Хватит причинять друг другу боль.

Рейх выглянул в коридор, как только заслышал звук открывающейся двери. Союз завалился в дом с пакетом продуктов в одной руке, ключами и пятилитровой бутылкой воды в другой, а также какими-то бумажками в зубах. Усмехнувшись такой картине, немец скрестил руки на груди и закатил глаза. — Что, уже рук не хватает? — Чфего фмыёфся? Пфомог бфы луфше, — беззлобно нахмурился Союз. Сбагрив ношу на соседа и положив бумажки на тумбу, русский уже собирался снимать шинель, как его оперативно вытолкали за входную дверь. Он застыл, не понимая, что происходит, и уставился на Рейха, оставшегося в прихожей. — Ты хоть себя видел, Schneemann недоделанный? — немец смешно скосил губы в бок. Союз, кажется, поняв в чём дело, наклонил голову. С шапки и плеч посыпался снег. Закончив с превращением из снеговика в порядочного гражданина, он сделал какое-то подобие реверанса, приподняв края шинели, будто это юбка. — Теперь позволите мне войти в мою скромную обитель? — спросил Союз так, будто обращается к английской королеве. — Так уж и быть, сударь, проходите, — усмехнулся немец, весело щуря глаза. Когда Советы переоделся в домашнее, а все продукты оказались на своих местах, Рейх вспомнил про бумажки. Нашёл он их в коридоре. Бумажки оказались конвертами; один потолще, большого размера, второй обычный, с золотистым орнаментом. Постучавшись ради приличия в кабинет русского, Рейх вошёл. — Что это? — спросил он, положив конверты перед Союзом на стол. Тот уже успел заняться какой-то книгой, даже натянул на нос очки. Советы обернулся и убрал книгу. — А, точно, совсем забыл. Тут кое-что очень важное, — произнёс он, приподнимая большой конверт. — А это... —открыв конверт поменьше, Союз пробежался глазами по первым строкам, и фыркнув, закатил глаза. — Очередное приглашение, которым я не воспользуюсь, — пробурчал он. Рейх усмехнулся — почему-то он был не удивлён тому факту, что в этом доме различные приглашения на светские мероприятия быстро оказывались в помойке. Хотя немец на самом деле не отказался бы от чего-нибудь подобного... Вскрыв большой конверт, Союз вытащил какие-то бумажки и небольшую тёмно-бордовую книжечку. Рейх наблюдал скорее из скуки, чем из интереса, пока Советы не поднял на него взгляд. — Достань из того шкафа красную папку, — русский кивнул в нужную сторону и продолжил изучать бумаги. Открыв дверцу, Рейх сразу наткнулся на нужную папку, но его взгляд зацепило ещё кое-что. Передав нужную вещь, он вернулся к шкафу и застыл. До боли знакомые корешки небольших записных книжек привлекли его внимание. Когда он достал одну из них и открыл, по телу пробежали мурашки. — Ты чего там лазишь? — не отрывая взгляд от своих дел, спросил Союз. Рейх не ответил. Тогда русский поднял голову, пытаясь понять, что делает его друг. Рейх, казалось, не то что не моргал, а даже не дышал. Перелистывал страницу за страницей, впиваясь взглядом в слова, написанные чёрными чернилами, и в какие-то пометки, оставленные карандашом с чужой руки. — Рейх? — Советы слегка нахмурился, вставая из-за стола. — О-откуда они у тебя? — шёпотом произнёс немец, доставая ещё несколько таких же книжечек. —Кто они? — непонимающе переспросил Союз. — Откуда у тебя мои дневники? — Рейх обернулся. Взгляд стеклянный, непонятно, что в нём: обида, страх, стыд, злость, или что-то ещё. Союз немного оторопел, но подойдя, аккуратно забрал книжечки и поставил обратно на полку, пока немец смотрел на него в замешательстве. — Они нужны были мне для... Выявления твоих слабых точек, — завуалировал простую истину Советы. — Когда пытки не дали особых результатов, я решил найти новый способ. Порылся в архиве и нашёл их. Как раз благодаря им я понял, что последняя надежда — это твой сын. Я, честно сказать, даже не думал о таком варианте. Я считал тебя каким-то монстром, которому чужда любовь и привязанность, — он неловко пожал плечами возвращаясь за стол. Рейх чуть затормозил, будто ему понадобилось время на то, чтобы переварить услышанное. Липкое и неприятное чувство будто разлилось изнутри. Неужели он прочитал их все? Каждую мысль, каждую идею, каждый секрет, который немец когда-либо хранил в своём сердце? Это были личные дневники, не военные, там не было каких-то важных политических или стратегических моментов, только его переживания, страхи. То, что он никогда не выставлял напоказ. То, что скрывал ото всех. От этого было ещё неприятнее. — И почему ты поменял своё мнение? Только из-за того, что мне дорог мой сын? — а поменял ли он его вообще? — Не-ет, — протянул Советы. — Что ты, один лишь этот случай мало что изменил. Но он, признаться честно, меня тронул. Тогда мне стало интересно, я начал изучать эти дневники уже с другой целью. Анализировал, помечал, перечитывал, сравнивал. Когда я говорил с тобой в последнее время, спрашивал о твоих мотивах, я лишь больше уверялся в своих догадках. И я заметил то, как на самом деле всё логично складывалось. Версальский договор, нищета, долги — всё это вело к тому исходу, к которому пришло. Будто с твоего прихода к власти уже было всё решено. Ты не монстр, нет. Ты просто попавшее в определённые обстоятельства воплощение. Будь ты слабее, ты бы просто погиб. Но ты оказался достаточно силён, чтобы продержаться столько, сколько смог. Это похвально. — Другие так не считают, — Рейх нахмурился и отвёл взгляд. — Большинство судят всё со своей высокой колокольни, смотрят на всё только с одной стороны. Редко кто удосуживается подумать над причинно-следственной связью. Зачастую общество само создаёт себе проблемы, а потом обвиняет кого-нибудь другого. — Во всём, что тогда случилось, виноват я один. Но никакие мои слова уже это не исправят, — немец будто сжался, уронил голову себе на плечо, тонкие пальцы сжали рукава футболки. — Рейх... — Союз снова подошёл и положил свои широкие ладони на острые плечи. Он не знал, что сказать. Немец, чёрт его побери, был прав. Может, не во всём, ведь виноватых там было много, но действительно, разве исправят что-то простые слова? Но его так хотелось поддержать, утешить, прижать к себе, защитить от всего мира, от каждого, кто мог обидеть и вызвать слёзы на этом лице. Рейх как-то неосознанно потянулся к стоящему напротив. Уткнулся носом куда-то в районе ключиц, обвивая руками, словно плющом. Прижимая тепло, так ему необходимое. Слабость. Идиотская слабость! Но такая приятная... Какая уже разница? Если Союз читал его дневники, он, считай, видел его в самые трудные и тяжёлые моменты. Не просто видел, буквально читал его мысли. Самые слабые мысли. Самые мерзкие мысли. Самые запутанные мысли. Какая теперь разница. Союз прижал его сильнее, зарываясь носом в чёрные волосы. Поглаживая рукой по спине, прикрыл глаза. В груди будто что-то затеплилось, как маленький огонёк в холодную зиму. Огонёк, который мог сдуть любой легчайший ветерок, огонёк, который мог разгореться сильнее от любой попавшей в него соринки. “Это странное чувство. Разве так должно быть?” — подумали они одновременно. Подумали, но промолчали. Когда объятия немца ослабли, Союз слегка потрепал его по макушке, и возвращаясь к столу, улыбаясь сообщил: — У меня для тебя есть подарок. До Нового Года, конечно, ещё целая неделя, но это нужно дарить сейчас, — русский вытащил из кипы бумаг один небольшой листок и бордовую книжечку, после протянул их немцу. “Паспорт” — прочитал немец на обложке. Пролистав, нашёл страницу с фотографией и данными. Паулюс Рихтер, 30.01.1997. — С фотографией пришлось повозиться, нашёл твой снимок с документов заключённого, в специальном приложении перекрасил волосы и глаза, — опережая логичный вопрос, сказал Союз. Рейх перевернул вторую бумажку с кучей надписей, но взгляд зацепился за определённые. Паулюс Рихтер. 27.12.2021 8:45, рейс Москва-Берлин. Немец неверующе уставился на надпись, перечитал несколько раз. Может, он ошибся? Не так перевёл, не так понял? Нет, чётко чёрным по белому написано: Москва-Берлин. Союз удовлетворённо хмыкнул, наблюдая за реакцией. Похоже, он не прогадал с подарком. — Ты серьёзно? Это не шутка? — для уверенности спросил Рейх. Союз кивнул. — Но мне ведь даже нечем тебе отплатить... Я даже купить тебе что-то не могу, — немец поник головой, стыдливо пряча взгляд. — Это не так важно, — отмахнулся рукой Союз. — Во втором шкафу в коридоре стоит чёрный чемоданчик, можешь начать собирать вещи, выехать нужно будет завтра утром. Немец активно закивал головой и кинулся в свою комнату, воодушевлённый таким подарком. — Твоя улыбка — уже лучший подарок, — прошептал сам себе Союз. Потом нахмурился, помотал головой, подошёл к шкафу и открыл дверцы. Вытащил наугад один из дневников и открыл на случайной странице. Над каждым словом мелкими буквами был подписан перевод. Пометки и перевод специально написаны карандашом, чтобы не путаться и не сливаться с основным текстом. Немецкие слова, идеально выведенные буквы: наверняка были использованы самые дорогие и хорошие чернила. Почерк острый, несмотря на аккуратность, видно было, что рука в каких-то моментах дрожала. “Cегодня я убил человека. Нет, не человека, еврея. Я никогда до этого никого специально не убивал. Он был первым. Я боялся, что моя рука дрогнет и я промажу. Это было бы позором. Но я справился. Убивать страшно. Еврей стоял на коленях спиной ко мне. Я не знал ни его имени, ни судьбы, кем он был, как он был. Если бы я знал, было бы сложнее. Я даже не видел его лица. О, как хорошо, что я его не видел, ведь если бы видел, я бы не смог. Когда он упал, мои подчинённые радостно закричали, аплодировали, смеялись. Наверное, я натянул тогда довольную ухмылку, как я делаю всегда, когда не знаю как себя вести, но я точно не помню. Мне стало дурно, но я остался с офицерами; нужно было сделать вид, что это меня никак не взволновало. Наверное, я когда-нибудь привыкну. Эти люди недочеловеки в любом случае не достойны своих жизней.” И он привык. Мурашки пробегали по спине Союза каждый раз, как он читал эти строки. Любые строки из любого его дневника.

***

Перелёт прошёл успешно. Конечно, не обошлось без конфузов из разряда: — Твой паспорт у тебя? — А он разве не у тебя? — Я думал, ты его взял. — Нет, я же сказал тебе, чтобы ты его к себе положил. — Понятно, разворачиваемся... Да и интересным открытием оказался тот факт, что Союз просто до ужаса боится высоты — он, казалось, чуть с ума не сошёл, когда самолёт попал в лёгкую турбулентность. На логичный вопрос: “Почему тогда не поезд?” — русский возразил, мол, больно долго получилось бы. И вот, воплощения уже стояли на небольшом участке у такого же небольшого домика. Молоденькая девушка, в серой курточке и с бумагами в руках, что-то объясняла Рейху, а Союз, отмазавшись простым “не шпрехаю”, осматривал всё вокруг. Домик изнутри просторный, всё как на фотографиях. Снизу — кухня, столовая, небольшая гостиная; сверху — две комнаты, санузлы и на первом, и на втором этаже. Союзу отчего-то не нравился тот факт, что он совершенно не понимает, о чём там болтают эти двое. Когда девушка начала странно хихикать, прикладывая аккуратную ладошку ко рту на какие-то слова Рейха, русский нахмурился и фыркнул. Почему-то его очень выбешивала эта наивная девица, с её хлопающими ресницами и совершенно неестественно приподнятыми бровями. — Ну вы ещё долго будете кокетничать, или может она наконец-то просто сунет нам бумаги которые нужно подписать и свалит? — недовольно пробурчал Союз скрестив руки на груди. Рейх, отвлёкшись от собеседницы повернулся к русскому, его лицо напротив было весело и расслабленно. — Да ладно тебе, я сто лет не говорил с кем-то на немецком! — на эти слова Союз только сильнее сморщил нос и гримаса раздражения переползала в накипающую злость. — Ладно, ладно, закругляюсь, — закатил глаза Рейх, поворачиваясь обратно к девушке. Когда бумаги уже были подписаны, а немка стояла у калитки, она, что-то промурлыкав, сунула Рейху в руки бумажку с аккуратно написанным номером, и подмигнув, удалилась. Нацист только усмехнулся и сунул бумажку в какой-то карман. Союз успокоился после похода в ближайший продуктовый магазинчик. Приготовив очередной шедевр кулинарии и плотно отобедав, страны отправились на прогулку. Гуляли они долго. Говорили, шутили, смеялись. Как в Москве, только теперь больше говорил Рейх. Рассказывал истории из детства, порой не самые весёлые, но от того не менее интересные. Показал самые любимые улочки и закоулки, хотел что-то добавить про времена уже своего правления, но отчего-то не решился. Лёгкий морозец щипал красные щёки и нос, Рейх кутался в свой шарф, Союз в своей дурацкой шапке-ушанке щурил весёлые глаза. Невесомые хлопья снега опадали с потемневшего небосклона, садились на плечи и носы. Хохоча от очередной истории, воплощения подходили к дому. Рейх отпер дверь и резко остановился, чуть не наступив сапогом на белеющую на ковре в прихожей бумажку. Поднял, повертел в руке. Конверт. Обычный конверт с золотистым орнаментом, совсем как тот, который приходил Союзу в Москву. Русский зашёл следом и зажёг свет. Увидев конверт в руках у немца, он лишь поморщился. — Нет, ну каковы наглецы, везде отроют, — закрывая дверь, недовольно сказал Советы. — В смысле? — непонимающе приподнял одну бровь Рейх. — Да очередное приглашение на бал-маскарад, в канун Нового года все страны собираются, дабы отметить и напомнить всем какие они хорошие и мирные. После войны придумали этот бред. Я ещё ходил, когда при исполнении был, ибо просто не хотел ещё сильнее ухудшать и так шаткие отношения, а когда, так скажем, на пенсию вышел... С того дня ни разу не был. Просто кому-то делать нечего, вот дурью и маются. И главное знают, что не приду, а всё равно исправно каждый год присылают приглашение. Как куда не уеду — всюду найдут, суки. Советы хотел забрать идиотскую бумажку, но Рейх уже успел открыть конверт и начать читать. Через пару секунд немец поднял полные мольбы глаза, но даже слова произнести не успел, как Союз отрицательно покачал головой. — Даже не думай, мы не пойдём туда. — Да ладно тебе! Ты только взгляни, он ещё и тут, в Берлине будет! — немец потыкал пальцем в бумажку, где указывалось место проведения. — Рейх, ну это же бред полный! А если тебя там кто-то узнает?! — Да кто меня там узнает, маскарад же! Я в маске буду! — У нас нет подходящей одежды с собой! — Купим! Союз нахмурился, силясь придумать ещё аргументы, но в голову ничего не лезло. — К тому же, я давно не был на подобных мероприятиях! — Нет, — ещё раз мотнул головой русский. — Ну пожа-а-алуйста, — протянул Рейх, делая самое жалостливое выражение лица, на которое был способен. Да ему бы в актёры! Советы сощурился, поджав губы. С секунду так простояв, повесил голову, и тяжело вздохнув, сдался. Рейх, чувствуя свою победу, чуть не запрыгал на месте, расплываясь в счастливой улыбке.