Обещанный Неверленд: Новый рассвет

      У западной границы рощи никого не было, Льюис не уловил ни одного смутного отзвука кого-либо из отряда охотников. Он не мог похвастаться такой же чувствительностью к отзвукам, какой обладал его брат — Лиам, но достаточно хорошо ощущал присутствие поблизости других сущностей. Не было причин сомневаться, что сейчас он здесь один.        Он сосредоточился на запахах. Конечно, людей тоже можно выследить по отзвукам, но в таком случае их легко перепутать с другими обитателями рощи, птицами, например, или мышами, а отличить одного дитя от другого и вовсе невозможно. А вот запах не обманет — каждый ребёнок пахнет по-своему, хотя чем больше людей собирается в одном месте, тем труднее не ошибиться.        Однако, эти дети совершенно точно были где-то здесь. Никаких сомнений.        Он почувствовал Палвуса ещё до того, как маэйб соскочил с ветки и приземлился на его плечо, чуть впиваясь в плащ острыми коготками. Палвус разинул маленькую зубастую пасть и зашипел, а Льюис протянул к нему длинный коготь и аккуратно почесал за ухом. Питомец был совсем крошечный, не больше головы человеческого ребёнка, а глава клана Ратри, однажды увидев его, сказал, что мохнатый зверёк был бы очень похож на мартышку, если б имел два глаза, а не один, и если б окрас его меха стал рыжеватым, вместо тёмно-фиолетового. Занятно.            Льюис обернулся на шелест и хруст палой листвы. Совсем близко. Тихо, как мелкие грызуны, но для него слишком громко. Они так стараются красться незаметно. Досадно же им будет узнать, что он всё равно слышит.       «Что ж…»        Льюис шагнул в сторону звука, а затем оттолкнулся от земли. Пара секунд и он уже в тридцати метрах от своего прежнего места. Мгновенные перемещения отнимали силы, но он совершенно не устал за эту охоту, а потому ничего не почувствовал. Только ветер трепал плащ и широкие поля шляпы. Скукота.       «Ничего. В следующий раз станет веселее».        Что такое неделя? Один миг по сравнению с годами. Льюис мог быть очень терпелив, особенно когда награда сполна окупала ожидание.       «Вон они».        Он вынул топор из-за пояса и вышел к ним навстречу.        Дети остановились. Сначала подпрыгнули, от изумления вылупив на него испуганные глаза, а затем застыли как статуи. Какие же мелкие, но это точно они. Мальчик, от которого смердит кровью, девочка с примитивным копьём и трусливый здоровяк.        — Бежим! — закричала девчонка, и все трое сорвались с места.        Глупые. Серьёзно надеются, что смогут убежать от него.        — Подождите! — раненый мальчик вдруг остановился и повернулся к нему лицом, уставился на стальную маску, сжимая кулаки и задыхаясь от страха.        «Это что-то новенькое. И чего только он удумал?»        — Бе… беглянка, — мальчишка запинался, захлёбываясь водой, что лилась из глаз. — Номер 6,3… 63 и 194. Она… найдите её, пока этого не сделали остальные. Она из Благодатного дома.        «Ах вот оно что».        А она смышлёная, эта «63194». Как и полагается товару с самой лучшей фермы, принадлежащей императорской семье. Вот уж кто оправдал своё высокое качество. И откуда она только взялась здесь? Байон выкупил её у сестры, или же это клан опять не уследил за скотом?        «Нужно будет расспросить Байона».        Льюис не смог не ухмыльнуться, чуть наклонился, чтобы мальчик мог лучше видеть его лицо.        — Я знаю.        «И потому-то она будет моей добычей. Но не сегодня. Сначала она должна стать ещё вкуснее».        А эти жалкие детёныши в этом помогут.        — Ты смелее их, раз решился заговорить со мной, — ответил он мальчику. — И за твою отвагу я сохраню тебе жизнь. Ты это заслужил.        «Может, из него тоже выйдет что-то достойное. Чуть позже, и если он выживет».        Льюис заприметил маячащую между деревьями худую спину убегающей девчонки, уже было встал в полный рост и приготовился метнуть топор, как вдруг из кустов выскочил третий ребёнок. Здоровяк встал прямо перед раненым мальчишкой, пряча того за спину и заслоняя собой.        — Беги, Тео!        Старший ребёнок весь трясся от страха. Его ноги подкашивались, но он всё равно не двигался с места. Решил принести себя в жертву, чтобы спасти раненого? Неужели собственная трусость сумела воззвать к совести, и та заставила его осознать всю глубину своей ничтожности? Да настолько, что он не сдержался и выскочил прямо навстречу смерти. Это называется отчаяние.        — Ну же, Тео! Чего ты стоишь? Беги!       «Нет, Тео, стой. И смотри. Смотри внимательно».        Топор разрезал плоть так же легко, как заточенный кинжал тонкую шаль. Совершенно без усилий Льюис вонзил остриё между челюстью и плечами, одним ударом снёс голову. Обливающееся кровью тело старшего мальчика рухнуло на колени. Глупая, совершенно некрасивая, но благородная смерть.        Льюис стряхнул красную влагу с острия, бросил взгляд туда, где должен был стоять раненый мальчишка, но не нашёл его — тот уже уносил ноги в сопровождении девчонки. Какая проворная! Вернулась за ним и в который раз потащила за собой.        Громкий вой мальчика не давал им и шанса улизнуть в кусты и затеряться в пахучих листьях, девчонка тоже хрипела и одно кричала:        — Не оборачивайся! Беги!        «Бесполезно».        Как же скучно гоняться за жалкими кроликами, но у Льюиса не было причин поддаваться, дарить им хоть малую возможность сравниться с ним по силе. Сегодня они просто игрушки, инструмент для достижения главной цели. Свирепая девчонка номер «63194», «Эмма», если он верно помнил кличку этого образца, должна стать ещё свирепее. Пусть она узнает о случившемся, пусть услышит, что это он уничтожил тех, кого она пыталась спасти, рискуя собственной жизнью. Пусть душа и сердце её ещё больше пропитаются ненавистью к нему. Гнев и страдания делают людей сильнее. И вкуснее.        Палвус повис на плаще, вцепившись когтями в складки ткани, приготовился держаться крепче. Льюис снова оттолкнулся от земли. Переместился прямо туда, где бежали двое. Девчонка весьма кстати оказалась ближе. Даже тянуться не пришлось. На этот раз топор вонзился не в шею — угодил прямо в голову, расколол череп как скорлупу от ореха. Неудобно вышло, мозг скорей всего повредился и испортился.        Девочка даже не вскрикнула, а когда он вырвал топор из её головы, упала на землю, глядя на него стекленеющим взглядом распахнутых в немом ужасе глаз.        Сбоку послышался вздох. Льюис обернулся. Раненый мальчишка чуть ли не валялся на земле совсем так же, как его подружка, и задыхался, воя и скуля так, будто это ему череп раскололи, а не ей.        — Забери его, малыш, — Льюис шагнул к нему, протягивая зажатый в пальцах топор. Ребёнок, видимо, прикусил язык, весь сжался, с содроганием глядя прямо на поданную рукоять. — Посмотри вокруг, взгляни на своих товарищей ещё раз. Нет, не отворачивайся и не закрывай глаза! Смотри внимательнее на их искалеченные мёртвые тела. Что ты чувствуешь, когда видишь их такими? Теперь ты ненавидишь меня, презираешь? Так воспользуйся своим гневом сполна, упивайся им, чтобы однажды, когда мы встретимся вновь, отомстить и убить меня. А теперь слушай внимательно. Ты должен передать послание этой рыжей девочке номер «63194». 

***

      Охота продолжалась до самого вечера. Виолетта сказала, что в первый раз музыка всегда играет в полдень, а во второй — незадолго до заката. Когда солнце начало клониться к западу, Эмма чуть ли не валилась с ног от усталости. Шесть часов не просто оживлённого бега, а безумной гонки и неутихающего ни на секунду нервного напряжения не могли не утомить. Это было очень схоже с тем вечером, когда она и Рэй впервые столкнулись с целой стаей чудовищ, и им пришлось бежать по веткам деревьев, чтобы спастись. Вот только тогда они скрывались не больше часа, может быть двух. Ощутимо меньше, чем ей пришлось бегать сейчас.        Ситуация усложнялась тем, что из всех детей, которых ей удавалось находить, прятаться и передвигаться по лесу, не издавая звуков, умели единицы. Будто они ни разу в жизни не играли в прятки или салочки. Особенно трудно приходилось с малышами — они были совершенно потерянными, не понимали, где находятся и что происходит, и точно так же, как первые спасённые ею дети, не могли назвать ни имени, ни места откуда родом. Очень скоро Эмма перестала задавать вопросы.        Чаще всего дети ходили по лесу маленькими группами или парами, изредка Эмма и Виолетта находили тех, кто бродил по одиночке, пытаясь укрыться в кустах или на деревьях. Дважды они чуть не попались: нужно поблагодарить Виолетту за то, что та вовремя придавила Эмму к земле, иначе две высокие чёрные фигуры точно бы увидели её за кустами.        — Лежи смирно и старайся не дышать, — сказала Виолетта, когда сущности, названные Нусом и Нумой, скрылись в глубине рощи. — Повезло, что мы оказались в этих чёртовых «не помню, как их называть» кустах с пахучими листьями. Только потому нас не почувствовали.               За время охоты Эмма насчитала десятерых детей, которых удалось увести к городку, где им было проще затеряться, или к скалистому ущелью, где хватало ям и углублений для временных укрытий. Она как раз тащила на плечах десятого ребёнка, девочку лет шести, когда наконец услышала звуки гармони. Музыка заиграла во второй раз.         — Всё кончено, — выдохнула Эмма, опуская ребёнка на землю.       — На этот раз, да, — объявила Виолетта.        Эмма неожиданно ощутила хватку на своей талии — малышка с двумя светлыми косичками, которая только что сидела у неё на спине, уткнулась лицом в её пыльный плащ и захныкала:       — Спа-асибо тебе. Ты спасла меня.        Эмма наклонилась и с улыбкой погладила девочку по макушке, а затем впустила в объятия.       — Всё хорошо, всё уже позади.        — Я пы… я пыталась спрятаться, — не унималась малышка. — А они, они почти нашли. Было так-так страшно.        — Ну всё, хватит реветь, — вдруг вмешалась Виолетта. — Ты проголодалась?        Девочка оглянулась на неё и закивала, шмыгая носом.        — Тогда шагай к городу, а то опоздаешь и останешься голодной.         С ходу уловив то, что пыталась сказать Виолетта, Эмма освободилась от объятий и взяла руку девочки в свою:        — Пойдём вместе. Мы отведём тебя, только надо торопиться.         Девочка всё ещё дергала носом, но уже не плакала, когда они вышли из рощи на освещённый ярким светом холм. Солнце уже совсем приблизилось к горизонту, и лучи окрасились в ярко-оранжевый, а в оврагах и под кустами залегли чёрные длинные тени. Эмма и сама отбрасывала точно такую же.        Они втроём спустились к воротам городка. Виолетта быстро вывела их по узким улочкам на главную площадь. Там уже собралась толпа — дети сходились сюда со всех концов угодьев. Кто-то был ранен, кто-то прихрамывал, кто-то уже получил свой ужин и стучал ложкой о дно тарелки, а кто-то сидел прямо на брусчатке под окнами домов и горько рыдал. Плач и стоны страдания были самыми громкими звуками, что слышались здесь среди десятков детей.        — Вон там еда, — Виолетта дёрнула малышку за рукав, пальцем указывая туда, где темнел колодец. Прямо около него блестели два огромных чана, а светловолосая девушка в шапке и темнокожий мальчик, как Эмма могла различить издалека, черпаками насыпали еду в тарелки тех детей, кто пришёл за своей долей.        — Спасибо, — промямлила девочка, а затем ещё раз взглянула на Эмму, неловко обняла на прощание и побежала к колодцу.        — Пока, — крикнула ей вслед Эмма и почувствовала, как заурчал живот. Сейчас бы тоже поесть и попить прохладной воды. Она уже забыла, когда ела в последний раз.        — Иди, попроси еды и подожди меня у колодца, — вдруг сказала Виолетта. — Мне нужно поговорить с моим другом, но я скоро вернусь.        Эмма не успела и слова сказать, как девушка уже пошла прочь, быстрыми шагами пересекая площадь. Не сдержав любопытства, Эмма проследила за ней и увидела, как Виолетта подошла к столбу с громкоговорителем и табличкой правил. Там её ждали двое — светловолосый парень в ярко-красной рубашке, бросающейся в глаза даже издалека, и темноволосая девушка с повязкой на подбородке и в полностью чёрном наряде: рядом с ярким товарищем она казалась совсем неприметной. Стоило Виолетте подойти к ним, они сразу же активно заговорили.        «Интересно, что они обсуждают?»        — Все, кто ранен, подходите сюда! — вдруг прогремел низкий голос.        — Быстрее и по очереди! —  добавил более мягкий и певучий.        Эмма оглянулась и увидела двоих высоких ребят. Это были мальчики и выглядели они старше всех, кого ей довелось встретить сегодня, но не настолько взрослыми, как Мистер. Один смуглый и большой, в синем длинном плаще и с повязкой на голове, другой кучерявый и темноволосый, в зелёной рубашке, чёрных брюках и клетчатой жилетке. Они вдвоём ловко перебинтовывали раненых и раздавали лекарства.        Эмма ещё раз оглядела площадь, то и дело встречаясь с полными печали и боли глазами незнакомых ей людей, чувствуя, как сердце сжимается всё сильней. Только одно утешало — здесь есть те, кто могут позаботиться о напуганных и раненых.        Она снова оглянулась на колодец и уже собралась пойти к ребятам с провизией, когда вдруг вспомнила.        «Тот мальчик. Тео! Он тоже был ранен».        На площади его не оказалось. Эмма не увидела его ни у лекарей, ни у колодца, и ни у одного из домов. Тео ещё не пришёл, как и двое других ребят, что были с ним, хотя музыка отыграла давно.        В груди похолодело, а сердце ускоренно забилось.              «С ними что-то случилось? Почему их ещё нет?»        Она не могла обознаться или перепутать их с кем-то ещё — слишком хорошо запоминала лица, но всё равно решила позвать, чтобы убедиться.         — Тео! — закричала на всю площадь. — Тео, ты здесь?!       Испуганные дети с волнением поднимали головы и глазели на неё, но никто не откликнулся и не пошёл в её сторону.        Значит, всё-таки не здесь.        Эмма почувствовала, как брови сдвигаются к переносице, сжала челюсть. Ещё раз огляделась вокруг и бросилась вперёд, скользнула в одну из улиц. Ноги болели, а сердце бешено стучало в груди, пока она пересекала городок, то и дело оглядываясь, в надежде увидеть бритоголового мальчишку.        «Нет, он не мог остаться в лесу. Уже слишком поздно, вот-вот стемнеет!»        Впереди уже показался знакомый поворот. Эмма приближалась к тем самым ступеням, у которых стояла сегодня утром, глядя на башенки замка за зарослями деревьев и полями, и вдруг заметила что-то светлое. Прямо на верхней ступени сидел человек в серой куртке.        — Тео? — с сомнением спросила Эмма.        Услышав голос, он содрогнулся и поднял голову, обернулся. Она узнала его.        — Тео! — Эмма широко улыбнулась, чувствуя как напряжение в руках и ногах уходит, сменяясь приятным облегчением. — А вот и ты. Я искала тебя. Ты же был…        Она хотела спросить, нужна ли ему помощь, собиралась предложить отвести его к площади, но мальчик не дал ей договорить — живо отвернулся и задрожал.        И только тогда Эмма поняла, что он здесь совсем один. И снова почувствовала, как тело натягивается словно тетива.        — А где… твои друзья? — спросила она осторожно, и содрогнулась, когда вместо ответа услышала громкий плач.        Тео задыхался и захлёбывался рыданиями:        — Их. Их больше нет. Они…        Ему больше не нужно было ничего говорить. Эмма всё поняла, до боли прикусила щёку, уже ощущая, как мокреют глаза.         Тео поднялся на ноги. Он всё ещё не оборачивался к ней, и она не могла видеть, что лежало в его руках.        — Это всё из-за меня! — кричал он. — Из-за меня он. Он нашёл. Всех. А потом он… он.       Эмма опустила голову. Она думала подойти к нему, но не могла сделать и шага. Какой смысл в том, что она скажет: «Всё будет хорошо»? Никогда никакие слова не заглушают боль и горечь утраты. Этих людей больше нет. Они пропали, умерли, ушли навсегда, и даже останков, их пустой оболочки тоже скоро не останется. Чудовища заберут тела и съедят мясо, а кости выбросят, как мусор. Те девочка и мальчик исчезнут, будто их никогда и не было.         — Он сказал. Сказал, чтобы я передал тебе. Это послание, — Тео развернулся, и тогда Эмма увидела, что лежало в его руках. Это был топор, тот самый, который она швырнула в голову одному из чудищ. Остриё и древко покрыты багровой засохшей кровью. — Тот демон, который убил их. Это был тот, в шляпе. Он сказал. Сказал передать тебе: «Номер 63 и 194, Эмма, меня зовут Льюис. Я хочу, чтобы ты знала, эти дети погибли из-за… из-за тебя. Я убил их только потому… что ты решила, будто можешь спасти кого-то. В следующий раз не. Не убегай. Начни охоту на меня».         «Что?»       Значит, он знал. Они сказали ему то, что она просила. Номер на её шее должен был спасти жизни этим детям, но вместо этого…        Эмма застыла, больше не в силах сдержать слёзы, и они бежали по покрытым пылью щекам, оставляя после себя мокрые дорожки.        — Мне жаль, — хрипло выдохнула она и всхлипнула. — Мне так жаль, Тео.        Тео ничего не ответил. Дёрнул носом, крепче сжал топор в руках и прошёл мимо неё, на обессиленных ногах поплёлся по улице к центру городка, а Эмма больше не выдержала.        Она чуть не упала прямо на брусчатку, но вовремя опомнилась и прошла чуть дальше к ступеням, спустилась пониже, чтобы с улицы никто не мог увидеть её, уронила голову на сложенные на коленях руки и зарыдала.        Их лица появлялись перед глазами. Девочка с копьём и мальчик, не знающие даже своих имён, несчастные и напуганные совсем так же, как она, когда увидела бескровный труп Конни в машине и чудовищ в конце тёмного коридора.        Ещё утром они были живы, а теперь их больше нет.        «Я не смогла спасти их. Не смогла помочь им».       Эмма подняла глаза, сквозь пелену слёз наблюдая, как вокруг сгущаются сумерки. На городок опускалась тихая ночь, только странный, едва различимый, писк нарушал спокойствие — муха угодила в сверкающую паутину. Насекомое изо всех сил трепыхалось и рвалось на свободу, но было поздно. Хрупкие крылья обломались и слиплись, а паук уже подбирался к жертве.        Эмма продолжала плакать и сама не заметила, как боль и горе потускнели, уступая место глухой злобе. Она грубо растёрла слёзы по щекам, пальцами вцепилась в волосы, чувствуя, как тело начинает дрожать.        «Не прощу! Ни за что не прощу! Сущности? Они не достойны этого слова. Это твари. Настоящие чудовища!»       — Вот ты и нашлась, наконец, — внезапный голос заставил дёрнуться. — Я уж подумала, ты выбрала себе место для ночлега и валяешься в одном из домов.        Эмма обернулась. Виолетта спускалась к ней с тарелкой и хлебной коркой в руках.        — На вот, держи, — она кинула хлеб в миску и протянула Эмме. — Мне сказали, ты ещё не ужинала. Дурында, стряпню Реджины можно есть только пока она ещё тёплая, а ты пошла носиться по всему городу. Мы же договорились встретиться у колодца.       Эмма приняла тарелку, но не оторвала взгляда от Виолетты, в бессилии открывала и закрывала рот.        — Они погибли, — наконец выдохнула она. — Друзья Тео, те ребята, которых мы спасли. Их убил Льюис.        Виолетта долго молчала, неотрывно, со странным напряжением глядела на её лицо.        — Ты расстроена? — вдруг спросила она совершенно спокойно. — Ничего не поделаешь, каждый раз кто-то да умирает. Такова жестокая реальность. Ешь, давай!       Эмма нервно сглотнула. По всему было видно, что новость, которую она только что сообщила, не произвела на Виолетту никакого впечатления. Настолько холодная равнодушная реакция выбила почву из под ног.        Не в силах больше смотреть Виолетте в глаза, Эмма отвлеклась на тарелку. На дне, под тёмной коркой хлеба, лежала пшеничная каша с кусочками фруктов. Она уже остыла и скомкалась, отчего перестала выглядеть хоть сколь-нибудь аппетитно, но Эмма была слишком голодна, чтобы привередничать. Ей нужно поесть, и чем скорее, тем лучше.        Она решила начать с хлеба, поднесла крошащуюся корку ко рту и надкусила. Хлеб оказался пресноватым, но съедобным, однако стоило попытаться проглотить кусок, как он встал поперёк горла. Эмма закашлялась, разум сам подбросил ей образ прибитого к дереву окровавленного трупе девочки и чуть не вызвал тошноту. Хлебные крошки оцарапали горло, в глазах снова защипало. Тарелку пришлось отставить.        Эмма услышала громкий вздох за спиной.       — И чего ты так убиваешься? Какое тебе до них вообще дело? — Виолетта еле сдерживала негодование в хриплом голосе. — Ты здесь всего пол дня, эти люди для тебя ничего не значили, ты даже имён их не знаешь. Так почему…       — Почему? — воскликнула Эмма, едва удержавшись от того, чтобы вскочить на ноги.       Она уставилась на Виолетту, хлопая ртом в немом возмущении. Как вообще может появится такой вопрос? ...Нет. Она знала, как. В памяти отчётливо прозвучали слова близкого друга, который был вынужден долгие годы молча наблюдать, как гибнут другие: «Малыши не смогут сбежать. Некоторые из них даже не умеют ходить, а некоторые просто глупы. Они будут только мешаться».        Эмма понимала причину, понимала, кто может задаваться таким вопросом.       — Прости, — выдохнула она. — Мне не стоило…       — Мне не нужны извинения, — Виолетта оборвала её совершенно спокойно, — я хочу услышать ответ на вопрос.        — Потому что… я считаю, что ценна каждая жизнь.        — И ты ценишь даже слабаков? — фиалковые глаза недобро сверкнули. — Они только мешают себе и другим, забирают, ничего не давая взамен. И ты считаешь, что такие жалкие люди тоже должны жить?        Эмма поджала губы, чувствуя, как в горле становится ком:       — Мне не нравится, как ты это говоришь. Неважно, слабый человек или сильный, любой заслуживает жизни.        — Почему?        Виолетта смотрела на неё неотрывно с упрямым ожиданием, будто не отвернётся и не двинется с места, пока не получит то, что хочет, но Эмма не понимала, что ей ещё нужно. Какой ответ она хотела услышать?       — Хорошо, — Эмма снова присела на ступеньку и набрала в грудь воздуха. — Тогда я расскажу тебе всё с самого начала. Это произошло очень давно, осенью, когда мне было четыре.        Эмма плохо помнила первые годы своей жизни. Время тогда текло безмятежно, один спокойный и радостный день сменялся другим. Подъём, заправление кровати, завтрак в кругу их дружной семьи, игры в саду, детской комнате и в песочнице, пока мама проводила тесты у старших. И так каждое утро. Но тот день Эмма помнила очень хорошо, потому что тогда случилось кое-что особенное.        В то солнечное осеннее утро они вместе с Норманом и Фелис строили замок из песка, и им даже удалось отвлечь Рэя от возни с часовым механизмом и заставить присоединиться к своей игре. Первое время всё шло гладко. Влажный песок отлично складывался в башенки, тёплое солнышко грело затылок, а они все смеялись и улыбались. Однако, как тогда часто бывало в их компании, идиллия не могла длиться вечно.       — Думаю, мы закончили, — объявил Норман, вытирая ладошкой лоб.        Они все остановили работу и отошли в сторонку, чтобы полюбоваться результатами своего труда. На этот раз замок получился действительно впечатляющим. С толстыми стенами и стройными башенками высотой с саму Эмму.        — Какая красота! — Фелис улыбнулась во весь рот и захлопала в ладоши.        — Ага! — Эмма тоже не могла сдержать улыбки. Она была невероятно довольна собой, ведь в этот раз именно ей удалось построить такие высоченные башни. А Норман говорил, что это невозможно.          — Чему вы так радуетесь? — хмуро сказал Рэй, отчего взгляды товарищей тут же обратились к нему.       Эмма крепко схватилась ладошками за подол плотной юбки и сжала ткань, как ей подсказала делать мама, на тот случай, если вдруг захочется прикрикнуть или ударить кого-нибудь. Впрочем, это не сильно помогало, особенно в моменты, когда Рэй едко высказался в её сторону.        — И чем же ты опять недоволен? — она улыбнулась, но голос всё равно выдал негодование.       — Башни кривые, — прямо объявил вредный мальчишка.        — Хм, — задумчиво произнёс Норман, внимательно осматривая замок, — а ведь и правда.        — Никакие они не кривые!       — Переделать надо, — не унимался Рэй.        Эмма чуть не задохнулась от злости и обиды.        — Переделать? Я же… да я их так долго строила ещё до того, как ты пришёл, — заявила она.        Мальчик с вечно взъерошенными волосами и мрачным видом устремил на неё взгляд и вдруг ухмыльнулся, отчего его лицо стало ещё более злобным и пугающим. Рэй совершенно не умел улыбаться.        — А, так вот в чём дело, — протянул он. — Можно было сразу догадаться, руки-крюки.       — Ладно, будет вам. Давайте все вместе... — начал Норман, но опоздал.       — Что ты сказал? — с трудом сдерживая эмоции, Эмма с уже нескрываемой угрозой приблизилась к Рэю.        После неё он был вторым близким другом Нормана, но ей никогда не нравился. Всегда грубый и всегда злющий. Эмму любили все дети в приюте, но он, казалось, открыто её ненавидел. Да ещё и мама вела себя с ним так, будто он особенный — когда все остальные дружно играли в салочки, а он сидел один под деревом, всегда приходила к нему и укачивала на коленях как маленького. Почему всё так нечестно!           — Я сказал, что ты, Эмма — растяпа руки-крюки, — невозмутимо повторил Рэй, с той же ухмылкой.        Всё. Одной этой насмешки хватило, чтобы заставить маленькую Эмму вспыхнуть как спичку.         Неповоротливый Рэй как всегда не успел среагировать — она набросилась на него и потянула за длинную лохматую чёлку. Мальчишка ойкнул и не стал церемониться, схватился за её короткую непослушную шевелюру и дёрнул, заставив запищать от боли.        Оба повалились на песок. Эмма услышала, как Норман подбежал к ним и попытался оттащить её противника, но у него ничего не получалось — Рэй был сильнее, крепко вцепился в рыжие волосы. Понимая, что так просто ей не выбраться и тем более не победить, Эмма первая отпустила его чёлку, чтобы освободившейся рукой захватить горсть песка и швырнуть ему в лицо.        Песок попал прямо в глаза. Рэй зашипел и отпустил её. Освободившись, Эмма отползла в сторону, но тут же получила по голове лопаткой. Снова боль. Она зарычала и вскочила на ноги, готовая защищаться, но, вопреки ожиданиям, нового нападения не последовало — Норман встал между ними двумя:       — Всё, остановитесь оба, а то мама расстроится…        — Она первая начала! — возмутился Рэй, не переставая тереть глаза.        — Эмма не хотела, — Норман обернулся к ней и нахмурил брови, призывая к верному ответу, но она как всегда сказала то, что думала.               — Это всё он! Всегда дразнит меня!       Норман метался взглядом между двумя друзьями, и, казалось, совсем растерялся.       — Да хватит вам уже! — ему пришлось повысить голос. — Из-за вас Фелис испугалась и убежала. Сколько можно? Каждый раз одно и то же. Почему вы никак не поладите?        — Потому что она идиотка!        — Сам дурак!        У Эммы кончалось терпение. Она и без такого сносила его выходки слишком долго.       — Норман, я не хочу дружить с ним, — она прямо посмотрела на своего лучшего друга. — Мне надоело, что ты постоянно тянешь его в наши игры. Пусть бежит обратно к своим книжкам и сидит один.        — Эмма…        — Нет! — она топнула ногой. — Решай! Либо он, либо я.         Над песочницей повисла тишина. Было слышно, как ветер шумит в ветвях стоящего неподалёку старого дуба. Норман думал непозволительно долго, и его молчание с каждой секундой всё больше расстраивало. Эмма ждала, что он мигом определится, с кем больше хочет дружить, но ошиблась.        Слёзы обиды уже наворачивались на глаза.        — Я с тобой не разговариваю, — тихо бросила она Норману и зыркнула на Рэя, — а ты. Ты! Скорей бы тебя уже усыновили, а лучше бы ты вообще не рождался! Ясно?        Не дожидаясь ответа, она помчалась прочь от песочницы, кривясь и всхлипывая, абсолютно не беспокоясь о том, как и кого может обидеть своими словами. Тогда, в моменты грусти, для неё имели значение только собственные чувства.       Эмма бежала так быстро, как только могла, и совсем не глядела на дорогу, а потом долго бродила по саду в полном одиночестве. Если кто-то и бросился за ней вдогонку, то пока ещё не нашёл её. Она сама не заметила, как скоро оказалась на границе сада, что обрывался у небольшого скалистого ущелья и продолжался только за лужайкой, тёмной грядой вырисовываясь где-то у горизонта. Младшим запрещалось ходить сюда — мама просила не играть в ущелье потому что они могли упасть и пораниться. По этой причине у скал собирались только старшие ребята, а Эмма не была здесь ни разу.        Ей запрещалось ходить к скалам, но ведь лужайка внизу не опасна, к тому же никто не узнает, что она была здесь, поэтому Эмма сбежала вниз по холму и, преодолев поляну с высокой травой, снова оказалась посреди сада.        Она всё ещё грустила из-за Нормана, злилась на Рэя и даже не думала возвращаться обратно к дому. Уже было плюхнулась у корней тонкой липы, когда вдруг увидела что-то яркое в тени деревьев впереди. Маленькая Эмма совсем не умела сопротивляться любопытству, потому поднялась на ноги и быстрыми шагами добралась до заинтересовавшей вещи.        Это был цветок. Маленький розовый кустик рос рядом с кустом малины. Шипы на его веточках казались необычайно длинными и крупными, а бутоны ещё не распустились, но уже ярко блестели алым среди полутени сада.        Эмма с широко распахнутыми глазами уставилась на розу, а затем улыбнулась и захлопала в ладони от восхищения. Цветок прямо посреди леса! Разве это не удивительно? Все остальные цветы, которые Эмма видела прежде, росли только на клумбе у дома, где она ухаживала за ними вместе с мамой и другими детьми. Мама говорила, что растения становятся слабыми и болеют, если их мало поливать и если солнце не греет их листья, потому-то они могут расти только на клумбах, за которыми всегда нужен чей-то уход. Но эта розочка росла не на клумбе, а на твёрдой земле, где мало света, а вода проливается, только когда идёт дождь, и всё равно на её веточках появились бутоны.        «Может, её лучше перенести к другим?» — было первой мыслью, но Эмма не брала с собой ни ведёрка, ни лопатки. Попробовала покопать землю руками, но та оказалась слишком плотной и сухой и не поддавалась маленьким пальчикам.        Тогда Эмма решила оставить свои попытки до следующего раза, когда вернётся сюда через пару дней: а она твёрдо задумала прийти сюда ещё раз.        Ручей протекал совсем неподалеку, и Эмма перед своим уходом сбегала к нему пару раз, чтобы принести цветку немного воды. Конечно, по пути она расплескала половину, и промочила юбку, но для неё это было неважно.        Когда она вернулась к дому, мама уже закончила проводить тесты и ждала её у порога вместе с Рэем. Выговор получили оба. Мама не повышала на них голос, но говорила твёрдо, объясняя, что нельзя бить других, даже если ты сильно злишься. Эмма кивала и, когда мама улыбалась ей, отвечала улыбкой, но пропускала мимо ушей почти весь разговор, снова и снова в мыслях возвращаясь к прекрасному лесному цветку.        В тот день она попросила прощения у Нормана и помирилась с Рэем. Норман как всегда сразу принял её извинения, а вот по лицу Рэя оказалось трудно понять, простил он её или всё ещё злился. Но, как бы то ни было, Эмма никому не проговорилась о своей находке, решив сохранить это в секрете, чтобы сделать маме сюрприз, потому что мама Изабелла очень любила цветы.        «Вот она обрадуется, когда утром найдёт на клумбе новый цветок! А потом удивится, что его достала я!»       Это могло хотя бы немного загладить вину — Эмма всё же стыдилась, что первой начала ту драку.        На следующий день она стащила из песочницы ведёрко с лопаткой и, когда наступили часы свободного времени, незаметно улизнула к скалам. Она быстро пробежала по лужайке прямо к тому месту, где росла роза, но, как только приблизилась к кустику, ахнула. Розовые бутоны раскрылись.        Это были самые прекрасные цветы из всех, что Эмма видела в своей жизни. Яркие, нежные и такие крупные, что даже в ладонь не помещались. Она присела рядом с кустиком и долго-долго любовалась восхитительным зрелищем.        Не хотелось тревожить цветок, но не в её привычке отказываться от своих планов. Эмма осторожно воткнула лопатку в землю, убеждая себя, что это необходимо. На клумбе цветку будет лучше, да и как она порадует маму, если вернётся с пустыми руками? Верно ведь?       Лопатка легко входила в пропитавшуюся водой землю, вот только сколько бы Эмма не пыталась уговорить себя, руки не двигались. Она ещё долго колебалась, но, в конце концов сдалась, так и не смогла выкопать цветок.        Эмма побоялась всё испортить. Она не отличалась аккуратностью и могла легко представить, как случайно задевает корни или ломает нежные веточки. А розочка так прекрасно цвела здесь и чувствовала себя так хорошо.          «Может быть это потому что здесь она растёт на свободе среди большого леса, а не в тесной клумбе».        Эмма так и не решилась забрать кустик с собой и вместо этого подумала, что сделает намного лучше, если будет помогать розе, поливая и приглядывая за ней время от времени. Так она и сделала — набрала в принесённое ведёрко воды и полила кустик, погладила листочки на прощание и поплелась к дому.        «Пусть она останется здесь, где ей хорошо и уютно. Мне необязательно приносить кустик домой, чтобы обрадовать маму. Я могу привести её с собой в следующий раз, чтобы она посмотрела и полюбовалась красотой здесь. И всем остальным можно показать».         Эмма умолкла, собираясь с мыслями. Это произошло так давно, и она вспоминала об этом так редко. По сравнению со всем, что ей пришлось пережить с того самого вечера, когда она увидела труп Конни в грузовике, мысль о каком-то цветке могла показаться совершенно незначительной и пустой. Но то был первый раз, а Эмма была совсем маленькой, может быть поэтому случившееся произвело на неё настолько сильное впечатление, что не стёрлось из памяти до сих пор?       — И что же? — нетерпеливо спросила Виолетта, вынуждая продолжить.        Эмма вздохнула и дёрнула плечами:       — Ничего не вышло. На следующее утро я проснулась в холодной постели и увидела морозные узоры на стёклах. Цветы не растут осенью и зимой, потому что им слишком холодно. Мама говорила об этом, и когда я вспомнила её слова, испугалась так сильно, что сразу же бросилась на улицу и побежала к лужайке у скал.        Роза была там же, где Эмма видела её вчера, но теперь выглядела совсем иначе. Яркие цветы почернели и сжались под коркой инея, а листочки пожухли и стали хрупкими. Кустик был таким несчастным и больным, а Эмма не знала, что ей делать, как помочь ему, и помнила только, как упала на колени прямо на мёрзлую землю и начала плакать.        Она вздрогнула и обернулась, когда почувствовала чьё-то прикосновение на плече.       — Мама?        Мама Изабелла опустилась рядом, приобняла её и погладила по голове, ласково взъерошив спутанные волосы, а Эмма только больше захныкала. Мама нашла её так быстро и подошла так тихо, а теперь крепко обнимала и утешала, будто сразу поняла всё, что случилось. Но Эмма никак не могла успокоиться, пыталась бессвязно выразить то, что разрывало душу.        — Розочка была… была такой красивой. Я хотела показать тебе, но… Нужно было принести её на клумбу и укрыть вместе с остальными цветами! Тогда бы она не замёрзла.        — Эмма, — мама продолжала нежно поглаживать её по макушке, — ты не виновата. Никто не знал, что это случится.        Эмма всхлипнула и подняла голову, с надеждой взглянула на маму:        — На следующий год, когда снова станет тепло, розочка же сможет расцвести снова?       Улыбка утешения вдруг исчезла с красивого лица мамы. Теперь мама выглядела совсем грустной, её объятия стали крепче, когда она ответила:        — Нет.        Эмма задохнулась от услышанного слова, спросила с сомнением:        — Совсем нет?        — Никогда...        Эмма снова прервалась, умолкла на мгновение.        — Никогда, — повторила она, — слово, которое обозначает вечность. В свои четыре года я ни разу не видела смерти. Знала о ней только из книжек, но не задумывалась об этом. Не представляла, как это, когда кто-то умирает по-настоящему. Оказалось, если это случается, то происходит навсегда. Однажды смерть заберёт каждого и даже меня... В мире есть вещи, которые невозможно вернуть или повторить — это воспоминания и жизнь того, кто умер. И каждая жизнь особенная, единственная в своём роде. Да, однажды все мы умрём, смерть неизбежна, но это не значит, что не нужно делать ничего, чтобы предотвратить её, если у тебя есть такая возможность. Если тебе хватает сил, чтобы защитить кого-то, если ты можешь позаботиться о ком-то, ты должен сделать это, помочь тому, кто оказался в беде. И не затем, чтобы потом кто-то выручил тебя, а просто так. Ты спрашиваешь, почему мне есть дело до незнакомых людей? Вот он мой ответ: потому что пока они живы, ничем не отличаются от тех, кто знаком и дорог мне. Никто и никогда не заслуживает смерти.         Эмма закончила свой рассказ и обернулась к Виолетте. На бледном, освещённом лишь тусклым заходящим солнцем, лице не читалось ни единой эмоции, будто Виолетта была раскрашенной фарфоровой куклой. Но, как только она заговорила, Эмма поняла, что новая знакомая в душе испытывает больше чувств, чем может показать другим. Похоже, из всего этого она умела выражать только гнев, а остальное прятала глубоко в своём сердце. Быть может затем, чтобы никто и ничто не могло ранить её.            — Слушай, Эмма, — Виолетта приблизилась и вдруг опустила ладонь на её плечо, — может, я и не могу почувствовать то же, что сейчас чувствуешь ты, но я понимаю. Сегодня мы снова потеряли шестерых, но зато, благодаря тебе, спаслось столько других ребят. Ты хорошо справилась, просто тебе нужно понимать, что далеко не всё зависит от твоих стараний. Даже с тем цветком, о котором ты рассказала. В том, что холода пришли слишком рано, твоей вины нет.        Эмма кивнула и попыталась улыбнуться с благодарностью, хоть вышло слишком вымученно. По крайней мере, Виолетта, наконец, получила ответ, который так хотела услышать.       — Как понимаю, есть ты не будешь. Ладно, — Виолетта схватила миску с нетронутой кашей и тяжко вздохнула. — Тогда вставай и пошли со мной. Я хочу познакомить тебя кое с кем.