***
Рейх проснулся от боли. Лёгкие словно разрывало, перед глазами была лишь тьма. Мозг не соображал, будто окутанный туманом, что-то давило на грудь. Начав хаотично размахивать руками и ногами, немец наконец скинул что-то тяжёлое с себя и, широко открыв рот, глотал воздух. Слабо захрипев от боли по всему телу, он попробовал что-нибудь разглядеть. Голова раскалывалась, словно по ней били кувалдой, в ушах стоял непонятный стук, перед глазами было всё ещё темно. Резкий запах крови ударил в нос. Приняв сидячее положение, Рейх прошёлся руками по лицу. Неужели ослеп?! Ни единого отблеска, кромешная темнота. — Хей? — немец скорее прохрипел, чем сказал. Никто не отозвался. Паника медленно начала подступать к горлу, но железный привкус крови на языке отрезвлял. Рейх аккуратно начал водить руками по холодному железному полу. Почти сразу же он почувствовал что-то тёплое и немного вязкое. Принюхавшись, парень нахмурился. Это кровь. Много крови. Нащупав чью-то руку, он проверил пульс. Ничего. Пройдясь руками по мёртвому телу, немец обнаружил фонарик, висящий на поясе. Включив его, он сразу пожалел об этом. Похоже, ужин сегодня в нём точно не останется. Стены машины раскрасили алые брызги крови, будто кто-то устроил резню, все четверо конвоиров явно были уже нежильцы. Выгнутые в странных и неестественных позах мужчины лежали на полу, не издавая ни звука и не шевелясь. Кровавая лужа медленно, но верно расползалась. Сдерживая рвотные позывы, Рейх подполз к одному из охранников, лежащих ближе всех, как раз у него он нашёл фонарик. Помимо кобуры с пистолетом Макарова, нацист обнаружил ключи в нагрудном кармане. Взяв автомат, два пистолета, все патроны, что смог найти, и фонарик, немец запихал это всё в армейский рюкзак одного из конвоиров. Ещё раз взглянув на кровавое месиво в машине, он почувствовал, как его прошибла мелкая дрожь. Похоже, он совсем размяк за годы в тюрьме, и Рейху это не нравилось. Раньше он мог спокойно смотреть на муки тысяч людей, на убийство детей прямо на глазах матерей, на самые жестокие пытки, да и сам не раз принимал в этом участие. Конечно, зачастую ему это не приносило никакого удовольствия, но только так он мог показать народу свою непоколебимость и твёрдость духа, так что ему пришлось привыкнуть. В конце концов, выживает тот, кто адаптируется. Нацист понятия не имел, что произошло, что сейчас за дверьми машины, где они. Он даже не знал, какое сейчас время суток. Но что он знал точно, так это то, что, возможно, это его последний шанс сбежать. И Рейх не собирался его упускать. Вставив и прокрутив ключи в замке, немец толкнул двери ногой. С лёгким скрипом те открылись. Неописуемая гамма чувств захватила сердце нациста. Тёплый ветер касался его лица, лёгкие наполнились свежим воздухом, голова закружилась, а ноги подкосились. Неприятный стук в ушах оказался барабанящим по машине лёгким дождиком. Ночь. Приятная летняя ночь. Впереди, совсем недалеко, шумел лес, его чёрные вершины вздымались на фоне тёмно-синего неба, усыпанного сверкающими звёздами. Но прекрасное воссоединение с природой оборвал громкий звук приближающихся сирен, от чего Рейх невольно поморщился и застонал. Громкие звуки отзывались болью в его черепной коробке. Только сейчас, аккуратно выйдя из машины, немец заметил, что она была перевёрнута. Оглядев себя, он даже слов не нашёл, чтобы описать как ему сказочно повезло. Конечно, у воплощений и кости крепче, и организм сильнее, но то, что он выжил и даже ничего не сломал после такого, всё равно можно считать чудом. Закрыв железные дверцы и выглянув из-за броневика, он почувствовал, как в глаза ударил резкий свет фар множества машин. На возвышенности пролегала дорога. Там туда-сюда сновали люди, все машины встали. Мигалки скорой помощи и полиции рябили в глазах, от чего голова только сильнее разболелась. Возможные события минувших часов промелькнули в голове Рейха. Они ехали по шоссе, как впереди случилась авария. Машины начали врезаться друг в друга, и водитель броневика старался спастись от столкновения. Но какая-то машина врезалась в бок и столкнула их со склона. После чего они и оказались здесь. Судя по всему, броневик ещё не заметили, так как ни полицейские, ни скорая не спешили на помощь. А это значит, что у Рейха появился немаленький шанс уйти незамеченным. Шанс сбежать. Хищная улыбка сверкнула на лице немца. Закинув рюкзак на плечо, он двинулся к лесу, подальше от сирен, людей и мёртвой охраны. Подальше от заточения.***
Уже несколько часов Рейх шёл по лесу. Лёгкий дождик перерос в сильный ливень, кроны деревьев качались в диком танце под командованием ветра. Промокший и продрогший до костей немец не мог убрать улыбку со своего лица, самую настоящую искреннюю улыбку. Он смог. Он сбежал. Ливень смоет его запах и следы, так что, даже если его пойдут искать с собаками-ищейками, они не найдут его по следу. Теперь просто нужно достаточно далеко уйти и спрятаться. Громкий раскат грома заставил его остановиться. Среди стволов деревьев в вспышках молний виднелась старая покосившаяся постройка. В окнах деревянного домика не горел свет, так что либо хозяева уже спят, либо просто отсутствуют. Но ни то, ни другое не помешает Рейху укрыться там от непогоды и возможной погони. Взяв в руки пистолет на всякий случай, он, приблизившись к дому, постучал в дверь. Никто не открыл и не откликнулся. После ещё нескольких попыток достучаться, немец плюнул на манеры и дёрнул дверь на себя. Та скрипнула и на удивление послушно открылась. В помещении было темно, лишь благодаря редким молниям можно было хоть как-то осмотреть пространство. Первый этаж здания состоял из кухни и гостиной. Они плавно перетекали друг в друга и не были отгорожены стенами. Мебели было мало, на кухне почти всё место занимала большая русская печь, а также несколько пустых покосившихся полок на стенах, тумбочки да деревянный стол с четырьмя резными стульями. В гостиной у стен располагались несколько стеллажей из тёмного дерева с множеством книг, пара зелёных кресел и журнальный столик — вот и вся мебель. Похоже, что всё, что хоть немного нужно было хозяевам, они давно увезли. Подойдя к одному из шкафов, немец вытащил первую попавшуюся книгу и усмехнулся. Ну, конечно, что он мог ещё здесь найти, кроме тома “Войны и Мира”? Повернув голову, и критично глянув на лестницу с половиной отсутствовавших ступенек, и приняв решение о том, что наверх ему пока не нужно, Рейх закинул “Войну и Мир” и ещё несколько книг на кресло и кряхтя потащил его к печке. Дотащив всё это добро и попутно хорошо прочихавшись от пыли, он залез в рюкзак и вытряхнул содержимое. Итого: два пистолета Макарова, один автомат АК-74, боеприпасы, фонарик, небольшая походная аптечка, две банки каких-то консервов, пара коробков спичек и несколько батареек. Схватив спички, немец ликующе сверкнул клыками. Это значит, что он сможет добыть огонь и согреться. Вырвав часть страниц из книг, он закинул их в печь, туда же бросил и сами книги. Чиркнул спичкой, и готово! Яркие языки пламени пожирали страницы одну за другой. — Прям как в тридцать девятом, — усмехнулся немец. Перетащив поближе к печи чуть ли не половину одного из стеллажей, Рейх наконец завалился на кресло. Только сейчас он понял, насколько же сильно устал: мышцы ныли, кости ломило, а мозг будто превратился в кашу. Дождь за окном стал слабее, а небо постепенно окрашивалось в нежно-розовый цвет. Согреваясь от тепла огня, немец сам не заметил, как отпустил своё сознание в мир снов.***
Птицы уже во всю распевали свои песни за окном. Мягкий луч солнца лёг прямо на глаза спящему немцу, от чего тот недовольно поёжился и широко зевнул. Разлепив тяжёлые веки, Рейх первые несколько секунд пытался понять, где он, но сознание быстро подкинуло картины вчерашней ночи, и нацист встрепенулся. Его ещё не нашли? Неужели патруль всё ещё не дошёл до этих мест? Это странно: казалось, сейчас уже часов одиннадцать дня, если судить по положению солнца, броневик должны были давно найти, штабу доложить и отправить лучших солдат спецназа, следователей и собак-ищеек на поиски опаснейшего преступника. Почему он всё ещё не на мушке? Вот уж странности. Встав с кресла, нацист потянулся и ещё раз зевнул. Книги в печи давно догорели, но новых он поджигать не стал, ведь было достаточно тепло, несмотря на прошедшую грозу. Живот свело голодной судорогой. Когда Рейх в последний раз ел? Кажется, за несколько часов до того, как его увезли. Взяв одну из банок консервов, немец попытался прочитать, что там написано. “Тушёнка с гречкой”, — гласила надпись. За столько лет заточения нацист овладел русским чуть ли не как родным немецким: и читал, и говорил, и писал. Ведь русский окружал его повсюду. Разговоры, книги, газеты — всё было на русском. Акцент проскакивал, лишь когда он сильно злился. Немного потоптав ножкой в раздумьях, Рейх поставил банку на стол и отправился на улицу. Стояла лёгкая жара, природа впитала почти всю влагу после дождя, так что немцу удалось найти достаточно хорошие сухие сучья и поленья, далеко не отходя. Вернувшись в дом и закинув всё, что нужно в печь, экс-диктатор развёл огонь и подогрел еду. Стоило ему открыть уже тёплую коробочку с едой, как ноздри защекотал ароматный запах. Немного порыскав по ящикам, немцу удалось найти несколько столовых приборов, и он принялся за еду. Удивительно, но по сравнению с тюремной мерзостью эти консервы были просто шедевром кулинарии. Сидя за столом и умиротворённо поедая свой завтрак, Рейх задумался. Почему он так спокоен? В любой момент в дом может ворваться спецназ, его схватят, свяжут и посадят обратно. Это ведь когда-нибудь случится. У немца не получится сбежать, он это прекрасно понимал. Куда бы он не пошёл, его найдут. Да даже если он свалит в чёртову Антарктиду, даже там его поймают. Так что есть ли смысл бежать? Бежать от неизбежного. Лишь отдалять границу, за которой опять пустота, и знать, что вот ещё немного, и всё время, что ты бежал, превратится в пыль. Нет, похоже, он слишком устал. У нациста нет больше сил. Сколько можно противостоять? Постоянно строить планы побегов, пытаться ими действовать, но снова и снова оказываться в четырёх белых стенах. Неужели... у них получилось его сломать? А может, его специально не ищут? Может, это такой план Союза — подделка, постановка? У него нет сейчас на самом деле никакой свободы, за всеми его действиями наблюдают и записывают. Но не подают знака, чтобы делать иллюзию одиночества, в которой он сам консервирует свой мозг подобными мыслями. Немец мотнул головой. Ну уж нет. Они его не сломали, нет. Может, ему и недолго осталось на свободе, но эти дни он будет жить. Жить по-настоящему. Будет сам себе искать еду, сам разжигать огонь в печи. Пока за ним не придут. Но тогда он поборется за свою свободу, и будет рвать и метать, пока какой-нибудь снайпер не охладит его пыл дыркой в голове.