***
— Где Грейнджер-то шастает? — хмуро интересуется Уильямсон, зевая. Он уже привык, что та прибегает самой первой и уходит последней, а тут за всё утро нигде даже её лохматой доставучей макушки не мелькнуло, что третирует его уже больше недели по поводу дела о маньяке, вконец достав бывалого мракоборца до самой грыжи в пояснице. И теперь у него к ней был крайне нелицеприятный разговор — эта пушистая выскочка посмела отобрать у него дело! — Ей нездоровится, — отзывается Фэй, невинно моргая. Сама она то и дело падала лицом в стол, пытаясь сфокусироваться на работе, но держание головы шеей выбивало из той последние крохи сил. Нормально отдохнули, теперь здорово было бы тоже взять выходной после такого… — Не слышал, чтобы так называли похмелье, — иронично реагирует на это заявление Сэвидж, читая папку с делом и скептично задирая брови. — Прикрываешь ей задницу? — Мы ответственны за тех, кого споили, — возмущается Фэй и Сэвидж только закатывает глаза в ответ. Данбар нервно и незаметно от остальных корчит гримасу паники, скрываемой в душе, и медленно проводит ладонью по лицу.***
— Ты имеешь право хранить молчание. Поэтому заткнись, — не очень внятно бормочет Гермиона и падает с дивана, запутавшись в одеяле. Чёрт, как же он внезапно кончился… Впрочем, ковёр довольно мягкий, так что для безвольного лежания в коконе подойдёт. Но вдруг кто-то лижет ей лицо и Гермиона тихо стонет в ответ, словно что-то вспоминая. — Смотрите-ка кто вошёл во вкус, — раздаётся насмешливое, и девушка в панике распахивает глаза, перекатываясь на бок. Перед взором всё немного расфокусировано, изображение шатается, словно она летит в тележке «Григтоттса», и Гермиона строго приказывает себе прийти в сознание. Но стоит ли сознание того, чтобы в него приходить? Пока она не была уверена, что ответ положительный, поэтому бревном лежала на полу, судорожно пытаясь хоть что-то вспомнить и оценить масштабы ущерба. Память услужливо покряхтела, но мгновенно сдулась. Нервы в шоке, мозги в трансе. Мерлин, чтобы Гермиона и что-то забыла — немыслимо! «Тварь я лежащая или силы гордо встать имею?» — уныло думала Грейнджер, переворачиваясь на спину, ещё сильнее путаясь в покрывале, и утыкаясь взглядом в Гарри, который нависал над ней и что-то меланхолично жевал. Он смотрел на неё с некой незнакомой ей иронией, откровенным любопытством и явно с трудом сдерживал усмешку. Ах, он веселится? Уж не натворила ли она каких интересных делов вчера в его присутствии? Хотя её штаны даже при ней, так что может ничего прекра… то есть ужасного, и не произошло… верно? Даже чуть-чуть? Впрочем, фраза Гарри о том, что она вошла во вкус, на мгновение всё-таки обескураживает, и Гермиона закономерно задаётся вопросом, не занимались ли они взаимными лизаниями вчера. Покосившись на рыжий пушистый хвост, который настойчиво мелькает поблизости, она со вздохом понимает, что это скорее её любимый кот несколько минут назад пытался морально её поддержать перед предстоящим позором, а лизания с Гарри ей могли разве что присниться. Сам же Гарри, вероятнее всего, лишь имел в виду её заметное, даже слепому глазу, похмелье. Какая досада… — Что ты там жуёшь? — стонет она, непонятно кому задавая вопрос и утопая в хаосе из собственных волос. Привыкла такое у Живоглота поутру интересоваться, когда тот, устав ждать утреннюю кормёжку, каким-то непостижимым образом добывал себе пищу, как сильный и независимый кот. Весь в хозяйку! — Оладьи. Будешь? — М-м-мыыа, — выдаёт она, медленно садясь, будучи всё ещё закутана в одеяло. Было трудно принять это за согласие, но выражение её лица довольно красноречиво отвечает на насущный вопрос, скривившись от радостно зазвеневших в голове там-тамов, что заменили утреннее кабаре традиционной музыкой, то ли предвещая своим появлением предстоящую, то ли уже произошедшую катастрофу. «Да Гарри и сам как оладушек, так бы и съела», — надсадно и заунывно пропевает тоненький голосочек в такт. Мерлин, что ж такое, даже в таком состоянии её клинит. — Заткнись, Грейнджер… — Всё в порядке? — интересуется Гарри, дожёвывая завтрак и с насмешкой на неё косясь. Он понимал, что вряд ли долго проживёт, если издаст хоть смешок. А Избранный всё-таки немало в искусстве выживания понимал, этого у него не отнять, богатый жизненный опыт, сами понимаете. — Может, кофе? А насчёт работы не волнуйся, я отправил Патронуса с сообщением о твоём… кхм… плохом самочувствии. — Ты чего такой милый? — бурчит она с подозрением, мысленно пытаясь привести своё вялое и непослушное тело в равновесие, наконец успешно выпутываясь из кокона, но в бабочку так и не превратившись, лишь продолжая сидеть на полу покачиваясь, словно пьяная Винки, отчего Гарри с трудом проглатывает очередной подлый порыв заржать. — Накосячил, да? Так, пора прекратить говорить с Гарри, как с котом, это уже диагноз. И что это вообще — защитная реакция от его неожиданного к ней внимания? Вон даже Живоглот уже осуждающе таращится в её сторону, неужели ревнует? Хм, а нет, просто как обычно жрать просит, вон лапу задрал и в сторону миски указывает, красноречиво сверля взглядом свою непослушную которабыню. Да, и ещё большой вопрос, кто из присутствующих накосячил… — Вспомнил отчего-то дядю Вернона на кухне по утрам, который с таким лицом же завтрак с меня требовал, — отвечает Гарри, усмехаясь, и с нескрываемым весельем разглядывая властного кота. — Незабываемый вечер был я погляжу, а Гермиона? — Знаешь, как правильно должен проходить такой вечер? — Гермиона цепляется за диван, встаёт на дрожащих ногах, словно только что родившийся Бэмби, при этом кисло поглядывая на Гарри, который отчего-то выглядит раздражающе бодрым. И, как всегда, притягательным со своей полуулыбкой, задорным взглядом и очаровательно-небрежно сидящей на нём рубашкой… Проклятье! — Проводится вечер. Не забывается. И со стыдом тебе сообщаю, что со вторым пунктом я откровенно облажалась. — Боже, какая досада, — огорчается Гарри, склонив голову и рассеянно запуская в шевелюру пальцы. Он хмурится, словно что-то обдумывая. — А я о стольком хотел спросить… — О чём? — с ужасом интересуется Гермиона, таращаясь на него из-за безобразно спутанной копны, судорожно поправляя непослушную блузку, и взволнованно думая о вчерашнем, почти полностью забытом вечере. Она решила не отрываться от коллектива, а в итоге оторвалась вместе с ним. И блузка даже поучаствовала каким-то непостижимым образом, отчего отказывалась запахиваться, оказавшись по непонятным причинам порванной. Похоже, та явно могла бы о чём-то интересном поведать, но хозяйка испорченного предмета гардероба как-то не особо рвалась к познанию интригующей тайны, несмотря на всю любовь к расследованиям и стремлению раскрывать плохо скрытые сейчас кусками ткани истины. Гарри косится на её неловкие потуги закутаться в ошмётки блузки, поджимает губы, сдерживая рвущийся смех и переводит взгляд в стену. Мерлин, да он точно что-то знает! — М-м-м… Если мои ответы пугают тебя — перестань задавать страшные вопросы, Гермиона. И да, может однажды я и был самоубийцей, но это уже в прошлом, видишь ли. А повторять такой опыт пока не жажду, выдавая тебе… э-э-э… неправильные ответы, — косится на неё друг и пятится задом из гостиной в сторону выхода. Гермиона сердито щурится и медленно, но верно впадает в лёгкую панику, начиная судорожно дышать и пытаться пригладить волосы. Она — приличная девушка и не способна вести себя аморально! Даже в подпитом состоянии. Но… но что Гарри вообще делает в её квартире?! Гермиона с подозрением в глазах следует за ним по пятам, забыв о недомогании и проклятой блузке, не без труда бредёт на кухню и останавливается перед Гарри, который протягивает ей кофе с невинной улыбкой. Гермиона щурится, берёт в руки кружку. Их разделяет только барная стойка, но она была уже готова на неё запрыгнуть и… нет, не окончательно сдаться и станцевать стриптиз под аккомпанемент звучащей какофонии в её голове, раскидывая останки одежды, а вылить кофе прямо на чудесно-лохмато-гарриевские волосы и стереть этим вежливую улыбочку с наглой мордахи. Гарри явно что-то знает, Гермиона ясно это видела. И не выносила, когда тот знает больше, чем она, да ещё в подобном контексте! — Я бы лучше выпила антипохмельного, — бурчит она, с усилием сохраняя внешнее спокойствие, делая глоток бодрящего напитка и испытывающе разглядывая друга. Насколько же там всё плохо? Что он скрывает? Мерлин, может лучше всё-таки стриптиз? Похоже, терять-то уже особо нечего, а остатки собственного достоинства у неё и без того переживали мощный кризис — в последнее время она вообще мало понимала происходящее, да и саму себя, отчего казалось, что она каким-то образом попала в альтернативную реальность и пытается научиться в ней жить. — Ты и так три порции за ночь выхлебала, — ворчит Гарри, косясь на девушку и опираясь спиной о столешницу. — Да расслабься, ничего страшного не произошло. — Охотно верю, только лапшу с ушей сниму, — раздражённо бурчит она, пытаясь понять: расстраивает её этот ответ или очень расстраивает. — Немедленно говори правду, Гарри! — Никогда не жди этого от политика, — продолжает улыбаться он, но улыбка постепенно превращается в дьявольскую ухмылку, и Гермиона принимается яростно шипеть, отчего Живоглот испуганно подпрыгивает, пытаясь стащить забытый оладушек с тарелки Гарри. — Если не хочешь словить Энтоморфиc… — Ох, убедила, ведьма языкастая, — тут же тяжело вздыхает он, делает глоток из своей кружки, задумчиво изучая потолок. Зависает с красноречивой паузой. — Правду, говоришь… Ну вот Пожиратели твари ещё те, никак не передохнут. Оливки — гадость редкая. Бельё на тебе бежевого цвета. — Гарри, — рычит Гермиона, скрещивая руки на груди, в слабой попытке прикрыться от его косых взглядов и злобно сверля карими глазами беззаботного парня, который с выразительным скепсисом на лице неторопливо прихлёбывает кофе. Ему отчего-то с недавних пор начало нравиться её поддразнивать и выводить из себя. Сменив работу, они то и дело натыкались на непривычные ситуации, которые то выбивали из колеи и приводили к ссорам, то заставляли обоих испытывать безудержное веселье. И это всё было так крайне нетипично для них обоих… что Гарри чувствовал себя странно. Очень странно. А уж после вчерашнего и подавно. Но постоянно пузырящееся веселье где-то в районе грудной клетки явно говорило о том, что все эти ситуации кажутся ему донельзя интригующими, да настолько, что потеря должности мракоборца уже не казалась чем-то катастрофичным, как в самом начале, когда он только её лишился и ощущал себя так, словно его из Хогвартса выперли и отправили обратно к Дурслям. — А что? Может, я всегда хотел побыть Дэйви Джонсом, — посмеивается он, убеждённый, что у подруги даже рука не поднимется в попытке наслать на него проклятие. Гермиона скрипит зубами, понимая, что тот, несомненно, прав в собственной уверенности и безнаказанности, и это приводит её в ярость. Да почему у неё до сих пор нет рычагов влияния на этого несносного мальчишку?! И это с её-то стремлению к авторитаризму? Где и когда она дала слабину? — Так, — выдыхает она, всё сильнее испытывая лютое смятение от собственной беспомощности, и давно и прочно самопроизвольно установленной демократии в их отношениях. — Так. Или ты сейчас рассказываешь, что вчера случилось, или в тебя сейчас полетит что-нибудь… Что-нибудь… Она судорожно хватает оладушек и раздумывает лишь секунду, а в следующую Гарри уже ловко уворачивается от летящего снаряда. Долой демократию! — Ай-яй, Гермиона! Бросаться едой, как нехорошо! — цокает Гарри, пятясь к выходу из квартиры и осуждающе качая головой. — У тебя в холодильнике даже мыши дохлой нет для кота, а ты пищей разбрасываешься! — А знаешь, что ещё нехорошо, Гарри? — рычит Гермиона, превращаясь в фурию, но тот лишь старательно заставляет себя смотреть ей в глаза, а не на то и дело мелькающий перед взором бюст подруги в белье. Эта маленькая деталь вносила в происходящее некоторый хаос в их давно устоявшиеся отношения и оттого неслабо притягивала взгляд. И это вкупе со здоровым мужским любопытством к изящным изгибам небольшой груди подруги, привлекательно скрытой тонким кружевом да полном отсутствии личной жизни довольно продолжительное время. — Утаивать… от меня… жизненно важную информацию! — Я вообще всегда прекрасно понимал, что из всего происходящего — жизненно важно, и пока ещё не выжил из ума, — возмущается Гарри, упираясь задом в дверь и пытаясь нащупать дверную ручку за спиной. — Хотя, с нынешней работой… ох, недолго до маразма осталось, недолго… В него полетел второй оладушек, впечатавшись ровно посредине ухмыляющегося лица. Гарри стаскивает его и с удовольствием откусывает кусочек, с удовольствием подняв глаза к потолку. — И какой повар во мне умер, — с сожалением произносит он, печально вздыхая. — А то Избранный, да Избранный… Вон Дурсли какого классного домовика из меня вырастили, Волдеморт узнал бы — так от смеха бы помер. А может, даже передумал бы за мной охотиться, попробовав такой деликатес… Если он вообще что-то ел. Так что, может, и ты передумаешь? Но когда Гермиона оборачивается со следующим снарядом в руке, то видит лишь распахнутую настежь дверь и слышит удаляющийся безудержный хохот в коридоре. Поганец! Сначала она замирает кипя, словно чайник, но после секундных раздумий с остервенением откусывает от оладьи сразу половину, поддавшись на откровенную пропаганду кулинарных навыков бессовестного зеленоглазого друга и урчащий от голода желудок, что оказался раззадорен приятными ароматами, витающими на кухне. Закрывает глаза и с нескрываемым наслаждением принимается жевать лакомство. И правда, просто невероятно вкусно. Тыквенные! Она косится на Живоглота, который уже перенёс разбросанные лепёшки себе в миску, но с бурчанием «Тебе такое нельзя, если не хочешь умереть молодым, а с Гарри такая опасность существует даже здесь, поверь мне», она совершает обмен на консервы и тот радостно урчит, падая лицом в миску и радостно чавкая. Да с Гарри либо от удовольствия умрёшь, либо просто умрёшь, но она-то уже привыкшая. А вот оладушки и впрямь слишком хороши, чтобы ими разбрасываться! Гермиона, не отставая от Живоглота, очищает лепёшки заклинанием и уминает завтрак со скоростью «Молнии». Сегодня ей понадобится ой как много сил на запланированное… Душевных, правда, по большей части. Она косится на груду ноутбуков и жёстких дисков, сваленных в кучу на рабочем столе и тяжело вздыхает, с неохотой представляя то, что ей предстоит. И нет, от Гарри она так просто не отстанет или же напротив — отправит того в глухой игнор, пока тот не расскажет всё начистоту. Пусть он и не стал врать, но вот замалчивание информации её категорически не устраивало, вызывая нервный зуд и беспокойство по поводу вчерашнего. Хоть он и говорил, что ничего страшного не произошло, но она остро чуяла подвох. Что-то точно случилось! А Гарри молчать умел, когда надо. Несмотря на всё своё внешнее дружелюбие и честность, тот всё-таки был довольно скрытным парнем и мог с любой темы ускользнуть не хуже, чем от проклятого Волдеморта. По факту, он не ответил ни на один её вопрос! Осталось только понять зачем и почему. Не убьёт же она друга за полную откровенность с его стороны? Хотя так-то Гермиона не Тёмный лорд и, в случае надобности, точно не облажается, да все силы для этого приложит для его уничтожения, но нужды в этом пока нет. По крайней мере, острой. Не любила она терять контроль, ой как не любила.***
Когда Гермиона вместо обычного стремительного шага вплывает в кабинет мракоборцев, то у присутствующих внутри начинает медленно отпадать челюсть. Не только потому, что она всё же заявляется на работу в конце дня, а по большей части из-за чересчур шокирующего и непривычного открывшегося вида коллегам. Первым находится Праудфут, присвистывает и произносит: — Шикарный видок, Грейнджер. Он как бы говорит, что ты мракоборец, но всё ещё женщина! Хотя, на самом деле, он просто мандрагорой орёт второе… Грейнджер не отвечает, лишь бросает испепеляющий взгляд на ухмыляющегося коллегу, который игриво подёргивает бровями в ответ, а после натыкается на ошалелый взгляд Фэй, уставившейся на неё в упор. — Грейнджер, нужно поговорить, срочно, — шипит Данбар, хватая девушку за запастье и таща её за собой. Гермиона пискнуть не успевает, как оказывается в соседнем помещении, предназначенном для хранения мётел, безобразной горы документов и улик. Пыльно, грязно и… — Апчхи! — НУ?! — трясёт её за плечи Фэй, безумно глядя на коллегу. — Ну что?! — Что? — наконец умудряется пискнуть Гермиона, не менее дико глядя на собеседницу. — Не знаю даже, о чём спросить сначала — о твоём диком внешнем виде или что там было у вас вчера?! — не выдерживает Фэй, повышая голос и глядя на неё не моргая. — А чего было? — неуверенно переспрашивает Гермиона, скорбно поджимая губы и скрещивая руки в защитном жесте. Да она сама бы хотела знать, какого Волдеморта лысого Гарри на неё без смеха смотреть не может! Или не хотела… — Я тебя сейчас этой драной метлой отхлестаю по твоей кожаной заднице, — сердито сообщает ей Данбар и Гермиона кривится. — И почему она, собственно, так выглядит? И с прической что? И ты… накрасилась? Это что, отчаяние? — А что, похоже? — уточняет она нервозно и косится на свой наряд. — Отчаянно спрашиваешь, заметно ли отчаяние? — скептически интересуется Фэй, закатывая глаза. — Выкладывай! — Нечего выкладывать, — кисло сообщает ей Гермиона, уныло принимаясь обламывать торчащие ветки у лежащей на полке метлы. — Я забыла. Я всё забыла. Вообще всё! — Что?! — вопит Данбар, яростно глядя на неё. — Это по-твоему, именно так парня охмуряют? Да это не грудью вперёд, а жопой вперёд, Грейнджер! Ты, случайно, не поэтому её кожаными штанами обтянула, избрав такую тактику?! — Нет, — огрызается Грейнджер, — это для другого… — То есть? — опешила Данбар, скрестив руки. — Для кого еще другого? Ты что, решила бросить страдать по Поттеру? Гермиона кидает на неё мрачный взгляд и со вздохом сообщает: — Ладно, Фэй, я тебе расскажу, не отстанешь же.***
Гарри бездумно пялился в документ, который ему принесла Сьюзен на подписание, что-то там про очередной перенос мероприятия с финнами, которые явно также не горели желанием проводить встречу, и уже вторую неделю кормили завтраками, присылая новые даты. Но в голове были совсем не финны, а животрепещущие воспоминания от произошедшей феноменальной дичи вчера прямо в его кабинете, что выбивали дух и даже за практически бессонную ночь толком не переварились, а теперь ещё и надсадно напоминали о себе на манер тяжёлого похмелья. Хотя от похмелья явно страдал не он, будучи вчера кристально трезвым, лишь в очередной раз засидевшись допоздна с этими проклятущими бумажками. Пока в его кабинет не вломилась Гермиона и не внесла впечатляющую сумятицу. Ему всё ещё казалось, что это было либо что-то вроде галлюцинаций от бесконечного втыкания в буквы на лежащих перед ним пергаментах или же он просто уже наконец-то свихнулся от этой работы и пора отправить себя в Мунго полежать на недельку-другую, принимая от сочувствующих коллег фикусы. Учитывая, что Гермиона не помнила вчерашнего вечера, то стоило бы, вероятно, просто забыть о произошедшем, но так легко из мыслей эта исключительная и безумная несуразица исчезнуть отказывалась наотрез, и продолжала нудно крутиться на повторе, заставляя его застывать с шариковой ручкой в руке и с ещё большим усердием невидяще таращить глаза в дверь, словно ожидая, что Гермиона вновь вломится в этот кабинет и начнёт демонстрировать своё неожиданно вспыхнувшее к нему желание. Он резко и громко выдыхает, вспоминая, как подруга сначала решительно ввалилась в кабинет, застав его врасплох в столь позднее время в Министерстве, после чего робко ковыряет носком балетки пол и, когда он в недоумении встаёт из-за своего стола, то она набирает в грудь воздуха и… И… решительно распахивает свою светлую блузку, дерзко сорвав все пуговички, закусывает до красноты губу и, одним прыжком запрыгнув на стол и помяв все бумаги, вцепляется в Гарри, прижимаясь своими мягкими губами к его губам. Гарри, не ожидавший такого подлого нападения машинально хватает её за талию и застывает столбом, чувствуя, как горячо она его целует, как её почти обнажённая грудь прижимается к его, и как трепетно она касается его колючих щёк своими отчего-то ледяными пальцами. Когда он понимает, что от подруги неслабо тащит алкоголем, то резко отстраняется и ошалело моргает, сжимая её плечи. Гермиона недовольно поджимает губы, но хватку не ослабляет, стискивая пальцами его рубашку. Они несколько секунд взирают друг на друга оторопелыми взглядами, не моргая и не дыша, пока Гермиона вновь не касается мягким поцелуем его губ. Гарри не шевелится и даже едва не отвечает, но через секунду приходит в себя и отскакивает от неё, отчего подруга едва не падает со стола, неожиданно потеряв равновесие. Гарри проводит ладонью по лицу, пытаясь понять, не уснул ли он случайно, но вид Гермионы, устроившейся на столе, никуда не пропадает. Более того — её глаза сердито щурятся, а руки скрещиваются на полуобнажённой груди, которая слегка приподнимается от этого движения и соблазнительно выглядывает из-за испорченной блузки. Не то, чтобы Гарри был категорически против красивой сидящей жен… то есть Гермионы… на его столе прямо поверх тех унылых бумаг, но там же были какие-то «но», да? Да? Чёрт побери, а какие? — Ах вот, значит, как, — яростно шипит она, сверля его оскорблённым взглядом. — Впрочем… впрочем… я и так знала! — Гермиона, — мотнув головой перебивает её Гарри, чуть придя в себя. — Ты в стельку! — Я серьёзная взрослая женщина и знаю, кого хочу! — Да, но под градусом! Под ним я и Снейпа мог бы захотеть! — Ха. А вот скажи мне, Гарри, — вдруг сползает она со стола и подходит к нему, отчего друг на неё опасливо косится. — Одну важную вещь… Гарри ощущает сухость в горле, внутренне напрягается и упирается спиной в стоящую за спиной полку, с которой даже что-то падает, но он не обращает внимания на подобные мелочи. Тут, видите ли, подруга детства немного сошла с ума и внезапно бросается на него, словно неожиданно осознав, что он другого пола! Да он был бы в меньшем в шоке, если бы Кингсли внезапно вломился в его кабинет и принялся его соблазнять! Боже-боже, тьфу… Но даже в той ситуации он не был бы в большей растерянности! А может это розыгрыш какой или не Гермиона вовсе? — Скажи-ка, мне, — выдыхает Гермиона ему в ухо, вызывая этим мурашки и прижимаясь к нему так, что он чувствует, как её мягкая, но упругая грудь касается его груди. Она проводит рукой по его напряжённому торсу, опускаясь ниже к ремню брюк.— Испытываешь ли ты… Ну сейчас он явно испытывал что-то похожее на экзистенциальную фрустрацию, это несомненно. — Испытываешь ли ты приступы благородства, делая добрые дела, Гарри? Например, отказывая в сексе пьяным подругам?! Последнюю фразу Гермиона почти шипит, и Гарри, вывернувшись, умудряется отскочить подальше, но выдыхает только когда их уже разделяет стол. Впрочем, учитывая прыткость подруги по части столов, он не был уверен, что это его спасёт. Да в Волдеморте не было столько ярости, сколько у отвергнутой Гермионы! Он уже сомневался, что перед ним его подруга — да та даже никогда не касалась подобной темы, не говоря о том, чтобы произносить слово «секс» в разговоре! — На этот вопрос есть правильный ответ? — осторожно интересуется Гарри, настороженно следя за взлохмаченной девушкой, но ответ ей не нравится и она только скрипит зубами, упираясь ладонями о край стола. Правда, не успевает наградить друга свирепым взглядом, как слегка зеленеет и морщится, ощущая приступ тошноты. — Гермиона, давай я провожу тебя домой, а завтра мы всё нормально обсудим, — пытался утихомирить он разозлённую девушку, молясь, чтобы та не додумалась вытащить палочку и не начать швыряться заклинаниями. Что-то не было у него никакого желания тащить связанную и брыкающуюся девушку через всё Министерство, перекинув ту через плечо, словно мешок картошки. — Меня не нужно провожать! — бурчит она, прижимая ладонь к лицу и пытаясь унять взбунтовавшийся желудок. Мастер соблазнения, 100 очков Гриффиндору, Грейнджер! — Ни трансгрессию, ни камин я бы тебе сейчас не рекомендовал. А на улице уже темно, чтобы идти одной. — Ничего, я постараюсь никого не напугать, — огрызается Гермиона, на что Гарри фыркает. — Так что оставь меня в покое! Что ж, мешок картошки, так мешок картошки.