Protege Moi

      Синчень ничего не спрашивает, а Сун Лань не говорит, но оба понимают, что ситуация далека от нормальной. Проснувшись утром в одной постели, жмурясь от ярких солнечных лучей, озорными кляксами подсвечивающих комнату, Синчень косится на все еще дремлющего друга и видит заплаканное, мокрое лицо того. Тоска и отчаяние Сун Ланя настолько велики, что даже во сне не отпускают, не дают забыться. Друг пришел к нему ночью с надеждой на спасение и помощь, и Синчень ощущает острый укол вины за свою бесполезность и бессилие. Единственное, что он может – крепко сжать чужое напряженное тело в объятиях, оставив почти невесомый поцелуй на растрепанных черных волосах.       Собираются в молчании и оно напряженное, тягучее, даже отдаленно не напоминающее ту обволакивающую, уютную тишину, что могла быть между друзьями раньше. До самой школы они едва ли обмениваются и парой незначительных фраз. У самых дверей Сун Лань извиняется и отходит позвонить. Синчень не прислушивается, но прохладный осенний ветер доносит обрывки разговора, и он с изумлением понимает, что друг говорит с отцом. Это удивляет едва ли не сильнее вчерашнего ночного визита и порождает внутри первые еще смутные отголоски подозрений. Цзычень предпочитает не общаться с отцом даже по необходимости, даже сталкиваясь в комнатах родного дома отводит глаза и делает вид, словно того не существует, а тут вдруг сам, без причины набирает номер и интересуется, все ли в порядке. Это настолько не похоже на Сун Ланя, которого, как раньше думал Синчень, он знает лучше себя самого, что юноша понимает – произошло что-то действительно серьезное и оно наверняка связано с Сун Инчжи.       Мимо проходит Чжи Ван, то и дело кидая в сторону Синченя неприязненные, странные взгляды. В целом тот выглядит хорошо, если бы не многочисленные царапины на лице и шее. С губ Сяо едва не срывается обеспокоенный вопрос, но он быстро прикусывает язык – в голове возникает недавний образ расколотой вдребезги бутылки и струйки янтарного алкоголя, стекающие вниз по раскрасневшейся коже. И злобный, решительный взгляд Сюэ Яна, который будто выжжен на подкорке мозга и не теряется даже в хаосе пьяных разрозненных картин.       - Идем? – сзади подходит Сун Лань. Он провожает настороженным взглядом спину удаляющегося Чжи Вана и только когда тот скрывается за дверью центрального входа, немного расслабляется. Голос Цзыченя звучит устало и измотано.       - Конечно. – Синчень вновь ничего не спрашивает, хотя подозрения с каждой минутой чужого молчания лишь укрепляются. Он переживает, что ничем не может помочь и ощущает нарастающую нервозность. Но Сун Лань не говорит ни слова о происходящем, а выпытывать у друга подробности не в характере Синченя.       До начала первого занятия остается пять минут и приятели спешат в класс, ловко лавируя между носящихся по коридору младшеклассников.              Для Сун Ланя жизнь с этого мига превращается в один сплошной водоворот тревоги и постоянного страха, который медленно, но верно, грозит утянуть его на самое дно бездны беспросветного отчаяния. Только сейчас он понимает, что те дни, которые отец проводил в компании пьяных дружков, надираясь до полубессознательного состояния, были еще не самыми плохими. Что в принципе может стать гораздо, гораздо хуже.       После школы Цзычень спешит домой, оставляя растерянного и грустно улыбающегося Синченя одного. Он больше не зовет друга к себе – отец почти неделю безвылазно сидит дома, а если и выбирается куда-то за сигаретами или выпивкой, то возвращается с новыми следами избиений. Его бьют не сильно, не так, как в тот первый раз, но достаточно ощутимо, чтобы напомнить о существовании неразрешимой проблемы. И при каждом взгляде на расчерченное синими и красноватыми отметинами лицо отца Сун Лань ощущает щемящую тревогу и необъяснимую нежность. За укоренившейся уже давно и, казалось бы, навсегда ненавистью, как выясняется, скрывалась искренняя детская привязанность, не угасшая после всего того ужаса, что этим двоим пришлось пережить за последние годы. Цзычень никогда бы не подумал, что однажды настанет день, в котором он будет беспокоиться за отца, а не радоваться, что того в очередной раз нет дома.       Теперь Сун Инчжи проводит дни, разглядывая стену перед собой или почти безостановочно выкуривая одну сигарету за другой, так, что в квартире стоит плотный разъедающий легкие дым. И с каждым проведенным в одном доме часом Цзычень все больше начинает сомневаться в здравом рассудке отца. Кажется, еще немного и тот вовсе провалится в свой, выдуманный мир, будто ребенок спасаясь от жестокой реальности.       И лишь ночью, уже ближе к полуночи, Сун Лань находит в себе силы ответить на полные тревоги сообщения друга. Тот читает их сразу же, печатая следующее, и Цзычень пытается усмирить новый укол вины – из-за него Синчень волнуется, не спит и все чаще обеспокоенно поглядывает в его сторону, когда думает, что он не видит. Но рассказать о проблеме другу кажется плохой идеей. Тот наверняка загорится решимостью и отправится выяснять отношения с Сюэ Яном, а Цзычень меньше всего хочет, чтобы друг пересекался с этим психом. Некстати вспоминаются те злополучные фотографии, снятые кем-то на вечеринке. Ручной пес младшего Цзиня явно что-то задумал и Сун Лань не может допустить, чтобы Синчень хотя бы косвенно участвовал в чужих мутных планах.       К концу недели Цзычень выдыхается настолько, что буквально засыпает на уроках, удерживаясь в сознании лишь благодаря то и дело повышающему голос учителю. Резкие интонации старшего почти насильно выдергивают из сонливой задумчивости. Но все бесполезно. Сколько бы Сун Лань не прикидывал, сколько бы сложных расчетов и отчаянных шагов не продумывал, достать такую сумму для отца он не сможет.       - Цзычень, я скучаю. – его пальцы под партой накрывает чужая прохладная ладонь и легонько сжимает. Сун Лань смотрит на взволнованного Синченя, лицо которого кажется еще бледнее обычного, и слабо улыбается, не понимая, что своей гримасой боли и отчаяния делает лишь хуже. – Расскажи, что происходит. Я смогу помочь.       И Сун Лань почти решается, почти до боли в закушенных губах хочет признаться, но в этот момент его телефон слабо вибрирует, а на вспыхнувшем экране он видит текст сообщения с незнакомого номера. «Еще не до конца понял, в какой ты заднице? Ничего, скоро поймешь».       Цзыченя накрывает такое чувство нереальности происходящего, что он едва не вскакивает, чтобы рвануть прочь из класса. Дурное предчувствие нарастает с каждым мигом и ему кажется, что он уже опаздывает, а каждая прошедшая секунда может стать роковой. Вспоминается пустой, безжизненный взгляд отца, так пугающий Сун Ланя всю неделю, отчетливо слышится его рассказ о человеке в одной перчатке, скрывающей ладонь и он почти панически оглядывает класс. Словно и впрямь ожидает увидеть мерзко ухмыляющегося Сюэ Яна.       Из подступающей истерики вырывает бледное лицо рядом. Синчень кусает губу так, что кажется на розоватой коже скоро выступит кровь и Сун Лань давит в себе отчаянное желание провести по ней подушечкой большого пальца. Не хватало еще, чтобы ко всем имеющимся проблемам добавились еще и слухи. Синчень судорожно, нервно крутит тонкую полоску браслета на запястье и этот жест выдает его переживания с головой. Украшение, как и обычно, становится якорем, что удерживает друга от полного падения в собственные негативные эмоции. Сейчас Сун Лань осознает, что едва не совершил ошибку, намереваясь все рассказать. Синчень не должен волноваться еще больше, не должен взваливать на себя чужие проблемы, даже если и думает, что для этого есть все основания.       - Все в порядке. – слабый шепот Цзыченя едва слышен. Он в последний раз ободряюще пожимает чужую узкую ладонь и возвращается к уроку, пытаясь сосредоточится на скучном рассказе учителя и чувствуя на себе печальные взгляды Синченя. Впрочем, тот принимает ответ и лишь покорно опускает голову.       К концу учебного дня чувство тревоги не отпускает Сун Ланя ни на миг. Он нервно дергается от каждого резкого крика или звука, почти не слышит, что ему говорит Синчень и только отсчитывает секунды до звонка, который означает сейчас спасение от собственных панических мыслей. То ли злополучное сообщение стало невольным катализатором, то ли уровень беспокойства достиг максимального предела, но последние минуты урока Цзычень сидит как на иголках и едва ли не каждую секунду поглядывает на большие настенные часы. Когда раздается долгожданный звук, оповещающий об окончании занятий, Сун Лань быстро извиняется перед Синченем и буквально вылетает прочь из класса.       До дома он несется, не разбирая дороги и хоть как-то реагируя лишь на возмущенно-громкие гудки пролетающих мимо автомобилей. Едкое, тяжелое предчувствие разрывает изнутри, будто волна, захлестывая с головой. В двух кварталах от дома он срывает на бег, не обращая внимания на то, что школьная сумка больно бьет по спине при каждом движении. До квартиры он добегает запыхавшимся и раскрасневшимся, грудь тяжело вздымается, а горло перехватывает от нехватки воздуха. Адреналин растекается по венам и в замочную скважину удается попасть лишь с пятого раза.       Дома гнетущая, тяжелая тишина. Словно в давно запечатанном склепе, думается некстати. Залетая в комнату к отцу, Сун Лань на миг ощущает, как сердце останавливается, пропуская удар. В спертом, вязком воздухе отчетливо раздается судорожный, рваный вздох и Сун Лань тут же срывается с места, подхватывая дергающееся в конвульсия тело отца под ноги, так, чтобы ослабить давление веревки на шею. Едва не спотыкается об отброшенную в сторону табуретку. Его самого колотит почище чем Инчжи, но дрожащее тело в руках Цзычень держит крепко. Судорожно пытается вспомнить, взял ли сегодня с собой маленький складной нож, который носил при себе постоянно, так, ради безопасности и для собственного успокоения. Перехватывает отца уже одной рукой, а другой копается в кармане.       Когда холодный металл ощущается под пальцами, Цзычень едва сдерживает облегченный плач. Тело отца больше не дергается, и юноша не знает, хорошо это или плохо. С мрачной решимость он принимается перерезать веревку. Ему неудобно, человек в руках будто становится тяжелее с каждой секундой, а запрокинутая вверх ладонь быстро затекает, начиная покалывать иголочками подступающего онемения. Сун Лань не пытается даже заглянуть в чужое лицо – он наконец разбирает сиплое, с явно слышимыми хрипами дыхание и этого хватает, чтобы на время затолкнуть подступающую истерику в самые темные уголки разума.       Дурное предчувствие, сковывающее внутренности ледяной коркой неожиданно отступает и когда веревка с тихим треском обрывается, оба – и отец, и сын – тяжело валятся на пол. Инчжи переворачивается на живот, пытается подняться на руки, но тут же разражается долгим, лающим кашлем, царапающим слух. На его шее уже наливается угрожающим багрянцем тонкий след. Сун Лань апатично глядит, как отец пытается отдышаться, почти насильно загоняя воздух в легкие тяжелыми, рваными вздохами и не замечает, как дрожат его собственные руки. У него нет сил даже на то, чтобы произнести хоть слово, потребовать объяснений, обругать, разорвать это безмолвие одним единственным звуком, но, когда Инчжи обращает к нему свой ошалевший, с полопавшейся сеткой капилляров взгляд, он наотмашь бьет того по щеке. А потом еще и еще, не сильно, но так, что вскоре лицо отца краснеет еще сильнее.       - Чень-Чень… - шепчет разбитыми губами мужчина и в его глазах впервые за многие годы – отцовская любовь, а не пьяное отупение. Он будто только сейчас вспоминает, что его сын не канул вслед за женой, а остался здесь, рядом, и все это время отчаянно нуждался в понимании и заботе.       - Долбанный ты ублюдок! – отзывается Цзычень. Он не чувствует, как по щекам ручьями струятся слезы, только непонимающе хлопает глазами, когда взгляд начинает застилать мутная пелена. Ему отчаянно хочется сжать сейчас в руках Синченя, крепко, до боли, вжиматься своим телом в его и ощущать обычное человеческое тепло, улавливать сладковатый запах и знать, что хотя бы один человек на всем этом гребанном свете не предаст, не оставит. Но Синчень далеко и Сун Ланю только и остается, что обхватить себя руками, вцепляясь короткими ногтями в кожу.       Он достается из кармана телефон и несколько мгновений глядит на тот самый незнакомый номер. Даже эта комбинация цифр кажется угрожающе-опасной, а может быть, разум Цзыченя уже играет с ним злые шутки. Сун Лань начинает набирать сообщение, и с каждым напечатанным символом образ Синченя перед мысленным взором становится ярче. Тот грустно улыбается, в его ласковых понимающих глазах слезы, и когда кнопка «отправить» уже нажата, друг вдруг отворачивается и его силуэт размывается, бледнеет. Сун Лань закусывает пальцы, чтобы не завыть. К чему бы не привела сегодняшняя встреча, это изменит их с Синченем устоявшуюся жизнь навсегда.       «Я хочу встретиться».       Сун Лань готов к долгому, изматывающему ожиданию, в котором отчетливо бы читалось чужое желание поиздеваться еще больше, демонстрируя собственную власть, но ответ приходит немедленно.       «В раздевалке школьного спортзала, в 9».       Взгляд падает на часы на экране мобильного. До встречи еще остается время и Цзычень идет на кухню. Когда он заваривает чай, его пальцы мелко дрожат и часть кипятка оказывается на столе. В этот момент ему кажется, что хриплые попытки отца протолкнуть воздух в легкие будут преследовать его до конца жизни.              - Тетушка, я волнуюсь за него. Да, я знаю, что Цзычень сильный и с ним все будет хорошо. Но ты же знаешь, он слишком упрямый, чтобы попросить о помощи. Что? Почему ты решила, что наши отношения с ним поменялись? Тетушка, что ты такое говоришь, мы же просто друзья.       Синчень невольно улыбается, в который раз поражаясь проницательности Баошань Саньжэнь. Женщина по одному только тону смогла уловить не только печаль племянника, которую тот тщательно маскировал, но и щемящую нежность, сквозящую в каждом его слове о своем так называемом друге. О друзьях, даже самых близких, так не тоскует сердце, не рвется из груди, и тетушка только усмехается по ту сторону телефона, радуясь, что эти двое наконец-то смогли поговорить и прояснить все между собой.       Из мобильного доносятся приглушенные, протяжные молитвенные напевы стройного хора голосов. Звук одновременно воодушевляющий и успокаивающий, почти гипнотически тягучий. Кажется, кто-то окликает Баошань Саньжэнь и женщина ненадолго отвлекается от разговора, отвечая неизвестному собеседнику. Синчень терпеливо ждет, прижимая телефон плечом и удобнее перехватывая пакет с покупками. Половина из них предназначена Сун Ланю, и Сяо втайне надеется, что сегодняшним вечером друг придет снова. Тогда они смогут разделить поздний ужин и долго наслаждаться мягкой, ненавязчивой лаской друг друга, которая с каждым днем заходит все дальше.       От этих мыслей щеки алеют, но любовная нега спадает, когда за своей спиной Синчень слышит голоса. До дома остается не так далеко, но в этом квартале, несмотря на близость к центру, всегда проблемы с уличным освещением и оборачиваясь через плечо, юноша видит лишь неясные силуэты нескольких человек. С такого расстояния сложно разглядеть лица быстро приближающейся компании, но интонации говорящего Синчень узнает – Ли Юнь. Юноша быстро прощается с тетушкой, внимание которой уже переключилось с разговора на что-то происходящее в храме, и прячет телефон в карман.       Синчень надеется, что случайная или нет встреча пройдет мирно, но почти не верит в это, а когда позади слышится резкий глумливый окрик, и слабая надежда растворяется в подступающем волнении. Он не боится, хотя и осознает, что скорее всего вынужденное столкновение вновь окончится стычкой, лишь тревожится о том, что это побеспокоит Сун Ланя, который в последние дни и без того чувствует себя подавленным.       - Даочжаанн, - вновь тянет Ли Юнь и по голосу становится очевидно, что тот пьян. Когда компания подростков равняется с Синченем, тот замечает в их руках почти опустошенные бутылки спиртного, а в воздухе разливается терпкий аромат алкоголя, окутывающий парней. – Маленький миленький святоша. А знаешь ли ты, святоша, что этот блядский сын шлюхи нас знатно подставил? Ублюдок Гуанъяо все подстроил! А ты помог его псине вовремя убраться. А может быть, ты тоже участвовал? И это из-за тебя нас отстранили от школы?       Пьяный лепет продолжает сотрясать воздух и Синчень не сразу понимает, о чем говорит Ли Юнь. Только потом до него доходит, что всех парней из этой компании в последние дни не было видно в школе, к тому же каждый здесь был приятелем Вэнь Чао. Догадка возникает сама собой. Кажется, эта компания – та самая, что оказалась замешана в инциденте на вечеринке. Но почему они обвиняют Цзинь Гуанъяо? Синчень, конечно, слышал все ходившие в свое время слухи, но представить спокойного, уравновешенного младшего Цзиня за проработкой мстительных коварных планов отчего-то все равно не удавалось. И под псиной они подразумевают Сюэ Яна? Но разве мог он знать, что Синчень напьется в тот вечер и создаст столько хлопот?       Поток хлынувшей малосвязной информации обескураживает юношу и тот пропускает момент, когда Ли Юнь оказывается слишком близко. Выбивает одним резким ударом пакет с покупками из рук и делает знак остальным. Сейчас Синчень не связан обстоятельствами и от его решений не зависит ничья судьба, кроме собственной, поэтому он отчаянно сопротивляется, но нападающих слишком много, а его опыт ведения драк почти нулевой. Удары сыплются один за другим, от боли он сгибается пополам, хватая ртом воздух и ощущая, как в груди что-то болезненно сжимается. Синчень хотел бы думать, что сумел дать достойный отпор, но те удары, что он наносит сам, едва ли способны остановить нападение. Его жестко тянут за руки, заставляя выпрямится, а Ли Юнь вцепляется пальцами в подбородок, запрокидывая голову и не давая даже взгляда отвести от своего искаженного злобой и животной яростью лица. Они здесь все словно почуявшие кровь хищники и в этот раз жертве не удастся вырваться так просто.       На губах Синченя пузырится кровь, боли так много, что она сливается в один единый монотонный фон. Он почти не слышит, что ему говорит взбудораженный, опьяненный алкоголем и собственной вседозволенностью Ли Юнь, потому что, покосившись в сторону замечает, что к браслету на его запястье тянутся чужие руки. Окровавленные пальцы почти дотрагиваются до тускло поблескивающего в полумраке улицы металла и в этот миг Синчень чувствует в себе мрачную решимость.       Он резко дергается всем телом, вырываясь из цепко держащих его рук, одним ударом ноги отбрасывает пошатнувшегося, но все же оставшегося стоять Ли Юня, который мерзко склабится, глядя на вдруг оживившуюся жертву. Пытается рвануть в сторону, чтобы в лабиринте подворотен скрыться от преследования, но кто-то из парней хватает за воротник, притягивая обратно. Ли Юнь смеется, бросает что-то приятелям и впечатывает Синченя щекой в асфальт, придавливая голову подошвой ботинка. Сверху начинает накрапывать слабый еще дождь, и его капли холодят разгоряченную кожу. Вокруг по-прежнему темно, фонари тускло мигают, но этого света недостаточно, чтобы разогнать сгустившийся вязкий мрак.       - Что, святоша, в этот раз твой психованный дружок Сюэ Ян не придет на помощь? – Ли Юнь опускается на колени возле упрямо молчащей жертвы и почти ласково проводит пальцами по измазанной пылью и кровью щеке того. Даже сейчас кожа на ощупь словно бархат и это отчего-то злит еще больше. – Если бы не он, то на этой блядской вечеринке нам бы не понадобились шлюхи. Мы хотели ограничиться тобой, но все пошло не по плану. Так может продолжим сейчас? А, парни, что скажете?       Дождь теперь упругими ледяными струями хлещет по земле и распластанный на асфальте Синчень сам не понимает, что стекает по его лицу – кровь, вода или злые слезы отчаяния. Ли Юнь резко разворачивает свою добычу на спину, так, что теперь капли нещадно заливают глаза, обращенные к ночному, затянутому тучами небу. Синчень сцепляет зубы, обещая самому себе, что не закричит, чтобы не произошло дальше, и ощущает, но почти не видит, как его жестко хватают за волосы, приподнимают голову и тут же резко впечатывают в землю. Так повторяется еще несколько раз, в голове начинает нарастать протяжный мучительный гул. Каждый звук становится слишком громким, а перед глазами отчего-то стягивается пелена, так, что Синчень теперь едва различает размытые силуэты подростков над собой.       - Блядь, там кто-то есть! – внезапно слышится сверху настороженный голос и Сяо морщится от десятка острых игл, которые тут же впиваются ему в виски новым витком боли. – Ли Юнь, оставь его, хватит! Ли Юнь!       Кажется, завязывается короткая перепалка. Синчень не уверен, потому что видит перед собой лишь бесконечное темно-серое небо, по которому гуляют тяжелые свинцовые тучи. Ощущает, как в последний раз чужая рука жестко сжимается на шее, лишая воздуха, и тут же пропадает. Шаги удаляются, становятся тише, пока не смешиваются с шелестом дождя и не исчезают вовсе, оставляя Синченя в одиночестве прислушиваться к ноющей боли во всем теле. Отчаянно хочется закрыть глаза и уснуть. Он улыбается, думая о том, что все же сумел уберечь слишком важный для него браслет от посторонних рук и подставляет лицо падающей с неба воде, позволяя смыть с лица кровь.       Когда к Синченю приближается мужчина, решивший в этот вечер выгулять растерянно поскуливающего от запаха крови пса, тот уже не видит этого. Его глаза закрыты, а на губах застывает слабая улыбка, пробирающая случайного прохожего до костей.              Сун Лань стоит перед темным, мрачным зданием школы и откровенно говоря, ожидает чего угодно. Нападения, издевок, да даже того, что небо свалится на землю и погребет под собой всех. Не ожидает лишь, что в освещаемом только блеклым лунным светом, изредка проглядывающим из-за туч и кончиком дымящейся сигареты раздевалке спортивного зала его будет терпеливо дожидаться Сюэ Ян в полном одиночестве. Даже Гуанъяо не видно, если тот, конечно, не прячется в одной из раздевалок, коварно дожидаясь удобного момента для нападения. Маленькое окошко под самым потолком распахнуто настежь, так, что ветер бросает тяжелые дождевые капли, но стойкий запах сигарет все равно висит в воздухе. Похоже, Сюэ Ян здесь уже давно и это еще одна неожиданность.       Когда Сун Лань переступает порог, настороженно сжимая в кармане тот самый злополучный нож, Сюэ Ян даже не смотрит на него. Он сидит на скамейке, согнув одну ногу в колене, а другой лениво помахивая в воздухе и выпускает в воздух одно облачко горького дыма за другим. У Цзыченя першит в горле, но он сдерживается и молчаливой тенью замирает в нескольких шагах от главного источника своих проблем.       - Как твой папаша? – с наигранным участием интересуется Сюэ Ян, и Сун Лань только скрипит зубами, уже готовый вцепиться тому в горло, но вовремя вспоминает, для чего все это. Если псих желает поиздеваться, пускай, Цзычень не даст ему возможности насладиться собственной яростью.       - Жив, но не твоими стараниями.       - Это хорошо, а то я уже подумал, что перестарался. – Сюэ Ян впервые за вечер поворачивает лицо к вошедшему и Сун Ланю на миг кажется, что его глаза почти по-звериному поблескивают желтизной в полумраке помещения. Но тут луна в очередной раз заходит за тучу и наваждение спадает. – Но ты слишком долго раздумывал, а я не люблю ждать.       - Просто скажи, чего ты хочешь. – Сун Лань устал и его голос звучит глухо, едва слышно за раскатами грома. Небо расчерчивает изломанной линией яркая молния, на мгновение выхватывая из темноты два застывших друг напротив друга силуэта. Цзычень с тоской думает о Синчене, которому в такую непогоду всегда снился один и тот же проклятый кошмар.       - А ты сам не знаешь? – Сюэ Ян оглушительно хохочет, потому что выражение искреннего изумления и растерянности на лице Цзыченя во вспышке очередной молнии кажется особенно забавным. Недавнее напряжение схлынуло и теперь он почти наслаждается ситуацией.       Сун Лань хочет ответить что-то резкое, ядовитое, но утробный, низкий звук грома скрадывает его слова, а в наступившей после тишине слишком громко и пронзительно раздается сигнал его мобильного. Он хмурит брови, ожидая увидеть на экране номер отца, и уже гадая, что еще могло произойти, но комбинация цифр незнакомая. Звонок все не прекращается и перебарывая странную робость, Цзычень принимает вызов.       - Господин Сун Лань? – незнакомый женский голос на том конце звучит нетерпеливо. – Ваш контакт указан как основной. Сяо Синчень в больнице и если вы…       Внутри у Сун Ланя во второй раз за день обрывается что-то важное. Лопается натянутая струна и все внутренности словно ошпаривает кипятком, а после скручивает в тугой узел. Он больше не слышит, что говорит ему женщина, ее голос звучит будто бы на другом конце света, неразборчивый и тихий, а сам он широко раскрытыми глазами смотрит на лицо напротив, с которого мигом слетает насмешка и показная расслабленность. Сюэ Ян не слышит всего, но до его слуха четко долетают два слова «Синчень» и «больница», и этого достаточно, чтобы все остальное отступило на второй план, разом сделавшись незначительным.       - Что с ним? – резко прерывает женщину Сун Лань. Та несколько мгновений молчит, будто обдумывая, что сказать, и он не выдерживает и почти истерически кричит в трубку. – Что с ним?!       - Успокойтесь, господин Сун. Его доставили к нам этим вечером с травмами головы и ушибами. По всей видимости, ваш друг с кем-то подрался. Он еще не приходил в себя, но…       - Какая больница? – вновь обрывает женщину Сун Лань. Его уже ощутимо потряхивает. Для одного вечера впечатлений слишком много, и он едва держится, чтобы не закричать от отчаяния.        Услышав адрес, Цзычень обрывает разговор и срывается с места, совершенно забывая о цели своей поздней встречи и о том, что в раздевалке не один, но чужие пальцы жестко хватают за плечо, удерживая на месте. Сун Лань пытается вырваться, но Сюэ Ян с легкостью заставляет его замереть, свободной рукой доставая мобильный. Набрав номер, он приказывает кому-то подогнать машину, и уже через пять минут оба, насквозь промокшие, сидят в теплом салоне автомобиля, молчаливо разглядывая собственные отражения в стеклах. Непогода лишь усиливается, снаружи разражается самая настоящая буря, а дворники явно недавно сошедшего с конвейера Bentley едва справляются с хлещущими по лобовому стеклу струями воды. Видимости почти нулевая, свет фар лишь слегла разгоняет мрак и кажется, что дорога никогда не закончится и будет тянуться до бесконечности.       Но новенький Bentley уверенно мчится по ночному городу, а водитель, кажется, даже не задумывается, когда обгоняет очередного лениво плетущегося по трассе любителя поздних поездок, нарушая правила с непоколебимой уверенностью. Но даже так сидящий на переднем сидении Сюэ Ян то и дело шипит в сторону затянутого в строгую синюю форму мужчины, чтобы тот поторапливался. Сун Лань отстраненно думает, что если водитель допустит хотя бы одну ошибку, этой ночью в статистику смертей добавятся еще несколько трупов, но автомобиль движется ровно, и даже на мокром асфальте его лишь чуть заносит в сторону на особенно резких поворотах.       Впереди, наконец, показывается невысокое здание больницы, в окнах которой, в отличие от соседних домов, кое-где горит свет. Машина тормозит у ворот и пока заспанный охранник препирается с водителем, отказываясь впускать автомобиль на территорию, Сун Лань распахивает дверь и вылетает из салона, чувствуя, как тут же вновь промокает едва успевшая подсохнуть одежда. Осенний дождь ледяной и безжалостный, и зубы Цзыченя начинают невольно стучать от холода, но он упрямо шагает вперед, едва не переходя на бег. Почти без удивления отмечает, что рядом с таким же несокрушимым упорством движется еще одна размытая за стеной дождя мрачная тень.       За стойкой регистрации дремлет средних лет женщина, и судя по тому, что лицо ее смягчается, когда она слышит спешно названное имя Синченя, именно она звонила ранее.       - Да не волнуйся ты так. – позевывая, улыбается она и Сун Лань едва удерживает на своем лице выражение вежливого внимания. Он не может не волноваться, когда речь идет о Синчене и женщина с каждым произнесенным словом раздражает все больше. – В палату вас все равно не пустят, ваш друг без сознания и очнется хорошо если к утру. Езжайте домой. А родители или родственники Сяо Синченя…       - А я думаю, что мы увидим его прямо сейчас. – Сюэ Ян, о котором Цзычень успевает напрочь позабыть, швыряет на стойку регистрации пачку купюр и выжидающе щурится. Сейчас он напоминает взъерошенного мокрого пса, готового броситься на любого, кто покажется ему достаточно подозрительным. Кажется, женщина это видит также отчетливо, как и лежащую перед ней внушительную сумму и нерешительно оглядывается по сторонам, словно опасаясь чужих глаз.       - Правилами больницы запрещены посещения, и вы ведь даже не родственники…       - Вашу больницу спонсирует фонд Цзинь Гуаншаня, если я правильно помню. Если хотите, чтобы так продолжалось и дальше, советую подумать получше. – От ухмылки Сюэ Яна холодом пробирает до костей и женщина вовсе теряется. Этот подросток внушает ей, не раз видевшей множество неприятных вещей, необъяснимую тревогу и ужас. Пугают не его слова, хотя и они оказывают определенное воздействие, а бешеный, дикий взгляд глубоких, затягивающих черных глаз. Сонливость слетает в одно мгновение и женщина неуверенно тянется к пачке денег, спешно пряча их в недрах своего стола. Когда мальчишка улыбается и переводит взгляд она ощущает ни с чем не сравнимое облегчение. – Вот и хорошо. Какая палата?       Женщина послушно сверяется с данными в компьютере и называет номер, объясняя, как туда пройти. Цзычень следит взглядом за чужой удаляющейся по коридору спиной и сжимает зубы так, что и без того острые скулы становятся еще заметнее. Он убеждает себя, что все происходящее лишь на благо Синченю, но так и не может задавить внутри острое чувство досады.              Сюэ Ян все еще не понимает, почему сидит под дверью больничной палаты, вслушиваясь в доносящийся оттуда тихий монолог Сун Ланя и постукивая пальцами по подлокотнику неудобного, жесткого кресла. Спина затекла от долгого пребывания в одной позе, глаза грозят вот-вот закрыться, но он упрямо буравит стену напротив мрачным злым взглядом. Так и не просохшая до конца одежда неприятно липнет к телу, по которому то и дело пробегают мурашки. Несмотря на то, что в больнице тепло, выстуженное за ночь тело все никак не может согреться. Как и сказала женщина у стойки регистрации, Синчень находится в отключке, и Сюэ Ян сгорает от нетерпения. Если это и впрямь была драка, то он до боли в сжатых кулаках желает знать поименно всех тех, кто посмел так сильно попортить его личную игрушку.       Время давно переваливает за полночь. Где-то через час после их появления у дверей палаты показывается один из докторов. Пытается прогнать подростка, которого в такое время здесь не должно было быть, но натыкается на холодный, полный решимости и упрямства взгляд и отступает. Решающим, как и раньше, становится упоминание семьи Цзиней, имя которой в этой больнице знает каждый сотрудник. В очередной раз Сюэ Ян радуется, насколько просто иногда решаются проблемы, когда в «друзьях» у тебя числится один из наиболее влиятельных кланов города.       Около четырех утра из палаты выходит Сун Лань и Сюэ Ян мстительно отмечает, что выглядит тот отвратительно. Измотанный, осунувшийся, тот будто бы становится старше за один только безумно долгий день. Сун почти падает на кресло у противоположной стены и прячет лицо в ладонях. Сюэ Яну кажется, что лицо снулого ублюдка блестит от слез и он презрительно морщится – не хватает только разводить здесь ненужные никому и не способные помочь стенания. Сам он подпитывает себя злостью и дешевым приторно сладким кофе из кофейного автомата дальше по коридору. От химического привкуса ванили уже тянет блевать.       Сюэ Ян ловит на себе короткий неприязненный взгляд и лишь скалится в ответ. Достает телефон и отстраненно листает ленту новостей, собираясь терпеливо дожидаться утреннего обхода и вердикта врача.       …И вздрагивает, когда из больного, рваного сна его выдергивает резкий панический крик, доносящийся, как он понимает, когда открывает глаза, из палаты Синченя. Еще раньше, чем разум успевает сообразить, что происходит, тело почти на автомате заскакивает в светлое больничное помещение, замирая у самых дверей. Сюэ Ян переводит взгляд с врача, быстро набирающего что-то в шприц, на уже не кричащего, только часто и жалко всхлипывающего Синченя и внутренне холодеет. За спиной раздается короткая емкая ругань влетевшего следом Сун Ланя.       Лицо его беззащитного, беспомощного и наконец-то пришедшего в себя даочжана пересекает плотная белая лента, скрывающая глаза и туго завязанная на затылке.