***
На площади было тихо. Пожалуй даже слишком тихо. Секунды текли медленно, как вода по капле выливающаяся из треснувшего кувшина. Первоклассный ребёнок молчала. Присев на бордюр клумбы, «63194» свесила ноги и принялась ждать своих товарищей в полнейшем молчании. Если бы не его острая чувствительность, Льюис бы не cмог узнать какие чувства охватывали её в этот момент. Ей страшно. Что же — это оправдано. Бесстрашными могут быть только абсолютные дураки. Или те, у кого есть бессмертие. Он вздохнул. Да, жизнь таких, как он, разумных сущностей, высших существ — неограниченная благодать. Главное различие между его жизнью и жизнью любого представителя другого сословия — время. Вот она —истинная привилегия. Льюис жил на этом свете уже пятьдесят восемь лет и только недавно перешёл возрастную черту, за которой для высшей сущности наступала зрелость. Но только для высшей сущности. Льюису повезло родиться в знатной семье и потому он мог рассчитывал прожить долгую жизнь схожую с бессмертием. Но другие, не такие как он, простонародье: слуги, горожане, крестьяне зачастую не доживают и до восьмидесяти, а к семидесяти годам превращаются в стариков. Такова природа их вида. Как-то раз Лиам сказал: законы нашего существования несправедливы и жестоки. Пожалуй, эта правда. Лиам как всегда оказался прав. Причина в человеческом мясе. А точнее — в нехватке качественного человеческого мяса. Вечная проблема, найти решение для которой представлялось мало реальным. Какие бы усилия ни прикладывали работники Штаба, сколько бы средств и полномочий ни отдавала императорская семья Главам Клана, чтобы те могли полнее вкладываться в разработку более совершенного мяса и увеличение поголовья — это существенно не меняло положения вещей. И тем не менее Льюис мог не заботиться о нехватке мяса для бедных, как и делал почти всю свою жизнь. Это не его проблема. Он не Император, не Дофин и никогда ими не был. Государственные дела и беды граждан его не сильно тревожили, однако с тех пор как он вынужденно стал ближе общаться с сестрой, начал задумываться об этом всё серьёзнее. В конце-концов именно проблема голода привела Старую династию к падению. Если в ближайшие годы своего правления сестра не сможет решить вопрос нехватки человечины, история может повториться. Что бы на месте Легреваллимы сделал Лиам? Льюис не мог найти только одного ответа. Молодой Лиам первым делом бы упразнил руководство ферм, открыв поселения для охоты всех желающих… Лиам постарше зашёл бы ещё дальше, вплоть до принуждения главы Клана нарушить Обещание. Да, так бы и было, если бы Лиама не раскрыли. Льюис усмехнулся. Младшему отпрыску одновременно и легче и сложнее. Легче — потому что к тебе меньше требований, сложнее — потому что ты всегда остаёшься в тени. Легреваллима, старший отпрыск, являлась наследницей по праву рождения, Лиам получал от отца особую симпатию как любимый ребёнок. А что же Льюис? Пожалуй, у него было нечто большее, то, что не снилось его сестре и брату — свобода действий. Никто не возлагал на него надежд и не обременял тяжестью родительской любви. Однако ценил ли он это? Разумеется нет! Потому что он был слишком юн, слишком глуп и слишком жаден до внимания. Потому что не дорожил тем, что досталось ему просто так, без всяких усилий, и, вместо этого, желал того, чего никогда не имел. Когда-то он был почти таким же, как Лиам. Льюис стремился походить на брата во всём. Именно стремление к схожести стало главной причиной того, что он примкнул к идеологии «свободных людей». Сторонники этого весьма немногочисленного движения в основном представляли из себя юных отпрысков знатных или богатых домов и отличались горячим нравом и стремлением к переменам. Изменим же нашу страну к лучшему, братья и сёстры! Людям свободу, а беднякам свободу на них охотиться! Льюис вздохнул: какими же наивными они были, веря, что замки на воротах ферм-поселений — единственная преграда перед равенством и всеобщим счастьем. Конечно на деле всё оказалось куда сложнее. Лиам был истинным последователем этих идей, в то время как Льюис поддерживал движение скорее ради чувства единства с братом и забавы ради. Избалованный в раннем детстве, Льюис так и не научился понимать, когда нужно закончить игру и остановиться, а Лиам будто нарочно игнорировал ситуацию и всегда шёл до конца. Вот почему никто из них не заметил, как всё зашло слишком далеко. Один из самых активных сторонников движения за свободу людей, при немалой поддержке Лиама, чуть не организовал восстание в столице. Однако Император Вэйтинон сумел удержать власть. Бунт был подавлен, лидеры казнены за государственную измену или заключены в крепость Шэтскрул, а Лиам и Льюис предстали перед отцом. На самом деле тогда отец проявил настоящее великодушие. Он запросто мог бы лишить их обоих всех привилегий и доступа к казне, заключить под стражу или отправить в изгнание, но вместо этого провёл большую лекцию, чтобы вдолбить в их взрослые лбы причину по которой нельзя разрушать систему ферм. «Дело в том, что людей слишком мало. И больше не будет, потому что кроме ферм взять их неоткуда. Люди — вымирающий вид жизни» — так говорил им отец. Позже выяснилось что это было правдой лишь наполовину. Льюис узнал остальную часть истины только годы спустя благодаря сестре, Лиам же раскрыл тайну сам. И это открытие стало началом его конца. Он задумал стереть границу и снова объединить миры. Губительная авантюра с непредсказуемым результатом. Лиама никогда не пугал риск, но риск пугал отца, и сестру, и лордов Совета. Хаос — худшее, с чем может столкнуться правитель такой большой страны, как Земля. Льюис узнал о случившемся только некоторое время спустя: Лиам тайно встретился с Главой Клана, Бэнджамином Ратри, и предложил тому нарушить Обещание. Подробности беседы брата с Главой остались в секрете, однако о самом факте разговора вскоре стало известно всему двору. Бэнджамин Ратри сохранил верность Императору и раскрыл Вэйтинону предательство его сына. Однако немедленного наказания Лиам не получил, что могло означать лишь одно: взыскание не будет мягким. Льюис тщательно следил за отцом и сестрой и вскоре получил ответ на вопрос, какая кара ждала Лиама. Лихая стрела в голову прямо во время миротворческой операции в селении злокровных. Император Вэйтинон решил убить своего старшего сына. Покушение должно было остаться тайной, выглядеть как несчастный случай. Льюис понимал, что от него требовалось молчание. Он не должен был никому об этом рассказывать, особенно Лиаму. Между отцом, а точнее страной и братом, нужно было выбрать страну, но он всё равно послушался чести и не смолчал. Уезжая из дворца в последний раз, Лиам знал, что его попытаются убить. Ослушавшись предостережений отца, Лиам предал родину, а раскрыв брату планы покушения, Льюис стал соучастником. Но о его прегрешении никто не знал. По крайней мере так ему казалось. Вероятно, он бы ещё много лет смог жить прежней жизнью члена императорского рода, если бы не ужасное событие: Император Вэйзинон скоропостижно скончался. Трон унаследовала Легреваллима. А потом чуть ли не первым своим указом она лишила Льюиса титула Эрцгерцога и выслала из столицы на Лиловый залив. Замок на Лиловом заливе — единственное имущество, которое он смог сохранить за своим именем. Это был подарок отца. Льюис не присутствовал на коронации сестры и впервые смог вернуться в Зэнфисель после изгнания только на именины племянницы. Принцессе Нимфелисии исполнялось пятнадцать и, в отличии от своей маменьки, она была прелестным созданием. Проходя по трибунам ристалища, возведённого в честь грядущего праздничного турнира, Льюис заметил принцессу в центре арены. Вечером здесь должны были пройти бои лучших мастеров меча и копья, но пока песок оставался свободен, им владела только Ним. Она восседала на спине своего чернильного карликового нэма и носилась от одного края арены к другому. Занятие не вполне для принцессы, но мать-императрица не придерживалась мнения, что ездить верхом и сражаться могут только принцы. Сама Легреваллима тоже провела детство в седле. Льюис почесал за ухом мирно сидящего на плече Парвуса и остановился на некоторое время, чтобы немного понаблюдать за племянницей. Он надеялся остаться незамеченным, дабы не вызвать у девочки лишних вопросов, но, оглядывая трибуну, она всё равно его увидела. — Дядюшка! Громкий восторг принцессы привлёк к его персоне слишком много нежелательного внимания. Он не считался частью двора и местные знатные особы, подхалимы Легреваллимы, теперь сторонились его, награждая высокомерными взглядами. Льюис больше не имел права приезжать во дворец без приглашения Императрицы. Никто его здесь не ждал, никто не спешил радоваться его визиту. Кроме племянницы. «Ну что за чудный ребёнок!» Принцесса спрыгнула с седла и побежала к нему. — Здравствуй, Нимфелисия, — Льюис шагнул навстречу к племяннице и заключил в объятия. Её маленькую голову украшала простенькая диадема, багряно-фиалковые пушистые волосы были собраны в сотни косичек-змеек и заколоты в высокую причёску, почти как у матери. Девочка любила пышные платья светлых цветов. Сегодня на ней был прекрасный ослепительно-белый наряд с рюшами и кружевом. Не по-императорски. Белый — цвет священнослужителей. Удивительно как Легреваллима не запретила дочери выбрать именно белый? Себе бы она никогда не позволила отступить от правил. Ним посмотрела на него идеально кругленьким сине-зелёным глазом в обрамлении длинным ресничек-лапок: — Почему ты так долго не приезжал? Где ты был? «Ну и как объяснить ребёнку?» На тот момент Льюис только догадывался о причинах своей опалы, но наверняка не знал: Легреваллима ничего не объяснила ни на собрании, ни в письмах. В этот визит он рассчитывал, наконец, получить аудиенцию у Императрицы. Хотя бы сегодня, в день именин любимой дочери, она могла бы расщедриться на внимание к нему, как бы сильно они друг друга не презирали. Но никто из стюартов, сопровождавших его к отведённым на время визита покоям, не соблаговолил сообщить о желании Императрицы увидеть его как можно скорее. — Я путешествовал, — солгал он и прежде чем Ним успела взволнованно ахнуть и засыпать его новыми вопросами, сменил тему. — Позже расскажу, принцесса. Для начала мне нужно встретиться c твоей маменькой. Не знаешь, где её найти? Разговаривая с племянницей, Льюис краем глаза наблюдал за кислым лицом её гувернантки. Ресие Хемис ничего не говорила, но при этом не скрывала своего брезгливого отношения. Забавно. Неужели даже слуги больше не считали необходимым заботится об уважении к нему? — Маменька собиралась в башню, — невозмутимо ответила Ним с широкой улыбкой. Парвус перескочил на её плечо и начал тереться о детскую щёку, чтобы его скорее погладили. «В башню? Зачем?» Льюис посмотрел на гувернантку. Если Ним прикажет ей проводить его, Легреваллима поймёт, что он заручился поддержкой принцессы. — Ресие Хемис, вам не сложно показать мне дорогу? Ним ответила вместо неё. — Конечно она покажет! Хемис, отведи дядю к маме. Ресие Хемис приказ не понравился, но сопротивляться воспитаннице она не могла: — Слушаюсь, принцесса Ним. «Башней» называли одну из пяти башен Императорского дворца новой столицы Земли. Старая династия использовало башню как место поминовения усопших членов рода, но под постаментами, увенчанными полноразмерными прекрасными статуями властителей, не покоилось ни одного тела. Новый император по традиции и здравому смыслу поглощал предшественника, если тот умер от старости, а не от болезни. Таким образом можно было заполучить себе часть души императора и перенять его опыт. Сам Льюис подобного не испытывал, но отец рассказывал, что благодаря поглощению Аделара «Последнего» мог обращаться к его памяти и говорить с ним. На своей коронации Легреваллима поглотила отца, но Льюис этого не видел. Может, теперь она тоже слышала голоса прошлого? — Мересие Льюис, вы уверены что вам стоит посещать Императрицу прямо сейчас? — спросила ресие Хемис. — Её светлость вас не приглашала. — О, я думаю сейчас самое подходящее время, — улыбнулся он. У зала на вершине башни не было стен, вместо них только заострённые арки, тянущихся вверх от края невысокой ограды до круглого купола. Не крепость, а беседка посреди небосвода. Весь Зэнфисель простирался внизу как на ладони, от крепости Шэтскрул до собора Белого пламени, сотни и сотни черепичных крыш. Солнечные лучи без преград проникали в башню, падая на увитые цветущим плющом колонны и мраморный пол. Серые статуи властителей прошлого стояли кругом, из-за ветра и дождевой сырости самые старые из них облупились и покрылись пятнами зелёного мха. Все семь Аделаров, императрица-регент Селизария и будто случайно затесавшаяся среди них Аделише, первая императрица Земли, смотрели в центр зала невидящими каменными глазами. Льюису никогда не нравилось это место. Парвусу тоже: он неспокойно ёрзал, перескакивая с одного плеча на другой и тихо шипел. — Всегда удивляло, как она оказалась здесь, — вдруг проговорил тихий голос. — Аделише вместе с её потомками правила из Эльнемира. Она единственная, кого Аделар Первый чтил настолько, что приказал возвести ей памятник в своём дворце в Новой столице. Льюис добрался до вершины лестницы, остановился у входа в зал и увидел сестру. Она ничуть не изменилась. Всё та же серебристая полумаска, закрывающая только верхнюю часть точёного лица, всё-та же сложная причёска из кос. Тяжёлая ткань тёмного платья подобно снегу переливалась мелким блеском в лучах солнца, корона на голове — другая, не отцовская — сверкала гранями драгоценных камней как и россыпь перстней на тонких пальцах с невероятно длинными когтями. Когти были главным оружием сестрицы. Легреваллима смотрела на статую императрицы Аделише и стояла спиной к нему, но, конечно же, не могла не почувствовать его приближения. Льюис немного подождал, предвкушая увидеть оскал на её лице, но сестра не обернулась, и он осмелился приблизиться, встал рядом с ней: — Предполагаю что эта идея не принадлежала «Убийце братьев». Он не особо заботился о подобных вещах. Не удивлюсь если башню построили только при правлении Селезарии, но она приказала написать, что это сделал её муж, чтобы хоть немного отбелить его имя. Сестра качнула головой: — Сэлизария — одна из немногих достойных правителей старой династии. Льюис осмотрелся: — Как понимаю, нашего отца здесь нет? — Он бы ни за что не пожелал, чтобы его статую поставили рядом с Аделаром «Последним». Его здесь нет и не будет. Льюис кивнул. В этой башне стояли статуи только членов Старой династии. Их отец — первый правитель, занявший престол после свержения ветви Аделара «Убийцы братьев». Вэйтинону здесь нет места. — Тогда где же? — В саду, — Легреваллима впервые взглянула на него. — Чтобы каждый раз прогуливаясь там, все вспоминали о нём. Льюис встретился с ней взглядом и не нашёл отличий между Легреваллимой-дофином и Легреваллимой-императрицей. Глаз всё такой же изумрудно-золотой как и прежде. Если она и поглотила отца, внешне этого не узнать. — Вижу, ты уже встретил Ним. Она очень хотела получить поздравление от своего дядюшки. Славно, что согласился приехать. Но обнимать тебя не стану, извини. Думаю, не стоит объяснять почему. — На самом деле ради этого я и приехал, — ответил Льюис без улыбки. — Мне бы хотелось услышать объяснения. Парвус осторожно соскочил с его плеча на пол и, тихо подкрадываясь, спрятался за Аделара «Жестокого». Но Легреваллима всё рано не смогла проигнорировать его и злобно оскалила острые зубы. — Ты — изменник, Льюис, — медленно проговорила она. — Разве этого недостаточно для того чтобы изгнать тебя? Её глаз сверкнул гневом, но Льюис выстоял, не отвернулся. — Я давно хотел спросить. Как бы ты сама поступила на моём месте? Лиам и твой брат тоже. Но когда отец решил, что от него пора избавиться, что ты сделала, чтобы предотвратить это? Она загадочно улыбнулась. Льюис отошёл к парапету и оперся на него руками. — Ничего, ведь так? — на Лиловом заливе у него было предостаточно времени для того чтобы хорошо подумать об этом. — Более того… Наш отец никогда бы не убил Лиама, если этого можно было избежать. Ты и сама прекрасно знаешь, что Лиам был его любимчиком. Лицо сестры не выражало никаких чувств, и он не ощущал её эмоций. Она была так же холодна, как окружающие её статуи. — Лиам предал страну. Поддавшись своему извечному эгоизму, он совершенно не думал о последствиях, когда предлагал Клану сделку на своих условиях. Такие, как он, несут хаос. Лиам заслуживал наказания. Но умудрился его избежать. С твоей помощью. — Я не мог поступить иначе, дорогая сестрица. Совсем так же, как ты не могла не посодействовать скорейшему падению Лиама. Не отец приказал убить нашего брата. Это сделала ты руками отца. Сестра молчала, но Льюис уже понял, что прав. Разговоры о Лиаме рано или поздно всегда откликались в её душе волной ненависти. Легреваллима не любила брата, не любила своего покойного мужа, и даже отца, похоже, не слишком любила. — Да, это я посоветовала Императору организовать покушение, — признала она. — Здесь мне нечего скрывать и не о чем жалеть. Повторюсь, Лиам заслуживал этого уже давно. Как заслуживает каждый изменник. — И тем не менее, меня никто не казнил. — При всём уважении, Льюис, — она снисходительно улыбнулась, — но ты был и остаёшься моим младшим братишкой. И вечным юнцом. Ты умеешь заводить друзей, но, в конечном счёте, безобиден. Льюис пропустил насмешку мимо ушей и ответил злорадной ухмылкой: — В отличии от Лиама, верно? Легревалллима не перестала улыбаться, но промолчала. — С Лиамом всё ясно, — заключил Льюис. — И со мной тоже. Я догадывался, что пал в твою немилость по этой причине. Но остаётся ещё один вопрос. Наш отец… умер собственной смертью? — Разумеется, — ответила Легреваллима. — Он был уже стар. Льюис почувствовал, что она лгала. — Мне бы не хотелось думать о тебе настолько плохо, сестра, но боюсь, ты пытаешься меня обмануть. Почему не можешь сказать правду? Потому что истина слишком неприглядна. Не так ли? Она усмехнулась и повернулась к нему всем телом: — Что такое, Льюис? Думаешь это я убила его? — Смерть нашего отца не выгодна никому кроме тебя. Он был единственной преградой на твоём пути к трону. — А для других, — она склонила голову и зубцы короны на её голове засверкали, — источником больших проблем. Не утруждайся, Льюис ты навряд ли поймёшь меня. Тебе слишком мало известно. Однако, ты должен знать, каким образом наш отец оказался на престоле. Он получил его в обмен на гарантии: каждой сущности на Земле будет хватать человечины. Однако… как видишь, он так и не потрудился воплотить это в реальность. Отец любил Лиама, но между ними было мало общего. На самом деле тот, кто больше всего похож на нашего отца — это ты, Льюис. Подобно тебе наш отец с лёгкостью заводил друзей и подобно тебе не заботился ни о чём кроме исполнения собственных прихотей. Даже возродив древний обряд Тиффари, он не стал исполнять его по-настоящему. Никто не приносит в жертву лучший урожай с императорской фермы. — Но ведь ты тоже, — заметил Льюис. — Ты сама поступаешь так же. Не приносишь их в жертву. — Но я никогда не утверждала, что верю в Бога, — улыбнулась сестра. — И считаю, что эти прекрасные детки могли бы сослужить куда лучшую службу. Оглянись вокруг, Льюис, разве ты не видишь? Наш народ вымирает, мы деградируем как вид. Это началось не вчера, но отец за все годы правления не предпринял никаких решительных мер, чтобы остановить одичание. Где бы мы оказались через тридцать-сорок лет? К тому времени, когда отец мог состариться окончательно, решать проблему могло быть поздно. Но теперь всё изменится. Льюис молча обдумывал её слова. Несомненно, догадки оправдались. Она убила не только Лиама — отец не без причины умер так внезапно. — Ты с самого детства мечтала надеть корону… — медленно проговорил он. Легреваллима прошла вдоль ряда Аделаров и погладила коготками рукав статуи Селезарии. — Льюис, я знаю почему именно статую императрицы Аделише оказалась здесь. Потому что легенды гласят, будто бы она могла излечить любой недуг лишь одним прикосновением руки. Тысячи подданных приезжали в старую столицу со всей страны, чтобы посмотреть на её чудесную силу и увидеть, как её очи озаряют всё вокруг своим золотистым сиянием. Она была особенной сущностью, как и её отец. Таких, как она, больше не рождалось. Но взгляни на Селизарию. У неё не было подобной великой силы, однако, когда её призвал долг, она откликнулась и сумела поднять страну из руин после войны Двух Ветвей. Как и Аделише, она стала великой Императрицей, хоть и не была рождена для короны, — Легреваллима выпрямилась и высоко вскинула голову. — Однажды, когда Ним унаследует трон после меня, моя статуя тоже будет стоять здесь, между ними. С помощью Клана я смогу решить проблему голода. Сейчас, мы приблизились к истине как никогда прежде. Скоро я войду в историю, Льюис. Я войду в историю как правительница, которая спасла Землю от вымирания. Льюис глубоко вздохнул, снова поглядел на часы. Времени ещё предостаточно.***
У неё не было часов, но по ощущениям минуты утекали слишком быстро. Эмма сидела на ограждении клумбы под столбом с громкоговорителем, то и дело смотрела по сторонам, стараясь как можно меньше двигать головой. Если искать ребят слишком открыто, Эрцгерцог заметит. Впрочем, страх был не слишком оправдан: демон совершенно не глядел в её сторону. Он так же вальяжно сидел на краю колодца, а фигура его не выражала ничего кроме полного спокойствия. Эмма не позволяла себе обманываться. Каким бы миролюбивым Эрцгерцог ни выглядел сейчас, как только истечёт пятнадцать минут, он снова превратится в ненасытного жестокого хищника. Однако… пока есть время, его можно не опасаться. А кроме того вот он идеальный момент, чтобы лучше узнать противника. Ребята из Отряда хорошо изучили Эрцгерцога за годы пребывания на Угодьях, но у Эммы не было шанса сложить о нём собственное мнение. Что произошло бы, окажись посреди площади не она, а кто-нибудь другой… На короткое мгновение мысли унеслись к далёкому прошлому, в один из дней жизни приюта. Послеобеденные часы свободного времени. Густая ярко-зелёная трава лужайки и деревянная доска в бело-чёрную клетку. И Норман. Они разыгрывали очередную партию, и Эмма терпела очередное поражение. Норман обожал играть в шахматы. Конечно, ведь он всегда и всех побеждал. Норман обхватил пальцами шапку епископа, готовясь напасть на её короля. Но он и так беззащитен! Ещё один шах. В порыве отчаяния Эмма выхватила коронованную фигурку и спрятала её в кулаке, а Норман улыбнулся с раздражающей снисходительностью: — Ну… Эмма это не меняет твоего положения. Я всë равно выиграл. — Ох, опять! — с тяжким вздохом она вернула фигурку на место. — Вечно ты меня обыгрываешь. Это нечестно, Норман! — Честно на все сто процентов, — вдруг раздалось сбоку. Она обернулась и увидела Рэя. Он опирался о ствол дуба и глядел на шахматную доску. Как всегда незаметно подкрался, пока они увлечённо занимались делом. — Ты допустила слишком много ошибок. Норман пожал плечами: — Повезëт в следующих раз, Эмма. От расстройства она надула щёки и, не найдя лучшего объекта для выплеска досады, уставилась на Рэя: — Молчал бы. Сам не слишком лучше меня играешь... Лицо Рэя вытянулось и окаменело, а она не смогла подавить злорадную ухмылку. Как предсказуемо! Конечно его задевало напоминание о собственном бессилии. Пожалуй, умение играть в шахматы — единственное в чём Рэй очень сильно уступал Норману. Рэй нахмурился и шагнул к ней. Она приготовилась защищаться. — Дай сюда! — резко сказал он, вырывая короля из её пальцев и грубо толкая в плечо. — И подвинься. — Эй! — она возмущённо взвизгнула, чудом удержавшись от падения на траву, но Рэй не обратил на это никакого внимания. Он собрал свои и чужие фигуры, а затем по памяти расставил на клеточки. Каким-то невообразимым образом, абсолютно все фигурки расположились там, где стояли минут десять назад. — Смотри и учись, — проговорил он, передвигая рыцаря. — Здесь нужно было пойти так. Норман довольно улыбнулся. Самовольное вмешательство Рэя его совершенно не смутило. — Извини, Эмма, мне правда жаль, — спокойно сказал он. — Если бы ты быстрее вводила в игру сильные фигуры... — Я боюсь их потерять! — И именно поэтому теряешь ещё больше. К всеобщему удивлению, на этот раз Норман проиграл. Эмма глядела на доску с распахнутым ртом. Никогда прежде Рэй не обыгрывал друга с такой ловкостью. Поверить в его внезапно пробудившийся дар? Как бы не так! Эмма почти сразу же почуяла вмешательство мамы и не ошиблась — позже выяснилось, что Рэй взял у неё пару уроков. А ещё целиком вызубрил книжку по теории шахмат. Норман ничем не выдал растерянности, однако Эмма знала, что он не слишком доволен. Норман любил шахматы так же сильно, как ненавидел проигрывать. — Неожиданно. Поздравляю, Рэй, — улыбнулся он. — Ты хорошо выучил мои любимые дебюты, да? Рэй усмехнулся и ответил ему такой же улыбкой. — Повезëт в следующий раз, Норман. — Уж наверняка. Эмма подняла голову к синему небу исчерченному тонкими швами. Была бы у неё гениальность Нормана, его дар быстро находить выход из сложнейших ситуаций… Но чего нет, того нет. Зато Рэю она почти ни в чём не уступает, дотянуться до него куда легче. «Если бы Рэй был здесь, что бы он сделал?» Наблюдение, анализ, предугадывания. Но всё это ничто без знаний и большого запаса информации. Эмма взглянула на Эрцгерцога. В первые секунды встречи посреди площади ей показалось, что он весьма разговорчив. Разговорчивый источник информации. Что может быть лучше? Она вдохнула глубже прежде чем решиться заговорить: — Господин Эрцгерцог… Поля шляпы качнулись, сверкающая маска неспешно повернулась к Эмме. — Вы случайно не слышали о Семи стенах? Эрцгерцог выпрямился и чуть склонил голову. Заинтересовался. — Допустим, — быстро проговорил он. — А откуда тебе известно о них? — В книжке прочитала, — ответила Эмма, пытаясь скрыть нахлынувшее волнение. Она не слишком рассчитывала услышать настолько обнадёживающий ответ, но подумать только, Эрцгерцог знает что-то о Семи стенах! — Занятные книжки попадали тебе в руки, детёныш… На этом он надолго прервался. Эмма закусила губу, испугавшись, что Эрцгерцог больше не заговорит… — Вы ведь знаете что это, не так ли? — выпалила она. — Имей терпение, девочка. Ты мне нравишься, но наглость и излишняя суета никого не красят. Да, я знаю, что это, — он поднялся на ноги, а Эмма сосредоточила всё внимание на его голосе. — «Семь стен» — это обитель душ усопших. Или дом Бога. Суть одна. — Дом Бога? — удивилась она. «Это ещё что такое? Он шутит?» — У вас нет своих богов? — Я не верю в богов, — отрезала Эмма. Эрцгерцог усмехнулся: — Надо же, я тоже. Раз не веришь, не думай об этом слишком усердно. Если Семь стен и существовали когда-то, их наверняка больше нет. Кажется, наш Бог уже давно мёртв. Эмма не нашла что ответить, и между ними повисло молчание. Минуты утекали как песок сквозь пальцы, а Эмма не видела ни одного силуэта скользящего между домами или за стёклами окон. Никто из членов Отряда сопротивления пока не появлялся. Она всё ещё оставалась один на один с Эрцгерцогом и судорожно пыталась придумать как бы ещё потянуть время. «А что если никто не придёт?» По спине пробежал холодок, Эмма потрясла головой. О таком нельзя даже подумать! Нет, не могли же они умереть все до единого. Они так долго готовились к этой битве, так хотели получить свободу… Кто-то обязательно должен был выжить! Хоть кто-нибудь. Она вдруг вспомнила, что нужно держать под контролем не только внешние проявления эмоции, но и мысли. Эрцгерцог каким-то образом улавливал её переживания. Нельзя облегчать ему задачу. Но Эмма поздно опомнилась: он уже всё понял. Демон явно дразнил её, неторопливо вынимая из кармана крупные часы на цепочке. — Итак, — он взглянул на циферблат. — Время на исходе, а никто из твоих друзей так и не появился, Эмма. Ответ нашёлся на удивление быстро. — Но ваших друзей тоже не видно, — сказала она с лёгкой улыбкой. — И правда, — согласился он. — Однако в том, что мои товарищи не пришли, нет ничего удивительно. Вероятно, все они уже мертвы. Эмма сжала губы, пытаясь подавить удивление. Он заявляет об этом так твёрдо, будто сам был свидетелем… — Но… — Как я об этом узнал? — Эрцгерцог сам закончил её вопрос, будто прочитал мысли. — Предчувствие. Когда кто-то из близких мне сущностей умирает, я перестаю ощущать его присутствие. У вас, людей, нет такого чутья? — он снова стал задумчив и замолчал. — Мои друзья, да… Не то чтобы я считал их таковыми. Только об одном из них могу немного погрустить. Но уверен, Байон повеселился как следует. Хотя бы перед смертью он, наконец, смог оценить настоящую охоту и насладиться ею сполна. Эмма не успела обдумать его слова — Эрцгерцог шагнул в сторону и вдруг исчез, а затем… ветер всколыхнул её волосы на затылке. Эмма резко развернулась и проглотила ком в горле. Он стоял сзади. Переместился в пространстве словно вспышка света. Она даже не заметила, как это случилось. — Великолепно, — сказал Эрцгерцог скалясь. — Кролики смогли одолеть тигров. Вот какими должны быть настоящие бойцы! Но вопрос: сколько же вас осталось после такого? Как думаешь, Эмма? Придёт пятеро, двое или ни одного? Может, все они мертвы, а ты осталась последней? И снова в груди похолодело, а перед глазами предстали лица участников отряда. Измученные и бескровные, с блеклыми, как стекло, мёртвыми глазами. Эмма ощутила дрожь в руках и крепче сжала пальцы в кулаки. Взгляд снова пробежался по площади, панически метаясь от улиц к стенам домов из белого кирпича и пустым окнам… Пустым? Эмма снова обернулась к высокому зданию слева, прямо напротив колодца и пригляделась. За оконной рамой на чердаке явно что-то есть. Что это? Фигура невысокая, одежда светлая. Только бы чуть выглянул… Силуэт будто почувствовал её молитвы, сдвинулся с места, и Эмма ощутили долгожданную волну облегчения. Найджел! Абсолютно точно он. Но… это всё? Больше она никого не увидела… Эмма попыталась успокоиться: «По крайней мере пришёл хотя бы он». Однако этого слишком мало. По плану в битве должны участвовать все члены отряда или как минимум семеро, но не двое. Им срочно нужно было придумать новый план! И, кажется, Эмма нашла выход. Это будет последняя попытка. Если Эрцгерцог не станет её слушать, а именно так скорее всего и случится, придётся начать бой. И напасть нужно первыми. Теперь, когда они в меньшинстве, любое промедление убьёт и её, и Найджела. Ей вдруг стало страшно, как никогда прежде. Эрцгерцог опаснее кого бы то ни было. Опаснее мамы, опаснее ущелий, скал и диких демонов. Легче всего было бы даже не предпринимать попытку, но Эмма не могла так поступить. Если она сдастся, всё будет кончено не только для неё, но и для других. Она не вернётся в бункер к своей семье, никогда не выполнит обещания, данного Филу, и не спасёт малышей. Никогда не приблизится к разгадке тайны Семи стен и мира людей и не увидит того будущего, к которому так стремилась. — Господин Эрцгерцог… — Что? Рука сама опустилась на кобуру револьвера. Эмма выпрямилась: — А есть ли способ решить всё без жертв? Может, нам вовсе и не надо сражаться? — Что за вздор? Он недоволен. Ещё бы! Но как сказать лучше? Как предложить ему остановиться, после того как погибло столько охотников и участников отряда? Несправедливо оставлять их неотмщёнными. Это трусость и слабость. Но единственный способ спасти остальных… — Я не хочу убивать вас или кого бы то ни было. Эрцгерцог протяжно вздохнул: — Прискорбно слышать. Неужели моего вчерашнего подарка оказалось недостаточно? — Это неправда! — вспыхнула Эмма. — Я ненавижу вас! Я презираю вас и никогда не прощу! И всё равно… Неужели нет иного выхода? Почему мы должны проливать ещё больше крови? — Я понял. Ты хочешь защитить товарищей? — Да, хочу, — призналась она. — Больше всего на свете! Если сейчас мы остановимся, тогда они будут в безопасности, а вы сможете сохранить свою жизнь. Что вы скажите? Сможем ли мы договориться без боя? — Нет, — уверенно заявил он. — Какой глупый вопрос! Зачем по-твоему я столько ждал? Я не боюсь смерти, девчонка. Моё самое большое желание сейчас — поохотиться на тебя, а затем убить и съесть. Но если тебе и твоим друзьям удастся победить, я с гордостью приму поражение. Прелестно, что у тебя имеются принципы и высокие идеалы. Любить своих друзей — прекрасно. Жаль только, что мне это безразлично. Мы с тобой не придём к пониманию, Эмма, а потому всё, что нам остаётся — борьба до последнего вздоха. «Без вариантов». Эмма одним движением сняла автомат с плеча, и крепче вцепилась в корпус, направляя дуло прямо на Эрцгерцога. — Так-то лучше, девочка, — его пасть растянулась в оскале. — Последняя минута заканчивается. Осталось… Пять, четыре, три, две… Одна! Эмма взглянула на окно, в котором в последний раз видела Найджела. — Огонь! — закричала она так громко, как только могла.