Хватит причинять друг другу боль.

Тень. Огромная, нечеловеческих размеров, чёрная, как смоль. Руки. Тонкие, длинные руки, костлявые пальцы. Смрад. Отвратительный смрад гниющей плоти. Вой. Тень надрывисто завывает с такой силой, будто сейчас разорвёт свою глотку. Шаг. Шаг длинный, как два человеческих. Хрип. Мерзкий, сухой хрип прямо над ухом. Воздух. Его недостаточно. Бледные руки царапают горло. Плывёт. Всё плывёт, будто под водой. Крик. Тихий, больше походящий на писк беспомощного котёнка. — Рейх. Кто? — Рейх. Тень хрипит над самым ухом. От вони к горлу подступает рвота. Тело не слушается, будто каменное. По лбу стекает капелька пота. Он хочет закрыть лицо руками, но всё, что может — это сжать пальцы в трясущийся кулак. — Рейх. Голова кружится так сильно, будто он только что сошёл с карусели. — Nein. Lass. [Нет. Отпусти] — он мямлит, язык словно ватный. Тень нависает над изголовьем. Глаза. У неё нет глаз. Только чёрные лунки, кишащие опарышами и червями. — Nein! Bitte nicht! Bitte! [Нет! Пожалуйста, не надо! Прошу!] — переходит на крик, дёргаясь всем телом. Тень приближается к лицу, обдавая его грязным дыханием. Сознание медленно затухает.

***

Союз отложил телефон, встал с кресла и подошёл к кровати, на которой лежал немец. Кровать стояла под окном в небольшой комнате, помимо неё и кресла поодаль стояла тумбочка с коробкой, наполненной лекарствами, а у стены уместился большой тёмный шкаф. Немец ворочался и что-то то ли мямлил, то ли шипел. — Неужто совесть так тебя мучает, что даже спать спокойно не даёт, — недовольно проворчал СССР, доставая из-под кровати тазик с холодной водой и тряпками. Взяв одну, он выжал её и положил на лоб немцу. — Ладно, ладно, тоже мне, разорался, как мартовский кот, тише. Рейх ещё пару раз что-то проскулил и успокоился. Союз глубоко вздохнул и уселся обратно на кресло. — И на что я подписался? — задал он риторический вопрос, вглядываясь в сумерки за окном. Русский не включал свет в комнате, чтобы лишний раз не тревожить того, кого он совсем недавно хотел убить. Немец уже два дня валялся без сознания, пока его организм, судя по всему, боролся с сильной простудой, а то и гриппом, о чём свидетельствовала очень высокая температура и состояние бреда. Несколько раз нацист вставал в полусонном состоянии и утверждал, что “ему срочно нужно в Рейхстаг подписать важные бумаги”, но каждый раз Союзу удавалось убедить больного, что все важные бумаги уже подписаны и никуда ему, кроме кровати, не нужно. Сейчас же СССР из мыслей вывел вполне осознанный, хоть и немного потерянный голос. — Wo bin ich? [Где я?] — прохрипел Рейх, принимая полусидящее положение на кровати и опираясь спиной о стену, зашёлся в приступе сильного кашля. Немец по привычке попытался прикрыть рот рукой, но что-то не давало ему это сделать. В тишине негромко звякнула цепь. В недоумении нацист взглянул на свою руку: кисть обхватывали железные объятия наручников, второе кольцо которых покоилось на батарее. — Was zum Teufel ist los? [Какого чёрта происходит?] — прошипел он, подскочив на ноги и дёрнув цепь, но всё вокруг закружилось, а голову пронзила резкая вспышка боли, отчего Рейх повалился обратно на кровать и простонал. Союз смирно сидел в кресле, не выдавая признаков своего присутствия, и наблюдал за происходящим. В тот момент, когда Рейх упал, русский хотел было встать, но удержал себя. Немец, поскуливая и тяжело дыша, перевернулся на спину. — Голова болит? Услышав из глубины комнаты голос, он повернул голову, о чём сразу пожалел: новая вспышка резкой боли не заставила себя долго ждать. — Wer ist her? [Кто здесь?] — прохрипел ариец. — Повторяю ещё раз, голова болит? Да или нет? — J-ja, es tut weh, wer zum Teufel bist du? [Д-да, да болит, кто ты чёрт возьми?] Расслышав знакомое “я, я”, СССР медленно встал и подошёл к тумбе с лекарствами. Быстро выудив какой-то маленький пакетик, он открыл его и, высыпав содержимое в стакан с водой, перемешал. Подойдя к Рейху, он протянул ему стакан. Разглядев подошедшего к нему человека, немец сильнее прижался к стене, пальцы крепко сжали простыни. — Ты?! Ты должен был убить меня! Какого чёрта я жив и сижу прикованный у кровати?! — Пей, — оборвал недовольные крики Союз. — Ещё чего! Чтобы я что-то ещё из твоих грязных рук брал! Откуда мне знать, вдруг это яд? — прошипел нацист. — Пей, или я тебе этот стакан в жопу запихаю, — русский буквально рычал, — если бы я хотел тебя убить, застрелил бы, как шавку, с ядами ещё морочиться, много чести! Рейх злобно оскалился, но стакан взял. Десять раз понюхав жидкость, он всё-таки сделал глоток. Лекарство, если это вообще было оно, оставляло странное и неприятное послевкусие на языке. — До конца пей, — сказал стоявший словно надзиратель Союз. Залпом допив содержимое, Рейх поморщился и протянул стакан Союзу. Русский взял его и, поставив на тумбочку, снова сел в кресло. Рейх сидел, поджав ноги к себе и уперев взгляд в простыни. Блуждая взглядом по цветочкам на ткани, он думал. Почему его не убили? Он только понадеялся, что всё закончится. Было бы куда проще, будь он сейчас мёртв. — Какой сейчас год? — не поднимая головы, спросил Рейх. — Сейчас 2021, — Союз на секунду замолчал. — На сколько пролетел? — На семь лет, — усмехнулся немец. — Сентябрь? — Если быть точнее, 26 сентября. Они снова замолчали. Рейх всё также смотрел вниз, на простыни, а вот Союз напротив, напористо рассматривал его. В какой-то момент немцу даже стало неуютно под таким пристальным взором, но что его удивило сильнее, так это то, что взгляд не ощущался как тот, которым пытаются прожечь дырку, совсем нет, этот взгляд был каким-то заинтересованным, что ли? Совсем не похоже на Союза. Отгоняя эти мысли, Рейх спросил первое, что ему пришло на ум. — Почему лекарства так далеко поставил? — Чтобы ты не дотянулся, а то наглотаешься ещё, — русский недовольно поморщился. — Я похож на суицидника?! — возмущённо воскликнул немец. — Ты похож на потерявшего смысл человека, который ещё пару дней назад просил убить его, — констатировал факт Союз. — Так почему ты... не убил? — Рейх замолчал. Повисла напряжённая пауза. Тут уже Союз опустил взгляд и, перебирая пальцами, тяжело выдохнул. — А твой пёс тебя совершенно не волнует? — Вундерваффе? — Рейх встрепенулся и поднял голову. — Где он? Ты ведь не навредил ему? — Я оставил его там, — отрезал русский, поднимаясь с кресла. — Ч-что? Ты же шутишь? Ты не мог! Он же погибнет один! — Мне плевать, — голос Союза был твёрд, как камень. Встав на ноги, он отодвинул тумбу с лекарствами ещё дальше от нациста. Направившись к двери, коммунист в какой-то момент остановился и обернулся. — Чтобы ни единого шороха или писка, а то пальцы переломаю, — рыкнул он напоследок и скрылся за дверью. Рейх замер. Удаляющиеся шаги постепенно стихли, и немец остался наедине со своими мыслями. Чувство жара постепенно уходило, а боль в голове утихала. Немец опустил голову на колени и тихонько вздохнул. Союз так и не ответил на его вопрос, почему? У него какие-то скрытые мотивы? Он так быстро перевёл тему. И неужели он действительно оставил Вунди там одного? Бедный его мальчик. Этот пёс был таким добрым и отважным. Уголки губ приподнялись в мягкой улыбке, когда Рейх вспомнил, как играл с ним, учил командам, хвалил за хорошую работу, ругал, когда тот в процессе игры случайно порвал зубами его подушку. Самый добрый в мире мальчик, прям как Лодур. В сердце что-то кольнуло, а улыбка сошла с лица. Немцу казалось, что он навсегда заблокировал воспоминания о Лоди — так давно они не появлялись. Странное громкое завывание прервало его мыслительный процесс. После нескольких минут беспрерывного воя раздался приглушённый русский мат, гневные крики и топот. У СССР есть собаки? Вой и топот становились всё громче. Дверь резко открылась, Союз бросил что-то большое и с громким криком: “Заткни ты уже свою шавку!” — хлопнул дверью так, что, казалось, весь дом пошатнулся. Рейх вгляделся в нечто скулящее-рычащее под дверью и, заметив самые дорогие глаза на свете, просиял. В душе что-то затрепетало. Он пересел на колени и свободной рукой поманил пса. — Wunder, kleiner Junge, mein armer Junge, hast du Angst? Komm zu mir, mein hübscher [Вунди, малыш, мальчик мой бедненький, тебя напугали? Иди ко мне, мой хорошенький], — самым милым и безобидным голосом прошептал немец, протягивая руку. Пёс недоверчиво двинулся и остановился возле руки. Приблизив нос и принюхавшись, он открыл пасть, будто в широкой улыбке, и с мягким поскуливанием кинулся к хозяину. Крутясь на его кровати, облизывая его лицо и руки, пёс не мог нарадоваться. Рейх тихо хихикал, как ребёнок, и гладил своего питомца. Кажется, он был единственным живым существом, которое так радовалось ему. — Ich free mic auch sehr, dic zu sehen, mein kleiner Krieger [Я тоже очень рад тебя видеть, мой маленький воин], — произнёс нацист и потрепал пса между ушей. — Ich kann nicht glauben, dass ich dich fast verloren hätte [Поверить не могу, что чуть не потерял тебя], — мягкая улыбка тронула его губы. — Ich wollte einfach alles beenden, ohne darüber nachzudenken, was mit dir passiert, und ic habe versprochen, dich zu beschützen. Warum hat die Union gesagt, dass Sie dich dort gelassen hat?.. Er wollte mich quälen? [Извини, я совсем не думал о тебе… Хотел просто закончить всё, как слабак, даже не подумав о том, что будет с тобой, а я ведь обещал защищать тебя! И зачем Союз сказал, что оставил тебя там?.. Хотел так помучить?] Пёс, виляя своим длинным хвостом, ластился под руки хозяина и прижимался всем телом, будто боясь, что тот опять пропадёт. — Du bits mein kleiner Held [Ты мой маленький герой],— прошептал Рейх, поглаживая Вунди. Его вдруг охватило такое спокойствие, будто ему вернули частичку души. Как же легко привязаться к кому-то, если этот кто-то — единственное, что у тебя есть.