***
Потянувшись и прохрустев позвоночником, Союз откинулся на спинку кресла. Спина затекла от долгой дороги, что тут говорить о пятой точке. Хорошо, что они рано выехали, в пробках стояли по минимуму. Повернув голову вправо, СССР мягко улыбнулся. Рейх спал, удобно устроившись на слегка опущенной спинке кресла, восполняя несправедливо украденные часы сна. Лицо спокойное, безмятежное, снов, похоже, не видит, сухо спит. Но даже когда оно полностью расслаблено, оно будто острое. Несколько чёрных прядей покоилось на лбу, сильно контрастируя с бледностью кожи. Точёные скулы, узкие брови, аккуратный острый нос, тонкие губы. Наверное, они слегка сухие, на вкус, как черника... А белоснежно-молочная кожа — очень мягкая и нежная... Такая тонкая, что через неё даже синие венки проглядывают. Мотнув головой, Союз нахмурился. Что ещё за идиотские мысли подкидывает ему мозг? Дурдом какой-то! — Вставай, страна огромная! Вставай на смертный бой! — громко пропел русский, отстёгивая ремень безопасности. Рейх дёрнулся, что-то недовольно промычал, открывая сонные глазёнки. — Ты чего так разорался? — Приехали, сударь, прошу на выход, — хохотнул Союз. — По-человечески будить не учили? Ну там сказать просто, максимум за плечо потрепать, но не орать же песни, — недовольно пробурчал Рейх, подавляя зевок. Советы промолчал, улыбнувшись, как нашкодивший ребёнок. — А продолжение есть? Или забыл? — потягиваясь и зевая, спросил немец. — Есть, конечно, только оно тебе не понравится, — пожал плечами русский. — А если понравится? Ну спой. — С фашистской силой тёмною, с проклятою ордой... — Так, ладно, всё, я понял, — скривился Рейх. —...Пусть ярость благородная вскипает как волна! Идёт война народная, Священная война!... — Ну всё, всё! —...Гнилой фашистской нечисти загоним пулю в лоб, отребью человечества сколотим крепкий гроб! — уже во всю горланил Союз. — Да хватит уже, не смешно! Я даже не фашист, выучи термины, задолбал уже! — возмущённо воскликнул Рейх, вылетая из машины и захлопывая дверь. Сначала русский посмеивался, но когда немец выпрыгнул из машины, подумал, что, возможно, действительно маленько переборщил. Также выйдя из машины, он облокотился руками на её крышу и взглянул на надувшегося немца. — Сильно обиделся? — спросил Союз. Рейх отвернул голову в сторону скрестив руки на груди. — Ну не дуйся так, я же не со зла... Будешь долго обижаться, обижалка сломается, — улыбнулся он. Рейх перевёл на него сщуренный взгляд. — Что ещё за “обижалка”? — Ну, штука такая, которая обиду генерирует. — Я что, по-твоему, совсем идиот? Не существует никакой обижалки... — А ты уверен? Ну, в плане, ты семьдесят пять лет провёл в тюрьме, не думаешь, что учёные за это время могли сделать подобные открытия? — Серьёзно? — лицо немца сменило гримасу на удивлённо-испуганную. — Абсолютно, — кивнул Союз с максимально серьёзным и даже драматичным выражением лица, — так что бери свои небольшие пожитки, и пойдём в дом, — сказал он, параллельно открывая заднюю дверь, чтобы достать свои вещи. Проходя мимо подъезда, Советы остановился поболтать с какой-то милой старушкой. — Доброго дня, Анна Васильевна, как вы поживаете? — Ох, Сергей Иваныч! Доброго, доброго! Поживаем-то прекрасно, давно вас не видела, — улыбнулась пожилая женщина, поправляя малиновый беретик. — Да я вот, задержался немного, ездил кое-куда. — Неужто опять на дачу? — Да, вы угадали, — Советы слегка улыбнулся. — Ну я прям не удивлена, скоро совсем туда переберётесь! — Да если бы за зимнее отопление денег таких не драли, может, и перебрался бы, — пожал плечами русский. — А этот молодой человек с вами? Я его раньше не видела, — она кивнула в сторону Рейха. Тот смирно стоял, осматривая двор вокруг. — Да, это мой друг из Германии, эм... — Союз неуверенно взглянул на арийца. — Паулюс Рихтер, приятно познакомиться, фрау, — немец мило улыбнулся и даже галантно поцеловал кисть старушки. Та в ответ хихикнула и слегка залилась краской. — Ой, какой прелестный мальчик! Вы надолго в наши края? — Как пойдёт. Может, на две недели, а может, на пару лет — мне спешить некуда, — пожал плечами Рейх, всё также улыбаясь. — Ну, если будет времечко, вы забегайте, я пироги напеку, поболтаем ещё, — подмигнула старушка обоим мужчинам. — Непременно, до свидания, фрау, — немец слегка наклонил голову, прощаясь с новой знакомой. — Сергей Иванович значит? Они не знают, что ты воплощение? — спросил Рейх, приподнимая одну бровь, когда они уже зашли в лифт. — Ну да, так живётся спокойнее. А ты прям какой-то змей-обольститель, я смотрю, — пробурчал Союз, скосив взгляд в сторону. — Не вижу ничего такого в том, чтобы вести себя галантно с дамами, сколько бы им ни было лет, — пожал плечами Рейх. — А что, ревнуешь? — он чуть самодовольно усмехнулся. — Идиот, — как факт заключил Союз, потирая переносицу.***
Квартира оказалась просторной, без лишних вещей, с удобной планировкой. В прихожей большое зеркало, дальше два коридора — вперёд и налево. Если идти вперёд, то слева гостевая комната, а дальше спереди ещё две — кабинет Союза и его спальня. А если идти по коридору налево — там кухня и туалет с ванной комнатой. — Жить будешь в гостевой, только я тебя прошу, не сломай там диван. Рейх закатил глаза на такую просьбу и отправился рассматривать свою новую комнату. Персиковые обои, раскладной оранжевый диван, стеллаж с книгами и какими-то сувенирами, ваза с сухоцветами на окне, и... — У тебя что, есть пианино? — воскликнул немец, подлетая к инструменту. — Ну да, — донеслось где-то из глубины квартиры. — Я сам не играю, раньше дочка играла, для неё покупал, а сейчас это так, скорее для интерьера. Подняв крышку, Рейх аккуратно прошёлся по нескольким клавишам. Даже настроено. Взяв ближайший стул, немец присел за инструмент и начал наигрывать незамысловатую и спокойную мелодию. Союз остановился в дверях, наблюдая за тем, как длинные тонкие пальцы перебирают клавишу за клавишей отточенными движениями. Мелодия лилась плавно, без запинок, немец явно чувствовал себя уверенно в этом деле. Когда Рейх закончил и закрыл крышку, Советы не ушёл. — Красиво, не знал, что ты так умеешь, — русский упёрся плечом в косяк и мягко улыбнулся. — Это не лучшее из того, что я могу, но после того, как я семьдесят пять лет в глаза инструмент не видел, это единственное, что мне пришло в голову. Я играю с самого детства, это было частью моей обязательной программы. — Меня тоже пытались научить, — усмехнулся Союз. — Но пианино — не моё. Вот гитара — это да, это я могу. Кстати, предлагаю пообедать и пойти погулять, что думаешь? А завтра займёмся покупкой новой одежды. — Ну... Почему бы и нет, — кивнул немец, вставая со стула.***
— Москва сильно поменялась с 39-го, — заметил Рейх, рассматривая всё вокруг, будь то старинные улочки, окрестности парка, подсвеченного разноцветными огнями, огромные стеклянные небоскрёбы, или исторические здания. Уже поздний вечер, даже ночь, а они всё гуляют, гуляют и гуляют. Союз рассказывает разные истории, смешные и просто интересные, связанные с теми или иными местами, через которые они проходили. Рейх звонко смеётся и тоже что-то рассказывает, попивая горячий кофе из бумажного стаканчика. Они всё-таки зашли в один магазин, чтобы купить удобное пальто, в котором немец гулял дальше, а то прошлое было настолько велико, что продувалось. Новое — чёрное, с множеством застёжек и пуговиц. Оно было очень похоже на то, которое немец носил с формой в далёкие годы, и это не укрылось от глаз Советов. Всё-таки Рейху ну очень шла его форма. Он выглядел в ней статно, аристократично, и даже... Сексуально? У Союза постоянно слегка краснели уши, когда он думал об этом, но благо, это можно было списать на лёгкий осенний мороз. — А потом я просто убежал за сад, а он так и остался у тех ворот! — весело рассказывал историю Рейх. — А-ха-ха, а я всегда думал, что ты был пай мальчиком, — Союз хохотнул, укутываясь в тёплый коричневый шарф. — Серьёзно? С чего ты так думал? — Ну, ты когда приезжал, всегда был таким тихим, незаметным. — Мне отец говорить запрещал, — смутился немец. — Что? Почему? — Боялся, что я взболтну чего лишнего, либо то, что нельзя говорить, либо то, что может ненароком вывести на конфликт. Да и мне тогда было очень некомфортно среди всей этой пёстрой неразберихи... Зато я хорошо знал ваш сад, — Рейх ухмыльнулся. — Это точно. Кстати, а помнишь, как я тебя в саду нашёл, ты зачем тогда убежал? — А ты зачем догонял? — Я поговорить хотел, подружиться... — Ага, а в итоге упал на меня и напугал ещё больше. Я думал, ты за мной гнался, чтобы подраться, — улыбаясь, закатил глаза Рейх, вспоминая события того вечера. — Ну я же не хотел! Я об корень запнулся, а ты остановился резко! — Союз развёл руки в сторону. Немец смешно фыркнул и прикрыл глаза, вдыхая морозный воздух. — Рейх, — Советы повернул голову в его сторону. — Чего? — А сейчас тебе комфортно? Нацист немного смутился, отведя взгляд. — Ну... Наверное да? Есть, конечно, моменты, когда не очень, к примеру, когда ты поёшь о том, чтобы “гнилой фашистской нечисти загнать бы пуля в лоб”, но в остальном с тобой... Классно. Я думал, ты совсем другой. Я помню, как ещё до войны ты прилетал ко мне в Берлин, а я к тебе в Москву, мы договаривались о делах, о поставках, об обучениях моих офицеров в лётной школе, но это всё были деловые встречи. Мы, конечно, прогуливались потом, иногда даже выпивали, но всё равно держались в рамках. Сейчас ты стал куда мягче, дружелюбнее и более раскрепощённым. Даже более человечным, в плане проявления эмоций. — Тогда холодность и отстранённость были частью моей работы, — вздохнул русский — Знаешь, ты тоже очень сильно поменялся. Может, даже больше, чем я. Надеюсь, ты правда стал таким, а не притворяешься. Раньше я думал, что ты просто очередная небольшая страна, которая пытается выкарабкаться из чёрной дыры. Честно говоря, в какой-то момент я даже не верил, что ты сможешь вылезти из того ада, в котором пребывал. Но ты смог. Методы, конечно, у всех свои... В какой-то момент ты стал куда сильнее, возмужал, перестал быть тем тихоней. Но... Одновременно в тебе росло и что-то иное, звериное. Кажется кроме меня этого никто не видел, а если и видел, то не говорил. — Звериное? — перебил Рейх приподняв одну бровь. — Тебе понравилась власть, а власти всегда не хватает, чем больше власти, тем больше её не хватает. Это пугало. И будто пропала какая-то человечность. Ну, местами. — Так вот как это выглядело... Знаешь, что тогда происходило на самом деле? — Союз кивнул. — Когда к власти пришла новая партия, я почувствовал, что приходит порядок. Это был жёсткий, но порядок. Партия националистов дала мне веру в то, что не всё потеряно. И всё действительно стало намного лучше! Знаешь, я не был согласен со всеми их... Методами, но это действительно работало. Тогда я начал строить планы, верить в то, что у меня есть будущее, великое будущее! Я был воодушевлён, но при других странах мне нужно было вести себя тихо, иначе это было бы подозрительно. И тогда я стал сдержаннее, холоднее. Потом я, может, действительно в какой-то мере... Стал жадным до власти? После аншлюса Австрии и пассивности её правительства я понял, как много могу сделать. Возможно, тогда в моей голове что-то щёлкнуло. Знаешь, за всё своё существование я наделал много дел, плохих и хороших. Всё что мной двигало до 45 года — это желание помочь моему народу. Конечно, может, где-то и играли роль моё тщеславие и желание доказать всем, что я не слаб, но это только местами. В любом случае все последствия моих действий навсегда останутся со мной и будут преследовать по пятам. От этого я никогда уже не избавлюсь. — Ты научился говорить то, что чувствуешь. — Что? — В этом ты поменялся. Раньше ты копил всё в себе, поэтому так легко взрывался. Тебе просто некому было рассказать, любой мог оказаться предателем. Я тоже был таким. А сейчас ты говоришь. Это здорово. Рейх промолчал, уставившись под ноги. Потом опять поднял взгляд. — Что это за красная буква М? — спросил немец, указывая на светящуюся штуку. — Это знак метро, нам туда и нужно. Пошли быстрее, а то оно скоро закроется, — махнул Союз, ускоряя шаг. Забежав в подземный переход, пройдя через турникеты, спустившись ещё ниже по эскалатору, они остановились, когда их окликнула какая-то женщина, работающая в кассе. — Молодые люди, советую поспешить, последний поезд отходит! — крикнула она им. Союз кивнул и спустился вместе с Рейхом по небольшой лесенке. Там на путях уже стоял поезд с открытыми дверьми. Советы быстро заскочил в пустой вагон и обернулся. Рейх стоял как вкопанный. — Ты чего встал?! Давай быстрее, сейчас двери закроются! Но немец не двигался. — Осторожно, двери закрываются, следующая станция — динамо, — оповестил железный голос из динамиков. — Рейх твою мать, ну же! Рейх стоял. В последний момент Союз не выдержал и схватил немца за руку, втягивая в вагон. Двери закрылись. Поезд тронулся. Рейх открыл глаза, встретившись с удивлённым и смущённым взглядом русского. Немец лежал на нём сверху, расставив руки по бокам от его головы и находясь в неприличной близости. — Кхм... Может, встанешь с меня? — спросил Союз, не отрывая взгляд. — Ага... — Рейх ещё пару секунд пробыл в этом положении, но потом помотал головой, и залившись краской, подскочил. Союз поднялся следом, отряхивая шинель и шапку. — Ты чего застыл там? А если бы поезд ушёл? Ты же ни в метро, ни в городе не ориентируешься, так ещё и знать не знаешь, где живём! — слегка раздражённо воскликнул русский. — А ты оглянись, — смущённо и обидчиво произнёс немец, усаживаясь на одно из сидений. — Да на что тут смотреть мож... — Союз тяжело вздохнул, поняв, о чём идёт речь. — Я даже внимания не обратил, — сказал он, осматривая вагон. “75 лет победы!” гласила одна из надписей на стене. Повсюду военные фотографии, небольшие статейки про вторую мировую и о бравых русских защитниках. — А чего ты хотел? — спокойно задал вопрос Советы, плюхаясь рядом. — Мне кажется, это правильно, что народ помнит это. — Но не обязательно же пихать это всюду! — А как ещё об этом напомнить? Такое должны помнить, просто чтобы эта трагедия никогда не повторилась, — покачал головой русский. — Мда, девятого мая ты, наверное, просто сойдёшь с ума, — он присвистнул, уставившись в темноту за окном вагона. — В смысле? — Ну, огромный парад солдат и военной техники, по всем каналам военные фильмы, везде украшения, связанные с победой, у каждого второго георгиевская ленточка на груди, парад самолётов, — перечислял Союз загибая пальцы, — даже салют есть, — он слегка поморщился на последнем пункте. — Ты не любишь салюты? — Что-то вроде того. Рейх откинулся назад. — Это всё как призраки прошлого. Я и без всех этих напоминаний ни на секунду не забываю о войне и о том, что я проиграл. Союз поджал губы и отвёл взгляд. — Ты, наверное, счастлив, что все говорят, что ты настоящий герой. Считай, лично вывел с планеты раковую опухоль. Ведь именно твои солдаты взяли Берлин, твои люди нашли и схватили само исчадие ада — Третьего Рейха, ты победил в нечестной войне, выграл битву в нескольких километрах от своей столицы, уступая в вооружении и численности солдат. Ты — прям настоящий герой, — немец горько усмехнулся, переползая взглядом от сидений напротив к потолку. — Герой? Я не герой, Рейх. Геройство является геройством, когда есть что терять. А мне было нечего терять. За спиной Москва, а спереди твоя армия. Если бы я отступил, потерял бы всё. Поэтому я рискнул, буквально ринувшись в пропасть. Победа под Москвой — настоящее чудо, даже если я в чудеса не верю. Герои — мои солдаты, но точно не я. Я сидел в кабинете, пока мои люди гибли под дымом вместо неба, под свистом пуль вместо колыбельной. Да, я был на фронте, тоже воевал, но не так долго, как хотелось бы. В любом случае, сделанного не воротишь. Не оборачивайся назад, особенно если чувствуешь взгляд из прошлого, — прикрыв глаза, он тихо выдохнул.