.       — Марлена Латифа Эванс, — нараспев произнёс Максимилиан. — У неё пробита голова, но жить эта змеюка будет.       — Что?! — закричала Джинни. — Ее же не было! Откуда она…       — Я притащил, — прокашлялся Франц, опираясь на стену плечом. — Правда, не знаю, зачем.       Северус почувствовал, как дыхание сперло. Перед ним стоял Франц, живой и невредимый! Это было настоящим облегчением.       Франц глянул на отца и молча кивнул ему, улыбаясь.       «Потом поговорим, — согласно кивнули они».       — Ну-с, — встал на ноги Максимилиан, потирая руки. — Идемте, дети мои! Тут намечается драма…       Северус насмешливо фыркнул и что-то шепнул моряку, отчего тот громко расхохотался. Гарри и Джинни двинулись следом, оставляя Франца и Гермиону одних.       Оставшись в коридоре одни, они молча смотрели друг на друга, пожирая взглядом.       Чувства Франца отошли на второй план. Он откинул гнетущие его мысли на потом. Сейчас для него важна только она.       Гермиона, казалось, даже не поняла, как сдвинулась с места и понеслась со всех ног на Франца. Она накинулась на Франца, повиснув на его шее, сжимая ее настолько сильно, что она могла проткнуть её насквозь.       — Тише… — шептал ей на ухо Франц, чувствуя, как она дрожит в его руках и судорожно плачет ему в плечо, — я здесь, всё хорошо…       И неожиданно Франца пронзила мысль, от которой его замутило.       «Что случится, если вдруг Раса, Джозеф или Джордан умрут? Возненавидишь ли ты меня?»

***

      — Кармина Райс находится в темнице дворца империи Райс, — осведомил всех присутствующих на совете Вильгельм. — Опасность более не угрожает.       — Вы отняли у неё палочку? — нахмурился Франц.       — Да, — выдохнул Клаус сигаретный дым. Он хрипло рассмеялся: — Бедняжка, она так сопротивлялась…       — Нужно надеть на неё специальные браслеты, которые перекроют ее стихийную магию, — цокнул языком Александор Эванс. — Так мы будет полностью уверены, что она не окажет сопротивления.       — Я отдам приказ после совета, — согласился Вильгельм Краузе. Он немного помедлил, но все же произнёс: — Что теперь? Война завершена, мы выиграли. Что теперь?       Ожидаемо никто не ответил.       — Кармину Райс нужно казнить, — вынесла вердикт Хюррем Бахтейжар, залпом осушив бокал вина. — И чем быстрее, тем лучше.       — Это не тебе решать, — поморщился Франц. — Приказ должен исходить от меня.       — Так отдай его и дело с концом! — развела руками Хюррем. — Ты подумай: никаких плюсов, чтобы она осталась жива. Она вредная, наглая, глупая, безалаберная….       — Ты себя описываешь? — усмехнулся Клаус и тут же шикнул — Хюррем ударила его в нос.       — Так вот, — продолжила она. — Она подняла восстание, а потом войну. Ты из-за неё чуть не погиб. Твоя семья чуть не погибла, твои друзья! Она бросила на произвол судьбы своих воинов, пока сама пряталась в башне! Она не заслужила милости! Ей верная дорога на эшафот!       Франц угрюмо посмотрел на Вильгельма.       — Я с ней согласен, — лицо Франца едва не вытянулось. — Она слишком далеко зашла.       — Мы на тебя не давим, — опустили Францу на плечо руки Осман и Джозефина. — Решение за тобой. Но нашу позицию ты знаешь. Кармина Райс не достойна жить на этой земле.

***

      — Ты считаешь, что Хюррем права? — заложив руки за спину, спросил Франц у Джозефины, идя с ней по границе Чёрного озера.       — Если бы я была на твоём месте, я бы отдала приказ о казни, — ответила Джозефина, поправив толстую рыжую кому. — Но решать лишь тебе.       — Мне страшно, — признался Франц, уставившись вдаль, туда, где скрывалось солнце за горизонтом.       — Чего ты боишься? Ты сделал все правиль… — она оборвалась. Все поняла. — Ты боишься стать таким, как Ральф, твой дед. Ты боишься, что однажды отдашь приказ о казни родного ребёнка.       Франц ничего не ответил, лишь прикрыл глаза. Что говорить? — Джозефина уже все сказала.       — Ты никогда не станешь таким, как был твой дед, — отчеканила Эванс. — А знаешь, почему? — Франц покачал головой, боясь и слова сказать (вдруг, не сдержится и заплачет). — Потому что это твой самый главный страх.

***

      — Может, останешься ночевать у меня? — потрепав сына по голове, спросил Северус.       — Нет, — хрипло рассмеялся Франц. — Я лучше у себя переночую. Вроде так устал, а такое ощущение, что могу кросс пробежать.       — Много понесли потерь? — осторожно спросил Северус.       — Мы — нет, — поморщился Франц, вертя кружку с чёрным чаем. — Войско Кармины сметено практически подчистую. От них ничего не осталось. Даже Эрих, и тот помер.       — Почему ты заострил на нем такое внимание? — нахмурился Северус. — Франц, я никогда не…       — Я убил Эриха, убил своими руками, — на одном дыхании выпалил Франц. — И теперь сомневаюсь в том, что поступил верно.       — Это произошло в бою или… — поморщился Северус.       — Нет. В порыве гнева, — Франц сдал кружку. — Я увидел его, и у меня пелена перед глазами. Я даже не помню, как замахнулся и… — он резко повернул голову и посмотрел отцу в глаза. — Я снес ему голову с плеч одним ударом, — почти беззвучно произнёс он. — Когда я понял это, у меня чуть сердце не остановилось. Одно дело, когда убиваешь в бою, защищая свою жизнь, и другое, когда… делаешь это осознанно…       Северус потерял дар речи. Глянув в глаза Франца, он увидел все: ранение Расы, множественные убийства… смерть Эриха…       — Я не чувствую себя победителем, — Франц почувствовал, как его трясёт, но уже ничего не мог сделать. — Я чувствую себя тираном, который ради своей выгоды убил сотни людей, у которых были семьи…       Северус почувствовал, как его сердце сделало сальто, когда Франц оборвался, судорожно всхлипнув. Франц быстро стёр с лица дорожки слез.       — Я никогда не прощу себе, что когда Фредерика ранили, меня не было рядом… — выпалил Франц, утирая слезы. — Это из-за меня его чуть не убили… — Северус сжал его руку, но это не помогало. — Они… решили, что он — это я, и решили подбить… Я сам отправил его на верную смерть…       — Успокойся, — Северус притянул его к себе и крепко обнял, гладя по волосам. Франц не сдержался и разрыдался, уткнувшись отцу в плечо. — Ты ни в чем не виноват. Ты не должен был взваливать на себя такую большую ответственность и тащить этот груз в одиночку. Слышишь? — Франц всхлипнул и кивнул. — Это не твоя вина. Ты сделал все, что должен был. Я горжусь тобой, ты молодец.       От этих слов Франц ещё сильнее расплакался.

***

      Стемнело.       Больничное крыло опустело. Остались лишь мадам Помфри, три целителя из Магической Германской империи Райс и Франциска и Клара.       — Бедный мальчик, — произнесла Клара, сидя рядом с Расой и ожидая, когда он очнётся, что сообщить ему ужасную новость. — Он так молод, и уже такая трагедия…       — У этого мальчика смелости больше, чем в нас вместе взятых, — отчеканила Франциска, держа внука за руку. — Броситься на верную смерть, чтобы защитить друга… Я поражена до глубины души.       Клара кивнула и подняла голову. Максимилиан Кадагор спал около постели старшего сына. Рядом на соседней койке сопели сыновья Эрнеста — Ральфас и приехавший час назад Коннор.       — Почему господин Коннор не участвовал в битве? Мне казалось, он так этого хотел… — склонив голову, спросила тихо Клара.       — Когда Коннор было шестнадцать, на одной из битв его сильно ранили, — рассказывала Франциска. — Была серьёзная травма, он не ходил почти два года. После этого ему запрещено участвовать в битвах.       Клара вновь промолчала, обведя взглядом палату. Марлена Эванс уже пришла в себя, но теперь спала, уставшая от потрясений. Лилибет Эванс также очнулась и теперь читала книгу. Джордан Грейнджер пришёл в себя меньше получаса назад и теперь, лёжа в постели, не отрывал глаз от брата.       — Почему вдруг ты изменила своё решение? — Клара резко повернула голову к Франциске. — Почему ты решила помочь Францу?       Клара снисходительно улыбнулась и пожала плечами:       — Я знаю, что вы меня ненавидите, — выдохнула она. — И понимаю, что причины на это есть. Я хотела загладить свою вину. Все просто.       Франциска кивнула и замолчала. Клара вздрогнула, когда Франциска вновь заговорила:       — Между нами есть много общего, — Клара удивлённо воззрилась на Франциску. — Мы обе были взяты в плен, обе были не по своей воле приняты в гарем. Нам обеим пришлось мириться с правилами незнакомой страны и подавить свой нрав. И обе мы влюбились без памяти. Но самое главное, — она пронзила Клару взглядом и та в который раз убедилась, какой у Франциски глубокий взгляд, — мы обе делали все ради блага наших детей. Возможно, если бы мы поняли это раньше, ничего этого не было.       — Ничего этого не было, если бы у матери Ральфа тогда случился выкидыш, — выпалила Клара и услышала, как Франциска рассмеялась.       Лёд тронулся.

***

      В комнате Франца царила тишина. Но на этот раз в ней были люди.       Гермиона сидела на постели, прислонившись спиной к стене и накинув на плечи мантию Франца, и гладила того по волосам, тем самым успокаивая. Казалось, она слышала, чувствовала, как его сердце бьется, готовое выпрыгнуть из груди. Франц же, лёжа у неё головой на коленях, обнимая ее ноги и уткнувшись ей лицом в живот, старался выровнять дыхание и успокоиться. Но у него мало что получалось.       Перед его глазами по прежнему стоял весь этот ужас: трупы, горы окровавленных трупов по полю, орошённая кровью земля, снега…       Рассудительный и понимающий Раса, его брат, весёлый и жизнерадостный Джозеф, холодная, но такая родная Лилибет, злая, но такая близкая Марлена…       Самый родной, самый любимый брат Фредерик…       Франц не переживет, если с ними что-то случится. И случится по его же вине.       Теперь победа в этой дурацкой войне для него ничего не значила.       Сейчас он чувствовал себя не императором.       Он чувствовал себя убийцей.       — Франц, — он вздрогнул, услышав над собой тихий и такой родной шёпот Гермионы. — Франц, ты меня слышишь?..       — Слышу, — собственный голос сейчас показался таким жалким, что самому стало мерзко.       — Иди ко мне, — она обвила его плечи и потянула на себя.       Франц, словно под гипнозом, поднялся и, будто кукла-марионетка, прильнул к ней, положив устало голову ей на плечо и закрыв глаза.       — Я никогда себя так плохо не чувствовал, — вырвалось у Франца. — Словно меня переехали поездом.       — Не кори себя, — прошептала Гермиона, продолжая поглаживать Франца по волосам. — В этом нет твоей вины…       — Есть, — твёрдо произнёс Франц. — Есть, и ещё какая. Если бы не я…       — Ты никого не заставлял идти за собой, — Гермиона взяла Франца за плечи и отстранила от себя, глядя ему в глаза, полные боли и отчаяния. — Ты с самого начала уведомил всех воинов, что эта затея будет стоить им жизни. Они сознательно пошли за тобой, они понимали, что идут на верную смерть. Ты пытался их предостеречь, но они выбрали свой путь. Франц, — она обхватила его лицо ладонями и придвинулась, касаясь носом его носа, — ты ни в чем не виноват…       — Из-за меня… — голос Франца сорвался из-за кома в горле. Гермиона вздрогнула, когда Франц запрокинул голову, стараясь сдержать слёзы. — Из-за меня чуть не погиб мой брат и мои лучшие друзья… Я даже не знаю, что будет с Расой… — Франц схватился за волосы. — Ты просто не видела… Его так сильно… отбросило в стену… Мне казалось, что я слышал, как разломились его кости… — Гермиона сильнее сжала руки Франца, стараясь успокоить его, но он только сильнее горячился. — А Фредерик… А Джозеф… — Франц громко втянул в себя воздух, находясь на грани истерики. — Когда я… увидел…       — Остановись, — она грубо взяла его за плечи и встряхнула. Франц громко выдохнул и нехотя взглянул на неё. Она обхватила его лицо руками и тихо прошептала: — Ты ни в чем не виноват. Это был не твой выбор. Тебе не за что себя корить, слышишь? — Франц судорожно кивнул. — Это непосильная ноша даже для взрослого человека, как Вильгельм. Ты этого не подтвердишь, но ты все ещё ребёнок. Ты не был обязан разгребать эти проблемы. Здесь нет и капли твоей вины.       Франц глубоко вздохнул, успокаиваясь.       — Ложись, — Гермиона осторожно опустила его на постели и накрыла одеялом, нежно поцеловав в лоб. — Я скоро вернусь.       Не прошло и десяти минут, как Гермиона вошла вновь в комнату. Франц привстал с постели и устремил на неё взгляд.       — Одевайся и открывай портал, — произнесла Гермиона, набрасывая на плечи пальто и забрасывая вещи в сумку.       — Чего? — поморщился Франц, вставая с постели. — Куда? Я не…       — К моим родителям, — ответила Гермиона, отчего Франц опешил. — Сегодня мы переночуем у них.       Перечить Гермионе было выше его сил, особенно сейчас. Да и оставаться в Хогвартсе было ему боязно. Поэтому он согласился.

***

      — Кто может придти так поздно? — испуганно прошептала Эллисон Грейнджер, запахивая халат.       — Черт их знает, — рассмеялся Мэйсон. — Может, у соседки Трины опять кот убежал, вот и ходит, ищет…       Но открыв дверь, Мэйсон увидел совсем не Трину. А дочь и ее молодого человека.       — Что случилось? — прокашлялся Мэйсон от неожиданности. — Почему вы так поздно?       — Мы все расскажем, — произнесла Гермиона. — Может, пустишь нас?       — А, конечно! — неловко рассмеялся Мэйсон. — Заходите! Элли, включи чайник! У нас гости!

***

      Рассказ Франца ужаснул и потряс родителей его девушки. Когда они услышали о ранении племянников, вопреки ожиданиям Франца и Гермионы, они отреагировали спокойно.       — Тебе нужно отдохнуть, — улыбнулась Эллисон и обняла Франца за плечи. — Иди, поспи, дорогой. Утро вечера мудренее.       Франц неловко улыбнулся и кивнул, идя за Гермионой по лестнице в ее комнату, держа ее за руку.       — Бедный мальчик, — прошептала Эллисон Грейнджер. — Столько всего свалилось на него: смерть мамы, Войны, это страна…       — Франц — сильный человек, — кивнул Мэйсон. — Он точно справится со всем.       Но Франц не мог уснуть. Он лежал, обнимая Гермиону и прижимая ее к своей груди, с придыханием чувствуя, как она обнимает его во сне, и думал о своём.       Что будет, если он казнит Кармину? Как он будет выглядеть в глазах людей и самых близких?       Что будет, если он ее не казнит? Потеряет ли он влияние тогда?       Что будет, если умрет Джозеф, который находится при смерти? Что будет с Расой и Джорданом? Как он будет смотреть в глаза Гермионе, если с ними что-то случится?       Франц был больше не в силах лежать в кровати. Он осторожно выпутался из объятий Гермионы и сел на постели. Он услышал, как Гермиона беспокойно заёрзала на постели и быстро подхватил огромного плюшевого медведя и подложил заместо себя. Гермиона обхватила его руками и успокоилась. Умилившись этой картине, Франц склонился и ласково поцеловал Гермиону в носик, отчего она мило поморщилась.       Быстро и тихо подхватил пальто и сигареты, Франц вышел из комнаты.       Сидя на крыле дома и наблюдая за полной луной, Франц медленно курил. Он вздрогнул, когда дверь дома хлопнула. Это был Мэйсон Грейнджер.       — Куришь? — поморщился Мэйсон, садясь рядом с Францем. — Ещё есть?       Франц молча протянул мужчине пачку. Тот достал сигарету и, прокрутив между пальцев, взял в рот.       — Зажигалка есть? — спросил Мэйсон и нахмурился, когда Франц поднёс пальцы, щёлкнул ими и поджег папироску. — Красиво.       Франц усмехнулся и выдохнул дым. Так они просидели десять минут.       — Ты молодец, — Франц вздрогнул от этих слов. — Защищать до последнего свою семью, не думая о себе… Мало кто пойдёт на такое. Был бы я твоим отцом, я бы тобой очень гордился.       Франц смущённо улыбнулся:       — Спасибо, — тихо прошептал он. Франц немного помедлил, прежде чем спросить: — Как вы будете ко мне относиться, если вдруг… кто-то из ваших…       — Умрет? — спокойно закончил Мэйсон. Он пожал плечами: — Как и отношусь сейчас. Это был их осознанный выбор, идти за тобой. Ты не присуждал их. Даже отговаривал. Если кто-то из них умрет… — он тяжело вздохнул и потрепал Франца по плечу. — Значит, такова судьба. Не вини себя. В жизни слишком много несправедливости. Если все воспринимать так тяжело, ничего хорошего из этого не выйдет.       Франц обдумал слова Мэйсона и кивнул. Но тот уже успел войти в дом.

***

      Фредерик очнулся поздно ночью.       Сощурив глаза, он едва смог разглядеть без очков на циферблате часов время: без десяти три. Наконец, окончательно разлепив глаза, он попытался встать, чтобы налить себе воды, он едва не закричал от пронзившей его боли по всему телу. Опустив взгляд, он хрипло рассмеялся.       Неудивительно, что именно он оказался на больничной койке — уж ему не привыкать. Отведя взгляд от своей груди, туго перебинтованной повязками, Фредерик вздрогнул и судорожно сглотнул.       Рядом с ним, на соседней койке, сидел Северус Тобиас Снейп. Судя по всему, он сейчас спал, подперев щеку рукой.       В голове Фредерика пролетело огромное количество мыслей от увиденного здесь человека.       Почему он здесь?       Что ему надо от него?       Неужели ему не безразлична его судьба?       Неужели он дорог ему?..       Фредерик не мог просто так взять и отпустить все те события, которые случились в его жизни из-за ухода отца. Фредерик винил его в смерти матери: «Если бы он не ушёл от неё тогда, она бы не волновалась, она бы не взвалила на себя все трудности, она бы жила нормальной жизнью и была бы сейчас рядом с нами, а не гнила в могиле!»       Но сейчас… Сейчас Фредерик понимал, насколько он был неправ.       Да, правда, Северус поступил ужасно, поставив свои интересы выше остальных и оставив их мать, ничего не сказав толком. Но он точно не был виновен в ее смерти. Более того, он пытался помочь всеми силами, чтобы когда-то любимая женщина и мать его детей осталась жива.       Но, к сожалению…       — Как ты?       Фредерик взвизгнул и резко повернулся. Северус уже не спал, а настороженно, с долей недоверия смотрел на сына.       — Живой, — усмехнулся Фредерик, отвечая в своей привычной манере. Он поерзал на постели: — Можешь, пожалуйста, подать воды? Тянуться больновато…       — Конечно, — кивнул без раздумий Северус и потянулся к графину и стакану.       Когда Фредерик отпил воды и вернул стакан, воцарилось тяжелое молчание. Тут Фредерик вспомнил:       — Как Франц? — он аж подпрыгнул на постели. — С ним все хорошо? Он жив? Не ранен?       — Цел и невредим, — улыбнулся Северус. — Даже царапины нет.       — Козел везучий, — рассмеялся Фредерик. — Он везучий, а я — козел отпущения. Все шишки — все на меня!       — Как я тебя понимаю, — улыбнулся Северус и Фредерик ещё громче расхохотался.       Фредерик перевёл взгляд и он упал на Расу. Его глаза округлились от ужаса.       — Он, что… — ошарашенно произнёс Фредерик.       — Да, — кивнул Северус. — Ему ампутировали правую руку. Иначе он бы умер — началась гангрена.       — Франц знает? — глухо прошептал Фредерик, чувствуя пустоту внутри.       — Нет, — покачал головой Северус. — Завтра утром сообщим и ему, и Гермионе.       — Как Эрнест? — завидев Кадагора, Фредерик не мог оторвать глаз.       — Хорошо, — ответил Северус. — Он спит. Он пришёл в сознание за два часа до тебя. Рана глубокая, но не смертельная.       Фредерик кивнул и замолчал. Думал, сказать или нет.       И решился.       — Прости меня, — Северус едва воздухом не подавился от этих слов. — Я вёл себя глупо. Обиделся на то, что ты не знал обо мне — какая дурость. Да и обижаться на то, что ты… ушёл от мамы, было глупо. Вы взрослые люди и сами все понимали. Я не должен был так себя вести, и мне очень жаль, что я так поступил.       Фредерик в надежде посмотрел на Северуса и едва не вскрикнул, когда его рука сжала его руку.       — Я не обижаюсь, — попытался улыбнуться Северус. — Я тебя понимаю. На твоём месте я бы, скорее всего, вёл себя также.       Фредерик улыбнулся и кивнул, облегчённый такой ношей.       Эрнест даже не шелохнулся, когда услышал это. Он широко улыбнулся и закрыл глаза.       Наконец, они помирились.

***

      Когда Джозеф Грейнджер открыл глаза, было уже четыре часа утра. Он почувствовал, как сердце словно сковали судороги. И ту же он все понял.       Он умирает.       Он сквозь нестерпимую боль повернул голову и увидел Джордана. Громко откашлявшись и почувствовав при этом привкус крови, Джозефу удалось разбудить Джордана. Тот сразу вскочил с кровати (действовало обезболивающее) и присел рядом с постелью брата.       — Как ты? — взяв его за руку, спросил Джордан.       Джозеф прикрыл глаза и покачал головой. И Джордан все понял.       -Ты можешь… — Джозеф закашлялся и зажмурился от боли, — можешь выполнить мою просьбу?..       — Конечно, — кивнул Джордан, чувствуя ком в горле. — Все, что хочешь!       — Песня, — прошептал Джозеф. — Та песня, которую мы слушали, когда сидели у директора в кабинете…       И Джордан тут же все понял. Он понёсся к постели Лилибет и осторожно вытащил плеер. Сел на свою кровать и судорожно начал искать нужную песню. Время было на исходе.

Есть в Нью-Орлеане дом один,

Известный как Солнца Восход.

Он многих несчастных парней загубил.

Божусь, я ведь сам такой!

      Джордан закрыл глаза, чувствуя, как слёзы текут по горящему израненному лицу. Он не мог смотреть на лицо брата, из которого выходит душа. Словно он сам умирает. Но… это и было правдой. Ведь брат… был частицей его души.

Портнихой была моя бедная мать –

На память вот джинсы на мне,

Азартный игрок — вот кто был мой отец

На Нью-Орлеанском дне.

А что нужно в жизни тому игроку? -

Лишь кейс, да в руке стакан.

Был жизнью доволен он в пору лишь ту,

Когда был мертвецки пьян.

      Джордан понимал, почему Джозеф так любил эту песню.       «Она ведь написана про нас!»

Ох, мамы, детей не пускайте за мной

Тропой, что на дно ведет.

Чтоб алчность и грех им не стали судьбой

В том Доме, где Солнце Встает.

А я уж с платформы ступаю в вагон,

Что едет назад в Орлеан.

Где долго в цепях я ходить обречен,

Таская чугунный шар.

      Джордан услышал сквозь гитарную партию громкий надрывный вздох и не мог сдержаться и уткнулся в свои колени, рыдая в них.       От этого плача проснулось почти все Больничное крыло. Даже Раса Грейнджер. Увидев Джордана над постелью Джозефа, он все понял.       Джозеф Грейнджер умер в четыре двадцать шесть утра 19 февраля 1997 года, не дожив до двадцати пяти лет два месяца.

***

      Франц и Гермиона вернулись в Хогвартс в девять утра. Занятия были отменены — потрясений было достаточно.       — Сходим в Больничное крыло? — держа Франца за руку, прошептала Гермиона. — Я проведаю братьев, а ты — Фредерика и Эрнеста.       — Идём, — невесомо коснувшись губами ее губ, ответил Франц.       Но вместо мадам Помфри их на пороге Больничного крыла встретила профессор Макгонагалл. По ее взгляду Франц понял — случилось что-то плохое.       — Фредерик Снейп пришёл в себя, — прокашлялась заместитель директора. — Сейчас он принимает лекарства. С господином Кадагором также все хорошо — он также в сознании.       — А мои братья? — настороженно спросила Гермиона. — Как они?       Профессор Макгонагалл судорожно сглотнула и на выдохе произнесла:       — Раса Грейнджер… жив, — она замолчала на секунду, — но… ему пришлось ампутировать правую руку. Иначе бы он не выжил.       Гермиона прикрыла глаза, сосчитала до пять и вновь распахнула их. Она почувствовала руки Франца на талии и ей стало немного легче.       Франц ожидал такого исхода. Для него это не было шоком — Расу слишком поздно доставили в крыло. Было счастье уже то, что он жив.       — Говорите уже, — устало произнесла Гермиона. — От того, что вы молчите, мне легче не станет.       Минерва Макгонагалл кивнула и дрожащим голосом произнесла:       — Рано утром… Джозеф Грейнджер… — она поморщилась от слез, видя лица подростков, — скончался. Мне очень жаль…       Гермиона вздрогнула, но стойко стояла на месте. Она кивнула головой, дожидаясь, пока профессор Макгонагалл уйдет. Когда же она ушла…       — Тихо-тихо… — Франц вовремя успел поймать ее, когда ноги перестали ее держать. — Иди сюда… — он присел на пол и привлёк Гермиону к себе, чувствуя, как она сминает его рубашку и рыдает ему в грудь.

***

      — Ты конченный идиот, — поморщился Фредерик, глядя на Расу. — Подставиться до огненных снаряд! — он вскинул руки. — Вот как ты теперь будешь дрочить?!       Раса и Франц не сдержались, рассмеявшись. Гермиона тоже улыбнулась, лёжа у Франца на плече.       — Я левша, это во-первых, — улыбнулся своей таинственной улыбкой Раса. — Во-вторых, — он поднял глаза на Франца, — так должно было быть.       Франц поморщился, но тут понял:       — То есть ты…       — Да, — прошептал Раса. — Я знал. Я видел, что со мой будет. И это была моя судьба. А судьбу менять нельзя.       — Никогда не пойму этого, — встряла Лилибет. — Как можно верить в судьбу? По-моему, каждый человек сам творит свою судьбу!       — У каждого — своя правда, — согласился Раса. — И ты тоже права… — он помедлил. — Что за цветы?       Лилибет оторвалась от книги и взглянула на тумбу. Она поморщилась, взяла букет и запустила его в урну, метко попав в цель.       — Зачем?! — закричал Фредерик. — Такие красивые цветочки…       Тут они замолчали. Поняли. Поняли, от кого цветы.       — Отец? — решился спросить Франц.       — Он самый, — агрессивно перелистнув страницу, ответила Лилибет. — Пусть засунет их себе в задницу.

***

      День прошёл в хлопотах. От Больничного крыла до министра, от директора на царский двор — Франц разрывался на части.       Когда Франц вечером, уставший и обессиленный, вошел в комнату, он с непередаваемой любовью обвил талию Гермиону, целуя ее в макушку.       — Как ты? — отстранившись, прошептал Франц.       — Нормально, — улыбнулась Гермиона. Она вздохнула: — Мы с Джозефом никогда не были близки. Конечно, мне его жаль. Но… если бы погиб Раса… мне даже страшно думать об этом…       — Понимаю, — кивнул Франц. Он взял ее за руку. — Я хотел тебя кое о чем попросить, но я не обижусь, если ты откажешься…       — Соглашусь, — уверенно произнесла Гермиона. — Что?       — Сходи со мной на кладбище к маме.       Гермиона опешила от такой просьбы. Но отказываться не стала. Она видела, как важно это для Франца. Он всегда был рядом с ней, когда ей было тяжело. Теперь ее очередь.

***

      — Здравствуй, — присел прямо на землю Франц, кладя огромный букет фиалок на землю.       Для Гермионы было странным, что Франц… сидел так, перед надгробием матери и разговаривал, как с живым человеком. Она присела на скамью позади и стала слушать.       — Я думаю, ты итак все видела, — выдохнул Франц. — Я… видел во сне тебя. Не знаю, ты или это была, или это уже мой больной мозг… Но я хочу верить, что это действительно была ты, — Франц улыбнулся и полез в пальто. Гермиона нахмурилась, когда Франц достал небольшую книгу. — Я помню, что ты очень любила двух авторов. Среди прозаиков тебе нравился Набоков, а среди поэтов — Бродский. Почему-то мне кажется, что сейчас самое время.       Франц открыл книгу, содержание, нашел нужен стихотворение и начал читать.

Я всегда твердил, что судьба — игра. Что зачем нам рыба, раз есть икра. Что готический стиль победит, как школа, как способность торчать, избежав укола. Я сижу у окна. За окном осина. Я любил немногих. Однако — сильно.

Я считал, что лес — только часть полена. Что зачем вся дева, раз есть колено. Что, устав от поднятой веком пыли, русский глаз отдохнет на эстонском шпиле. Я сижу у окна. Я помыл посуду. Я был счастлив здесь, и уже не буду.

Я писал, что в лампочке — ужас пола. Что любовь, как акт, лишена глагола. Что не знал Эвклид, что, сходя на конус, вещь обретает не ноль, но Хронос. Я сижу у окна. Вспоминаю юность. Улыбнусь порою, порой отплюнусь.

Я сказал, что лист разрушает почку. И что семя, упавши в дурную почву, не дает побега; что луг с поляной есть пример рукоблудья, в Природе данный. Я сижу у окна, обхватив колени, в обществе собственной грузной тени.

Моя песня была лишена мотива, но зато ее хором не спеть. Не диво, что в награду мне за такие речи своих ног никто не кладет на плечи. Я сижу у окна в темноте; как скорый, море гремит за волнистой шторой.

Гражданин второсортной эпохи, гордо признаю я товаром второго сорта свои лучшие мысли и дням грядущим я дарю их как опыт борьбы с удушьем. Я сижу в темноте. И она не хуже в комнате, чем темнота снаружи.

      Франц дрожащими руками захлопнул книгу и поднял глаза, поддёрнутые пеленою слез, на портрет матери на мраморной плите.       — Я никогда не понимал, почему ты так любила Бродского, — Франц закусил губу, когда слёзы потекли по его лицу. — Кажется, теперь я понял.       Франц прикрыл глаза, когда Гермиона села рядом с ним и обняла его, целуя в лоб. Тепло, исходящее от неё, действовало на Франца, словно целительное зелье.       — Я думаю, Госпожа Сюзанна гордится тобой, — Франц выдавил улыбку от этих слов. — Франц…       — Да? — он поднял на неё покрасневшие глаза.       — Почитаешь ещё? Я думаю, она будет рада.       Франц улыбнулся, коснувшись ее лба своим лбом. Он вновь раскрыл книгу:

Каждый перед Богом наг

Жалок, наг и убог

В каждой музыке, Бах

В каждом из нас, Бог…