Гори, звезда моя, не падай. Роняй холодные лучи. Ведь за кладбищенской оградой Живое сердце не стучит.
Ты светишь августом и рожью И наполняешь тишь полей Такой рыдалистою дрожью Неотлетевших журавлей.
И, голову вздымая выше, Не то за рощей — за холмом Я снова чью-то песню слышу Про отчий край и отчий дом.
И золотеющая осень, В березах убавляя сок, За всех, кого любил и бросил, Листвою плачет на песок.
Я знаю, знаю. Скоро, скоро Ни по моей, ни чьей вине Под низким траурным забором Лежать придется так же мне.
Погаснет ласковое пламя, И сердце превратится в прах. Друзья поставят серый камень С веселой надписью в стихах.
Но, погребальной грусти внемля, Я для себя сложил бы так: Любил он родину и землю, Как любит пьяница кабак.
Сергей Есенин
***
— Почему я должен тебе верить? — сощурившись, спросил Франц, но все же опустил палочку. — Если ты служил моей сестре, значит ли это, что ты не служишь ей сейчас? Альфред понимающе улыбнулся краем губ. — Я понимаю ваши сомнения, — произнёс мужчина. — Ваша кузина совершила много ужасных дел. Ее не может оправдать ни одна сила, и казнив ее, вы будете правы, — Франц незаметно чертыхнулся. — Я пришёл не для того, чтобы оправдывать себя и просить пощады. Ваше решение — закон. Вы можете меня казнить, как сообщника госпожи Кармины, или выслушать и дать шанс. Франц ощутил, как Гермиона сжала его руку. Он склонил голову и вгляделся в глаза мужчины. — Как вы сюда попали? — задал следующий вопрос Франц. — Каминные сети отслеживаются, трансгрессия на территории Хогвартса запрещена, без разрешения… — Вы можете мне верить только потому, что позволил мне войти в Хогвартс ваш главный визирь, господин Краузе, — Франц едва сдержал удивление. — А в вашу комнату меня провёл ваш отец, господин Северус Снейп, — брови Франц взлетели вверх. — Думаю, если ваши самые близкие люди верят мне, значит, и вы можете мне довериться. Франц задумался на минуту, прежде чем произнести: — Ладно, — процедил он. — Я вас выслушаю. Гермиона, — он снизил голос, повернув голову к девушке, — иди в женскую спальню. Встретимся уже на занятиях, — Франц взглянул на Гермиону и улыбнулся: — Не волнуйся, все будет хорошо. Иди, не переживай. Гермиона бросила недоверчивый взгляд на Альфреда, но увидев в глазах мужчины улыбку, она немного расслабилась. Она отпустила предплечье Франца, в которое сама не заметила, как вцепилась, и вышла из комнаты, притворив дверь.***
Я главный сокольничий в вашем дворце. Возможно, вы меня и не помните — но это я первый раз посадил вас на вашего первого коня, Яна. Именно мне ваша матушка, Госпожа Сюзанна, поручила выбрать вам скакуна и обучить вас верховой езде. Я очень хорошо помню, как в первый раз посадил вас на коня: вы безумно жаждали этого момента, но когда оказались верхом, немного испугались — большая высота вас испугала, никак иначе. Но вы быстро привыкли и спокойно катались на коне. Это меня и удивило — детям обычно требовалось несколько дней, даже недель, чтобы привыкнуть к коню. А вы сразу же овладели искусством верховой езды, да и конь вас прекрасно слушался. Недолго я пробыл конюхом у повелителя Ральфа. По его милости меня направили во дворец госпожи Хильды, вашей тетушки. Я стал сокольничим там, стал обучать детей верховой езде. Большее внимание, всё-таки, я уделял именно детям госпожи Хильды — близнецам Кольту и Кармине. И они было совершенно не похожи друг на друга. Кольт чем-то напоминаю вас, господин Франциск. Он был таким же умелым, способным парнишкой, схватывал все на лету, но практически не мог усидеть на месте. Если уж он чего-то хотел, он должен был это сделать. Целеустремлённый был мальчик, жаль, что с ним все так получилось… Кармина не была похожа на брата совершенно. Да, на лицо они были похожи. Но внутри… Это были чужие друг другу люди. Кармина была такой же амбициозной, но она не терпела поражений. Едва кто-то становился лучше неё, ее разум затмевала пелена гнева. Она не была способна себя контролировать. И Госпожа Хильда не была в силах остановить дочь. Все свои силы она пустила на воспитание сына. Всё-таки это мальчик, ее наследник. Поэтому Близнецы выросли такими разными: Кольт — добрым и отзывчивым, а Кармина — завистливой и лицемерной. Неожиданно Альфред замолчал и бездумно уставился в стену. Франц закусил щеку и, не мигая, следил за седовласым мужчиной. — Я пришёл сюда не ради того, чтобы очернять честь вашей кузины, Господин Франциск, — вновь заговорил Альфред, подняв взгляд на молодого человека. — Я лишь хочу направить вас на верный путь, дав вам напутствие.***
— Смотрите, кто явился! — рассмеялась Джинни, подскакивая с постели. — Я уже думала, что Франц тебя уже не выпустит из своих объятий! — Не говори глупостей, — покачала головой Гермиона, начиная сразу же рыться в шкафу, дабы скрыть улыбку и порозовевшие щеки. Она услышала, как кто-то недовольно фыркнул. Подняв взгляд на зеркало, она увидела недовольное лицо Лаванды Браун, которая сидела на постели, собирая учебники в сумку. При упоминаний Джинни Франца та сморщилась, словно она съела лимон. — Что-то не так, Лаванда? — стараясь сохранять спокойствие, спросила Гермиона, развернувшись к одной из своих соседок, держа в руках школьную форму. Браун метнула недовольный взгляд на Грейнджер и, растянув губы в непонятной усмешке, небрежно пожала плечами: — Даже не знаю, дорогая староста! — Гермиона удивлённо вскинула брови, сохраняя беспристрастное выражение лица, и сложила руки на груди, гипнотизируя Браун взглядом. — Никогда бы не подумала, что лучшая ученица Хогвартса, «лучшая ведьма своего поколения», — данные слова девушка произнесла с огромной долей иронии, — будет днями не ночевать в школе, сбегая с главным ловеласом школы! Тебе самой не стыдно? Джинни затихла, сохраняя нейтралитет, решив, что вмешается при усугублении конфликта. Гермиона минутно опешила от такого заявления, а когда отмерла, коротко рассмеялась. — Чего же я должна стыдиться, Лаванда? — задала вопрос Гермиона. — Того, что я нахожусь в официальных отношениях? Знаешь, я думала, что всем ясны наши с Францем взаимоотношения. И если ты вдруг решила, что если я староста или, как ты выразилась, «лучшая ведьма своего поколения», то я обязана сидеть часами и днями за книгами, я спешу тебя разочаровать… — Франц знает, что помимо него у тебя ещё есть ухажёр? — после вопроса Лаванды в комнате повисло молчание. — Что?! Или ты думала, никто не замечает взглядов Рона на тебя?! Джинни позади Браун закатила глаза, а Гермиона тяжело вздохнула: — Лаванда, послушай, — примирительно начала Грейнджер. — Да, я нравлюсь Рону. Но между нами ничего нет, и я много раз ему об этом говорила… — Из-за тебя я… — Лаванда покраснела и раздраженно зарычала, — ты мешаешь моим с Роном отношениям! Гермиону уже начинал раздражать бессмысленный разговор с девушкой. — Знаешь, Браун, — натянув на лицо надменную улыбку, протянула Гермиона. — Я не могу мешать тому, чего априори не существует. Джинни негромко присвистнула и попыталась сдержать рвущийся наружу смех. — Собственно, также и ты не можешь влюбить в себя Франца по-настоящему, — увидев удивлённое лицо Гермионы, Лаванда продолжила: — Неужели ты такая глупая и самонадеянная, что веришь, что такой, как Франц, смог полюбить обычную девчонку, как ты? — Лаванда, неужели ты такая глупая и самонадеянная, что веришь, что я тебя не выкину сейчас за волосы из комнаты? — Лаванда задохнулась от возмущения, глядя широко раскрытыми глазами на Гермиону. — Твоё молчание о многом говорит. Итак, Браун, вот тебе мое мнение — если тебе сейчас важно состояние твоего здоровья, ты сейчас молча возьмёшь сумку, развернёшься и выйдешь из комнаты, не попадаясь мне не глаза! — Лаванда испуганно сжалась, когда Гермиона повысила голос. — Не смей больше лезть в те дела, которые тебя никак не касаются! Занимайся своей личной жизнью, а не моей и Франца! Тебе все ясно? — Браун судорожно кивнула. — Замечательно. Я жду твоего ухода. Лаванда гневно сверкнула глазами, схватила сумку и, не глядя на Гермиону, выбежала из комнаты, громко хлопнув дверью. — Идиотка, — надменно фыркнула Гермиона. Она нахмурилась, когда услышала, как Джинни посмеивается: — Что? — Ты мне сейчас кое-кого напомнила своей, так скажем, манерой общения, — усмехнулась Джинни. — Кого же? — вскинула брови девушка. От ответа подруга она опешила. — Франца, — не мигнув, ответила Джинни. — Ты похожа на Франца. Я почему-то раньше этого не замечала. — Это плохо? — нахмурившись, спросила Гермиона, сложив руки на груди. — Это не плохо, — протянула Джинни, усмехаясь. — Это чертовски круто. Франц бы точно оценил твои навыки общения! Гермиона выдохнула и покачала головой, начав переодеваться. — Посмотри, пожалуйста, какой у меня первый урок и с каким факультетом, — сняв платье и потянувшись к блузе, попросила Гермиона. — Без проблем, — кивнула Джинни, заглядывая в блокнот подруги. — Так… Заклинания… Пробный экзамен С.О.В. ! — рассмеялась девушка. — Тебе везет… Че-е-ерт возьми… — Что такое? — обернулась Гермиона, видя ошарашенный взгляд Джинни. Джинни, едва сдерживая смех, указала на зеркало и, свалившись на кровать, не сдержалась и рассмеялась. Гермиона непонятливо прищурилась и, развернувшись к зеркалу, ужасно покраснела: ее шея, плечи, ключицы, грудь — все было в темных засосах. Приглядевшись, она даже смогла разглядеть следы от зубов на шее. — Видно, ночка у вас прошла на славу! — отсмеявшись, выдавила Джинни, стирая слёзы с лица. — Франц там живой? — Замолчи! — шикнула на неё Грейнджер, но тоже не смогла сдержать улыбки, застегивая блузу. — Молчу-молчу! — подняла руки Джинни, все ещё посмеиваясь.***
— Доброе утро, дорогие друзья! — в привычной манере начинал урок профессор Флитвик. — Сегодня, как вы знаете, у нас пройдёт пробный экзамен С.О.В.! Данная работа поможет вам понять, что же из себя представляет экзамен и… — Извините за опоздание, профессор! — запыхавшись, произнёс Франц, влетая в кабинет. — Ничего, Франц, проходи! — улыбнулся профессор, указывая на вторую парту первого ряда. — Итак! Сегодняшняя работа покажет, как вы готовы к сдаче экзамена! Желаю всем удачи! Закончив свою речь, профессор Флитвик взмахнул палочкой и на парты учеников опустились свитки с контрольной работой: тест и открытые вопросы. Франц, привычно откинувшись на спинку стула, непринуждённо решал работу. Быстро справившись с тестом, он приступил к развёрнутым ответам. И тут замешкался. «Твою мать, я не помню, как это слово пишется на английском! Я знаю его только на немецком!» Решив повременить с забытой фразой, Франц двинулся дальше. Наконец, закончив всю работу, он вернулся к пропущенному заданию, но так и не мог вспомнить перевод слова. «Мне, конечно, все равно, какая у меня будет оценка, но будет стремно, если я не решу элементарное задание из-за незнания языка! Видимо, я слишком долго общался в армии и во дворце на немецком и теперь не могу перестроиться». Профессор Флитвик оторвался от заполнения бумаг и его взгляд упал на Франца Райс-Снейпа. Парень сидел насупившись и напрягшись, словно что-то не мог вспомнить. «Мальчик давно не посещал уроки. Должно быть, у него возникли проблемы с последними заданиями…» — Франц, подойти ко мне, пожалуйста! — веселым голосом попросил Филиус. — И возьми работу! Ученики удивлённо уставились на профессора, а после перевели взгляд на Франца, но увидев, сколько времени осталось, вернулись к работе. Франц закатил глаза, схватил работу и тяжелой поступью приблизился к столу профессора. — Я понимаю, дорогой, — тебя долго не было. Я могу помочь… — начал тихо профессор, но ответ студента его изумил. — Я знаю ответы на все вопросы, — поморщился Франц. — Но на один… Я не могу вспомнить перевод нескольких слов! Я знаю их только на немецком… Филиус с минуту молчал, а после тихо рассмеялся. — Напиши на немецком, я потом переведу, — махнул рукой профессор. — По завершении работы, — повысил голос профессор Флитвик, — никто не выходит из класса! Вы остаётесь на своих местах и только по звонку вы можете быть свободны! Франц молча сел за парту, быстро строча ответ на последний вопрос. Закончив работу, он привычно откинулся на спинку стула и начал оглядывать кабинет и учеников. Зацепившись взглядом за Гермиону, уголки губ Франца дрогнули, а спустившись глазами ниже, они вспыхнули вожделением. Гермиона прочитала последний раз работу и отложила ее, как перед ней появилась записка. Развернув ее, она возрадовалась, что распустила сегодня волосы — ведь они перекрыли весь ее румянец: «Я хочу тебя».***
— Должна сказать, — ехидно откашлявшись, начала урок профессор Амбридж, — я очень разочарована вашими результатами. Работа показала, что вы, к огромную сожалению, — Гарри закатил глаза и хмыкнул на эту реплику, — не в силах справиться даже с самыми элементарными заданиями… — Конечно, ведь так легко справиться с заданиями без практики, — под нос пробубнил Поттер, сложив руки на груди. — Единственные ученики, порадовавшие меня знанием предмета, — продолжала Амбридж, — это мистер Малфой, мистер Нотт, мистер Ганновер, мистер Драйзер, мистер Томас, мистер… — он скривилась, но тут же взяла себя в руки, — мистер Райс-Снейп и мисс Грейнджер… Где они? Поттер и Уизли тут же подняли головы, оглядывая кабинет. Действительно, Гермионы и Франца не было. Столкнувшись взглядами с Уильямом и Оливером, они увидели, как те пожали плечами — они тоже не знали, где парочка. — Профессор Макгонагалл могла их задержать, — выдвинул предположение Дин Томас. — Она говорила, что ей нужно поговорить с ними насчет обязанностей старост. Долорес Амбридж недоверчиво медленно кивнула и продолжила урок.***
Выручай-комната давно стала потайным местом для Франца и Гермионы. Они были частыми гостями здесь и без Отряда Дамблдора. Гермиона вздрогнула и протяжно застонала, когда руки Франца сильнее сжали ее бедра и насадили на член. Она услышала позади себя натужное рычание и закатила глаза, когда фрикции усилились, а бедра Франца безостановочно с гигантской скоростью шлепали об ее ягодицы. Гермиона сильнее прогнулась в спине, словно кошка, и шире развела ноги. Франц ощущал, как его тело буквально горит. Он тяжело выдохнул, закинув голову назад, слыша, как Гермиона на грани стонет под ним. Его взгляд сфокусировался на девушке и его зубы заскрипели от вида извивающейся Гермионы в его руках. Гермиона удивлённо вздохнула, ощутив нежные прикосновения его пальцев к лицу. Сердце с гулом клокотало в груди, но она не смогла противиться — широко открыла рот, и Франц скользнул пальцами в ее тёплый, влажный рот, проводя большим пальцем с кольцом по ее нижней губе, срывая с губ нетерпеливый стон. — Глотай, — тихо прошептал Франц, возвышаясь над ней, не переставая трахать ее. Он закатил глаза и сильнее вошел в нее, когда Гермиона старательно начала заглатывать пальцы и облизывать их. Франц открыл глаза и зарычал: в зеркале он увидел, как блеснуло кольцо на пальце Гермионы. Грейнджер взвизгнула, когда Франц резко вытащил пальцы из ее рта, вышел из нее и поднял. Она уперлась коленями в постель и ощутила, как грудь Франца упирается ей в спину. Она громко выдохнула и прикрыла глаза, когда язык Франца прошёлся по ее уху, облизывая и всасывая мочку в рот, начиная покусывать. Гермиона жалобно заскулила и громко застонала, когда Франц вновь вошёл в нее, одной рукой держа ее шею, а другой стимулируя клитор. Парень сильнее укусил Гермиону за ухо, когда она завела дрожащую руку ему за голову и вцепилась ему в волосы. Губы Франца плавно перешли от уха от тонкой шее, нежно посасывая. Ощущение бешеного пульса Гермионы под губами просто сносило Францу крышу, отчего его движения стали хаотичными и беспорядочными. — Гермиона… — неосознанно вырвалось изо рта Франца. — Герми… о… на… м-м-м… Она почти беззвучно выдохнула и прикрыла глаза, сильнее сжимая волосы парня на затылке. Грейнджер, словно марионетка, выгнулась, когда рука Франца скользнула вверх и накрыла ее грудь, нежно массируя. — Черт! — громко зарычал Франц, сильнее сжав бедро Гермионы и начав агрессивнее толкаться в нее. Тут Гермиона резко замерла. Замерла, чтобы через секунду затрястись в руках Франца, прижимаясь к его телу, ощущая его сбивчивое дыхание и дрожь, громкое биение сердца и тихий шёпот. — Амбридж нас убьёт, — едва отдышавшись, произнесла Гермиона, лёжа на Франце. — Мы можем хотя бы сейчас не говорить об этой жабе? — поморщился Франц, накручивая локоны девушки на пальцы. — Весь момент портишь. Гермиона тихо рассмеялась, повернув голову и чмокнув парня в подбородок. Франц услышал, как девушка смеётся. — Что такое? Над чем ты смеёшься? — нахмурился Франц, сжимая Гермиону в объятиях. — Такими темпами у тебя отрастет борода, — она протянула руку и огладила лицо Франца. — Ну и что, — пожал плечами Франц. Он немного помедлил, прежде чем усмехнуться: — Как думаешь, мне пойдёт борода? — Франц! — не сдержалась Гермиона и вновь рассмеялась.***
— Где вы, черт возьми, были?! — тут же воскликнул Рон, увидев Гермиону и Франца, бегущих к кабинету Зельеварения. — Амбридж готова была вас на куски порвать — даже забыла, что вы лучше всех написали работу… — Я же говорил, что мы напишем ее лучше всех, — самодовольно усмехнулся Франц. — Ничего страшного не случилось, Рон. Рон уже было открыл рот, чтобы ещё что-то сказать, как замолчал. Ему на глаза попалась рубашка Франца. — Застегнись нормально, — стараясь сохранять спокойствие, произнёс Рон, проходя мимо Райса. — Что ты… — поморщился Франц, опустив взгляд. Он тихо выругался — пуговицы на ней были застегнуты неправильно. — Франц, я же говорила — не торопись, — улыбнулась Гермиона, помогая Франца застегнуть рубашку. — У нас ещё было время… — Отец бесится, когда я прихожу впритык или опаздываю, — закатил глаза Франц. — Мне от него кое-что надо, поэтому и не хотел его злить. — И что же тебе от него нужно? — подняла настороженный взгляд на парня Гермиона. — Профессор Снейп превращается в фабрику по исполнению желаний — разрешает тебе все, что возможно. — Уильям пригласил меня вечером к нему домой, — ответил Франц, застегивая пиджак и беря Гермиону за руку. — Это очень мило с его стороны, — улыбнулась Гермиона, сжав бицепс Франца. — Уильям мало с кем общается. Наверное, это из-за его мамы… — она тут же оборвалась, видя, как лицо Франца посерело. — Я хотела сказать, что Уильям очень осторожен в общении с людьми и завоевать его доверие крайне сложно… — Я понял, принцесса, — усмехнулся Франц. — Идём? Гермиона посмотрела в сторону двери кабинета зелий и кивнула. Франц и Гермиона привычно примостились в самом дальнем углу класса. Северус Снейп поднял глаза и кивнул Францу. Тот все сразу понял: — Я сейчас приду, — произнёс Франц. Гермиона вопросительно взглянула на него: — Я отнесу отцу программу зелий в своей Академии, чтобы он мне составил экзаменационную работу. Гермиона вспомнила разговор Франца и его отца на вчерашнем пробном экзамене и, усмехнувшись, кивнула. — Вы уже закончили программу седьмого курса Хогвартса и перешли на университетскую… — задумчиво протянул профессор Снейп. — Мне теперь очень интересно, что изучает Фредерик. Франц понимающе усмехнулся: — У них программа в два, а может, и в три, раза сложнее нашей, — ответил он. — Так что? Составишь мне экзамен или оставим все как есть? Северус про себя рассмеялся, увидев жалобный взгляд сына. — Я все сделаю, не переживай, — Франц закатил глаза на реплику отца, но все же кивнул. — Франц, если бы учительский состав с самого начала знал твою учебную программу, все могло сложиться иначе. Ты совсем обленился… — Обленился?! — воскликнул тихо Франц. — Если ты не заметил, я почти весь год нахожусь на волосок от смерти, воюю направо и налево и скоро сяду на трон огромной империи, а ты меня попрекаешь учебным планом?! Я вообще изначально думал, что моя директриса сообщила вам о наших учебных пособиях, но когда… — Но когда понял, что она этого не сделала, не стал и сам говорить, — закончил за него отец. — Иди на своё место. Если ты думаешь, что будешь только по моему предмету сдавать усложнённый курс, ты очень заблуждаешься. Франц уже был готов к едкому ответу, оскалившись, как прозвенел колокол. Он недовольно сверкнул глазами на отца и, круто развернувшись, направился к своему месту. — Перестань злиться, — сжав руку парня, прошептала ему на ухо Гермиона. — Он ещё об этом и всем учителям разболтал, какой добрый и понимающий отец, — поморщился Франц, испепеляя взглядом профессора Снейпа. — И когда я должен готовиться по его мнению? — Кто-то говорил, что для него оценки ничего не значат, — ехидно заметила Гермиона. — Оценки по своей сути ничего не значат, — согласился Франц. — Но я не собираюсь теперь съезжать с установленной планки. Я всю жизнь был отличником и опускаться не намерен. Это чисто спортивный интерес. Гермиона вскинула брови и медленно отвела взгляд. — Ваши работы меня очень разочаровали, — привычным надменным голосом говорил профессор Снейп, раздавая работы. — Единственные ученики среди вас, которые бы с точной вероятностью сдали экзамен, — это мистер Томас, — по кабинету прокатился вздох облегчения, — мистер Ганновер, мистер Драйзер, — парни просияли, услышав такую высокую отметку от строгого преподавателя, — мисс Грейнджер и мистер Райс-Снейп, — Северус поднял глаза и встретился с сыном, которого едва ли не разносило от ярости. Он протянул ему работу и, прежде чем отдать, произнёс: — Вы могли бы и лучше справиться, мистер Райс-Снейп. Я вами разочарован. Северус увидел в глазах Франца полыхнувший огонь. Это значило лишь одно — Франц взбесился. У Северуса была одна цель — замотивировать Франца. Но у него получилось лишь разозлить его. Лаванда Браун громко вскрикнула, как и куча остальных девчонок, когда в классе с грохотом что-то взорвалось. Это была чернильница Франца. Северус в ужасе смотрел на сына, лицо которого перекосило от гнева. И даже Гермиона, сжимающая его руку, не справлялась с его агрессией. «Как ты смеешь меня унижать?! — раздался в голове Северуса голос сына. — Кто ты такой, чтобы так говорить со мной?!» Слова, отразившиеся в голове Северуса, резанули по сердцу. Северус молча развернулся и прошагал к своему столу. «А чего ты ожидал, Северус? — говорила совесть. — Что Франц молча стерпит твои слова и начнёт делать так, как хочешь ты? Он не делал так, как хотела мать, самый главный человек, бывший святыней для него. А теперь ты возомнил, что Франц, которого ты не воспитывал, будет плясать под твою дудку?! Разбежался, держи карман шире!»***
— Это просто невыносимо! — зарычал Франц, влетая в гостиную факультета. — Что он о себе возомнил?! Почему он позволяет себе так со мной разговаривать?! Да, я сделал ошибку в работе, но это не повод унижать меня при всем классе! Это всего лишь чертова контрольная работа, какую роль она играет в моей жизни?! — Не знаю, — Франц вздрогнул и резко развернулся, увидев как будто из воздуха появившуюся Полумну с журналом «Придира». — Эта работа правда не важна. Но для твоего папы она многое значит. — И почему же? — закатил глаза Франц, доставая сигарету и поджигая кончик, и прошёл к креслу, сев напротив Полумны. Он изогнул бровь, глядя на свежий выпуск ещё одного такого же журнала, лежащего на столе. — Можешь взять! — добродушно махнула Полумна. Франц зажал сигарету между губ, пыхтя дымом, и схватил журнал. Полумна удивлённо и радостно взглянула на Франца, читающего (всерьёз я читающего, а не листающего ради насмешки) какую-то статью. — Тебе правда интересно? Франц оторвал взгляд от статьи и непонятливо уставился на подругу. До него тут же дошёл смысл сказанных ею слов. Полумна Лавгуд была своего рода изгоем в школе. У неё практически не было друзей. Можно сказать, во всей школе у неё было лишь два друга: Гарри и Франц. Лишь эти двое понимали ее. Скорее всего, это была схожесть судьбы: Гарри в раннем возрасте потерял родителей, Полумна и Франц потеряли матерей. Уж кому, как не им, быть ближе всего. Но что-то ещё тянуло Франца к этой «странной» девочке. Но он сам ещё не осознал, что это именно. — Я люблю читать, — пожал плечами Франц, заложив закладку в журнале. — Я давно читаю «Придиру». Более того, у меня в Академии тоже были люди, которые ее себе выписывали: Раса, Коралина, Вилена, Рута, — от имени последней он болезненно поморщился, но не подал виду, — даже Марлена, — он закатил глаза, упоминая ее имя. — В общем… — Кто такая Рута? — перебила его Луна. Франц поморщился. — Твоё лицо так переменилось, когда ты упомянул о ней. Словно тебе… больно? Франц замолчал. Думал, можно ли рассказать Луне. Ведь даже Гермионе он о ней не говорил. И решил. — Рута — моя одноклассница из Академии, — произнёс Франц. — Мы очень хорошо общались, можно сказать дружили. Сидели даже за одной партой… — Франц вздрогнул от воспоминаний и глубже затянулся сигаретой. — Она наркоманка. Луна удивлённо заморгала глазами. — И это не такая зависимость, от которой можно избавиться. Это уже конечная. У нас кровь стыла в жилах, когда мы видели ее в центре Рима, обгашенную в дерьмо, трясущуюся, в каких-то лохмотьях… Мы много раз пытались помочь ей, — немного помедлив, ответил Франц, словно оправдываясь. — Отвозили ее в реабилитационные центры, нанимали сиделок, сами контролировали ее. А она просто сбегала. И однажды у меня просто сдали нервы, — Франц агрессивней втянул дым в себя, — и я выговорил ей все, о чем я думаю. Я до сих пор думаю, правильно ли я поступил, отвергнув ее тогда. Я понимаю, что я не виноват в ее зависимости, но я часто, видя ее в Риме после этого разговора, думал, что если бы я ее не бросил, если бы не оставил… — Франц тяжело вздохнул, — все было бы иначе. Он услышал, как Луна выдохнула. — Нельзя быть идеальным для всех, — произнесла она наконец. — Ты пытаешься казаться для всех примером для подражания, идеалом. И ты иной раз кажешься таким, но… — она потянулась к нему и взяла его за руку. — Человек не идеален. У каждого есть недостатки. И ты не обязан исполнять роли Девы Марии, помогая каждому. Да, Рута была для тебя важна, но мы ведь не можем заставить человека измениться против его воли? — Франц взглянул на неё и медленно кивнул. — Так и Рута выбрала свою дорогу. Вы много раз пытались. Раз она не согласна принять вашу помощь, это не ее дорога. Каждому уготовлена своя судьба. Мы не в праве решать за другого человека. Последние слова заставили Франца уставиться на Луну немигающим взором. «Именно эти слова тогда сказал и Раса…» — Ты сказала, — прокашлявшись, через какое-то время произнёс Франц, — что эта работа очень важна для моего отца. И что же она такого значит, что он решил, мягко говоря, унизить меня перед двумя курсами? Полумна, казалось, даже не услышала его. Франц, привыкший к таким «перепадам настроения» Луны, не стал более ее трогать, но спустя какое-то время она сама произнесла: — Профессор Снейп смотрит на тебя по-особенному, — Франц непонятливо поморщился. — Он видит в тебе не только сына, но и твою маму, которую любит. Ты — живое напоминание о ней. Это странно, но, — Луна задумалась, — на Фредерика он так не смотрел. Вы похожи, но ваши характеры различны: ты — олицетворение мамы, а Фредерик — папы, — «слышал бы тебя Фредерик…». — Потому профессору иной раз тяжело с тобой говорить и даже смотреть на тебя — мой папа считает, что в некоторые моменты ты излишне напоминаешь ему свою маму. И это делает ему больно, а когда ему кто-то делает больно, он стремится защититься. Его манера речи в этот момент — это всего лишь защита. Франц тяжело вздохнул и кивнул, ничего не сказав. Мысли о том, что отец все ещё мог любить его мать, часто посещали его в последнее время. Франц старался как-то выудить информацию из отца, но тот, слыша одно упоминание о Сюзанне Райс, страшно злился. Но Франц не переставал думать об этом. Отсутствие ясности сводило его с ума. А больше всего удручало то, что спросить было не у кого. — Знаешь, — усмехнулся Франц спустя долгое время, — я всегда мечтал стать человеком маггловской профессии, — Полумна подняла на Франца немного туманный взор. — Мне всегда нравилась журналистика и адвокатское дело, маленьким я думал, что свяжу с этим жизнь… — Что же изменилось сейчас? — сонно моргая, спросила Луна. Франц исподлобья посмотрел на неё и, тяжело вздохнув, прошептал: — Моя жизнь.***
— Уилл, черт возьми, тебя трясёт так, что у меня складывается впечатление, что твой отец — король Великобритании! — воскликнул Франц, уже пятнадцать минут наблюдавший, как Ганновер носится по комнате в поисках запонок (запонок! В школе он иной раз галстук не надевал!). — Ну, или граф Дракула, например… — Отец требует, чтобы я выглядел подобающе, — наконец, найдя запонки, произнёс Уильям. — Оливер, ты точно не пойдёшь с нами? Драйзер тут же замахал руками: — Нет уж! Избавь меня! — он тут же спохватился, видя лицо Франца. — Отец Уилла меня не приглашал, значит, мое присутствие там будет совсем не к месту. Это не мой добряк-папаша — мистер Ганновер не любит не приглашенных гостей. Франц вскинул брови от удивления. «Даже мой дед не был так суров… Ральф, конечно, не жаловал незваных гостей, но он всегда принимал их и был радушен… Что же за человек отец Уильяма?..» Тут Франц вспомнил: — Уилл, ты так и не сказал, как зовут твоего отца и сестру! Уильям от столь неожиданного громогласного голоса Франца чуть не задушил себя галстуком. — Ах, да! — воскликнул Уильям, неловко рассмеявшись, тем самым стараясь скрыть своё нервное состояние. — Мою сестру зовут Шарлотта Агата, а отца — Томас Оскар Ганновер. — Чистокровные англичане? — усмехнулся Франц, слыша позади смешок Оливера. От ответа Ганновера он замер. — Мы дальние родственники королевской семьи, — ответил немного сконфуженно Уильям. — Отец очень дорожит своей репутацией и всячески старается ее восстановить… после случившегося… Чем дальше говорил Уильям, тем сильнее он бледнел. Франц сразу понял причину. «Томас Ганновер хочет наладить со мной отношения, чтобы в дальнейшем воспользоваться этим и очиститься от клейма Пожирателя Смерти. А Уильям — лишь пешка, жертва обстоятельств. Ну, посмотрим, как долго Томас сможет меня терпеть. Даже моя мать иной раз выходила из себя».***
— Господин Томас, где прикажете накрывать стол? — не поднимая головы, дрожащим голосом прощебетал домовик. Томас Оскар Ганновер, высокий мужчина лет пятидесяти, оглянулся через плечо и острым взглядом оглядел домовика в обносках. Он пренебрежительно фыркнул, сложил руки в чёрных кожаных перчатках на груди и, повернув лысую голову с глубоким шрамом на затылке проволочной формы к окну, резко бросил через плечо: — Да, — даже такой короткий ответ заставил бедное существо содрогнуться всем телом. — И побыстрее. Мой сын и Господин Франциск вот-вот будут здесь. Домовик быстро поклонился и исчез, оставив Томаса одного. Он даже не шелохнулся, когда двери с грохотом отворились и на пороге показалась красивая высокая девушка лет тридцати с длинными волосами цвета смолы. — Ты действительно пригласил на ужин будущего императора Великой Германской империи Райс? — разнесся по помещению ее звонкий голос. Томас пожал плечами и, не разворачиваясь, бросил: — Я не обязан отчитываться перед тобой, Шарлотта, — женщина сморщилась от резкого голоса и повела головой. — Я сделал так, как посчитал нужным. — Мальчики ещё совсем дети, — не сбавляла напора Шарлотта Агата Ганновер. — Твои игры ничем хорошим не кончатся. А если Франциск узнает об этом, ты сделаешь лишь хуже… — Я и рассчитываю на то, что господин Франциск обо всем догадается, — усмехнулся Томас и, наконец, развернулся к дочери. Увидев на ее лице недопонимание, Томас продолжил: — Только благодаря Франциску мы сможем вылезти из той ямы, в которую упали… — С чего ты взял, что он согласился помочь тебе? — вскинула брови женщина. — Франциск, хоть и молод, не такой дурак, как его блаженная кузина. Он умён и мстителен, если он догадается, какие махинации ты проворачиваешь, то ситуация выйдет из-под контроля… — Франциск очень дружен с Уильямом, — пожал плечами Томас. — Он попытается помочь ради него… — Такие, как Франциск, ничего не делают ради кого-то, кроме как себя, — ядовито заметила Шарлотта, цокая каблуками. — Он королевских кровей… — Да, ты права, — согласился Томас. — Франциск не такой, как мы. Но он и не такой, как они, — он кивнул в сторону портрета Королевы Елизаветы Второй. — Он не такой, как другие члены династии Райс. Именно поэтому Франциск, воспитанный по канонам чести и достоинства, а не по знатности и чистоте крови, даст своё согласие. Шарлотта сложила руки на груди, искоса глянув на отца, но ничего не сказала.***
— Готов? — устало спросил Франц, выкуривая уже третью сигарету за вечер. Уильям придирчиво оглядел себя в зеркале и, наконец, кивнул. — Неужели? — взмолился Оливер, начавший засыпать. — Франц и то меньше собирается. — Эй, — поморщился Франц, потушив сигарету в пепельнице. — Не так уж я и долго собираюсь. Оливер сделал серьёзное лицо и закивал, на что Франц лишь закатил глаза, а друзья не выдержали и рассмеялись. — Конечно, Франц, конечно, — отсмеявшись, произнёс Уильям. — Ну, — усмехнулся Франц, — теперь ты хотя бы не выглядишь как человек с похорон. Уильям только тяжело вздохнул и кивнул на дверь. — Идём, профессор Флитвик ждёт, чтобы отправить нас через камин. Франц пожал плечами и, отсалютовав Оливеру, вышел с Уильямом за дверь. — Франц! — раздалось в конце коридора, когда парни уже постучали к декану. Франц тут же обернулся и его лицо мгновенно потемнело. Перед ним стоял Вильгельм Краузе. И Франц точно знал, зачем он пришёл. — Я буду ждать тебя в кабинете, — произнёс Уильям и деликатно скрылся за дверью. Как только Вильгельм оказался перед Францем, он задал волнующий вопрос: — Что ты решил насчёт Кармины? — вскинул бровь мужчина. — Когда ты будешь готов вынести решение? Ты ведь понимаешь — медлить нельзя… — Я понимаю, — твёрдо произнёс Франц. Он прикрыл глаза, перевёл дыхание и произнёс: — Я вынесу решение послезавтра. В воскресенье. Вильгельм искоса глянул на бывшего воспитанника и медленно кивнул. — Решение будет исполнено в этот же день, — Вильгельм резко поднял глаза на Франца. — Я все устрою. Не беспокойтесь. — Как же ты все устроишь? — едва не оскалился Вильгельм. — Если я не буду знать… — Вы узнаете о моем решении вместе со всеми, — жестко осадил советника Франц и открыл дверь кабинета. — А сейчас мне некогда. С этими словами Франц захлопнул дверь прямо перед лицом Краузе. Вильгельм заскрежетал зубами и процедил, глядя на дверь: — Воспитал на свою голову… — он прикрыл глаза и на его лице расцвела едкая улыбка. — Из тебя выйдет толк.***
Ганновер — один из самых богатых магических родов Европы. Его знатность практически сравнима с семьей Райс, ведь Ганновер — одни из ближайших родственников британской королевской семьи. История семьи Ганновер берет начало с самых давних времён. Но известность их род приобрёл в семнадцатом веке. Охота на салемских ведьм — одна из самых знаменитых охот на ведьм в истории: судебный процесс, проходивший в новоанглийском городке Салем с февраля 1692 по май 1693 года. По обвинению в колдовстве 14 женщин и 5 мужчин было повешено, один мужчина был раздавлен камнями, и от 175 до 200 человек заключено в тюрьму (не менее пяти из них умерли). У городка Салем, расположенного в штате Массачусетс, была плохая репутация еще до процесса над ведьмами. Местные жители постоянно делили имущество и землю, конфликтовали, выясняли отношения. Все началось в январе 1692 года. Дочь пастора Элизабет и его племянница Эбигейл, девочки девяти и одиннадцати лет, стали вести себя не просто подозрительно, а пугающе: издавали странные звуки, швырялись предметами, прятались под мебель, их тела принимали странное положение. Также они жаловались на «колющие все тело иглы». Врач не нашел у девочек никаких признаков физической болезни. Но когда пастор решил прочитать над ними проповедь, они стали затыкать уши. Неизвестная болезнь стала распространяться: вскоре еще несколько девочек начали демонстрировать схожие симптомы. В наши дни в аналогичном случае кинулись бы искать медицинские причины. Но в конце XVII века все было еще очевиднее: в городе поселились ведьмы! Первую ведьму нашли быстро: ею оказалась женщина индейского происхождения по имени Титуба, прислуживавшая в доме пастора. Девочки заявили, что Титуба учила их колдовству. Но одной ведьмы, чтобы закрыть дело, оказалось мало. Еще две женщины были обвинены в колдовстве. Все три обвиненные были для пуритан легкой добычей: одинокие и без связей. Кроме того, все они давно не ходили в церковь, что подозрительно. В марте к сидевшим под арестом обвиненным прибавились новые. В том числе четырехлетняя дочь одной из женщин, Сары Гуд. Девочка, видимо, хотела повидаться с мамой в тюрьме и простодушно призналась, что «она тоже ведьма». Обвинение еще трех женщин взволновало общество: в отличие от первой партии ведьм, эти три были преданными прихожанками и происходили из влиятельных семей. Особенно симпатией дьявола пользовались именно женщины. Пуритане считали, что женщины слабы телом и не могут противостоять дьявольским чарам, поэтому именно они чаще всего становятся ведьмами. Несмотря на такой шовинистский настрой, в апреле аресты коснулись и мужчин. Вместе с женой Элизабет был арестован фермер Джон Проктор, а также муж другой обвиняемой — 80-летний Жиль Кори и бывший пастор Салема Джордж Берроуз. Охота на ведьм приобрела невиданные масштабы. Всего за несколько месяцев в связях с дьяволом были обвинены и заключены в тюрьму 150 человек — жители не только Салема, но и соседнего Бостона. Суд начался в мае. То, что неизвестную болезнь на девочек послал сам дьявол, сомнению не подвергалось. Все, что оставалось выяснить суду, — сотрудничали ли с дьяволом подсудимые, то есть давали ему разрешение на использование своего образа или он действовал вопреки их воле. При этом главным свидетельством были видения девочек. А поскольку они заверяли, что обвиненные являлись к ним, точнее, дьявол являлся приняв обличие обвиненных, то судьба несчастных была предрешена. Казни начались уже в июне. Первой 10 июня* была повешена пожилая женщина — Бриджет Бишоп. Суд признал ее виновной не только по обвинению девочек, но и потому, что она вела «не пуританский образ жизни», в том числе одевалась, по мнению суда, «в странные одежды». В июле была казнена Сара Гуд, мать четырехлетней Доротеи. Уже с веревкой на шее Сара обратилась к священнику, принимавшему активное участие в обвинении: «Ты лжец… Я не больше ведьма, чем ты колдун, и, если ты отберешь у меня жизнь, Бог даст тебе напиться собственной кровью». По легенде, спустя 25 лет священник действительно умер от внутреннего кровотечения: кровь заполнила даже его рот. Казнь бывшего пастора Салема Джорджа Берроуза вызвала особое волнение среди жителей. Больше тридцати человек попросили о смягчении наказания для бывшего пастора. Кроме того, уже на эшафоте Берроуз полностью и без единой запинки прочитал молитву — считалось, что ни ведьма, ни тот, кто находится под воздействием дьявольских сил, не может этого сделать. Но приговор все равно был приведен в исполнение. Всего к осени были казнены 11 человек. А 81-летний Жиль Кори, отказавшийся свидетельствовать, был подвергнут пытке под французским названием peine forte et dure, то есть «длительное и продолжительное мучение» (она уже в XVII веке считалась устаревшей), — ее применяли к обвиняемым, отказывавшимся свидетельствовать. На грудь несчастного положили доску, на которую один за другим клали тяжелые камни. Нужно отдать должное героизму Кори: два дня, что длилась пытка, он не молвил ни слова и умер так и не «сознавшись». Последние казни салемского процесса состоялись 22 сентября 1692 года. В этот день были повешены восемь «ведьм». Несколько казней в силу разных причин не состоялись. Так, повешения удалось избежать Элизабет, вдове уже казненного Джона Проктора. Она была беременна, и суд постановил дождаться рождения ребенка, а потом осуществить «правосудие». К счастью для других обвиненных, уже в мае 1693 года губернатор Массачусетса помиловал арестованных. А в 1697 году власти признали процесс незаконным и даже извинились перед пострадавшими и их семьями. И извиняются до сих пор. Процесс над «ведьмами» стал символом Салема: в этом городке упоминания ведьм можно встретить повсюду, даже на машинах полицейских. Так как же связана семья Ганновер с процессом над Салемскими ведьмами? За что должен искупить вину Томас Оскар Ганновер? Когда начался процесс над ведьмами, одним из высокопоставленных лиц был Виктор Ганновер. Мужчина вырос в многодетной семье, но из восьми детей выжило лишь трое: он, его старший брат Кристофер, работавший плотником, и младшая сестра Вивьен, бывшая кухаркой у одной богатой семьи. Вивьен Ганновер была частным предметом для сплетен: эта женщина не была похожа на иных. Ее мертвенная бледность, болезненная худоба, точенное, словно у дорогой фарфоровой куклы дочери сенатора штата, тело, ровная осанка, чёрные, как смоль, длинные волосы и темно-синие, словно болото, огромные глаз, в которых можно было потонуть. Женщина не имела ни мужа, ни детей, и люди часто судачили о ее непристойных связях с одним из чиновников Салема. Часто женщины старались вывести Вивьен из себя, посмотреть, как она будет себя вести и вырвется ли ее «тайна». Но Вивьен словно не слышала их — она молча слушала сплетни, оскорбления и обвинения, а потом также немо уходила выполнять свою работу. Вивьен была примером стойкости и мужества. Кристофер Ганновер прослыл мастером своего дела и зарабатывал очень большие деньги. Этот мужчина был самым желанным мужем, но, судя по всему, он не стремился закрепостить себя узами брака. Причину этому он никогда не называл, лишь отшучивался. Виктор Ганновер был ярым противником колдовства и считал, что каждый человек, связанный хотя бы косвенно с «нечистью», должен быть казнен. Конечно, он не знал, что его семья — одна из главнейших родов магии в Европе. Причиной этому было то, что мальчик родился сквибом в чистокровной семье. Тогда, в семнадцатом столетии, это было настоящим позором. Авторитет Ганноверов значительно подорвался и именно из-за этого они были вынуждены покинуть Англию и обосноваться в Америке. До смерти родителей они жили припеваючи, но как только Мари и Роджер Ганновер умерли (что очень странно — в один день), дети остались ни с чем, ведь все своё огромное состояние они завещали церкви — после изгнания из магического общества мистер и миссис Ганновер ушли с головой в религию. Поэтому их отпрыскам пришлось выживать, как могли. Вивьен и Кристофер обладали магическим потенциалом и даже изредка, в тайне, пользовались им: Кристофер — для обточки изделий, Вивьен — чтобы отвадить внимание от себя или помочь нуждающимся. На этом брат и сестра и попались. Один из клиентов Кристофера Ганновера пришёл из заказом слишком рано и застал странную и ужасающую его картину: Кристофер сидел в кресле-качалке, одной рукой держа книгу, а другой — странную палку, похожую на ту, которой пользуются дирижёры. Но более странно было то, что изделие само по себе вырезалось. В этот же день Кристофер Ганновер был задержан по обвинению в колдовстве и чёрной магии. Вечером следующего дня поймали Вивьен Ганновер — женщину поймали за заговором: она пыталась произнести заклинание по облегчению болезни, но все было истолковано с точностью до наоборот. Виктор Ганновер также привлекался к ответу, но совет сразу понял, что мужчина никак не связан с колдовством. Тогда именно на плечи Виктора упало бремя ответственности: именно он должен был решить судьбы брата и сестры. Виктор очень дорожил своим положением в обществе и боялся, что о нем скажут. Поэтому отдал приказ о казни путём сожжения. Глядя на лица брата и сестры, нельзя было понять, что он чувствовали. Словно они были не здесь. Виктор старательно отводил взгляд, но Вивьен продолжала испепелять его взглядом. Наконец, когда под ними был зажжён костёр и пламя начало подниматься по телам «чёрных магов», а городскую площадь оглушило криком, полным невероятной боли, Виктор Ганновер осознал, что он натворил. Но было уже поздно что-либо исправить.***
Много историй со знатной фамилией Ганновер связано в Магическом обществе. Одна из них относится к Первой Магической Войне. Томас Оскар Ганновер был знатным лицом уже в двадцать лет, в тридцать четыре года он вознёсся до таких высот, что было страшно сказать. Многое было благодаря Темному Лорду. Томас Ганновер долгое время вёл дела с Люциусом Малфоем, успел с ним подружиться. Они были совершенно не похожи: Томас — немногословный аристократ с множеством темных тайн, всегда закрытый ото всех, не позволяющий и на километр подойти к своим детям, Шарлотте и Уильяму, после смерти их матери, Алисии, занятый своими делами и всегда делающий все с дотошностью; Люциус же был холодным внешне, но внутри он был тем ещё болтливым павлином, за которого все приходилось делать Нарциссе. Когда после вторых родов скончалась Алисия Мишель Ганновер, именно Люциус и Нарцисса поддержали вдовца Томаса. Люциус заботился о нем, а Нарцисса в это время не спускала глаз с оставшихся без матери Шарлотты и только что родившегося Уильяма. Она сама двумя месяцами ранее стала матерью сына, и ей было страшно представить себя в такой ситуации. С течением времени Томас смирился с потерей. Люциусу удалось переманить его на сторону Пожирателей смерти — грубо говоря, он воспользовался удрученным состоянием Ганновера. Будь Томас в более-менее приемлемом состоянии, он бы никогда не согласился — по своей сути он одиночка. Когда Томас Ганновер окончательно опомнился после смерти супруги, он осознал, что совершил ужасную ошибку. Но было поздно. Тогда он и рассорился с Люциусом, который нагло воспользовался состоянием «друга» в собственных интересах. Они даже подрались — их едва удалось разнять Нарциссе. На удивление мужа, Нарцисса встала на сторону Томаса, и они ужасно разругались. Нарцисса осталась ночевать у Томаса, чтобы Люциус успел остыть. Ганновер ни капли не возражал, чтобы Нарцисса осталась у него на ночь — дом был большой, комнат было предостаточно. Ту ночь они провели вместе. На утро Нарцисса вернулась домой, оправдавшись тем, что ночевала у Беллатрисы: она знала, что сестра ее не выдаст. Томас был слишком молчаливым, чтобы кому-то рассказать о той ночи, как и его прислуга, поэтому Нарцисса ни капли не сомневалась, что эта тайна умрет вместе с ними. Но она не могла отделаться от странного чувства… Чувства отсутствия вины. Она не ощущала себя виноватой в измене мужу. Она давно подозревала, что Люциус ей неверен, поэтому… Да кого Нарцисса обманывала? Она уже давно не любила Люциуса, одержимого лишь его статусом в обществе. Она корила себя за то, что не поступила так же, как и сестра Андромеда — не вышла замуж по зову сердца. Теперь ей придётся всю жизнь прожить с нелюбимым человеком… Томас Оскар Ганновер не чувствовал себя виноватым. К сведению, он в принципе не имел склонности к сожалению. Но теперь в его сердце поселилось иное чувство. Любовь ли это была?.. Нарцисса и Томас продолжили тайные встречи: чаще всего они проводили время в маггловских отелях. Было в этом что-то завораживающее: словно они отрывались от мира и жили в своей собственной вселенной. Это была настоящая сказка. Вплоть до того момента, как об этом не узнала Беллатриса. Не сказать, что она была верна мужу — всем была известна ее слепая любовь к Темному Лорду. Но она была в растерянности, когда ее невероятно идеальная сестра Нарцисса изменила мужу. Да ещё и с таким человеком, как Томас Ганновер, которого за глаза сравнивали с графом Дракулой. Связь Нарциссы и Томаса завершилась именно на этом моменте. Беллатриса пригрозила, что расскажет Люциусу. Но когда услышала от сестры, что ей уже все равно, она взялась за главный козырь: «Если Люциус узнает об измене, он заберёт Драко». Нарцисса не могла себе этого позволить — Драко был всем, был ее миром. И Томас, отец двух детей, прекрасно ее понял. И отпустил. Встречаясь после всех событий, Нарцисса и Томас едва ли перекидывались парой слов. Но даже невооруженным взглядом можно было заметить в их взглядах что-то странное. Что-то особенное. Что-то, чего никогда не было видно при взгляде Нарциссы на супруга.***
Уильям и Франц вышли из камина в огромной темной комнате, освещённой лишь многочисленными свечами. Франц взглянул наверх и усмехнулся: огромная резная люстра напоминала ту, что висела в зале переговоров у него во дворце. — Это гостиная комната, — произнёс Уильям. — Я заметил, — улыбнулся Франц. — Твой отец в принципе не любит свет? Уильям неловко рассмеялся: — У отца больные глаза, они очень плохо реагирует на свет, поэтому он предпочитает жить в темноте, — объяснил Уильям. — В остальных комнатах, где он не бывает, освещение нормальное. Франц задумчиво кивнул и, как только оба парня вышли из камина, послышались звуки шагов и ударов трости об пол. Они взглянули на лестницу и увидели их: — Добро пожаловать к поместье рода Ганновер, господин Франциск! — бархатистым голосом произнёс Томас Ганновер, спускаясь по лестнице. Его дочь, Шарлотта, кивнула из-за спины отца. — Рад видеть тебя, Уильям. Уильям заметно съежился и кивнул, стараясь не смотреть на отца. Франц сделал про себя пометку, решив узнать, почему Уильям так сторонится отца, хотя всецело защищает его перед всеми. — Очень рад знакомству, Господин Томас, — пожал руку мужчине Франц, чувствуя в ней непомерную силу. — Госпожа Шарлотта, вы прекрасно выглядите, — улыбнулся Франц, целуя руку женщине. Вопреки ожиданиям Франца, Шарлотта даже не удосужилась одарить его хотя бы тёплым взглядом, не то чтобы улыбкой. Она молча кивнула и отвела взгляд холодных серых глаз. Томас, сразу заметив образовавшееся напряжение, поспешил произнести: — Идемте, все уже готово, — и элегантно указал путь в столовую комнату.***
Франц чувствовал себя в доме Ганноверов не в своей тарелке. Он много раз бывал на разных приемах у знатных волшебников, в том числе и у Малфоев. Но эта семья его несказанно напрягала, если не пугала: напуганный Уильям, холодная Шарлотта и спокойный, как ни в чем не бывало Томас. И это ещё Драко Малфоя называли холодным аристократом! Да по сравнению с семьей Ганновер Малфои — те ещё душки! — Господин Франциск, если вы пожелаете остаться у нас в поместье на ночь, ваша комната уже готова, — как бы невзначай заметил Томас. — Уильям любезно проводит вас, да, сын? Франц ненароком взглянул в глаза Томасу и поёжился. Когда мужчина обратился к сыну, его темно-зелёные глаза болотистого цвета словно полыхнули огнём. Уильям тяжело сглотнул и спокойным голосом произнёс: — Конечно, отец, — и тут же, дабы скрыть своё лицо, схватил бокал белого вина и осушил его. — Господин Франциск, — Франц тут же вскинул голову, когда услышал голос Томаса, — если мне не изменяет память, в начале весны вы должны будете получить официальный статус императора. Вы уже готовы к такой… — он немного помедлил, подбирая слова, — к такой ответственности? Ведь вы ещё совсем молоды… — Меня не пугает перспектива становления императором в юном возрасте, господин Томас, — пожал плечами Франц. Он немного помолчал, прежде чем произнести: — Я был бы рад видеть вас и всю вашу семью на коронации. Господин Томас покачал головой, но тут же произнес: — Почту за честь принято ваше приглашение. Теперь предположения Франца полностью подтвердились: Томасу Ганноверу не был интерес он, как друг сына, — ему нужен был его статус, чтобы в дальнейшем быть уверенным, что он окажет ему помощь. Именно ему, а не Пожирателям. Франц про себя надменно ухмыльнулся. «Люди бывают такими наивными, когда чего-то боятся — они цепляются за любую надежду».***
После ужина, когда все разошлись по своим комнатам, Уильям и Франц, дождавшись, когда в коридорах прекратится топот и гомон, вышли из своих комнат. — Я знаю, как через потайной ход можно выйти в сад, — предложил Уильям, набрасывая на себя пальто и надевая шапку. — Пошли, — рассеянно кивнул Франц, убирая руки в карманы. Уильям взглянул на потемневшее лицо Франца, заметив перемену в его настроении и, ничего не сказав, молча повёл его в сад. Они тихо шли по снежным дорожкам сада и старались не глядеть друг на друга. Уильям всем телом ощущал странное изменение во Франце, но не мог первым начать разговор. Да и не нужно было — спустя несколько минут разговор начал Франц. — Сегодня-завтра я должен вынести приговор своей кузине, — Уильям дернулся и резко взглянул на друга. — Но я так и не решил, как поступить. Уильям судорожно соображал, что сказать. Ему было больно видеть, как Франц мечется, но никак не мог помочь ему. Уильям взглянул на Франца, когда тот достал из-под рубашки кулон в виде полумесяца, соединенного с христианским крестом. Райс несколько секунд повертел его в руках и произнёс: — Этот кулон передаётся из поколения в поколение, от одного императора другому, — Уильям внимательно слушал Франца. — Ральф подарил мне его, когда мне исполнилось пять лет. Тогда я был маленьким и не знал, что это за кулон или, как выразился дед, «безделушка», — от воспоминаний Франц улыбнулся грустной улыбкой, ее не смог сдержать и Уильям. — Он попросил меня не говорить маме и бабушке, что он подарил мне. И я не сказал — послушался. Бабушка узнала совершенно случайно — кулон попался ей на глаза. Мне было десять лет, на троне уже была Хильда. Когда бабушка увидела кулон, то едва не потеряла сознание. Как так — на троне Хильда, а кулон у меня?! Все считали, что он утерян безвозвратно. Бабушка настаивала, чтобы я отправил кулон тете, но я не мог ослушаться обещания деду… На этом Франц замолчал. Уильям взглянул на друга и его сердце беспокойно забилось: казалось, Франц едва сдерживает слезы. — Я обещал ему, что сохраню этот кулон и передам своему сыну, — тихо прошептал Франц. — И я не мог, просто не мог отдать его Хильде. Для них всех, — его голос стал громче, словно Франц находился на грани истерики, — этот кулон — лишь формальность, как и корона. Они не понимают, что для меня он, — Франц сжал его в руке с такой силой, что почувствовал, как крест впивается в кожу, — больше, чем просто украшение. Это память… — Франц прикрыл глаза, поднося украшение к губам, — память о том, что когда-то мы все были счастливы… Уильям не знал, что ему сказать. Ему несказанно хотелось успокоить, ободрить друга. Но каждый раз, когда он видел человека на грани истерики, он не знал, как вести себя. От этого становилось ещё больнее. Франц и Уильям молча шли по саду и, наконец, набрели на беседку. Устроившись там, они молча наблюдали за звёздным небом. Уильям перебирал края мантии, а Франц продолжал крепко сжимать в уже кулон. — Об этом кулоне даже есть легенда в нашей мифологии, — неожиданно произнёс Франц. — Расскажешь? — попытался выдавить улыбку Уильям. И был очень рад, когда Франц улыбнулся в ответ и кивнул.