Обещанный Неверленд: Новый рассвет

      Небо содрогнулось от раската грома. Вода ручьями стекала со стенок сделанного на скорую руку тесного шалаша. Наклонная крыша из насыпи листьев и связок трав за полдня уже несколько раз покрывалась мелкими дырками и пропускала противные капли в самое сухое место, у края крутого склона горы.        «Дурацкий дождь», — сетовала Эмма, в который раз проводя кремниевой палочкой по наконечнику стрелы. Она уже полчаса пыталась высечь искры и развести огонь, но в этой сырости ничего не получалось. И без того небольшой запас терпения подходил к концу.       — Что б тебя! — палочка вместе со стрелой полетели в тёмный угол под навесом, а Эмма зарычала, хлопнув кулаком по устеленному травой полу.        Она не спала два дня и не брала в рот еды уже почти сутки, а ещё вымокла до нитки и испачкалась в грязи, пока носилась по заливаемому дождём лесу в поисках хотя бы какой-то еды.        Последние дни казались настоящим адом. За первые сутки они останавливались только один раз, после первой стычки с сущностями, когда только добрались до горного склона, и привал оказался коротким настолько, что Эмма совсем не успела оправиться и восстановить силы, поэтому ночной и второй дневной переходы дались ей куда тяжелее. В следующую ночь Мистер пожелал отдохнуть подольше, поэтому у них в запасе было около шести часов, но и тогда она смогла поспать не больше двух, потому что на них снова напал дикарь. Всего один, и его удалось убить как раз вовремя. Мистер сделал вывод, что сущность просто отбилась от стаи, после чего привязал себя к ветке повыше и как ни в чём не бывало продолжил спать. Однако ни Эмма, ни Рэй больше сомкнуть глаз не смогли. А на следующую ночь всё повторилось по новой.        Эмма проклинала это место даже в светлые и, как оказалось, тёплые ночи, ещё не зная, какими становятся горы и лес, когда на них находит непогода. В середине четвёртой ночи ветер внезапно усилился и стал холодным, а затем налетел ливень. Дождь сделал каменистый склон настолько скользким, что передвигаться по нему стало ещё опасней, чем до этого.       «Пока дождь будет лить, я никуда не пойду» — заявил Мистер. — «Только дурак полезет в горы в такую бурю. Остановимся здесь, внизу, пока погода не наладится. Я не намерен ломать себе шею на скользких камнях».         Эмма встряхнула влажными волосами, оглядываясь на маленькую площадку в расщелине между двумя огромными скалами. Мистер уже давно соорудил крышу, натянув спрятанный в рюкзаке брезент. На второй день пути он сказал, что его не волнует, чем они будут питаться и как собираются спать, лишь бы подальше от него и без неприятностей, но Эмма всё равно попыталась напроситься к нему под навес. Они с Рэем послушно сторонились его все эти дни, и он мог хотя бы один раз сделать исключение и просто разрешить посидеть рядом в тепле и сухости, но отказал даже в этом. Чтоб его. Горящий очаг посреди площадки был виден даже снизу, и вместе с дымом по округе разносился сводящий с ума запах жареного мяса.        При одной мысли об аппетитном ужине живот громко заурчал, Эмма проглотила слюну. У них бы тоже были припасы, если бы не пришлось полдня черепахами тащиться по грязи, и если бы проклятый ливень не мешал искать добычу. Ну хоть воду теперь искать не нужно — уже давно перелилась через края котелка.        Эмма прислушалась, но не услышала ничего, кроме падающих на землю капель да шума ветра в тонких ветвях двух похожих на низкие плакучие ивы деревьев, под кроной которых стоял шалаш. Как бы не был плох дождь, а от его мерных звуков душа приходила в покой. Эмма чувствовала, как гнев и досада понемногу угасают, и со временем снова начала поглядывать на огниво, лежащие в одиночестве в противоположном углу шалаша.        — Ах… — тяжко вздохнула она и, недолго колеблясь, потянула руку к кремниевой трубочке.        Нельзя бросать свою работу недоделанной. Она и так подвела и себя и Рэя, когда вместо того чтобы помогать строгать ветки для навеса и вкапывать их в землю, вызвалась искать еду, а в итоге вернулась промокшей насквозь и посиневшей от холода с одной только горстью ягод, которые ещё и оказались ядовитыми. Она обязана справиться хотя бы с огнём.        Щелчок. Ещё раз. Эмма развернулась так, чтобы закрыть стружку от ветра, и согнулась над ней настолько низко, как только могла.        — Давай же.        Новое войско искр разлетелось в стороны, и парочка из них попала на трут, пустив едва видный дымок. Эмма застыла как заворожённая, не веря своим глазам, но тут же спохватилась и принялась раздувать огонь. Дунула слишком сильно и чуть сама не потушила крошечный огонёк, вовремя остановилась, и пламя потихоньку разгорелось само, потрескивая и пуская вверх задорные искорки.        Эмма не спускала глаз с очага, с замиранием сердца наблюдая, как костерок разгорается всё сильнее. Наконец-то всё получилось. Она гордилась собой. Широко улыбнулась и захихикала, уселась на засыпанную пучками длинной, ещё свежей, травы землю и протянула ладони к согревающему огню. Сейчас даже слабое тепло казалось таким же приятным, как полная горячая ванна. Одежда не просохнет полностью, но, может, хотя бы волосы станут суше.        Внезапный шорох заставил напрячься. Рука мигом метнулась к стрелам и колчану в углу. С тех пор как дождь начался в середине ночи, ранним утром и на протяжении всего дня, на пути не встретилось ни одной сущности, и интуиция подсказывала, что даже чудища в бурю предпочитают прятаться по норам. И всё же Эмма не могла так просто ослабить бдительность. Звуки становились громче. Она глядела в сторону поблёкшего за пеленой дождя склона и ждала.        — Отдыхаешь? — раздалось сзади так внезапно, что Эмма вздрогнула всем телом. — Расслабься. Это я.        — Прости, — неловко засмеялась она. — Не ходишь так громко, вот и подумала…        — По такой грязи ходить тихо почти невозможно, — ответил Рэй и скинул капюшон, стряхивая воду.           — Принёс что-нибудь?        — Как раз «что-нибудь» найдётся.        Он сбросил рюкзак с плеч и сунул руку внутрь, а затем достал небольшую кисть орешков этцуо, один крупный, размером с ладонь, красный плод тцервении и тощую тушку какого-то маленького зверька, длинными ушами напоминающего кролика. Заметив, что у животного свёрнута шея, Эмма спросила:         — Ты убил его без виды?        Рэй пожал плечами:        — Хранить не будем, значит, кровь сцеживать незачем, — он присел и отвернулся. — И, если честно, не нравится мне это. Вида убивает слишком медленно… Лучше просто свернуть шею. Меньше мучений.        Эмма сглотнула. Ей не хотелось думать о том, как быстрее и как эффективнее, и смотреть на остекленевшие глаза зверька тоже не хотелось, но голод был сильнее.         — Давай уже есть скорее, — она схватила связку орешков и, сняв их с веточки, аккуратно подложила к огню, чтобы запечь.        Темнеющее небо озарилось молнией, а за ней последовал раскат грома.        Эмма заставляла себя хотя бы время от времени посматривать за тем, как Рэй разделывал тушку. Он с непроницаемым уставшим лицом сдирал тонкую махровую шкурку и вытаскивал внутренности. Даже наблюдать за этим со стороны было неприятно, но Эмма сама не заметила, как в голове вдруг стал появляться образ истекающего кровью трупа убитой ею сущности, а затем мысли неуловимо начинали меняться.        «А чего ты ожидала, девочка? Чего ты хотела? Они такие же, как и ты, а ты такая же, как они. И каждому чтобы выжить приходится убивать. Таков мир и такова жизнь».        Эмма глубоко вздохнула и попыталась не думать об этом.         Вскоре тушка зверька оказалась разделанной и повешенной над огнём, и пока она готовилась, Рэй стянул плащ и разложил его вблизи очага, чтобы хоть немного просушить. Сладкий запах печёных орешков наполнял рот слюной, но голод отчего-то не ощущался так же сильно, как утром. Наверное, он слишком устал даже для того, чтобы хотеть есть. Нужно поспать, но сонливость тоже не чувствовалась, что означало только одно — организм настолько истощён, что режим сна и питания больше не имеет значения. Но хотя бы поесть необходимо.        Рэй долго смотрел на красный блестящий плод в своей руке, и уже хотел было потянуть его в рот, но остановился. Орешков хватит на двоих, мясо коэма тоже можно поделить, но фрукт не разломишь — сочная мякоть плохо отходит от косточки.        Он мельком глянул на Эмму. Девчонка грызла последнюю почерствевшую булочку, запивая дождевой водой из котелка. Рэй вздохнул и протянул фрукт ей.         — Возьми.       Она обернулась и с набитым ртом уставилась на его ладонь, а затем широко распахнула глаза и всплеснула руками.        — Спасибо, но…        — Бери, говорю, — тут же ответил он, предугадывая, что она попытается отказаться. — Тебе нужно поесть.        Ей явно не понравился его настойчивый тон, но, как ни странно, продолжать спор Эмма не стала. Сощурилась, легонько нахмурив брови, и чуть ли не вырвала фрукт из руки, а затем впилась в него зубами.        «Вот и славно».        Рэй отвернулся к своему рюкзаку и вынул последнюю булочку, как вдруг получил сильный толчок в плечо.        — На. Забирай, — Эмма с серьёзным, измазанным вязким соком, лицом протягивала ему половину фрукта. — Твоя часть.        Глаза невольно распахнулись от удивления. Она что, проглатывала не жуя?       — Не буду, я…       — Тебе тоже нужно есть, — упрямо заявила она. — А ещё ты любишь сладкое больше, чем я. Так что забирай. Живо.         Рэй едва успел открыть рот, но Эмма тут же его перебила.        — Не станешь, я тоже не буду. Пусть пропадает, а я больше ни кусочка…        — Ладно, — нехотя ответил он, понимая, что спорить с ней всё равно бесполезно, если упёрлась, и неловко добавил: — Спасибо.         Забрал половинку фрукта и осмотрел.       — Обслюнявила.       Эмма уставилась на него с таким возмущением, что он невольно усмехнулся.        — Ах ты этот… как его…        — Педант?        — Наверное. Вредина! Просто замолчи и ешь.       — Что ж, спасибо за еду.        — Именно! — она всё равно не смогла допустить, чтобы последнее слово осталось не за ней, а затем, видимо, осознав это, звонко рассмеялась, да так заразительно, что Рэй не удержался и легонько улыбнулся в ответ. 

***

       «Надо же, всё-таки сумела разжечь огонь», — заметил он, в очередной раз взглянув вниз на плавно спускающийся к долине склон горы и два дерева, под которыми дети всё утро собирали укрытие. За пеленой дождя виднелся крохотный, но яркий огонёк. Да уж, рыжая макушка долго крутилась под односкатной крышей навеса, безрезультатно высекая искры. Жалкое зрелище, и всё же… она своего добилась.        «Упрямая. Оба упрямые».        На протяжении всего пути, что бы он ни делал, они следили за ним, а затем повторяли его действия. Когда приходилось искать дичь и охотиться, он чувствовал на себе их взгляды, когда на дороге случайно попадался людоед и он, не желая создавать лишнего шума, прятался, они повторяли его действия, но не слепо, а со всей необходимой адаптацией. Он окончательно убедился в их способностях к обучению, когда они впервые сами справились с ночным нападением. Девчонка и до того стреляла недурно, и мальчишка весьма быстро научился управляться со своим огнестрелом. Криво, далеко не идеально, но куда лучше, чем было. Бессонные ночи и постоянная опасность предсказуемо быстро их измотали, но никто ни разу и слова не сказал о том, чтобы развернуться и отправиться обратно к бункеру. Конечно, он не знал, говорили ли они об этом ночью, когда сидели далеко от него, но какое это имеет значение? Никакие слова не заменят этот упрямый огонь в глазах, эту жажду жизни.        «Сколько им? С виду не больше двенадцати. Совсем ещё дети. Даже не верится, что такой хилой мелюзге удаётся осилить маршрут четырёх дней».         Для детей, выращенных в тёплом гнезде под крылышком заботливой мамочки, они слишком стойкие, слишком смелые. Настолько, что даже бесит.          — Почему?        Может, он допустил ошибку? Может, их путь был длиннее, чем казалось, и они уже успели закалиться в невзгодах? Нет, точно нет. Они каким-то образом смогли добраться до бункера за очень короткий срок — никаких признаков истощения, ни одного раненого, ни одного по-настоящему испуганного ребёнка среди этой толпы он не нашёл, как бы не искал. Но как? Им кто-то помог, но кто и почему? Как такое вообще возможно?        «Ты заблуждаешься», — он вздрогнул от внезапного мягкого голоса. — «Никто не мог помочь им. Не здесь. В этом мире нет никого, кто сумел бы чем-то помочь людям. Они пришли к тебе сами, они идут к точке только благодаря своим силам».            Это был всего лишь голос. Бесплотная иллюзия. Он знал, что её здесь нет. Её не могло здесь быть, как и всех их, но он всё равно оглянулся с замиранием сердца. Всё равно попытался найти её лицо, поймать взгляд. И как всегда не нашёл никого.        Один. Здесь был только он один, да потрескивающий огонь, разгоняющий тьму. Он разжал дрожащую руку, облачённую в чёрную перчатку Лукаса.        — Почему тогда мы не смогли? — спросил едва слышно.        «Не смогли… Не смогли. Не смогли! А всё из-за тебя. Это ты во всём виноват. Они уходят. Смотри, уходят!»       «Хочешь извинений? Это твоя ошибка. Никто не заставлял тебя верить мне, даже я».        «Ты должен был умереть…»        «Ты один во всём виноват!»       Терпение кончилось. Он закрыл уши и зажмурился. Воспоминания искажались, он понимал это, но ничего не мог с ними сделать. Перед прошлым он всегда оставался беспомощным.        «Бред. Бред, это просто мой бред. Они бы не говорили такого, и она бы никогда так не сказала. Дина бы не винила меня... Или винила? А может, и сейчас винит?»        «Все винят…» — ответила она.            Горло сдавило хваткой острых когтей. Он распахнул глаза и закашлялся так, будто в лёгкие насыпали горсть песка. Холодный пот выступил на лбу, сердце колотилось о рёбра, но беспорядочный гул голосов резко стих.        Приступ понемногу начинал отступать и отпускать его.        Пламя в очаге дрожало, а перед глазами плыла пелена.        Ясность мыслей медленно возвращалась, но после галлюцинаций стало настолько паршиво, что он чуть ли не до крика перепугался очередного громового раската.        «Нет уж. Хватит. Хватит сидеть и думать, о чём не следует. Нужно успокоиться».        Он сделал глубокий вдох, чтобы окончательно прийти в себя. Вытер лицо ладонью в чёрной перчатке, а затем потянулся к ещё слегка влажному плащу и накрылся им. За пределами временного укрытия уже начинало темнеть, а дождь отчаянно барабанил по брезентовой крыше, прямо как тогда. Точно так же капли разбивались о стеклянные окна их дома. Нет. Противно, тошно называть то место домом… и всё же… Каким бы ни был твой первым дом, память о нём останется с тобой навсегда.        Давно. Как же это было давно.        — Почитаешь нам сегодня?         — Да, давай почитаем, пожалуйста. На улице так мокро, мама не пустила нас погулять.        Он тогда не понял, почему Эрика и Майк пристали именно к нему. Почему не попросили Джоуэла или Лукаса? Джоуэл бывал жестковат, но как самый старший брат внушал уважение, а Лукас со своей доброй душой нравился абсолютно всем, кого ни спроси. Он же не отличался ни тем, ни другим, и никогда не был любимцем у младших. Может, оттого всегда с радостью соглашался повозиться с ними.        Эрика и Майк натаскали целую кучу цветастых книжек с картинками и из всех первой на прочтение выбрали самую толстую и тяжёлую. Он упал на диван посреди библиотеки, а младшие подсели к нему по обе стороны и принялись слушать. Когда он со своей семьёй ещё жил в приюте, дождь и тяжёлое серое небо за окном вечно вгоняли его в уныние, и тот день не стал исключением. Он старался читать как можно живее, чтобы хоть немного взбодриться, и совсем не заметил, как брат и сестра начали мирно посапывать на его плечах. Должно быть, бледный свет и тихий звук дождя убаюкали их, даже несмотря на бодрое чтение.        Он глубоко вздохнул и закрыл книгу. С мягкой улыбкой оглядел малышей и попытался как можно аккуратнее выбраться из объятий тонких рук. Хорошо, что они решили присесть на диван, а не за стол.        У него наконец получилось встать и уложить младших так, чтобы им было удобно, и тогда он начал собирать разбросанные по всей комнате книги и расставлять их по полкам. Когда последний том встал на своё место, он вдруг заметил, что на полке чернеет небольшая выемка — одной книги недоставало.        «Неужели Дина всё ещё держит её у себя?», — невольно подумал он, хотя пропавшей книгой могла быть вовсе не та, которую Дина тогда держала на своих коленях.        «Мне бы хотелось устроить нечто такое у нас в доме. Собраться всем вместе в пять часов и заварить ароматный чай, а потом разлить его по таким же красивым чашкам с крошечными блюдечками. А ещё было бы здорово, если бы у нас были вот такие милые сладости. Не думаю, что мама сможет доставить пирожные, но печенье тоже подойдёт», — так она сказала, с искренним восторгом рассматривая иллюстрацию с чаепитием, и остальные братья и сёстры тогда громко поддержали её.        Ну вот, теперь он снова вспомнил об этом. Дурацкое чаепитие! В то утро они как раз сдавали экзамен, и он справился лучше обычного. И мама хвалила его даже больше, чем старших Джоуэла и Кэт, а потом предложила выбрать награду за хорошую работу. Он уже не помнил, когда ему удавалось заслужить право на какую-нибудь вещь из места, которое они с замиранием сердца называли «внешним миром», и потому серьёзно задумался. Раньше, год-полгода назад он бы попросил какую-нибудь игрушку, заводную машинку или конструктор, но сейчас вдруг с растерянностью осознал, что игрушки больше не интересуют его так, как раньше. Мама согласилась дать ему время на окончательное решение, а потом его позвали играть в догонялки. Он вместе с младшими отправился на лужайку и там увидел, что все собрались под плетёной изгородью у маленького цветущего сада. Кэт, Николя, Энни, Жак и Лукас стояли там, а Дина сидела в окружении малышей и держала в руках ту книгу. Да, с этого всё и началось.        Все в один миг загорелись этой идеей. Устроить чаепитие! Да, такого они ещё не делали. Чай у них был, а вот печенье и пирожные никто никогда в жизни не видел. Эти картинки, эти восторженные лица близких настолько въелись в голову, что он больше не сомневался в выборе — самой лучшей наградой будет печенье. Большая коробка, чтобы сладостей хватило на всех. Мама обещала сохранить это в тайне.        «Вот они удивятся», — думал он, ворочаясь в своей кровати, когда все уже легли спать.        А утром решил, что обязательно нужно посвятить Лукаса в свои планы, уже предвкушая, с какой поражённой миной друг уставится на него. Чтобы по-настоящему удивить Лукаса надо ещё постараться, но новость о печенье и предложение устроить праздник точно не оставит его равнодушным. Помощь Лукаса просто необходима, ведь, в конце концов, он был его лучшим другом, и лучше кого бы то ни было умел предугадывать желания других. Только с его участием даже самый простой праздник становился настоящим праздником.         Завтрак должен был начаться с минуты на минуту и у огромных дверей столовой, что находилась в отдельном, похожем на амбар домике, уже толпились и младшие, и старшие дети. Он тоже бежал туда, и с каждым шагом всё отчётливее слышал гам голосов. Необычно громких и взволнованных для утра.         — Лукас, это невероятно!        — Где ты это достал?        — Они такие прекрасные, — он узнал голос Дины. — Прямо как с картинки!        «Да что же там такое», — подумал он тогда, проталкиваясь в столовую через щель между створками высоких дверей.        Дети столпились вокруг центрального обеденного стола и среди разноцветных голов, он сразу нашёл каштановую шевелюру с торчащими то там, то тут красными прядями. Лукас стоял в самой гуще собрания.        — Я ещё давно случайно наткнулся на него в столовой, а потом забыл, — друг неловко рассмеялся, опуская ладонь на большую круглую коробку.        Он стоял слишком далеко, чтобы увидеть, что внутри, но ноги уже несли его вперёд.        — На что вы там все смотрите?        Первой, кто обернулся к нему, была Вивиана:        — А… ты тоже посмотри!        — Это Лукас нашёл, здорово, правда? — Николя уцепился за коробку, подтягивая её к себе, чтобы он тоже мог увидеть.        И он увидел. На дне коробки блестел круглый бок фарфорового чайника, а вокруг него стояли маленькие расписные чашки на блюдцах. Прекрасный чайный сервиз и правда очень напоминал тот, что они видели на картинке в той книжке.        Неужели эта коробка всё время лежала где-то в их доме?        — Это…        — Ты не помнишь? — Лукас хлопнул его по плечу и засмеялся. — Где-то месяц назад мы все вместе играли в прятки в доме. Мы с тобой тогда забрались в чулан и случайно на него наткнулись. Ты тогда ещё спросил: «почему мама его ни разу не доставала?»       Он долго смотрел на Лукаса, безрезультатно пытаясь припомнить хоть что-то с того случая. Тогда это он организовал прятки, втянув в игру абсолютно всех родных. Он был слишком увлечён для того, чтобы помнить о какой-то посуде в коробке.        — Лукас, это на самом деле невероятно. Что бы мы делали без тебя?        Он был бы рад пропустить этот восторженный голос, не обратив никакого внимания, но не смог. Дина держала в руках одну из чашек, с восхищением рассматривая искусный фарфор, и на губах её сияла самая счастливая улыбка.        — Ну же, дети, мы так позавтракаем только к обеду, — мама стояла в дверях столовой со связкой слюнявчиков на руке, а за подолом её чёрного платья скрывались самые младшие дети. — Рассаживайтесь по местам.         Её упрёки быстро спустили их с небес на землю, и приготовления к завтраку продолжились в былом темпе. Коробка с сервизом переехала со стола на полку, а дети расселись по местам на длинных скамьях.        — Слушай, — вдруг начал Лукас. — Вчера ты весь вечер ходил с такой улыбкой, будто Санту увидел. Может, хочешь о чём-то мне рассказать?        Конечно, от внимательного взгляда Лукаса не ускользнуло его вчерашнее оживление, и друг уже догадывался о тайне, оттого глядел с ожиданием. И он бы рассказал, правда. Но это непонятное, отвратительное чувство, что свернулось колким комком в груди и сделало завтрак совершенно безвкусным, не позволило и слова сказать о его планах.        — Нет. Мне не о чем говорить, — процедил он через силу, продолжая давиться булочкой с беконом, а взгляд его то и дело падал в сторону, на радостное лицо Дины, которая всё глядела на полку, где стояла коробка с сервизом.        После завтрака, учёбы и до самого окончания свободного времени его настроение оставалось паршивым. Ведь теперь, когда он увидел этот сервиз, когда все его увидели, печенья, что он заказал, больше не казались ему чем-то стоящим. Подумаешь, сладости. Какой во всём этом смысл, если они не смогут поразить близких так же, как сервиз? И как он мог не подумать об этом, почему не догадался залезть в чулан и поискать коробку, хотя знал, что сервиз лежит там?         «Она должна была похвалить меня».         Он не мог перестать думать о том, что восторженные слова Дины были обращены не к нему. Его превзошёл Лукас. Не Джоуэл, не Кэт, не Жак, не Герда, а именно Лукас. Будь это кто-то другой, он, быть может, не чувствовал бы такой обиды. Да, он любил их всех, и каждого из них считал своим близким, хоть они не были родными братьями и сёстрами. Но среди большой группы всё равно находится кто-то, кто ближе других. Для него таким человеком всегда был Лукас. Лучший и самый близкий друг, тот, на кого можно равняться, тот, с кем можно соревноваться в учёбе и на тестах, играть вместе и стоять друг за друга горой. И именно у Лукаса было то, чего недоставало ему: доброта и невероятное терпение, любовь каждого в этом доме. Спокойный и рассудительный Лукас никогда не уходил в себя и всегда обращал внимание на то, что происходит вокруг. Наверняка именно поэтому он и заметил, чего хотела Дина.        А может, она сама ему обо всём рассказала? Может, Лукас и для неё был тем самым близким человеком?          Чем больше он думал обо всём этом, тем больше злился на себя. Распустил нюни из-за какой-то ерунды, а что самое стыдное, отказался говорить с Лукасом после учёбы. Отмахнулся и убежал в лес. Поступка глупее не придумаешь.        «Это всего лишь чаепитие. Нужно перестать думать об этом и вести себя как обычно. Ведь ничего не случилось».        Когда свободное время кончилось, и на лужайку уже опустились сумерки, он вернулся к дому. К тому времени эмоции остыли, а здравомыслие вернулось, и теперь он был готов поговорить с Лукасом. Он не сомневался, что друг попытается разрешить странное недопонимание первым, однако тот стоял в стороне и, как не в чём ни бывало, болтал с Николя. Нетипичная реакция Лукаса заставила растеряться, но он всё равно хотел поговорить с ним. Это было просто необходимо, однако за весь вечер ему так и не удалось заговорить с другом. Нет, Лукас не злился на него, иначе это было бы видно сразу, но почему-то даже не смотрел в его сторону, а стоило попытаться заговорить с ним, как кто-то другой тут же отвлекал его, а Лукас даже не пытался сопротивляться.        Когда мама уже потушила свет, и Вивиан на соседней кровати начала мерно посапывать, он второй день ворочался не в силах уснуть.        «Может, Лукас специально избегает меня? Не хочет разговаривать или что-то скрывает?»         Они и раньше ссорились. Случалось, их мнения сильно расходились, а так как оба были невыносимо упрямыми в своей правоте, ни в какую не могли прийти к согласию. И никто не мог примирить их, кроме одного человека: этим человеком была Дина. Её речь чудесным образом сбивала спесь с них обоих и кто знает, может, если бы не она, то они с Лукасом никогда бы не стали настолько дружны.        Дина никогда не была заводилой, не была центром группы, но стоило ей появиться на лужайке и влиться в игру, можно не сомневаться — сегодня никто не поссорится, даже если атмосфера вдруг накалиться и возмущение будет бить через край. Поистине замечательная черта!       «Нет, не хватало ещё её в это впутывать. Мы что, дети малые? Сами во всём разберёмся. Нет, я сам с этим разберусь. Это я был слишком резким с Лукасом, я начал, мне и всё исправлять».        Он правда хотел поговорить с Лукасом, желал этого всей душой, но, когда наступило утро, не нашёл в себе смелости заговорить первым. Ему было уже тринадцать, а он всё ещё вёл себя как ребёнок — сначала обиделся, потом, вместо того чтобы поговорить, вспылил и убежал в лес, а теперь вот не может сделать над собой усилие и прямо всё обсудить с лучшим другом. Он стыдился своего вчерашнего поведения, и хотел исправиться, проявить себя взрослым. Но хотеть и делать — вещи мало друг с другом связанные. Прошёл завтрак, прошло время учёбы, а он так и не смог преодолеть себя.        — У меня хорошие новости, — мама заговорила с ним, когда все выходили из класса. — Сегодня доставят твою награду.        Она смотрела на него с широкой ласковой улыбкой, видимо, ожидая осчастливить его этой новостью. Мама всегда радовалась, когда радовался он или кто-то другой, но, как бы он ни старался, настоящих чувств скрыть не смог.        — О, ну здорово.        Улыбка с лица мамы исчезла, сменившись озадаченностью:        — Ты не рад?        — Нет-нет, всё в порядке. Я рад. Правда.        Он не любил обманывать её, и когда ему приходилось делать это, чувствовал невыносимое напряжение. Ему захотелось поскорее скрыться из глаз мамы и в этот момент на выручку пришли Эрика и Майк со своей библиотекой и книжками. И он был искренне рад провести время с ними.        «И всё же Дина оставила ту книжку у себя», — отбросив сомнения, решил он.        Дина… Интересно, она нашла чем занять себя вместо салок и пряток в свободное время? Может, читает в спальне, или расписывает бумагу красками, а может, они с девочками снова репетируют сценку для домашнего театра? А чем занимаются остальные?         Задумавшись, он сам не заметил, как подошёл к окну и облокотился на подоконник. Дождь продолжал лить, застилая мир за стёклами туманной дымкой. Библиотека находилась на втором этаже и с такой высоты был виден весь двор, от маленького сада, с овощными грядками, и усеянного цветами маленького сада за изгородью, до столовой у стройной колокольни. Двери столовой оказались приоткрытыми и, когда он пригляделся, вдруг понял, что внутри горит свет.        — В такое время…        Он оглянулся на стену, где тикали часы с маятником, и понял, что не ошибался. Обед позади, но для ужина ещё рано. Тогда почему в столовой кто-то есть?        Он замер. Ему не привиделось, и в приоткрытых дверях он точно увидел эту знакомую светлую голову с чёрным ободком в волосах. Дина. В столовой была Дина, а вместе с ней ещё как минимум Мария и Седрик.        Он оглянулся на малышей, что мирно спали на диване, а затем тихонько вышел из библиотеки и, сбежав по ступеням на первый этаж, поспешил к столовой. Противные капли холодили лицо и волосы. Плечи рубашки уже прилично вымокли, когда он наконец добрался до навеса над дверями. Как он и рассчитывал, из столовой доносились оживлённые голоса. Он хотел войти, но его останавливало странное чувство. Что-то было не так.        Приблизился к приоткрытым дверям и, встав так, чтобы его не могли заметить, заглянул внутрь. Взгляд его сразу упал на фарфоровый чайник, а затем он увидел, что весь чайный сервиз был расставлен на покрытом белоснежной скатертью столе. Николя, Седрик и Абель суетились с тряпками, протирая чашки и блюдца. Там были и другие дети, но он больше не замечал никого, потому что увидел их. Дина находилась чуть в стороне, а рядом с ней стоял Лукас.        — Отлично, — она говорила тихо, но очень живо. — Всё просто отлично. Теперь всё точно…       — Пройдёт так, как мы рассчитывали, — договорил за неё Лукас.        Мир заволокло пеленой. Он отшатнулся от ворот, а почва ушла из-под ног. Значит… они рассчитывали. Устроили праздник все вместе и только ему одному ничего не сказали?         «Нет, это какая-то ошибка. Я, видимо, неправильно понял. Не стоит лезть в это сейчас, не когда я едва сдерживаюсь, чтобы не выкинуть очередную глупость. Нужно успокоиться и вернуться в библиотеку. Меня позовут», — так твердил голос разума, но он уже не слышал его.        — Вы о чём?         Створка двери заскрипела, когда он вошёл в ярко освещённый зал, и в этот миг все, кто находился в столовой, замерли на своих местах и уставились на него. Весёлые разговоры стихли.        Он быстро оглядел зал и заметил, что на стенах откуда-то взялись украшения из лент и бумажных цветов, а на столах стояли вазочки с живыми маргаритками, герберами и розами.        — Что-то устраиваете? — попытался сказать он самым обычным тоном, но понял, что вышло плохо. Все поняли.         Лукас пялился на него с приоткрытым ртом и глаза его беспокойно бегали, словно ему задали вопрос на уроке, на который он не мог сразу найти ответа. Сейчас начнёт мямлить неразбериху.         — Э, ну это… — начал Лукас, — знаешь… Как бы это…        — Не обращай внимание.        Дина сказала это совсем без злобы даже мягко, но он всё равно ощутил укол боли. Даже сейчас, когда он пришёл и увидел всё своими глазами, они не считают нужным объясниться? Он и без того был на взводе, но теперь разозлился ещё сильнее, резко обернулся к Лукасу.        — Ну так что это? Скажи же! — стремительно шагнул вперёд, остановился прямо перед другом. — Что вообще творится последние два дня, а?!         Лукас вжал голову в плечи. Он уже забыл, что от повышенного тона, тот только больше теряется.        — …Почему ты злишься? — вдруг спросил Лукас.        «Почему?» Ответ на этот вопрос казался абсолютно очевидным, и потому то, как растерянно Лукас задал его, на мгновение вогнало в ступор. На лице друга читалось искреннее замешательство, и это только больше бесило.        — Отвечай на вопрос! — порыв гнева тут же завладел им, и он схватил Лукаса за воротник, но тот вырвался и, не устояв на ногах, пошатнулся назад, зацепил край стола.        Он почти не слышал, как Дина выкрикнула его имя, зато отчётливо различил другой звук. Это был звон бьющейся посуды.        Несколько ребят вскрикнули, кто-то испуганно охнул, кто-то ругнулся. Что случилось? Он тут же вернулся в реальность, посмотрел на деревянный пол. Рядом с ботинком валялся кусочек расписного фарфора. Кружка упала со стола и разлетелась на крупные осколки.        Никто больше не произнёс ни слова, даже не пискнул. Столовая погрузилась в полную тишину.        Дина назвала его имя так тихо, что он едва расслышал, но тут же взглянул на неё. Лицо девочки побледнело, а синие глаза наполнились слезами.        Он отшатнулся, будто его сильно толкнули, огляделся по сторонам. Младшая Энни уже начала плакать, и лица всех остальных больше не выражали радости. Это он стёр их улыбки. И он больше не мог находиться здесь.        — …Подожди! — Дина окликнула его, но он уже вырвался из столовой. Дождь усилился, превратился в ливень, заставил замешкаться, но лишь на секунду — он всё равно выбежал из-под навеса. Капли хлестали по лицу, даже слабый ветер пробирал холодом до костей, но он всё продолжал бежать сам не понимая куда, лишь бы подальше от столовой, подальше от дома.        «Что же я творю? Так не должно было случиться».        Опять он завёлся на пустом месте, из-за какого-то выдуманного им самим пустяка поссорился с Лукасом. Нужно было похвалить его, спокойно расспросить обо всём, а он как всегда не сдержался. Если бы он так поступил, да, если бы поступил именно так, ничего бы не случилось. И чашка бы не разбилась.        Перед глазами возникло восторженное лицо листающей книжку Дины, в голове зазвучали радостные голоса ребят, мечтающих о настоящем чаепитие, и от всего этого стало только хуже.        Почва в лесу совсем размякла, стала неустойчивой. Пришлось замедлиться и с осторожностью обходить скользкие корни. Рубашка и брюки промокли, а ботинки набрали воды, идти становилось всё тяжелее. Но он не останавливался, пока не вышел к месту, где рощица обрывалась, круто спускаясь к открытой лужайке.            — Погоди…        Внезапный оклик заставил обернуться. Он подумал, что ему показалось, но ошибся. Посреди деревьев и правда стоял Лукас. Весь промокший и с дрожащими зубами.        — Ты что делаешь…? Все перепугались.        «Что ты здесь делаешь, идиот? Разве ты не должен злиться на меня? Я испортил всем праздник, я разбил чашку из сервиза, который ты нашёл. Так почему ты так беспокоишься, почему говоришь с тревогой, чёрт бы тебя побрал?»        — Оставь меня в покое! — заорал он, чувствуя себя ещё более жалким. — Таких, как ты, это не касается!        Лицо Лукаса вытянулось в удивлении:        — О чём ты…        — Всегда присматриваешь за всеми, всегда понимаешь, чего они хотят, и делаешь так, как правильно! — он смахнул прилипшую ко лбу чёлку. — Ты! Любимчик у всей семьи!        — Что?! — от изумления глаза Лукаса стали круглыми как два мяча. — Что ты несёшь?        Он зашагал вперёд, то и дело приглаживая мокрые волосы, и лицо его вмиг переменилось, стало непривычно жёстким.        — А ты! Ведь на тебя… — Лукас замешкался, но только на секунду, — это на тебя всегда и все полагаются, всегда ты ведёшь всех за собой, и все рассчитывают именно на тебя, разве нет?! Спроси у любого, кто у нас главный, чей голос значит больше, и они назовут не себя. Нет! Все назовут твоё имя! Даже Джоуэл, даже Кэт, даже другие старшие — все они признают тебя!        Лукас кричал на весь лес, а он наблюдал за ним и с каждой секундой всё больше впадал в замешательство. Лукас ни разу не говорил ничего такого, но сейчас его как прорвало — он никак не останавливался, и голос его срывался. В нём звучала досада, а не злость.        — Да что ж это такое!        Он хотел уйти, но Лукас метнулся к нему и опустил ладонь на плечо.        — Погоди.        — Говорю же, оставь меня! — он отбросил его руку, отшатнулся, и в этот момент ботинок поскользнулся на вязкой грязи. Нога попыталась найти опору, но было поздно.        — А!        Лукас всё ещё цеплялся за него, тянул на себя, но не смог сохранить равновесие, и оба покатились вниз по спуску. Колени стукались о выпирающие камни. Он пытался остановиться, уцепиться за что-то, но ладони соскальзывали, только выдирая травинки.        Повезло, что склон был невысоким, они быстро оказались внизу.        Он лежал на спине посреди промокшей высокой травы, под сводом тяжёлого серого неба.        «Лукас!»       Напарник по скатыванию молча лежал рядом. От страха спина покрылась мурашками.         — Лукас, ты в порядке? — он резко сел и тут же ощутил боль в колене.        Правая штанина брюк порвалась и на ней темнело красноватое пятно, из пореза под коленом шла кровь.        — Лукас... — снова затараторил он, не обращая внимание на свою рану.        Друг лежал с закрытыми глазами, весь покрытые грязью, и сел так резко, что он отшатнулся.        — Да в порядке я, — Лукас засмеялся и указал на него пальцем. — На себя лучше посмотри!       От такой реакции встревоженность сменилась замешательством.        — А?        — У тебя всё лицо в грязи!        — Скорее у тебя!        Лукас прыснул и только больше покатился со смеху:        — Нет, правда. Хоть ты у нас такой спортивный, а по холму катился со сногсшибательной неуклюжестью.        — Ах ты, — он тоже засмеялся и попытался подняться, вспомнив о разбитой ноге, только когда боль заставила его скорчиться. К нему тут же протянулась рука.        — Давай-ка возвращаться домой. — Лукас подставил ему и плечо, и он недолго думая положился на его помощь.        — Знаешь, ты лучше всё-таки иди без меня, — проговорил он. — Думаю, каждый получает то, что заслуживает, и я своё, кажется, уже получил. Так что иди без меня.        — Нет.        — Что?        — Вернусь один, и тогда они точно разозлятся и расстроятся. И Николя, и Седрик, и Энни, и Эрика, и Майк...        Он смотрел на Лукаса, а тот всё продолжал перечислять имена.        — И Дина тоже. Она, пожалуй, расстроится больше всех. Мы все хотим, чтобы ты был вместе с нами, — он вытер грязный лоб рукавом и улыбнулся. — Одно твоё присутствие вселяет во всех уверенность. Все думают, что если ты будешь с нами, тогда точно будет весело, и что угодно пройдёт удачно. Вот почему ты должен пойти со мной, понимаешь?          Лукас умолк. Капли продолжали падать с неба, стекали по щекам к подбородку, но дождь, кажется, начинал стихать. Они всё шли вперёд, и он всё никак не мог перестать думать о том, что сказал Лукас. Он не верил, что слышал это. Его лучший друг, тот, чьё признание он хотел получить больше всего… оказывается, Лукас всё это время считал его равным себе, когда он сам думал, что всё сказанное скорее подходит самому Лукасу. Лукас уже давно признал его, в то время как сам он зациклился на своём глупом желании его превзойти.        Он всё ещё был в отчаянии, но на сердце вдруг стало так легко, что он поднял голову и от души рассмеялся.        Лукас придержал его, но неловко пошатнулся:       — А, эй! Мы сейчас снова упадём!        — Да нет. Я тебя уверенно держу.        — Правда? Агх, да отпусти меня, дурень!        Лукас пытался вырваться, но его объятия были крепкими. Они оба были мокрыми и грязными, в ботинках плескалась вода, но шаги стали легче. И настроение у него теперь стало намного лучше.        Ветер унёс тучи, и дождь стих почти полностью, а когда они вышли на лужайку перед домом, ахнули. Над черепичной крышей Славного колокола появилась яркая радуга.        Стоило им показаться на открытом лугу, как из дома вышла фигура и, раскрыв зонтик, направилась к ним навстречу. Конечно, мама Джейн уже знала, что случилось, и поджидала их. Чем ближе она подходила, тем больше он ощущал напряжение и знал, что Лукас разделяет его чувства. Хоть они уже не были такими маленькими, но строгое лицо мамы всё ещё пускало дрожь по телу. Однако сегодня она выглядела скорее просто недовольной, чем злой.        — Бегать по саду под дождём, — хмыкнула она, когда остановилась прямо перед ними. — Мальчики, вы же уже не маленькие…        — Прости, мама, — сказали они в один голос, а она вдруг ахнула:       — Ты повредил ногу? Надо скорее осмотреть и обработать рану.        Мама, не теряя ни минуты, завела их в дом. Лукас был отправлен в ванную, а его она увела с собой в медкабинет. А потом они переоделись в чистое и сухое и снова вышли на улицу, где их уже ждали. Стайка малышей сбежалась к ним, как только они показались на пороге, а затем из толпы выбежал Майк и протянул ему конверт.        — Это тебе! Держи!       — А что это?        Сложенный лист бумаги для рисования, судя по всему, был письмом. Он развернул его и только убедился в своих догадках. Внутри цветными карандашами кто-то неуклюже написал: «Просим собраться в столовой в пять часов».        — Хе-хе, — усмехнулся он. — Это приглашение на чаепитие?        — Похоже на то, — Лукас широко улыбнулся.        — Что ж, тогда, выбора нет.        Из группы раздался тревожный вздох.        — Ты повредил ногу?        — Возьмись за руку!       Он не успел опомниться, как Кэт и Джоуэл уже схватили его под руки и потащили в столовую. С раскрытыми нараспашку дверями она выглядела ещё более торжественной и нарядной. Оттуда доносился запах свежезаваренного чёрного чая, и Дина уже разливала напиток по чашкам.       — Здорово, скажи?        — Прямо как на картинках.               Сейчас, когда он осмотрел зал без мрачных мыслей и бури чувств, замер от восхищения. Украшенная белой скатертью и цветами столовая, в которой они трапезничали каждый день, полностью преобразилась и стала ещё уютнее. Всё было просто изумительно.        «Сколько же времени ушло на то, чтобы всё так украсить», — подумал он, и вдруг среди всего этого великолепия ему на глаза попалась чашка, покрытая трещинами.        — А… она…        — Её Николя починил, — вдруг сказала Вивиана, чем заставила скромного брата покраснеть. — Конечно, в прежний вид её не вернуть, но всё же…       — Глянь! — Герда подлетела к вазе с цветами и, вынув стебли, перелила воду в склеенную кружку — на скатерти не оказалось ни капли.       — Не проливается! — хором воскликнули малыши.         Он глубоко вздохнул. Кругом снова шумели радостные голоса, и родные снова улыбались, но он всё ещё не мог избавиться от горечи вины и стыда.        — Спасибо, Николя, — неуверенно пробурчал он, а затем обернулся к Дине. Она стояла рядом, но смотрела в пол, лишь мельком поглядывая на него и тут же отводя взгляд. — И ты, Дина, прости. Разбил дорогую тебе чашку и чуть не испортил чаепитие.        — Ничего. Не переживай об этом, — она вдруг посмотрела прямо на него, а затем резко схватила за руку.        Не успел он опомниться, как столовая взорвалась десятками голосов.        — Поздравляем со сдачей тестов!        Он остолбенел, теперь и вовсе не понимая, что происходит. К нему подбежал Лукас:        — Ты получил лучшую отметку за всё время, и Дина предложила устроить чаепитие, чтобы это отметить. А мы все тайком ей помогали.        — Ага, — сказал Николя. — Хотя больше всех старался Лукас.       Лукас широко улыбнулся, отмахиваясь.       Он всё ещё не мог прийти в себя. Когда Дина и остальные загорелись идеей чаепития, он захотел поучаствовать и специально для этого заказал печенье. Он хотел устроить праздник для всех, устроить праздник для неë. А оказывается, Дина хотела сделать для него то же самое… Устроить чаепитие в честь него.        — Извини, — вдруг сказала Дина. — Я думала, что главное — провести всё так, чтобы это стало для тебя сюрпризом. Поэтому мы с Лукасом старались, чтобы ты ничего не заметил.        — Ну… да ничего, — только и смог проговорить он, не находя слов, чтобы как-то сгладить воспоминания о том, как всё вышло в итоге. — Вы же старались удивить меня.       Дина неловко улыбнулась:        — Да, но если смотреть на это с твоей стороны, можно подумать: «Эй, почему все только меня сторонятся?» От таких мыслей может стать очень неприятно.         Она развернулась к столу и взяла заварной чайник, а затем поднесла носик к кружке и, наполнив её свежим чаем, со скромной улыбкой протянула ему.        — А давайте устраивать чаепития, чтобы отпраздновать что угодно! — вдруг предложил Николя.        — Что угодно? — растерялся Лукас.       — Ага. Вот так всем вместе собираться и праздновать. Веселиться!        Дина обернулась к остальным и в её глазах уже плясали искорки. Идея пришлась ей по душе.        — Это не обязательно должен быть сюрприз или что-то особенное, — сказала она. — Мы можем устраивать чаепития каждый раз, когда хотим просто собраться всей семьёй и повеселиться вместе. Просто так, без повода, чтобы всем было весело.        — Да, отлично.       — Круто!       Все хором поддержали идею, а затем за спиной вдруг раздался голос мамы:        — Замечательная идея! — она стояла в дверях и держала перед собой большую оранжевую коробку. — А вот и награда, которую так ждали.        Мама опустила банку в центр стола, а Герда и Майк тут же поспешили открыть крышку.        — Вот, — мама Джейн обернулась к нему и широко улыбнулась. — Большая коробка печенья, чтобы все могли попробовать.        Банка была доверху набита самым разнообразным песочным печеньем: с джемом, в глазури, с шоколадной крошкой, с орехами и кусочками сухих ягод и фруктов. Нарядные и ароматные, самые настоящие сладости.        — Ва!!!        — Как здорово!       Лица малышей обернулись к нему, и все дети наперебой начали осыпать его благодарностями.        — Спасибо!        — Большое спасибо!        А он смеялся и отвечал:        — Не за что.         Все потянули руки к коробке, и в этот момент вдруг заиграла музыка. Задорная мелодия со счётом на три как в вальсе, кто-то наигрывал её на гармони. Он начал оглядываться по сторонам, пытаясь понять, кто это успел сбегать в музыкальную комнату, как вдруг вспомнил.        Никто. Никто туда не ходил. Потому что музыка играла не здесь.        В глазах потемнело до черноты, мир словно раскололся на части. Мама исчезла вместе с цветами в вазах, столами и самой столовой, дом с грохотом развалился на камешки, и ветер унёс черепицу как листья. Всё, что он видел давным-давно, всё, о чём он помнил, растворилось во тьме, будто не существовало никогда. Оно было иллюзией, сладкой и счастливой, но мимолётной и абсолютно пустой. Один только лес был реален. Тёмная чаща с огромными деревьями, сумрачный лес с расплавленными стволами, роща, так похожая на ту, что он видел в приюте, и небо. То небо он не забудет никогда. Алое закатное небо, ярче, чем он когда-либо видел, было исчерчено тонкими швами.        «Беги!»       Нет.        «Беги!»       Нет.        «Уходи! Уходи отсюда!»       «Я не могу!» — кричал он, не замечал, что уже бежит.        Но сейчас он оставался там. В своей голове и в своей памяти он всегда оставался там, под тем красным небом, рядом с ними.        Он закричал, но оглушающий гром заглушил его голос и заставил открыть глаза. Первым, что он увидел, стала белая вспышка в небе, а затем гром ещё раз сотряс тучи. Уже стемнело, а пламя в очаге почти погасло.        Он сам не заметил, как уснул. И лучше бы не просыпался вовсе.        «Чего стоит жизнь, когда исчезло самое дорогое?»