Обещанный Неверленд: Новый рассвет

      Беспокойная дрёма мешала расслабиться и хорошо отдохнуть, но зато помогала не терять боевой готовности и бдительности. Толчок в плечо мигом разбудил его, и уже через пару секунд Рэй вскочил на ноги.       — Вставай, — сказал Старик. — Пора разворачиваться.       — Вокруг точно никого?       — Точно. Я проверил. Они нас потеряли, и это хорошо, но идти к Пруду прежним путём нельзя. Мы подойдём к нему с другой стороны. У нас около суток на дорогу, времени с запасом, так что попусту силы не растрачивай. Они тебе понадобятся, когда мы придём к точке.       Рэй молча кивнул, быстро осмотрелся и понял, что спал недолго. Они остановились на короткий привал, когда солнце ещё не показалось на небе, лишь тонкой светлой полоской возвещая о начале нового дня. Сейчас оно уже взошло, но стояло невысоко. До полудня ещё около трёх часов.       Вся ночь состояла из коротких переходов-бросков через тёмный лес, сменяющихся такими же короткими передышками, когда один из них: Рэй или Старик, спал, а бодрствующий следил за местностью. В свои смены Рэй только раз отследил приближение погони — в остальное время всё было спокойно. Он не был уверен, что чудовища упустили их след, а потому не протестовал, когда Старик предлагал отойти ещё чуть дальше, но взял с него обещание: утром они во что б это ни стало попытаются снова выйти на дорогу к Пруду. Старик слово сдержал.       Обратный путь действительно обещал занять почти сутки, потому как к наступлению ночи они прошли только половину, пробираясь к точке по хорошо освещённому яркой полной луной и звёздами горному склону. Пруд находился где-то внизу, прятался на дне долины, и Рэй, сидя на покрытом густым мхом камне, не видел его, но мог поклясться, что чувствует: Золотистый пруд близко. А там Эмма… И ещё больше разумных чудовищ.       Да, разумных чудовищ. Самых настоящих. Если учитывать его догадку о том, что их вид можно разбить на некую классификацию, то те, с кем предстояло встретиться, относились к наивысшей степени разумным, подобным Сонджу и Музике. Такой вывод Рэй смог сделать на основе выбитой, вернее, аккуратно полученной от Старика информации. Это далось не легко. Приходилось прощупывать почву перед тем, как сделать шаг и задать тот или иной вопрос, а Рэй к такому не привык. Он всегда либо спрашивал напрямую, либо не спрашивал вовсе, избирая путь молчаливого внимательного наблюдения и тщательного анализа. И поступал так всегда, даже когда приходилось иметь дело с мамой и говорить с ней о системе ферм. Необходимость изворачиваться, проявлять гибкость, чтобы ненароком не задеть хрупкое равновесие чужих чувств или ума, раздражала до зубного скрежета. Вот если бы Эмма была здесь, тогда бы сама живо занялась раскопками чужих душевных глубин. Это она умеет и любит.       Старик присыпал небольшой костёр землёй.       — Идём дальше. Сейчас будем спускаться в лес, так что гляди в оба.       — Угу.              По-хорошему, надо расспросить Старика тщательнее. По его запинкам и долгим паузам Рэй понимал, что узнаëт об обстановке на Золотистом пруду не так много, как следовало. Каким образом составлять не примерный план, а стратегию действий, если ты знаешь недостаточно о своём противнике и его поведении? Да никак! Такой план не сработает или сработает до поры до времени, а потом придётся снова действовать исключительно тактикой, на что Рэй больше не решался — ставки слишком высоки.       Они спустились к лесу и начали пробираться между деревьями. Вокруг было спокойно и тихо. Рэй озирался по сторонам и концентрировался на слухе, как его научил Старик ещё днём во время выслеживания и поиски обеда. Теперь он умел распределять внимание так, чтобы никогда не упускать звуки, и различал даже самое тихое неприметное шуршание. И слух его говорил, что в округе пока нет ни одного чудовища. А значит, сейчас самое время заняться расспросами.       Рэй тяжко вздохнул, с неохотой просчитывая в голове очередной разговор:       — Вы сказали, что на угодьях обитают разумные чудовища?       — Так.       — Не кажется ли вам, что эта информация бесполезна? Главное не то, что они разумны, а то, чем именно отличаются от неразумных. Как выглядят охотники, что они умеют, на скольких ногах передвигаются и насколько внятно говорят?       Старик резко застыл на месте и бросил на него угрюмый взгляд:       — Я же уже сказал: всё, что они умеют — это убивать. Этого мало, что ли? Чего тебе ещё надо?       — Мне нужно знать, как именно, — ровно ответил Рэй, упрямо встречаясь с понемногу темнеющими от раздражения глазами. — Суть всегда скрыта в деталях.       Старик саркастично усмехнулся:       — Это ты в какой-то умной книжке вычитал?       — А вы хотите оспорить?       — Да ну тебя, ничего я не хочу! Привязался тоже.       Рэй нахмурился, понимая, что разговор уходит из-под контроля, но у него ещё оставался туз в рукаве. Пора его использовать, сменить тактику.       — Я понимаю, — начал он и тут же слегка откашлялся, потому что ни черта на самом деле не понимал. Рэй больше не испытывал к Старику резкой неприязни, но и проявлять сочувствие пока не мог: обида была ещё слишком свежа, — что вам нелегко вспоминать и говорить обо всём, что связано с Золотистым прудом. Должно быть, вам тяжело думать о том, что придётся не просто вернуться туда, но снова встретиться с охотниками. И всё же мне необходимо услышать, что вы о них знаете. Тогда я смогу лучше обдумать, что нам делать, когда мы окажемся там, и составить стратегию.       Старик долго молчал, будто задумавшись, а затем вдруг расхохотался:       — Ну ты даёшь, мальчишка! Ты что, пытаешься копировать Антенну? Недурно, но шито белыми нитками.       От возмущения Рэй крепко сжал зубы, но сделал всё возможное, чтобы больше ничем не выдать своей реакции. Он вдруг почувствовал себя вором, которого поймали за руку, и на этот раз Старик ловко подловил его.       — Слушай, не хочу я больше об этом говорить. Ясно тебе? Не сейчас. И вообще, ты должен проявлять больше благодарности за то, что я согласился пойти на такое. Так что будь добр помолчать.       «Будто у тебя был выбор», — подумал Рэй, отвечая ему угрюмым молчанием. — «Ни у кого не было выбора. Ни у тебя, ни у меня».       Конечно, если бы Старик мог вернуться без него, он бы так и сделал — Рэй в этом не сомневался. Но что-то пошло не так. В общем, главной преградой, отделяющей Старика от его драгоценного бункера, стал сам Рэй, но, признаться честно, проблема из него так себе. Он не питал иллюзий, прекрасно понимая, что ещё слишком мал ростом и слишком слаб физически, и в итоге всё, что он может противопоставить Старику — пригрозить оружием, но у Старика был свой огнестрел. Следовательно, ему ничто не мешало обезвредить Рэя и утащить к бункеру силой. Но он этого не сделал. Значит, дело не в этом. Неужели, угрозы Гильды всё-таки заставили его задуматься? Звучит не очень убедительно. Рэй сомневался, что Старик и правда повёлся на это. Но тогда в чём дело? Что вдруг заставило его так резко изменить своё мнение и решить пойти обратно к Пруду? Ведь ему точно не хотелось ещё раз угодить в тот же капкан и точно не хотелось рисковать жизнью ради спасения Эммы. Тогда зачем Старик идёт туда? Рэй не мог понять, и чем дольше пытался найти разгадку, тем больше злился. Какой же бардак в голове этого Старика!       — И что же ты собираешься делать, гений? — вдруг спросил Старик. — Говоришь, хочешь выстроить стратегию, но как, чёрт возьми? Вокруг чего?       — Разумеется, вокруг главной цели, — сказал Рэй спокойно, хотя такое внезапное желание Старика продолжить разговор застало его врасплох. — Нужно спасти Эмму, но, чтобы сделать это, для начала придётся убрать все преграды. А учитывая, что эти преграды ни что иное как разумные чудовища, с вероятностью девяносто пять процентов договориться с ними не выйдет. Следовательно, выбор у нас невелик: охотиться или стать добычей. Но я добычей не стану, значит, нужно убивать.       — И в чём проблема? Ты уже знаешь, как это делается. Или разумные демоны для тебя одно и то же, что люди?       Рэй невольно задумался о днях, проведённых в подземном лабиринте корней. О том, как Музика учила его готовить и делать лекарственные мази, и о том, как Сонджу помогал ему правильно держать в руке копьё и быстрым броском перебегать от укрытия к укрытию. Те знания, которыми Музика и Сонджу щедро поделились с ним и его семьёй, были бесценным даром, а воспоминания о том времени вызывали только тёплые чувства. Но охотники с Угодий не такие, как Сонджу и Музика. Хотя Рэй ещё никогда их не видел, но не позволял себя думать о них как о ком-то хоть отдалённо напоминающим людей. Нет, эти разумные сущности — монстры. Победить их — значит, сделать мир чище.       — Нет. Не одно и то же. Если ты думаешь, что меня остановит их внешнее сходство с людьми, то ошибаешься. Они враги, а с врагами расправляются быстро и без сожалений. Меня интересуют их способности. Что они могут? Как выслеживают и как убивают? В чём их особенная сила, а в чём слабость? Без подробных знаний о враге победить его невозможно.       — Стало быть, самое худшее — заиметь во враги того, кто когда-то был твоим другом, — вдруг сказал Старик тихо и отрешённо, будто говорил с самим собой.       Рэй замолчал, внимательно наблюдая за ним. Кажется, Старик о чём-то задумался, правда, ненадолго.       — Ты спрашиваешь о чудовищах так, будто я должен знать о них всё. Наверное, это правильное рассуждение для того, кто не представляет, как всё было. На самом деле, худшим на Золотистом пруду были вовсе не охотники.       Он рассчитывал, что парнишка продолжит задавать вопросы, однако ошибся — тот не проронил ни слова. Ну и замечательно. И без того хватает проблем.       Пока они продвигались по лесу, он невольно оглядывался по сторонам, даже когда не слышал ничего подозрительного: на душе у него становилось всё беспокойнее. Близость Пруда сама по себе пробуждала то, о чём он всегда старался не думать, и теперь самые уродливые, запрятанные в самые тёмные глубины, воспоминания, как трупы утопленников, потихоньку всплывали на поверхность сознания.       После того, что случилось, он ходил к Пруду ещё несколько раз — вот почему ему было известно несколько дорог туда, но он никогда не позволял захватить свой разум мыслям о прошлом; о времени, когда его семья шла сюда впервые.       Они прожили в бункере два спокойных и счастливых года. Может, они бы и сейчас спокойно жили там все вместе, если бы в один прекрасным день он не начал расспрашивать Сиану о нацарапанном в письме «нечто большем, чем просто доме», а она бы не рассказала в подробностях, что где-то там, за лесом и горным перевалом, скрыто ещё одно убежище Господина Минервы, в котором должен быть проход в мир людей. Вот тогда он впервые услышал о существовании мира людей. До этого их семья могла только догадываться об этом, но, когда они все услышали подтверждение своих мыслей и не абы от кого, а от Сианы, ниточки, что связывала их с самим Минервой, сомнений не осталось.       — Нам нужно пойти туда! — настаивал он, когда некоторые во время решающего собрания начинали колебаться. — Ну же, ребята, нам так повезло! Минерва не оставил нас здесь, посреди пустыни, существовать просто так, без цели, пока не умрём от старости. Он проложил путь дальше. Даже дальше, чем мы себе представляли! Подумать только, где-то есть целый мир, огромный мир, в котором мы сможем жить свободно и счастливо! Неужели вы не хотите попасть туда?       — Знаешь, вопрос не в том, хотим ли мы, а в том, насколько это реально, — сказала Герда. — Посмотри на себя, да и на нас, и скажи, сможем ли мы ещё раз пройти через лес. Я думаю — нет.       — Пока нет, — вклинился Лукас. Его карие глаза уже сияли азартом. — Но у нас ещё столько времени. Сиана сказала, что мы можем жить здесь столько, сколько пожелаем, а в бункере есть всё, что нужно, чтобы мы смогли подготовиться к чему угодно.       — Как в «тот раз» больше не будет, — сказал он и увидел скрытую боль в лицах родных. — Я знаю: вам страшно. Мне тоже. Я тоже боюсь, что путь к Золотистому Пруду окажется слишком трудным для нас, но так сложно, как по дороге сюда, больше не будет. Тогда мы не могли взять с собой много запасов и голодали, у нас не было нужного снаряжения и мы мёрзли, у нас не было оружия и нам приходилось прятаться, рассчитывая только на силу своих ног. Но теперь всё не так. У нас есть припасы, есть всё необходимое снаряжение и есть оружие. Дело за малым: научиться всем этим пользоваться. И тут мы тоже в выигрыше: у нас есть уйма времени, чтобы натренироваться. Видите? Всё совсем не плохо. Нужно только чуть поднапрячься, и, если мы постараемся, получим такую награду, о которой не могли даже мечтать.       Они послушались его уговоров и принялись усердно работать: тренироваться в стрельбе и укреплять тело, чтобы стать сильнее и выносливее, насколько это возможно. Через два года они были готовы. По крайней мере, тогда им так казалось.       Идти в разведку малым отрядом не стали — сразу все вместе покинули бункер и направились к Пруду. Он, Дина, Лукас, Жак, Герда, Вивиана и Николя, Флора, Дэниэл, Джон, Педро, Бесс, Мария и даже самые младшие: Энни, Седрик, Абель и Уолта — все ушли, оставив после себя только коробку с печеньем и вложенное Диной послание для других детей, кто однажды сбежит из приюта и поселится в бункере следующими.       У них была карта, но дорогу всё равно пришлось прокладывать наугад, что и было сделано и согласовано ещё в бункере, однако проверки не прошло. На практике оказалось, что их большая компания не могла остаться незамеченной, и ещё в самом начале пути ему в голову часто приходила мысль, что им следует разделиться или же подняться чуть выше и передвигаться по горному хребту, чтобы не привлекать к себе лишнего внимания. Для начала он сказал об этом только Дине. Не потому, что не мог довериться другим, а потому, что за два года как-то абсолютно незаметно для него самого, каждая его идея сначала доходила до Дины и уже после этого попадала к другим или не попадала к ним вовсе. На этот раз Дина и слушать не хотела о пути через горы.       — Нет, Юго. Это слишком опасно! Если бы среди нас были только те, кому больше двенадцати, тогда может быть… но с нами Энни, Уолта, Седрик и Абель. Они ещё слишком малы и слабы для такого. Что если кто-то из них сорвётся или покалечится? Идти ещё очень далеко.       «Ещё слабы для такого», — если бы все они задумались об этом ещё в бункере, всё могло сложится иначе. Это он торопился, хотел поскорее получить заветную награду, неограниченную свободу в лучшем мире, но Дина, да и многие другие, были готовы жить в убежище хоть до двадцати, хоть до двадцати пяти лет, пока не стали бы совсем взрослыми людьми. Прямо как мама Джейн. И это было бы правильно. Будь они старше, будь среди них только взрослые и почти взрослые люди, всё стало бы проще. Группа больших и сильных вооружённых людей, ничем бы не уступила стае диких людоедов. Но тогда он об этом не думал: ему уже исполнилось шестнадцать, он стал выше и сильнее, и уже походил на взрослого мужчину. Так же как Лукас, Жак и Николя, а Дина, Герда и Вивиана стали молодыми девушками. И ему казалось, что теперь-то они способны на большее, чем раньше. Пусть многие из их семьи ещё дети, это уже не так важно: ведь он-то теперь взрослый и сможет их защитить.       Возможно, в его размышлениях была доля правды. Если бы пошли только самые старшие из них, быть может, путь дался бы легче, и им бы не пришлось снова терять близких. Но они отправились к Пруду все вместе и очень скоро заплатили за эту ошибку слишком высокую цену. Во время первого же нападения людоедов, они потеряли Седрика и Абеля. У мальчиков не было даже шанса скрыться: именно они оказались теми, на кого людоеды набросились в первую очередь. Чудовища будто чуяли самых слабых в человеческой стае и в первую очередь преследовали именно младших. Уолта могла бы спастись, если бы не поскользнулась, пока бежала по ветке дерева оши в расплавленной роще. Она вцепилась в древесину, но он был слишком далеко, чтобы помочь, и к ней бросился Дэниэл. Девятилетний мальчик пытался затащить сестру обратно на ветку, но не справился. Они так и упали, вдвоём, сцепившись руками. Он не знал, что убило их раньше — гуща людоедов, собравшихся у корней, или удар о твёрдую землю.       Когда им всё же удалось добраться до безопасного места, и они, наконец, решились подняться к горам, Энни весь вечер просидела тихо, как мышонок, глядя на звёздное небо. Она осталась последней из младших детей.       Среди них был один раненый: пока они убегали, Джон нарвался на коготь людоеда и тот распорол ему ногу. Неизвестно отчего мальчику было хуже, от боли и потери крови или от того, что Лукасу снова пришлось тащить его на своей спине, совсем как тогда, когда они направлялись к бункеру.       — Опять нога меня подвела, — криво улыбнулся Джон, когда он принёс ему вскрытую консервную банку с ужином.       Он промолчал. Джон попросил, чтобы его оставили здесь у подножья горы, и как бездомный пёс лежал, прислонившись к дереву, посреди тёмного холодного леса, вместо того, чтобы греться у костра на мягком спальном мешке вместе с остальными.       — Джон, — он присел рядом с братом. — Тебе не за что наказывать себя. На твоём месте мог оказаться кто угодно.       — Спасибо, Юго, — ответил Джон с вымученной благодарностью. — Но это не наказание, а необходимость. Ты же знаешь.       Он снова промолчал, мельком бросая взгляд на лес. Запах крови приманивал людоедов, а Джон буквально пропитался им настолько, что даже человеческий нос прекрасно чувствовал эту тонкую вонь. Вот почему Джону больше нельзя было находиться рядом с ними.       — Похоже, дальше я идти не смогу, — сказал Джон. — Мне жаль. Я не доберусь до Пруда. Вам придётся идти в мир людей без меня.       — Не говори так, Джон! Ты…       — Не жилец. Я знаю, — ответил Джон так спокойно, а затем вдруг вздохнул с облегчением. — Похоже, я оказался недостаточно сильным для того, чтобы стать свободным, Юго. Так бывает. Хорошо, что ко мне пришёл именно ты. Я хотел… думаю, ты — тот, кто точно сможет выполнить мою последнюю просьбу. Раз мне всё равно умирать, хотелось бы, чтобы это случилось быстро и без лишних страданий. А потому… Пожалуйста, пристрели меня.       Это был первый раз, когда он убил человека.       Пелена слёз туманила глаза, когда он оттаскивал Джона поглубже в лес и подальше от лагеря, чтобы никто не услышал выстрела, а револьвер дрожал в его руках, когда он наводил дуло на сердце раненого брата. Куда надежнее было бы целиться в голову, но он не смог этого сделать. Как бы он потом смотрел на мёртвое тело Джона, если бы снёс ему лицо? Джон… всё равно ничего не запомнит, больше ничто не будет иметь для него значения, но ему, Юго, предстояло с этим жить. Жить с мыслью, что он убийца, и что он убил не какого-то незнакомца или врага, а своего собственного младшего брата. Того, кого помнил ещё совсем крошечным младенцем на руках их мамы. Тот, кто пришёл в этот мир позже Юго, теперь был мёртв, а он всё ещё продолжал жить. Как же несправедливо.       Позже он вернулся в лагерь, сел у костра и мастерски сделал вид, что всё хорошо. Хотя, Лукас, должно быть, не поверил ему. Так же как и Дина. Он чувствовал, что они подозревают и убедился в этом, когда Лукас пошёл проведать Джона, а вернувшись с каменным лицом сообщил всем, что Джон пропал. Должно быть, людоеды всё-таки нашли его тело или Лукас всё понял и просто соврал, чтобы сохранить убийство в тайне. Тогда он притворился, что удивлён, но вызвался стоять в ночном дозоре одним из первых, чтобы не сидеть среди остальных и не ловить на себе ничьих взглядов. А затем к нему пришла Дина и прямо спросила, что случилось. Перед ней он не смог смолчать и не смог сдержать слёз, когда рассказывал о том, что ему пришлось сделать, чтобы выполнить последнюю просьбу Джона. Кажется, тогда Дина впервые поцеловала его. Только он совсем плохо запомнил это и теперь, спустя годы, был почти уверен, что ему просто показалось и на самом деле ничего подобного не было.       Из всей семьи до Золотистого пруда дошло двенадцать человек, и все они оказались пойманы в сети паукообразных людоедов, а очнулись уже в подземном городке. Проводить долгие дни в растерянности и неведении не пришлось: они попали в городок на Золотистом пруду как раз в день охоты. Случайное стечение обстоятельств стёрло то малое ликование, которое им довелось испытать во время осмотра города, сковало их холодом ужаса, как маленьких котят брошенных в ведро с ледяной водой. Не успели они опомниться и снова собраться все вместе, как из громкоговорителя зазвучала музыка, и вот они уже со всех ног бегут по роще в паническом страхе, смешанном с отчаянным непониманием. Перескакивают овраги и ручьи, а Николя кричит, что это самый настоящий ад и, чёрт возьми, как же он прав. А в голове только один вопрос: почему это происходит с ними здесь, в убежище Господина Минервы. Ну почему?              Примерно в середине дня охоты их большая группа разбилась на три поменьше, чтобы стать более манёвренными, а к вечеру, когда первичная паника стихла, оставив после себя только мрачную задумчивость и ярость, он уже знал, что нужно делать. Им удалось увидеть охотников в деле и отследить их поведение, и, незадолго до того, как музыка заиграла во второй раз, он, Лукас, Герда и Николя устроили облаву на одного из людоедов. На голове того охотника был сверкающий шлем, украшенный полосками золочёной ткани и длинных развивающихся перьев. Совсем как рыцарский. Броня у него тоже была, о чём они не догадывались и только потому не смогли ранить его, но кое-чего своим нападением добились: закончили охоту. Именно этот охотник отдал команду своим слугам прервать сегодняшнее «развлечение».       После второго музыкального проигрыша на рощу и на город опустилась такая тишина, что в груди похолодело, а волосы вставали дыбом. Всё вокруг казалось неживым, а уже клонящееся к закату солнце пронзало кроны деревьев алыми лучами, бросая глубокие рваные тени на влажную землю.       — Что за чёрт, — ругнулась Герда, вытирая испачканные грязью щёки.       Она продолжала тихо бубнеть, но он не слушал её и, а как и остальные, молчал. Увиденное сегодня не произвело на него особого впечатления: смерти каких-то неизвестных, непонятно откуда взявшихся здесь детей, ни на один краткий миг не тронули его уже успевшее обратиться в камень сердце. Он не думал о них. Единственное, что беспокоило его сейчас — желание увидеть всех своих близких целыми и невредимыми. Чтобы среди убитых растерзанных трупов не оказалось ни одного, кто был дорог ему.       — Почему? — вдруг сказал Николя, и, когда он обернулся к нему, увидел, что брат едва сдерживает подступающие рыдания. — За что нам… Почему здесь всё совсем не так…       — Совсем не так, как представлялось? — спросил Лукас безучастно и холодно. — Потому что мы что-то упустили, когда отправлялись сюда.       — Но Минерва… он же не мог…       — Замолчи, Николя! — вдруг со злостью воскликнула Герда, и Николя, сжавшись от испуга, больше не смог сдерживать слёз. Осознав последствия своей вспышки гнева, Герда, с сожалением, привлекла его к себе и, приобнимая, прислонила голову низкого мальчика к своёму крепкому плечу. — Ну-ну, не надо… прости. Не надо. Ты уже большой, чтобы плакать…       Он нахмурился, оглядываясь на них. В последнее время Николя слишком часто плакал и не мог уснуть по ночам, хотя за день уставал не меньше других. Тот ли это парень, который больше всего на свете любил поспать и мог задремать хоть сидя, хоть полустоя? Нет, это не он. Каких-то две недели пути к Пруду изменили его или закрепили те надломы, что он уже получил по пути к бункеру в точке «В-06-32». Прямо на его глазах, выдумщик и мастер на все руки, Николя превратился в запуганного усталого незнакомца, стал совершенно другим человеком. Но, что самое худшее, он начинал мутить воду, заражая всех, кто его окружал, своими сомнениями и страхами. Прямо как сейчас, когда сказал… Почти сказал, что Минерва мог намеренно заманить их в это место. Разве можно допускать такие мысли? Так очернять того, без чьей помощи они бы уже были мертвы?       Но как бы ему не хотелось злиться на Николя, он не мог. Потому что знал, что на самом деле злился не на брата, а на правду, которую все они понимали, но не хотели облекать в слова.       — Мы умрём здесь, — тихо сказал Николя. — Мы все умрём здесь.       — Вот вы где! — прозвучало чуть впереди и, когда они посмотрели на возвышающиеся у подножья холма дома, увидели бегущую к ним Дину.       Он сразу же почувствовал облегчение: по крайней мере, она жива и может ходить.       — Дина, как я рада тебя видеть, — Герда криво улыбнулась. — Иди сюда, мой солнечный зайчик, и разберись с этим несчастным. Он уже всю куртку мне обмочил.       — Николя, — Дина приблизилась к брату и, приобняв за плечи, привлекла к себе. — Ты… как ты…       Она погладила его по щеке, заправляя за ухо торчащие из-под клетчатого берета волосы, а он посмотрел на неё широко распахнутыми остекленевшими глазами и повторил:       — Мы все умрём здесь.       — Не нужно так говорить, — сказала она заботливо, но твёрдо. — Мы все ещё живы…       — Не все. Не… не все. Уолта, Дэниэл и… Джон… и…       Дина крепко обняла Николя, чтобы он больше не смог назвать ни одного имени. Её подёрнувшиеся ледяной дымкой синие глаза и без того едва не наполнялись слезами.       Первым, что он увидел, когда прошёл на центральную площадь — улыбающиеся лица всех своих родных, а сразу после этого — пристальные, пронзающие насквозь своей пустотой, взгляды незнакомцев.       Пока братья и сёстры рассаживались у костра, разведённого ими прямо посреди площади, и тихо переговаривались, пытаясь поддерживать друг друга, он наблюдал за ними со стороны, и тогда к нему подошла Дина.       — Эти ребята, которые не наши, — начала она приглушённо и робко, хаотичными движениями пальцев прочёсывая и собирая волосы в косу, пытаясь хоть чем-то занять руки, как она всегда делала, когда сильно нервничала, — они не смогли ответить ни на один мой вопрос. Не знают ни откуда они здесь, ни как попали сюда, даже имён не называют. Говорят, не могут вспомнить.       — Нарочно лгут?       — Я не знаю, но думаю, они говорят правду. И это пугает меня больше всего. Кем становится человек, который не помнит ничего ни о себе, ни о других?       «Никем, — вдруг подумал он и ужаснулся. — От такого человека остаётся только пустая оболочка».       — А что вы думаете о Минерве? — мощная грубая рука опустилась на его плечо и, обернувшись, он увидел серьёзное лицо Лукаса.       — Говори тише, — сказала Дина, немного сжавшись под весом его ладони. Похоже Лукас и её сжал слишком крепко. — Николя…       — Надеюсь, поправится, — коротко ответил Лукас и продолжил уже полушепотом. — Ну так что?       — Ты задаёшь слишком конкретные вопросы, на которые ни у кого не найдётся даже нечётких ответов, — произнёс он, пытаясь отогнать от себя самые мрачные размышления, но чëртов Лукас не унимался. Вечно обо всём догадывается первым!       — А ты уже знаешь ответ, да, Юго? Признайся, что знаешь. Господин Минерва оказался не тем человеком, которому нам стоило доверять. Ш-ш, не бойся, ты не один так решил. Я тоже об этом думал, пока выковыривал ноги из болота у вон той мельницы. Золотистый пруд был…       Лукас чуть не сказал это, чуть не назвал это место ловушкой, и он не выдержал — вцепился в воротник его плаща.       — Замолчи, — прошипел тихо, чтобы никто не услышал. — Ещё ничего не известно. Мы не знаем…       — Чёрт возьми, Юго, я не виню тебя! — Лукас медленно освободился из его хватки. — Посмотри на меня — я ж такой же идиот, как ты. Не меньше твоего звал всех сюда. Мы не знали! Никто не знал, что именно спрятано на этом Пруду. Поздно винить себя, да и какой смысл? Не ты построил это место и не ты заманил нас в западню. Мы пошли за тобой, потому что верили Минерве. Все мы ошибались, но теперь уже ничего не поделаешь. Нужно двигаться дальше, выбираться отсюда.       — Лукас прав, — Дина вдруг прильнула щекой к его плечу. — Если кто-то и виновен в том, что мы оказались в западне, так это Минерва, а вовсе не ты. Но… может, он тоже не виноват…       — Что? — поражённо выдохнул Лукас. — Дина…       — Что если это не он? — быстро проговорила она. — Мы же верили ему не без причины: Минерва так много сделал для нас. Он заслужил нашу веру своей помощью и убежищем прямо посреди пустыни. Если бы не он, мы бы все уже умерли, нас бы отправили за ворота приюта, на убой к людоедам. Он проделал столько работы, чтобы мы смогли выбраться, сбежать на свободу, и неужели только для того, чтобы снова привести нас к чудовищам? Я в это не верю. Потому что, если это так, значит, Минерва всё делал напрасно.       «Или это всё было только частью его плана с целью украсть нас из приюта и привести к новым хозяевам», — подумал он, но вслух ничего не сказал. Всё это слишком сложно и слишком бессмысленно. Чем им поможет разгадка мотивов этого ублюдка, когда смерть дышит в спину? Они в ловушке, в захлопнувшемся капкане, и это единственное, что имеет смысл. Что же делать теперь?       — Смотрите! — Вивиана вскочила на ноги, переполошив всех, кто сидел рядом с ней. — Там в темноте что-то есть.       — Не что-то, а кто-то, — вдруг прозвучало в ответ, и скрытая чернотой фигура вошла в свет их костра.              Мужской голос выдал незнакомца до того, как все увидели его широкое лицо, прикрытое капюшоном плаща, и чёрные глаза под густыми угольными бровями. Высокий и со следами щетины на лице, парень был явно не младше, а то и старше самых старших из них.       И он вдруг вспомнил, что за весь день не видел никого настолько же взрослого, как этот незнакомец.       — Спокойно, я не причиню вам вреда.       — Кто ты такой? — Грета поднялась со своего места, и рука её в один миг метнулась за пояс, где прятался пистолет.       Он поспешил вмешаться, пока не стало поздно. Вышел вперёд, пытаясь напустить на себя дружелюбный вид спокойного человека:       — Здравствуй, приятель. Тебе что-то нужно?       Незнакомец окинул его пристальным и будто оценивающим взглядом. В его глазах не читалось враждебности, но отчего-то смотреть в них было жутко и даже немного противно.       — Здравствуйте, — сказал парень отчуждённо, обращаясь сразу ко всем и ни к кому, а затем снова посмотрел на него. — Как понимаю, ты здесь главный. Меня зовут Витторио. Сегодня во время охоты я видел, как вы пытались дать отпор монстрам. Откуда вы?       Услышав, как легко этот человек назвал своё имя, он бросил быстрый взгляд на Дину и прочитал растерянность на её лице. Нужно держать ухо востро.       — Всё верно, я здесь главный, — ответил он и протянул ему ладонь для рукопожатия. — Меня зовут Юго, приятно познакомиться. Мы с ребятами пришли сюда со стороны гор, тех, что на поверхности, а до этого сбежали из местечка под названием Славный колокол.       — Славный колокол, — повторил Витторио. — Мы о таком не слышали, но это неудивительно. Главное, что вы не из этих.       Он мигом понял, что означало это его «не из этих». Значит, Витторио не относил себя к детям без прошлого, не был одним из них. Тогда кто он такой?       — Приятно знать, что среди жителей нашего городка появились такие новые лица, — сказал Витторио. — Но хватит пустой болтовни. Я пришёл к вам по особому делу — вас хочет видеть один человек. Ты главный здесь, а он главный у нас. Предлагаю всем вам пройти за мной.       Несмотря на то, что Витторио вызывал не очень приятные ощущения, не казался подозрительным. Просто немного скованный, жестковатый тип, который, похоже, не особо любил с кем-либо разговаривать, а потому чуть ли не через силу выжимал из себя каждую фразу. Никто из их семьи не нашёл достаточно серьёзных причин не доверять новому знакомому, к тому же, представившись, он в один миг стал для них чуть ли не единственным источником информации об этом месте. Долго выбирать не приходилось.       Витторио провёл их к самой границе города, где улица обрывалась небольшой поляной, поросшей цветущими травами и, словно пудрой, присыпанными лунным сиянием. Перед ними возвышался голый холм, самый высокий из всех, что довелось видеть сегодня. Они отходили всё дальше от городка, пока огибали его со стороны леса, и, наконец, добравшись почти до самой густой части рощи, увидели дымку света. Напротив непроходимой чащи, прямо в холме, была высечена арка, напоминающая вход в пещеру, а за ней скрывался тоннель, залитый полутьмой и тусклым светом факела.       — Это что же такое? Вход в подземелье чудовищ? — прошептала Энни, судорожно цепляясь за рукав куртки Лукаса, и тот успокаивающе потрепал её по чёрным кудряшкам.       — Подземелье? — Витторио негромко и коротко усмехнулся. — Нет. Это дом моей семьи. Проходите.       Он первым пошёл за Витторио по туннелю с высокими сводами. Все проходы здесь были вырыты прямо в земле под холмом, потолок поддерживался деревянными брусками и балками, а в основном голые земляные стены кое-где покрывались сухой травой или даже камнями, скреплёнными между собой неизвестным раствором. Воздух в подземном доме, к удивлению, оказался тёплым, но духоты совсем не ощущалось.       — Гляди, Юго, вот это да, — проговорил Лукас, озираясь по сторонам оценивающим взглядом. — Для землянки в холме это более чем здорово. Вы сами построили это? А, Витторио?       — Да, — коротко ответил Витторио. — Спросите у нашего командующего, как это было.       — Сколько же вас здесь? — Дина вдруг обратилась к нему. — Если вы смогли построить такое укрытие, вас должно быть…       — Скоро всё узнаете.       Такой ответ почему-то не понравился Дине. Конечно, она ни слова не сказала, но он заметил, с какой жёсткостью сжались её губы и как изменился взгляд, стал подозрительным. Но он не успел подумать об этом как следует: в лицо вдруг ударил яркий свет.       Витторио отошёл в сторону, открывая чуть ослеплённому взору поистине поразительное зрелище: перед ним простирался широкий круглый зал, с высокими потолками и мощными, поддерживающими стены, балками. На самих стенах чего только не висело: пёстрые ткани, какие-то сплетённые из травы фигурки, глиняная лепнина, полки с книгами и самодельные луки. А в самом центре зала, под небольшой круглой дырой в потолке, горел выложенный из камней очаг. Но главным здесь были вовсе не огонь и не убранство из ценных вещей, а люди — их было больше десятка, а, может, даже больше двух десятков! Совсем маленькие дети, ребята чуть постарше и уже почти взрослые, такие же, как он сам, сидели вокруг костра на расстеленных у стен пухлых матрасах, оживлённо болтали, смеялись, листали книжки и ужинали. Никто не обращал никакого внимания на вход в комнату, пока маленький мальчик с копной светлых кудрей вдруг не обернулся и не увидел брата.       — Вито! — радостно крикнул он и уже было бросился к нему, но встретился взглядом с Юго и тут же застыл на месте. — А кто это с тобой? Я таких не знаю.       В один миг глаза всех собравшихся обратились к нему. Растерянные, удивлённые, испуганные, но больше всего всё-таки растерянные.       — Я привёл их, брат, — сказал Витторио, глядя вперёд поверх очага и, когда Юго присмотрелся, за дрожащим жарким пламенем увидел чью-то фигуру.       — Вижу-вижу, — человек поднялся на ноги и устремился к ним.       — Юго, хватит стоять как столб, весь обзор закрываешь, — прошипел Лукас, толкая его в плечо, и он прошёл в комнату, чтобы пропустить, толпившихся позади братьев и сестёр.       А тем временем к ним приближался юноша. Стройный, ростом чуть ниже Витторио и, в отличии от него, с невероятно подвижным, живым и приятным лицом. Растрёпанные медные волосы непослушными волнами спадали на высокий лоб и чуть прикрывали тёмные, с яркими оранжевыми всполохами, глаза. И хотя шаг его слегка пружинил, шёл он неторопливо, без лишней суеты, а когда оказался совсем близко, широко распахнул руки, будто для объятий, и улыбнулся.       — Здравствуйте, господа! Отрадно видеть, что вы всё же согласились прийти сюда с этим не самым милым в общении человеком. Надеюсь, Вито никого не напугал и не сложил заранее нелицеприятное впечатления о нас?       — Совсем нет, — живо ответил он и, в знак своего интереса и дружелюбия, первым протянул руку для приветственного рукопожатия. — Мы тоже очень рады, что оказались здесь в вашем доме. Меня зовут Юго, я главный в нашем отряде.       — Очень приятно, — рыжий парень, казалось, немного растерялся, но не перестал улыбаться и пожал его руку, уверенно стиснув пальцы. — Я Гюнтер.       — А я Альберт! — светловолосый кудрявый мальчишка выскочил из-за его спины и улыбнулся во весь рот.       — Как здорово, Альберт, но влезать не обязательно, — рассмеялся Гюнтер и, подхватив ребёнка на руки так легко, будто тот был куклой, щёлкнул его по носу. — Сейчас я представлю всех.       Он обвёл рукой зал, быстро перечисляя имена тех, кто сидел у стен. Казалось, их просто невозможно запомнить — так много звучало имён. Джулия, Роза, Габриэль, Джимми, Люсиль, Чарльз, Тони и многие-многие другие вставали, когда Гюнтер называл их, и с улыбками осматривали гостей.       — А вы, значит… — закончив, Гюнтер снова обернулся к ним и тут уж все наперебой, кроме, разве что, одной Дины начали представляться.       После знакомства Гюнтер распорядился, чтобы их, как гостей, усадили поближе к очагу и принесли еды. От предложенного ужина не отказался никто, ведь они только и делали, что весь день носились по городу и роще, убегая от людоедов. Сейчас, когда он вспоминал об этом, сидя на мягком матрасе с тарелкой горячего ароматного жаркое, ему казалось, что сегодняшние прятки с чудовищами происходили не с ним и не здесь. Вечер в тёплой землянке и изнурительная кровавая охота просто не могли существовать в одном и том же месте, и семья Гюнтера, его родные, очень отличались от тех детей, которых он встречал в городке и в роще. Каждый из них без труда мог назвать своё имя и поведать какую-нибудь весёлую историю из прошлого, когда они ещё жили в приюте. Да, оказалось, что все эти ребята тоже из приюта, только другого. Они называли его Великой долиной, и каждый присутствующий провёл там все годы своей жизни до того, как оказаться здесь. А Гюнтер, самый старший из них и с самыми высокими баллами в утренних тестах, был первым человеком, которого отправили сюда.       — Мы так же, как и вы, думали, что все выпускники отправляются в семью, — сказал Гюнтер, поглаживая по тёмной голове задремавшую у него на коленях маленькую сестру. — Разве мог кто-то из нас сомневаться в словах мамы? Да, никогда! Уж не знаю, почему вас не отправляли сюда, а сразу же убивали, но, как видите, для нас приготовили другую участь.       — Угу, — пробормотал Вито, проводя точильным камнем по лезвию своего большого кинжала, и, внезапно, с яростью вонзил его прямо в земляной пол. — Они сделали нас своими игрушками! Эти чёртовы мерзкие твари, да чтоб все они сдох…              — Ч-ч, — шикнул Гюнтер, поднося палец к губам, — Вито, спокойнее. Что тебе даст эта злость? Только Нелли разбудишь.       Вито, тяжело втягивая воздух в раздутые ноздри, угрюмо потупился и вернулся к своему занятию, а Гюнтер обернулся к ним и улыбнулся, как ни в чём не бывало:       — Я прибыл сюда около двух лет назад. Бывало время, когда сбивался с подсчёта дней, а потому не знаю, сколько на самом деле месяцев прошло с тех пор. Знаю одно: я был здесь совершенно один. В этом городке мне не встретилось ни одного близкого человека, ни одного знакомого, и, во время охоты, мне приходилось выживать наравне со всеми. Я видел… много не очень хороших вещей. Видел, как «дети без имени», которые были больше и крепче меня, погибали. Умирали все: и те, кто сражались, и те, кто прятались, а мне просто везло больше других из раза в раз выбирать надёжные укрытия. Так продолжалось много дней, пока однажды, во время очередной охоты, я не столкнулся с Вито. Тогда мы и поняли, что детей из Великой долины, отправляют сюда, вместо обещанных родительских семей. Грустно осознавать, что вся твоя прежняя жизнь состояла из одной лжи, но хорошо, что мы с Вито нашли друг друга — теперь нас было двое, а значит, мы могли действовать. Так я решил тогда.       — А со временем приходили другие отправленные, — с улыбкой сказала Джулия, темноволосая девушка с острыми бровями и вздёрнутым носом.       — И мы ждали их, — Люсиль с блестящими каштановыми волнами волос, спадающими к мягкой груди, отложила в сторону свой альбом и карандаш, — встречали каждого брата и сестрёнку, а затем приводили сюда, в это безопасное место. Если бы не ребята…       — Всё благодаря Гюнтеру, — сказал Вито, и, когда Гюнтер попытался небрежно и скромно махнуть рукой на его слова, добавил: — Это ведь ты придумал убежище, я всего лишь помог тебе его построить.       — Ты принижаешь свои заслуги и преувеличиваешь мои — мы все работали над этим, — ответил Гюнтер. — Каждый привносил что-то своё, чтобы в итоге хорошо было всей нашей семье. Правда, ребята?       На его громкий вопрос откликнулся не менее громкий хор одобрений и восторженных «да».       — Значит, вы живёте здесь уже около двух лет, верно? — тихо заговорила Дина впервые за весь вечер.       Гюнтер странно оживился, мигом обернулся и окинул Дину медленным внимательным взглядом.       — Ох, я не сразу понял, что это говорите вы, — он улыбнулся ей, пожалуй, даже слишком приветливо. — Верно, мисс, кто-то меньше, конечно, но в общем счёте наша семья здесь два года.       — И как часто сюда присылают ваших близких?       — Хм, обычно одного-два человека в месяц, но бывает реже — раз в два месяца.       — И вас здесь сейчас двадцать четыре человека?       — Да, мисс.       — А сколько всего человек на этих Угодьях?       Этот простой вопрос на секунду стёр улыбку с губ Гюнтера. Юго заметил, что Вито немного напрягся, впрочем, как и Джулия, и Люсиль и все, кто сидел близко и мог слышать разговор.       — К сожалению, мне это неизвестно, мисс Дина, — Гюнтер всё-таки нашёл ответ, и скованность других тут же растворилась. — Мы не часто ведём дела с «детьми без имени».       — Значит, вы не знаете, сколько здесь других людей не из вашей семьи. И вы совершенно не общаетесь с ними?       — Почему же? Иногда, но всё-таки не часто, мы можем говорить с ними, но в остальном мы сами за себя, а они сами за себя.       Дина вдруг посерьёзнела, её бледное лицо незаметно стало твёрже, а взгляд холоднее:       — То есть вы хотите сказать, что им ничего неизвестно о вашем доме? Вы не делите с ними ни еду, ни кров и, пока сидите здесь в сытости и тепле, они бродят по пустым домам, пытаясь разыскать хоть что-нибудь съестного? Да разве так можно?!       Она разошлась не на шутку, и он отметил, что, ещё ни разу не видел Дину такой злой. Никогда прежде гнев не охватывал её настолько сильно, а если она сердилась, то лишь слегка и очень быстро возвращалась к спокойствию. Он хотел похлопать её по плечу, попросить присесть и не говорить в таком тоне с едва знакомым человеком, как вдруг…       — Мисс Дина, у вас такое доброе и открытое сердце, — сказал Гюнтер совершенно спокойно, а затем взял её руку в свои ладони и поцеловал кончики пальцев. — И у вас прекрасная речь. Как вы научились так красиво складывать слова?       Он застыл. Его будто огрели по голове дубинкой. «Да что ты себе позволяешь?» — застучало в мыслях. Стоило Гюнтеру только притронуться к Дине, и он уж было открыл рот, чтобы запротестовать, но Дина вовремя сама вырвала руку из чужих цепких лап.       — Простите, если вам не понравились мои слова, — сказал Гюнтер так невинно, без единой нотки сожаления о сделанном. — Вы совершенно справедливо обвиняете меня, но только в том случае, если смотреть на ситуацию с одной единственной точки зрения. Видите ли, я не считаю, что мы и… те дети находимся в таком уж большом неравенстве. В конце концов, все мы здесь в одном и том же месте, в одно и то же время и в одних и тех же условиях. На них охотятся, но ведь на нас тоже. Чудовища кормят нас одинаково, поставляют одни и те же припасы, а уж как ими распорядиться — это каждый решает за себя. Если те дети не в состоянии выбрать укрытие и хорошенько там обжиться, развести огонь, найти в кладовке дома посуду да приготовить ужин, моей вины в этом нет. Как нет моей вины и в том, что они не могут защитить себя, и потому их убивают.       — Но вы могли бы помочь им, — уже без злости, но всё так же холодно сказала Дина, и в голосе её он уловил что-то странное, отчего по спине побежали противные мурашки. Она что, презирает этого человека? — Могли бы поделиться тем, что у вас есть. Это ведь не сложно, учитывая…       — Прошу прощения, но боюсь, вам неизвестно, каких трудов стоит всё, что вы сейчас видите вокруг себя, — Гюнтер отвечал всё так же учтиво и с лёгкой улыбкой, но в лице его всё же появилось скрытое напряжение. — Или вы считаете, что я мог бы быть щедрее? Да, мог бы, если б имел такую возможность. Но, раз я не обеспечиваю никого, кроме своей семьи, значит, такой возможности просто нет.       Объяснения Гюнтера показались ему достаточно убедительными, хоть и не самыми благородными. Но разве не в этом заключается справедливость — каждый получает то, на что хватает стараний. Если кто-то не хочет заботиться о себе, то почему за них должны переживать другие, те, кто добивается своего постоянным тяжким трудом? Гюнтер прав, он не обязан брать под опеку тех детей и делиться с ними. Но так считал он, а вот Дина, кажется думала иначе. Она не возражала, но продолжала смотреть на Гюнтера с этим едва скрываемым презрением.       Чтобы разрядить обстановку и, наконец, перевести разговор к самым важным и самым страшным вопросам, он поспешил взять слово:       — А вы слышали что-нибудь о Уильяме Минерве?       Дина с шумом выдохнула и немного расслабилась, а Гюнтер посмотрел на него:       — О том человеке, который помог вам сбежать? Нет.       — Совсем ничего? Ни разу? А здесь, вы не находили здесь никакого упоминания о нём?       Гюнтер только пожал плечами.       — Сожалею. Но позвольте уточнить: вы сказали, что сбежали из приюта и затем пришли сюда по его подсказкам, верно? Не знаю, как сильно вы доверяли этому человеку, но, в любом случае, боюсь, у меня для вас неприятные новости. Как я и говорил, эти Угодия существуют как минимум два года, а может и дольше. Выходит, дядя Вил… мне совсем не хочется так говорить, но вы и сами уже должны понимать. Он вполне осознанно вёл вас в ловушку.       Что ж… это было предсказуемо. Своим заявлением Гюнтер подвёл черту под его догадками, и всего лишь превратил почти очевидные вещи в прописную истину. Он думал, что эта высказанная Гюнтерам правда об обмане Минервы вызовет в нём больше эмоций, разозлит или приведёт в отчаяние, но этого не произошло. Он удивился, когда вдруг понял, что не чувствует вообще ничего. Будто никакого незыблемого доверия к Господину Минерве никогда и не было. Может, он просто устал. Очень устал чувствовать что-либо.       Лукас откашлялся, неловко приглаживая взъерошенные красные волосы:       — Гюнтер, можно спросить? Вот вы все живёте здесь с того самого дня, как вас сюда забросили. У вас столько рабочих рук, столько умных голов, неужели вы ни разу не думали, ну… как-то отсюда улизнуть? Вы ведь всё равно что на потухшем вулкане сидите — всё хорошо, но рвануть может в любую секунду.              Он слегка нахмурился: а ведь правда. Почему Гюнтер сидел здесь столько времени, когда у него есть всё необходимое, чтобы хотя бы попытаться прорваться на свободу?              Гюнтер хмыкнул и расслабленно облокотился на укрытую ковром стену:       — А куда нам деваться? Будто где-то за оградой Угодьев есть более безопасное место.       — Но вы ведь думали, что за стенами приюта человеческий мир…       — Как видишь, это вовсе не так. Не нужно быть гением, чтобы сложить два и два: если существует такое место, как Угодья, и в нём совершенно без страха за свою жизнь развлекаются чудовища, о которых мы только в книжках читали, значит, так здесь везде. Вероятность, что за пределами Угодьев существует место, где нет этих тварей, может, и остаётся, но она слишком мала, чтобы на неё полагаться. И куда же нам тогда бежать, где искать себе новый дом в мире чудовищ? Куда надёжнее оставаться здесь и, подчиняясь правилам, жить настолько счастливо, насколько можешь. Такая жизнь лучше смерти или вы со мной не согласны?       Он оторвал взгляд от костра и взглянул на Гюнтера. Последние слова заставили его задуматься. Конечно, будь он на месте Гюнтера, и не знай совершенно ничего ни о Минерве, ни о том, что где-то в пустыне есть бункер, тогда сам бы выбрал такую жизнь. Да и что бы они делали, если б сбежали из приюта и им больше некуда было идти? Наверное, построили себе убежище где-нибудь в глухом лесу или в горах, а дальше жили бы точно так же, как Гюнтер и эти ребята, вечно оглядываясь по сторонам и принимая правила этой беспощадной игры, под названием жизнь, в мире, где ты — лакомая добыча. И всё же он почему-то не смог ответить на этот вопрос сразу. Ведь это он заставил родных покинуть тёплое насиженное, а главное, реальное место, ради призрачных мечтаний о свободной жизни где-то в мире людей. В глубине души он понимал, что лгал себе — он бы не согласился на такую жизнь.       И тут к нему вдруг пришла интересная мысль.       — Гюнтер, а знаете… у меня есть одно предложение, — сказал он с лёгкой улыбкой. — Мы с ребятами, в общем-то, не собирались здесь задерживаться. Раз Минерва, наш единственный проводник, оказался лжецом, больше нам тут делать нечего и надо выбираться отсюда. Мы хотим найти выход и отправиться домой, к нашему бункеру. Пойдёмте с нами! Вы же до сих пор бездействовали не только потому что думали, будто снаружи Угодьев нет ни одного укрытия, но и потому что не хотели рисковать своими родными. Может, считали, что вам не хватит сил, но теперь, вместе с нами, вас больше чем двадцать четыре. У нас даже есть оружие! Да мы по камешкам разнесём любую стену, если объединим усилия. Сможем уничтожить и охотников, и тех, кто встанет на нашем пути к бункеру. Что вы на это скажете? Может, хватит сидеть здесь и ждать, когда людоеды придут за вами? Вы же теперь можете отправиться с нами в место, где никто и никогда вас не найдёт и не потревожит.       Глаза Гюнтера на секунду распахнулись в удивлении. Он плохо понимал, какие мысли крутились в голове у этого парня, но распознал: Гюнтер задумался над его словами. Рыжий командир детей из Великой долины долго молчал, изредка бросая короткие взгляды на Вито и Люсиль, а затем вдруг улыбнулся невероятно довольной улыбкой победителя:       — А знаешь, Юго, это великолепная идея.       Он ещё плохо представлял, как именно будет всё устраивать, но Гюнтер и все его товарищи согласились участвовать в этой затее, даже если плана побега пока не было. Более того, Гюнтер сам вызвался помогать им, и они договорились встретиться завтра в этом же месте, чтобы решить, что именно будут делать. Всё шло очень легко: ещё утром он и вся семья в отчаянии и ужасе думали, как выжить, а вечером того же дня уже снова смело смотрели в будущее благодаря новой надежде, которую им подарила сама судьба. Когда Гюнтер и Вито провожали их к городу, он шагал твёрдо и с лёгкостью вдыхал свежий сладковатый ночной воздух, зная, что у них есть целая неделя на подготовку к сражению во время следующей охоты. Если они сделают всё правильно, составят хороший рабочий план и общими силами приведут его в действие, тогда всё закончится. Они уничтожат охотников и их проклятые Угодья, а потом вернутся домой и заживут так, как раньше, а их семья станет, как минимум, в три раза больше. А там… кто знает. Пусть обещанная Минервой страна грëз, где все они смогут быть свободны и счастливы, оказалась лживой мечтой — плевать на это. На всё плевать, пока они есть друг у друга. Пока Лукас идёт рядом с ним и улыбается, пока Дина каждую ночь заводит музыкальную шкатулку, пока все его братья и сёстры вместе — жизнь прекрасна и легка, какой и должна быть всегда. Единственное, о чём он мог жалеть, так это о смерти младших. Совершенно напрасной смерти.       Вивиана выбрала для них никем незанятый дом на краю города, и они решили, что на неделю поселятся тут. В убежище Гюнтера и без того недоставало места даже для его семьи, а потому Лукас и он вежливо отказались от предложения заночевать в землянке.       В доме они обустроились за пару часов, но, несмотря на смертельную усталость, были так взволнованы, что не могли сомкнуть глаз. Когда Педро, Бесс и Мария уже начали дремать, Лукас беспокойно расхаживал взад-вперёд перед потрескивающим камином, бросая на стены пляшущие тени.       — Ну не замечательно ли? — воскликнул Лукас с широкой улыбкой. — Вы только представьте, мы тут не одни! Теперь-то, с Гюнтером, Вито и их людьми мы перебьём всех тварей и выберемся отсюда.       Герда кивнула:       — Ага. Знаешь, а мне сразу стало легче, как только он согласился с Юго.       — Может, мы и остальных сможем забрать, — воодушевлённо сказал Жак. — Тех ребят, у которых нет имени. Они тоже будут свободны, когда мы убьём людоедов.       — В точку! — Герда легонько пихнула его в плечо. — Это ж просто отлично. Жду не дождусь завтрашнего дня. Будем составлять план.       — А вы уверены? — тихий голос дошёл до него с опозданием, и он посмотрел на Дину только когда уже все бодрствующие обратили на неё внимание. Она казалась взволнованной не меньше их всех, но вовсе не от радости. Хоть это он понял первым. — Точно уверены, что нам стоит доверять им?       Герда ухмыльнулась:       — А почему нет? Или беспокоишься, что Гюнтер облюбовал тебя?       Вот кто тянул её за язык? Он уже почти забыл об этой возмутительной выходке нового друга, и вот ему снова о ней напомнили! Пришлось крепче сжать зубы, чтобы не ляпнуть лишнего, в конце концов, на кого ему изливать негодование? Не на саму Дину же. Она не давала Гюнтеру разрешение приставать и даже сейчас, от одного только упоминания об этом, брезгливо сморщила нос. Всё-таки надо было заступиться за неё тогда!       — Мне всё равно на… то, что он сделал. Дело вовсе не в этом. Вам хоть немного не кажется странным то, что им удавалось выживать настолько долгий срок? Два года в таком месте — очень много. Думаю, людоеды не дураки и прекрасно знают сколько овец должно быть в загоне…       — Так может овечек слишком много, чтобы следить за какими-то двумя десятками? — Герда небрежно махнула рукой. — Мы ведь не знаем, сколько всего человек в этом городе. Гюнтер и компания легко могли затеряться среди большой толпы. Не вижу в этом ничего странного.       — Я тоже, — подхватил Жак.       Но Дина упрямо стояла на своём.       — Я всё равно не доверяю ему.       — Это твоё право, сестрёнка, — ответила Герда. — Думай, что хочешь, но иного выхода из этой дыры у нас нет. Либо мы выберемся все вместе, либо все тут помрём, а помирать я не хочу. Да и что конкретного ты можешь предложить? Если мы не станем работать с Гюнтером, что нам делать тогда?       — Не знаю, — голос Дины дрогнул. — Но что-то же мы можем сделать. Должен быть и другой выход. Я думаю, где-то на ограде есть проход наружу — ведь нас как-то принесли сюда. За неделю мы могли бы отыскать его и попытаться пробиться на поверхность, а потом быстро скрыться в горах и сбросить погоню. Справиться с эти можно и самим. Без Гюнтера или ещё кого-то.       Герда слушала её, но не слышала. Впрочим как и Жак, и Вивиана, и даже Лукас. Он видел это по их лицам и взглядам: слова Дины были для них пустым звуком, потому что для себя они уже всё решили.       Стоило Дине сказать последнее слово, Грета быстро кивнула:       — А ты что думаешь, Юго? Что нам делать?       В один миг у него пересохло во рту. Этого вопроса он ждал как неизбежности и всё равно оказался к нему не готов. Снова нужно было делать выбор, принимать решение, которое могло понести за собой необратимые, тяжёлые последствия. И кого слушать, чью сторону принять? А был ли у него вообще какой-нибудь выбор?       Он посмотрел на Дину с немым сожалением:       — Я считаю, мы сможем выбраться только если будем работать все вместе. Кроме того, мы уже договорились с ними. Неудобно отказывать Гюнтеру, когда сами же и предложили сражаться общими силами. И мы не заберём своих слов обратно. Это моё решение.       Лукас и Жак улыбнулись, а Герда кивнула с видом полного удовлетворения:       — А никто и не спорит. Верно, Дина?       Он боялся прочитать в глазах Дины то чувство, с которым она смотрела на Гюнтера этим вечером, боялся увидеть брезгливость и презрение в её глазах, но нашёл там только тихую печаль.       Уж лучше бы она на него разозлилась...       За целую неделю ни одно облако не посмело приблизиться к солнцу. Чудесная погода радовала: не мешала их приготовлениям. Гюнтер щедро делился всем, что ему удалось узнать о людоедах за два года. Кто из них любил охотиться в одиночку, а кто всегда брал с собой ораву свиты, кто носил стальную одержу, а кто предпочитал благородные тонкие ткани, но большая часть всего этого для дела оказалась бесполезной. Дети из Великой долины почти никогда не сражались с охотниками, оружие носили на самый крайний случай, и зачастую старались просто не попадаться чудовищам на глаза, скрываясь в разбросанных по всему лесу оврагах и кустах с пахучими листьями, аромат которых сбивал людоедов со следа. А между тем в кладовке землянки нашлось много интересного: среди десятков автоматов и винтовок он увидел боевые гранаты, взрывчатку и даже одну бомбу. Почти ничего из этого не использовалось. Вместе с едой, одеждой и кое-какими лекарствами, людоеды снабжали свой скот и оружием — новый ящик с пороховой смертью приходил на Угодья каждый месяц. Но почему тогда люди Гюнтера так берегли запасы? Этого он не понимал, а объяснить ему внятно никто почему-то не мог.       План по их освобождению состоял из трёх этапов. Первым делом они планировали подорвать бомбу в дальнем краю Угодьев, прямо на болоте позади мельницы. Взрыв должен был стать отвлекающим манёвром, привлечь внимание охотников и приманить к мельнице. Они не могли разобраться со всеми людоедами сразу, а вот напасть сначала на того, кто стал бы разгуливать дальше всего от других охотников — это им было под силу. И чаще всего поодаль ходил самый сильный из них — высокий и худой в шляпе, с развевающимся за спиной плащом. Этого ферзя надо было снести с доски в первую очередь, иначе он мог всё испортить — убийство Эрцгерцога шло вторым пунктом. Самая трудная часть плана находилась в самом начале, зато дальше стало бы гораздо легче. Они собирались отделить его от остальных и напасть посреди леса, заранее укрывшись на деревьях в подготовленном месте. Сначала он, Юго, должен был приманить чужище и дать команду Лукасу, Герде, Жаку и Николя стрелять, а затем Гюнтер, Вито, Джереми, Уолтер и Джулия прийти подкреплением и, заменив уставших или раненых, помочь добить Эрцгерцога. Третьей и заключительной частью плана значилось выслеживание и нападение на остальных охотников в порядке очереди, правда, все понимали, что при худшем раскладе до этого этапа можно и не дойти. Но если не в этот раз, так в другой, рано или поздно они разберутся со всеми чудовищами. Нужно только набраться терпения и быть стойкими.       Музыка заиграла в тот момент, когда он набирал воду в колодце, а уже через каких-то пару минут хлопнул громкий взрыв. Николя поджёг ту самую единственную бомбу из запасов Великой долины, и уже должен был направляться к указанному месту засады. С этого момента счёт времени пошёл на секунды. Он швырнул ведро обратно в колодец, поправил тяжёлый автомат на плече и что было сил побежал к небольшому каменистому ущелью. Эрцгерцог всегда начинал охоту оттуда.       Он специально шумел громче, чтобы заявить о себе ещё до того, как людоед почувствует его приближение. Тревога кружила голову, ноги тряслись от страха. Одних рассказов об этом коварном Эрцгерцоге хватило, чтобы понять, насколько опасно приближаться к нему.       «Если что-то пойдёт не так — мне конец», — думал он, безуспешно пытаясь заглушить ускоренный грохот своего сердца.       Ветер хлестал по лицу, фигуры проносящихся мимо деревьев смазывались. Он не обращал внимание ни на что, кроме едва видной на мягкой земле тропы, и тут перед глазами промелькнуло что-то чёрное.       Он сразу же остановился. Пригнулся к земле и прислушался. Бесконечно долгая тишина заставила напрячься до предела, и это спасло его. Когда что-то скользнуло совсем рядом, он был готов — бросил сжатую в кулаке разрывную гранату.              Чудище быстро сообразило, что происходит. Отлетело назад, хоть он и не видел как именно — только по слуху разобрал новое местоположение врага и тут же помчался со всех ног через лес. Обратно к городку и чуть глубже в чащу.       Эрцгерцог необычайно легко повёлся на уловку. Он отчётливо слышал, а если не слышал, то чувствовал, что охотник преследует его. Планомерно, без лишней спешки, гонит добычу, пока та заманивает его прямо в раскрытый капкан.       — Где ты? — он кричал и иногда делал пару выстрелов, чтобы оказать сопротивление. Он мог быть добычей в собственном представлении, но только не в мыслях этого чудища, ведь тот принципиально не охотился на бегущих. Поэтому приходилось делать вид, что это не бегство, а отступление. Отступающий готов дать отпор в любой момент. Сражаться с ним интересно.       «Только бы успеть к тому камню. Только бы успеть!»       Он уже едва дышал, когда, наконец, впереди, среди деревьев, показался огромный валун. Ребята хорошо спрятались — сидели в кустах совершенно незаметно. И ждали. Он тоже ждал, остановился прямо у камня и крепче вцепился в автомат, показывая, что готов биться. Больше никаких отступлений.       Эрцгерцог, казалось, специально мучил его, долго не появлялся. Наблюдал издалека, подкрадываясь, или что-то заподозрил? Никто не знал. Они вообще мало что знали о своём враге.       Сердце замерло, а затем задёргалось в судороге, когда чёрная фигура показалась среди деревьев. Эрцгерцог приближался неторопливо и чопорно, как настоящий аристократ, но его длинные когти уже волочились по земле, готовые принять бой.       — Хорошо бегаешь, дитя, — вдруг заговорило чудовище. — Впрочем, ты уже скорее взрослый человек. Ещё и не один такой. С тобой есть другие, ведь так?       Его бросило в холод. Он испугался, что Эрцгерцог понял их план, что прямо сейчас они здесь не одни. Отвечать не стал и скомандовал:       — Пора!       Град пуль посыпался сразу со всех сторон, ребята стреляли из-за деревьев, прячась за своими укрытиями от чужих мажущих выстрелов. Он скрылся за валуном и тоже стрелял. Менял обоймы и снова стрелял. Расстояние для атаки совсем небольшое — Эрцгерцога осыпало свинцом как снегом, но он всё ещё держался на ногах. Он уже должен был упасть, ведь точно не носил брони.       — Падай, сука… — шипел он сквозь зубы, сопротивляясь отдаче.       Рука метнулась к сумке, но внутри нашла пустоту. Патроны кончились.       — Чёрт!       Он припал к камню и уже почти сполз за укрытие, как вдруг замер. Прежде он только стрелял, ничего не замечая вокруг, но теперь мог ясно видеть, что происходит. Пули разорвали одежду Эрцгерцога в клочья, испортили великолепную шляпу и идеально чистый плащ, но ни одна из них не коснулась его тела. Они все осыпались, отскакивали. Его кожа. Дело в ней.       — Он не пробиваемый! — заорал он, чтобы каждый услышал.       Среди шума он не расслышал тихий щелчок, когда демон с невероятной скоростью устремился в укрытие Жака. Брат не успел спрятаться. Его убило первым. Истекая кровью, он рухнул с дерева и уже был мёртв, когда тело ударилось о землю.       — ВУУУУУУУУ, — вой трубы чуть не разорвал уши. Лукас вызывал подкрепление во главе с Гюнтером.       — Бежим! — прогремела Герда, вылетая из зарослей с пустым автоматом. — К болоту!       Оттуда должна подойти подмога. Если Гюнтер уже в пути, они встретятся совсем скоро. Только бы продержаться.       Миг, и он вдруг на земле. Его чуть оглушило ударом, а затем он увидел Бесс. Она свалилась перед ним — так быстро выскочила из рощи, что они не разглядели друг друга и столкнулись. Худощавая двенадцатилетняя сестра — последняя, кого он ожидал здесь увидеть.       — Что ты тут делаешь? — Лукас налетел на неё, рывком поднял на ноги как тряпичную куклу. — Ты же должна сидеть в городе!       — Я хочу вам помочь! — крикнула она в ответ, а её серые, полные самого настоящего страха, глаза стали круглыми как мячи.       — Помочь?       — Они не придут!       — Что?       — Не знаю! Я увидела их не там, где вы договорились, подошла и сказала. А они говорят, не пойдут. Я схватила у той белёсой девки ружьё и сразу сюда. Помочь!       Он не успел сообразить, о чём она говорила: из глубины рощи прозвенел детский вопль. Кричала маленькая девочка.       — Энни! — Николас первый понял, кому принадлежал голос. Побледнел и бросился в лес, но Герда одёрнулась его, потянулась назад и схватила за руки, не давая вырваться. А Бесс вдруг зарыдала и обессиленно рухнула на колени. Он поднял её на ноги.       Мысли обрывались, перед глазами плыло. Они в самом центре ямы с ядовитыми змеями, но подмоги не будет. Подмоги не будет!       — Уходим! — скомандовал рвано, непонятно даже для себя. Куда уходить? А есть ли смысл пытаться сделать хоть что-то? Теперь, когда они в ловушке, Эрцгерцог их не оставит, пока не убьёт. Он даже Энни убил. Самую младшую из них.       На этот раз щелчок прозвучал отчётливо, но за стуком крови в висках он ничего не услышал. Когда опомнился, было уже поздно — длинные когти рассекли воздух, а вместе с ним и спину малышки Бесс. Сестра завопила как дикий зверь и упала на землю, истекая кровью и корчась в агонии. Её почти разрубило на части, но она всё ещё была жива.       Герда бросилась к ней быстрее, чем сумел Эрцгерцог, взвалила извивающееся тело сестры на свои плечи. Её плащ сразу начал пропитываться багрово-чёрным.       Ноги сами несли его по лесу. От воплей Бесс хотелось закрыть уши, спрятаться. Она умирала в страшных мучениях, а они не могли бросить её и даже убить — патроны давно закончились.       Эрцгерцог не отставал от них ни на шаг. Мог наброситься в любой момент. Или это он так думал. Дикий страх рвал и путал мысли, заставлял без передышки мчатся по глине и песку между деревьев, не разбирая куда. Неважно. Главное, подальше!       Наверное, все, как и он сам, надеялись, что если продолжить бежать и спрятаться в одном из укрытий, чудовище оставит их в покое. Хотя каждый знал, что запах крови не позволит им затеряться. Всё было бесполезно! Они знали, но в панике об этом не думали.       — Вот чёрт, — процедила Герда сквозь зубы, когда одна нога подкосилась. Он не сразу понял, что когти ранили её, перерезав сухожилие под коленом.       Тяжесть тела Бесс потянула Герду к земле, и сестра упала, а подняться снова не смогла, хоть и пыталась.       — Чего уставился? — огрызнулась она, когда их взгляды встретились. — Беги Юго. Скорее.       Он бы не двинулся с места, если б не Николя, который вцепился в его плечо и потащил за собой. Но они не пробежали и пары метров. На этот раз весь удар получил на себя Николя.       Всё было настолько смазано, что он даже не мог вспомнить, как именно умер его брат. Куда его ранило? Долго ли он мучался? Он задавал себе эти вопросы ни раз, но никогда не находил ответа. Единственное напоминание о Николя, его клетчатая жилетка, которую он каким-то образом успел забрать с собой — вот и всё, что осталось. Если бы не Лукас… Да, Лукас. Последний, кто остался с ним до конца в тот день, брат и лучший друг, тянул его за собой как слабоумного.       — Достаточно на сегодня, — последние слова Эрцгерцога, которые он помнил ярче всего. — Должен признаться, ещё никто прежде не развлекал меня так, как вы. Столько раз в меня ещё не стреляли, а это бодрит. Сердечно благодарю. Встретимся ещё раз во время следующей охоты? Только постарайтесь исправить ошибки. Берите больше оружия, мальчики.       Осознание случившегося пришло к нему только когда они с Лукасом вышли из рощи к воротам городка: он оглянулся и вдруг понял, что их осталось всего двое. И не было рядом ни Жака, ни Герды, ни Николя. Смутное, сдавливающее грудную клетку, чувство вины кричало, что он тоже должен был умереть. Так бы и вышло. Эрцгерцог мог забрать его жизнь, если бы не Бесс и Энни. Они нарушили запрет и покинули город, а теперь лежали посреди леса мёртвыми телами. Они погибли вместо него.       — Энни, — наконец, выдавил он, понимая. — Энни…       Её вообще не должно было быть там. Самая маленькая сестра не могла сама ослушаться его приказа. Должно быть, забаррикадировалась в доме вместе с Диной, как и все остальные, но потом увязалась за Бесс. Какая же Бесс дура! Она же не такая, как Герда и даже не такая, как Дина — самая обычная пугливая маленькая девчонка, ей бы только наряжаться и петь песни, а больше она ничего и не умела. Зачем она схватилась за оружие? У неё же никогда не получалось стрелять прямо в цель!       — Гюнтер, — вдруг произнёс Лукас с такой злобой, что он на секунду потерялся, подумал, что это говорит не его друг, а кто-то чужой. — Он предал нас!       «Предал нас…» — эхом прозвучало в мыслях и сразу же вспомнились слова Дины: — «Я всё ещё не доверяю ему».       Нужно было послушать её.       Солнце ещё даже не собиралось садиться, когда музыка заиграла во второй раз, и он только тогда понял, что охота закончилась совсем рано. Пять или шесть — столько детей должно погибнуть, чтобы охота прекратилась. Пока не уплачена жертва, страданиям не будет конца, но сегодня земля достаточно обагрилась кровью. И на этот раз это была не чужая кровь.       Он не посмел взглянуть в глаза хоть кому-то, тем более Дине. И рассказывать о том, что видел, оказалось выше его сил — слова обрывались на том моменте, когда умирала Энни. Хорошо, что он не видел, как именно её убили, иначе бы точно остался там вместе с ней. И снова Лукас взял на себя непосильно тяжёлую ношу и рассказал младшим детям о том, как погибли их братья и сёстры.       Над городом понемногу сгущались сумерки, солнце клонилось к закату, окрашивая безоблачное небо в фантастически яркие цвета от персикового и бледно розового до индиго. Вытирая заплаканные лица, родные по одному заходили в наполовину опустевший дом. Сегодня никто не хотел сидеть у костра. Без оживлённой речи Николя и громкого смеха Герды, без колкостей Жака, без Энни и Бесс, их круг стал тихим, а в воздухе витала только скорбь. Педро, Мария и Флора ушли следом друг за другом, а Вивиана отправилась на площадь, чтобы набрать воды, но никто не поверил в эту ложь. Вивиана не поддавалась горю, когда кто-то мог это увидеть, но ей не меньше других хотелось выплакаться, мысленно попросить прощения за все обиды и попрощаться с погибшими.       А когда Вивиана ушла, у костра остались только трое: он сам, Лукас и Дина.       — Юго. Посмотри на меня, — тихо сказала Дина, и он почувствовал прикосновение её руки на своём плече. — Я… думаю, что понимаю твои чувства. Но ты не виноват. Просто нам нужно было подумать… получше, прежде чем…       Он не смог вынести жалости в голосе Дины и стряхнул её ладонь с плеча.       — Поздно… — произнёс через силу. — Я сплоховал. И не надо говорить, что это не так. Мы решали все вместе, но последнее слово было за мной. Я мог бы… только теперь какая разница.       Это он понимал лучше всего: как бы ему не хотелось отмотать время назад, снова вернуться в утро и всё исправить, этого не случится. Больше ничего не изменить, и жизни убитых близких ему не вернуть, как бы он не молился об этом.       Внезапный громкий треск медленно вернул его в сознанине. Лукас швырнул свою глиняную кружку прямо в огонь и от удара та разлетелась на куски.       — Я убью его! — закричал он, вскакивая на ноги. — Сверну ему шею! Нет, этого не хватит. Его мало просто убить! Подонок…       Яростные причитания Лукаса заставили взять себя в руки. Нужно было остановить его до того, как тот успеет наделать глупостей, ввязавшись в драку с Гюнтером или Вито.       — Стой! — он схватил его за плечи и, когда Лукас попытался оказать сопротивление, толкнул обратно на траву. — Я сказал, остановись! Сядь на своё место и не рыпайся! Никуда ты не пойдёшь. Я сам со всем разберусь. Сам поговорю с Гюнтером прямо сейчас.       Не стал дожидаться возражений и пошёл прочь от костра, через рощу поднялся по склону холма, внутри которого скрывалась землянка. Лукас достаточно натерпелся, работая не только за себя, но и за него даже после конца охоты. Нет, это его обязанность, брать на себя ответственность за последствие тех решений, что они принимали вместе, но с его окончательного согласия. Это он заставил всех довериться Гюнтеру, и ему с этим теперь разбираться. А, кроме него, больше и некому — из парней остался только он, Лукас и маленький Педро.       Он собирался подойти к землянке незаметно, потому поднялся на холм. Хотел осмотреться издалека, прежде чем вторгаться на вражескую территорию, и удивился, когда здесь, почти на самом верху, услышал тихий напев. Пока он шёл вперёд, мягкая трава проминалась под его ногами, становилась всё гуще и, среди неё, сотни синих цветов склоняли головки и покачивались на лёгком ветру. А посреди маленькой поляны, на одном из разбросанных тут и там камней, собственной персоной сидел Гюнтер. Пальцы его ловко шевелились, сплетая тонкие цветочные стебли в венок, а рыжие волосы путались под дуновениями ветра.       — А вот и ты, — Гюнтер ещё издали заметил его, оторвался от своего занятия и положил венок на колени. — Я знал, что ты придёшь ко мне.       Волна злобы тут же захлестнула его с головой. Ещё немного — и он набросится на Гюнтера, самолично выбьет их него всё дерьмо и сотрёт эту дурацкую улыбочку с его смазливой рожи. Ещё немного, если не возьмёт себя в руки. Но нельзя давать волю гневу — Вито может быть неподалёку. Придётся успокоиться.       — За что? — только и смог спросить он.       — За что? — от удивления брови Гюнтера взметнулись вверх. — Тебе правда хочется услышать ответ? Юго, ты же умный малый, должен был догадаться сам.       — Догадаться о чём? О том, что положился на крысу?       — Можешь обзываться, если тебе так хочется.       — Значит, вот как вы выжили. Все вы. А ты так распевал — собираю людей, малышей беру под крыло. Берёшь, да только не всех.       — По-моему, я чётко и ясно говорил, что беру только своих. Или ты плохо расслышал?       — Ты убийца!       — Разве? — Гюнтер вдруг вытянул ладони перед собой и отрешённо взглянул на них. — За всю мою жизнь эти прекрасные руки не убили ни одного человека. Если кого-то и можно назвать убийцей, так это тебя.       Упоминание секрета о смерти Джона стало ударом поддых. И вот это тот человек, с которым они целую неделю были хорошими друзьями? Тот, с кем он делил хлеб, место у огня и задушевные разговоры? И теперь всё, чем он делился с Гюнтером, может обернуться оружием против него самого.       — Прикуси язык! Из-за твоего предательства погибли мои родные! Из-за того, что ты не пришёл, нарушил своё слово! Они ничего тебе не сделали, ты обещал, что будешь сражаться вместе с нами и…       — Признаю, обещал. Но послушай меня, Юго. Мне правда жаль…       Он чуть не задохнулся:       — Тебе жаль? Ублюдок…       — Да, жаль. Я сожалею, что всё вышло так, — Гюнтер больше не улыбался и на какой-то момент, на одну короткую секунду, ему показалось, что в его голосе звучит искренняя печаль. — Но с этим ничего не поделаешь. Скажи мне, кто ты, Юго? Кто ты в вашей семье?       Слишком спокойный тон Гюнтера сбил с него спесь, заставил растеряться.       — Лидер…       — Поэтому ты должен понять меня как никто другой, — Гюнтер поднялся с камня и обернулся к заходящему солнцу, туда, где у подножья холма простирались черепичные крыши домов. — Доводилось ли тебе когда-нибудь принимать сложное решение или делать тяжёлый выбор, причём не только за одного себя, но и за всех других, тех, кто доверяет тебе, полагается на тебя? Разумеется. Самому принимать решения — непросто, а принимать решения за других — непросто вдвойне. Особенно, в том мире, в котором мы живём, где никому и никогда невозможно иметь всё, что пожелаешь. Ты когда-нибудь смотрел на «детей без прошлого»? Так выглядят люди, которым больше незачем жить. Они тебе не скажут, никто из них не признается, но если ты спросишь их об этом, в душе каждый ответит, что хочет умереть. Это несчастные люди. На самом деле они умерли уже давно, и теперь от них остались только пустые сосуды, существующие без цели, без страсти, просто потому что их оставили в живых. А теперь вспомни моих родных. Посмотри на Альберта и Джулию, на Люсиль. С самого рождения за них уже всё решили. Их растили для чудовищ, и им невероятно, невыносимо сложно выживать здесь, вне стен своего приюта, далеко от любимой заботливой матери, но они всё равно хотят жить. Даже в этом ужасном месте, из которого нет выхода, они хотят жить все вместе. Всей нашей семьёй. А ещё все они полагаются на меня, потому что я согласился стать тем, кто о них позаботится… Лидеру приходится принимать непростые решения. И всегда приходится выбирать, жертвовать чем-то в угоду установленных жизнью правил. На Угодьях такое правило всего одно — кто-то должен умирать. Тогда почему этим кем-то должен был тот, кто хочет жить? Разве есть что-то плохое в том, что я хочу защитить мою семью? Нет, но никто не дал мне выбора, как именно это делать. Пришлось самому приспосабливаться, искать выход. И я его нашёл. И можешь не говорить, что на моём месте поступил бы иначе, Юго — ты любишь свою семью так же сильно, как я свою. И именно поэтому для вас здесь нет места. На Угодьях всегда кто-то должен умирать. Но это будем не мы.       Последние слова он дослушивал уже через силу, но в одном Гюнтер, пожалуй, был прав: он тоже не стал бы жертвовать своими близкими ради чужих людей. Однако никто не просил Гюнтера о жертве…       — Ты сказал, отсюда нет выхода, но мы говорили тебе, что он есть. За риск вам полагалась награда. Если бы ты помог нам, и мы бы выбрались наружу, тогда…       — Что «тогда»? — Гюнтер обернулся неожиданно резко и посмотрел на него полыхающим огнём взглядом. — Мы бы попали в опасное место, где этих тварей намного больше пяти? До бункера, о котором вы все так грезите, ещё нужно добраться, а я знаю, что по пути сюда вы потеряли пятерых человек. Пятерых подготовленных человек! И даже если прийти туда, что дальше? Что делать дальше в этом бункере? Жить точно так же, как здесь? Куда бы мы не отправились, нам везде придётся самим заботиться о себе, вопрос лишь в цене и степени риска. Если уйти отсюда… тогда мы можем потерять всё, а, главное, друг друга. Я не хочу этого! И никто из нас не хочет! Выходит, Угодья — единственное место, где я и моя семья всегда сыты и одеты, и можем жить в нашем доме все вместе, никого не оплакивая.       — До тех пор, пока кто-то другой умирает вместо вас, — выплюнул он больше не пытаясь скрыть презрения.       Гюнтер пожал плечами:       — Мир жесток и несправедлив. А ты либо сражаешься, используя всех и всë, что попадётся под руку, либо сдаëшься, страдаешь и умираешь. Можешь осуждать меня сколько хочешь, от этого я не перестану делать то, что должно, — с этими словами Гюнтер вернулся к своему камню и наклонился, чтобы сорвать ещё несколько стеблей для цветочной короны. — Думаю, на этом наш с тобой разговор окончен. Прощай, Юго, ты был славным парнем… Я сплету венок памяти в твою честь.       До дома он шёл едва переставляя ноги. В один миг вся накопленная за день усталость обрушилась на плечи и начала тянуть к земле. Быть может, где-то в самом укромном уголке своего сердца он ещё надеялся, что всё произошедшее сегодня просто ошибка? Несчастный случай, в котором ни сам Гюнтер, ни его семья не виновны? Как же глупо! Но Гюнтер прав: он достаточно умён. Достаточно, чтобы самому обо всём догадаться. Дина же догадалась.       Почему, ну почему люди так жестоки друг к другу? Сначала Минерва, а теперь и Гюнтер, оба один за другим впервые показали ему, насколько лживыми и эгоистичными могут быть те, с кем он не делил комнаты в своём доме. Казалось, в мире чудовищ не должно быть разницы, кто ты и откуда, пока ходишь на двух ногах, говоришь и чувствуешь на человеческом языке, но на самом деле, так считают далеко не все люди. И не важно, что вы росли в похожих приютах, и враг у вас один на всех — всё равно найдётся причина, чтобы не объединяться против него. Потому что все сражаются за что-то своё. Потому что, если ты выбираешь свободу и готов умереть ради этого — другой в это время плюёт на неё и проходит мимо или, — ещё хуже, — использует твою мечту как приманку, а затем перегрызает тебе глотку. Разумеется, во имя своей бесспорно праведной и благой цели.       — Если мы хотим сбежать незаметно, надо отвлечь охотников, — сказал Лукас, когда все оставшиеся члены их семьи собрались у очага в гостинной дома. — Есть неделя на то, чтобы найти проход, через который нас принесли сюда, но этого времени может не хватить. А ещё, если и сбегать, то только тогда, когда охотники потеряют бдительность — сразу после охоты. Всем будет плевать на нас. Особенно, если они поймают достаточно «дичи».       Дина заёрзала и пальцы её крепче впились в подлокотники кресла:       — Лукас, ты же не думаешь…       Лукас лишь улыбнулся с горечью и едва скрываемой злостью.       — Об этом я и думаю. Нужно привести охотников к этой чёртовой землянке! Сдаётся мне, они не догадываются, что в этом холме прячется целый улей, и мёда там хоть лопатой греби. Представьте, как демонюги обрадуются, когда найдут это убежище. Больше им до нас не будет никакого дела, а Гюнтер… да пусть его хоть живьём на огне поджарят, плевать. Он и не такого заслужил…       — Нет, — он проговорил это совсем негромко, но все ребята как один уставились на него.       — Чего? — растерялся Лукас.       — Мы этого не сделаем.       — Ты шутишь? Почему нет? Гюнтер лжец, предатель и мерзкий ублюдок. Да он по шее в чужой крови!       — И потому мы не пойдём его дорогой, — сказал он твёрже и громче. — Я не такой, как он, и ты тоже, Лукас. И никто из нас не станет пачкать ни себя, ни свою совесть. Даже если это наши враги, они всё ещё люди. Мы не станем убивать людей.       Лицо Лукаса огрубело и потемнело от немого гнева.       — Тогда обратим все старания на поиски тайного хода? — спросила Дина. — Это же нам под силу. Конечно, будь нас… чуть больше, дело бы шло быстрее, но время ещё есть.       На том совете их семья приняла последнее решение: незаметно сбежать без посторонней помощи и без чужих жертв. Для этого нужно было найти проход, ведущий из подземного городка наружу, и где-нибудь достать хоть какое-то оружие или хотя бы патроны, так как их запасы кончились ещё на прошлой охоте. Лукас и Педро справились с этим довольно быстро, обыскав дома, нашли несколько автоматов и коробки с патронами, что остались от прошлых владельцев, но поиски тайного хода затянулись. За три дня они обыскали окружающие город заросли и, пробравшись через самую чащобу, наткнулись на бетонную стену без единой выемки или щели. Нужно было с самого начала догадаться, что вход на угодья скрыт в стороне замка, правда, что толку от этого знания? Всё равно никто из них не пошёл бы туда — они не могли рисковать и бродить вплотную рядом с местом, где гнездились чудовища. В уравнении было слишком много неизвестных: сколько людоедов может ходить по замку и вокруг него, как именно эти твари сражаются или защищаются, есть ли у них смены и в каких местах стражи собираются чаще всего, а в каких реже. Всего одна ошибка в ничем неподкреплённых предположениях, и всё кончится катастрофой. Если силы окажутся неравными, второго шанса на побег больше не будет. Риск оказался слишком велик.       Когда они так и не смогли найти выход, стало ясно — снова придётся прятаться или дать бой. Снова нужно делать выбор. Только на этот раз всё вышло проще: родные сами и единогласно настояли на том, что будут драться. Они могли проиграть в любом случае, но так появлялся хотя бы шанс. Либо они пробьют себе путь на свободу, либо погибнут. А если погибать, так всем вместе и с гордостью. Наверное, тогда все они были в отчаянии.       Все следующие дни они усиленно готовились к последнему бою, чтобы во время охоты, когда чудовища разойдутся по лесу, броситься к замку на поиски ворот. Но надежда приблизиться к стене незамеченными не оправдалась. Нет, им не встретились охранники или прислуга, он сам вышел к ним — охотник в шляпе, Эрцгерцог, преследовал их неизвестно сколько, а они и не замечали, пока не оказались загнаны в угол.       — Что ж, на этот раз вы уже не такие бойкие, — сказал он. — Признаться, я немного разочарован.       Мария и Флора замерли в ужасе при виде чудовища, но оружие не бросили — стреляли в охотника на равне с Лукасом и Диной, да только напрасно. Он знал: младшие надеялись, что всё обойдётся, что им хватит сил справиться с разумным людоедом, даже несмотря на то, что самые сильные уже полегли от его острых когтей. И Дина тоже надеялась, но лишь потому, что сама ни разу не видела боя, не участвовала в их сражении. Только он и Лукас знали, что всё было кончено, как только плащ мелькнул чернотой за деревьями.       Они дрались до последнего. Пытались отбиться от Эрцгерцога и одновременно искать выход, и они нашли его. Проход на поверхность действительно оказался вблизи замка, сразу за мостом и мощёной дорогой, и охраны там не оказалось — все чудовища отправились сопровождать знатных господ в местных лесах. Если кто-то и нёс караул, то только снаружи, но об этом только предстояло узнать.       Дина погибла быстро. Так быстро, что он не успел сказать ни слова прощания. Когда пронзённое насквозь тело упало на землю, а он подобрал её на руки и обнял, она уже не дышала. Её уже не было рядом с ним. Он кричал от бессильной ярости и душевной боли, и умер бы следом за ней, если бы пальцы Лукаса не разжали его мёртвой хватки и не оторвали от Дины.       Лукас тянул его вперёд, а в момент передышки, увидев кровоточащие глубокие, непонятно откуда взявшиеся, порезы на его ладони, отдал перчатку с правой руки. и Слёзы затуманили карие глаза Лукаса. Друг соображал ничуть не больше его самого, а, может, всё же мыслил яснее. Знал, что станет последним.       — Я отвлеку его, а ты беги. Выход тут, совсем близко. Ещё немного…       — Нет! — закричал он в отчаянии. — Я не оставлю тебя!       А Лукас только улыбнулся.       — Живи, Юго. Ты должен жить. Хотя бы кто-то…       Он не собирался безропотно слушать этот бред. И если б судьба дала им чуть больше времени, утащил бы Лукаса за собой. Пусть бы они погибли от лап охраны Пруда, но умерли бы вместе. Только бы вместе. Но Эрцгерцог не позволил ему решать и набросился на Лукаса.       — Беги, Юго! Беги! Уходи отсюда!       «Я не могу!» — беззвучно кричал он в ответ, не замечая, что уже бежит, оставляя позади этот проклятый город, землянку в холме, и огромный тёмно-багровый замок, в лучах заходящего солнца на залитом кровью небе. Он бежал, оставляя позади последних товарищей, первую любовь и лучшего друга, а вместе с ними всё своё прошлое и всё своё будущее.       «Хотя бы кто-то…» — говорил Лукас, даже не представляя, что значили эти слова. Что они обрекали этого «кого-то» на вечные страдания, настолько тяжёлые для одного человека, что лучше умереть. Но теперь, когда на нём лежала ответственность за дальнейшую жизнь своих близких, пусть даже только в его собственной памяти, он не мог умереть. Ведь только пока он жил и мог назвать их по имени, они оставались бессмертными.       Когда он снова поселился в проклятом бункере, у него появились тысячи дней на то, чтобы подумать обо всём и взглянуть со стороны на проделанный путь. И спустя годы, его ненависть к чудовищам стихла, перестала ныть глубокой раной. Эрцгерцог всё ещё нёс вину, ведь это от его когтей погибла его семья, вот только он почему-то не мог проклинать это чудище. Охотник в его памяти стал чем-то вроде стихийного бедствия, как разбушевавшийся пожар или потоп, неразумное, неуправляемое и при этом неумолимое орудие в руках судьбы. Разве можно долго злиться на внезапное бедствие, проклинать воду за то, что та стекла бурлящим потоком с растопленных горных вершин? Нет, потому что это неприятная и разрушительная, но всё же случайность. Но как можно простить людей, которые видели, как ты тонешь, но отвернулись и заткнули уши, проплывая мимо на своей лодке? А как простить того, кто своей великой силой вызвал этот самый потоп? Вот на этих ублюдков он и перенёс свой гнев, злился только на предательство Гюнтера и на ложь Господина Минервы.       — Остановись. Ты тоже слышишь?       Он не сразу понял Циклопа, но, как только до него дошёл смысл слов, тут же замер на месте и, разгоняя туман мыслей и воспоминаний, сконцентрировался на звуках.       — Да, — ответил, различив тихонькое потрескивание веток где-то за деревьями справа. — Пригнись.       Мальчишка наклонился и скользнул за ближайшее укрытие, которым оказался широкий гладкий ствол лиственницы, а он сам пригнулся среди зарослей кустарника. Оба умолкли, терпеливо ожидая гостей: звуки становились громче. Впрочем, ждать пришлось недолго: людоед направлялся к ним с юго-западной стороны Пруда, быстро перебираясь с одного дерева на другое по тонким сетям. Людоеды-стражи Золотистого пруда размером сильно уступали тем здоровенным тварям, что обитали в расплавленных рощах оши, и напоминали пауков. Пауки-переростки, только ещё и с тонкими, будто кем-то пришитыми, малюсенькими хвостами-отростками, выразительными вытянутыми головами и необычными пурпурными узорами на мохнатых спинах. Но, несмотря на некрупные по меркам чудовищ, формы, это чудище без проблем могло проглотить парочку детей или одного взрослого. Он приблизился к Циклопу и тихо заговорил:       — Видишь лески? Сторожа перемещаются по ним и расставляют из них ловушки. Попадёшь в паутину — и ближайшие коллеги этого паука прибегут к нему на подмогу. Нужно разделаться с ним тихо, чтобы они не сразу поняли, что произошло.       Циклоп посмотрел на него с немым вопросом во взгляде. Похоже, не понял.       — Ага, этот будет твоим, — он ткнул его пальцем. — Стрелять умеешь и неплохо, так что учись справляться сам. Если хочешь защитить своих, теперь это твоя работа — убивать чудовищ.       Циклоп внимательно выслушал и кивнул — осторожно, чтобы не издавать лишних звуков, снял автомат с плеча и приготовился пустить оружие в ход.       — Наводи с расчётом на перемещение, — проговорил он. — У тебя есть один выстрел, максимум, два, и мы должны идти дальше.       Циклоп, казалось, не слышал его, полностью концентрируясь на цели, нервно втянул воздух через нос и нажал на спусковой крючок. Рокот выстрела эхом прокатился по лесу, а через считанные секунды людоед упал с сети и ударился о землю. Чудовище не двигалось, лежало плашмя, и из дыры в его мерзкой башке струилась чёрная кровь. Оно сдохло, не издав ни звука. Так, как надо.       — Отличный выстрел, малец, — он одобрительно хлопнул Циклопа по спине, пока тот во все глаза таращился на свидетельство своего успеха. — А теперь шевелись давай. Быстро идём дальше, пока остальные не прознали о нас. Мы уже рядом.