Protege Moi

      Сюэ Ян хотел есть. Это было его единственной мыслью, единственным чувством, напрочь захватившим все тело и не дающим пробраться внутрь ничему иному. Он просто хотел, чтобы тянущее, неприятное ощущение в животе наконец прекратилось и сам он хотя бы на время успокоился. Может быть даже поиграл с другими бездомными детьми. Тут он вспомнил, что те в прошлый раз без всякой жалости окунули его в грязную лужу так, что кожа еще неделю чесалась и последнее желание померкло само собой. Однако голод не отступал так просто, и мальчик знал - если не поесть сейчас, дальше он стихнет, вот только тело будет слабеть с каждым часом. Однажды такое уже было и, если бы не добросердечная старуха, подкинувшая свежую мясную булку, Сюэ Ян так и остался бы лежать на мостовой. Не то знание, что необходимо семилетнему ребенку в этом мире.       Голодно поблескивающие в полумраке переулка глаза выискивали для себя малейший шанс. Возможность, которая даст продержаться - прожить - чуть больше. Может быть, даже протянуть еще неделю. О наступающих холодах ребенок старался не думать, сейчас не они, а подкатывающая слабость были главной проблемой.       Снаружи, словно за барьером, за границей другого мира сновали люди. Хорошо и тепло одетые, иногда жующие что-то - восхитительно пахнущее что-то - но чаще просто болтающие друг с другом или уткнувшиеся в телефон. Сюэ Ян ненавидел их всех, даже того маленького отвратительно вопящего ребенка, которого молодая мать все никак не могла утихомирить. Пожалуй, только эта ненависть и не давала мальчику умереть, только она, густо замешанная на природном упрямстве, подпитывала каждый его шаг. Почему это он вынужден прозябать в этом мраке подворотни, тогда как такие же люди, не хуже, и не лучше его, преспокойно шагают по своим делам в обтекающем их мягком дневном свете, так близко, только руку протяни. Сюэ Ян злится еще больше, но заталкивает это чувство так глубоко, как только может. Злость плохой помощник в делах, требующих полного сосредоточения и ловкости, это он тоже уже запомнил. Он запомнил уже многое из того, что взрослым людям там, в этом обжигающе-ярком свете на улице никогда и не приходилось знать. Например, что мясо крысы жесткое и отвратительное, а добрые дяденьки, предлагающие помощь ребенку, чаще всего те еще ублюдки. И что кровь их из порванных полутупым ножом конечностей удивительно горячая.       Лишь к полудню, когда людской поток увеличивается почти вдвое, Сюэ Ян замечает то, что искал. Медленно бредущая парочка, не обращающая, казалось, внимания на окружающую их толпу и погруженная лишь в свой собственный мир. Их лица обращены друг к другу, глаза неотрывно обмениваются чуть затуманенными взглядами, женщина часто смеется, прикрывая рот ладошкой. В один из таких моментов Сюэ Ян и видит короткий яркий блеск - пойманный металлом солнечный луч буквально бьет в глаза, буквально кричит "ну давай же, возьми, просто подойди и возьми".       И Сюэ Ян срывается со своего места.       Как оказывается спустя каких-то десять минут, мужчина не так уж и расслаблен и нет-нет, но оглядывается вокруг. Как раз вовремя для того, чтобы заметить мелкого нахального воришку, стягивающего браслет с запястья его подруги. Браслет дешевый и, в общем-то, ему даже не нравящийся - подарок бывшего ухажера, вот еще - но злость яростной волной сжигает изнутри. Он хватает мальчишку за волосы, второй рукой сжимая его запястье, в пальцах которого уже виднеется ловко стянутая металлическая полоска. Кажется, женщина вскрикивает, но ее приятель этого не замечает. Его раздражает все - голос подруги, чужие любопытные взгляды, насупившийся, но молчащий упрямо мальчишка. И тогда он велит женщине подождать его в кафе дальше по улице, обещая разобраться, а сам ведет ребенка в проулок, из которого тот, похоже, и выскочил несколько минут назад.       Сюэ Ян начинает понимать, что не отделается обычной выволочкой, когда слишком внимательный на его голову мужчина заводит его обратно во мрак. Раньше так не поступали. Его ругали, били, угрожали полицией, но здесь явно назревало что-то другое. И ребенок соврал бы, если сказал, что сердце в страхе не заколотилось быстрее, когда мужчина с ледяным выражением лица распахнул одну из дверей редко использующихся подсобок.        - Воровать плохо, ты знал, мелкий сучоныш? - с пугающим спокойствием поинтересовался тот, все еще удерживая задергавшегося изо всех сил ребенка в своих руках. Но куда там - возможности оголодавшего, ослабленного Сюэ Яна и в сравнение не шли с потенциалом так и пышущего здоровьем мужчины. Который отчего-то не спешил вытягивать браслет из сжавшихся намертво пальцев, вместо этого примериваясь, как бы лучше устроить ладонь ребенка на земле.       Видно, отыскав подходящий угол и прижимая Сюэ Яна к земле подошвой дорогих туфель, мужчина улыбнулся испуганно взирающему на него снизу вверх ребенку. А потом с силой захлопнул дверь, так, что та пришлась ровно на тонкие детские пальцы.       И Сюэ Ян закричал. Закричал так, как никогда не кричал в своей короткой жалкой жизни, срывая голос, рыдая и дергаясь от боли. Пальцы хрустнули от первого же удара и все последующие приходились по уже кровоточащим ранам, кажется, размалывая кости в труху. Мальчик все кричал и кричал, но никто не приходил на помощь, и сухой стук ударов закрывающейся раз за разом двери плотно смешались в его памяти с тяжелым медным запахом крови. Он так и не понял, когда потерял сознание, но даже там, в безмолвной черной пустоте, кажется слышал это спокойное "воровать плохо".       Мальчику казалось, что он провалялся так бесконечно долго, но, когда Сюэ Ян пришел в себя, время едва перевалило за полдень. Окровавленная рука с вымазанным алым серебром так и подпирала дверь подсобки, не давая ей закрыться окончательно. Сюэ Ян ее не чувствовал. Он знал, что боль придет позже, но пока лишь отстраненно смотрел на кровавое месиво, некогда бывшее его пальцами.       Больше не ощущая ни голода, ни боли, ни усталости, он кое-как поднялся на колени и пополз туда, на свет суматошной, галдящей улицы, решив, что подыхать в темной мрачной тишине подворотни слишком уж по животному, а он все-таки не скотина. Он полз и полз вперед, не замечая взглядов отвращения со стороны спешащих по своим делам людей и лишь тихонько постанывал сквозь зубы, когда раненая рука задевала камни. Впереди уже показалось оживленное шоссе с пролетающими мимо яркими автомобилями, Сюэ Ян ощущал их тяжелый запах и жар, почти чувствовал на лице порывы ветерка и колкость поднимаемой ими пыли, когда его внезапно схватили поперек груди и опрокинули назад. Мальчик сопротивлялся еще несколько мгновений, злясь на кого-то, тяжело дышащего позади и пахнущего едва уловимо ванилью, как из булочной неподалеку. Этот кто-то явно не понимал, что один из летящих на полной скорости автомобилей мог стать спасением. Удар тяжелого металлического корпуса - и тело отбросит далеко вперед, вырывая из этого мира и обрывая наконец ставшую окончательно невыносимой череду страданий. Сюэ Ян ненавидел сейчас всех, но особенно человека, который упрямо тащил его прочь от дороги, обратно в проклятую всеми богами подворотню, прикладывая для этого, кажется, все свои силы.       - Да отстань ты, блять! - рычит Сюэ Ян, разворачиваясь и натыкаясь на полный слез взгляд больших круглых глаз. Детский взгляд такого же мальчишки, как и он сам, только, пожалуй, меньше и бледнее. Тот рыдает взахлеб, словно это его руку размазало дверью в этой самой подворотне, строгий черный костюм весь измазан в пыли и грязи. В целом у ребенка напротив вид до того жалкий, что Сюэ Ян не выдерживает и хохочет. Весело, от души, не замечая, что каждое движение острой болью отдается в поврежденной руке. Он вообще не замечает боли, глядя в это открытое, полное страдания лицо.        - Ты чего рыдаешь, спаситель херов? - Сюэ Ян все еще смеется, но постепенно затихает, успокаивается. А вот мальчишка, которому только в рекламе сниматься, до того он весь идеальный, маленький и хрупкий, лишь сильнее заходится в плаче. Сюэ Ян морщится, но сам не замечает, что за чужими рыданиями отступает собственное безумие, накрывающее с головой всего лишь минутами ранее.       - Больно. - полузадушенно сипит мальчишка и Сюэ Ян удивленно осматривает того с ног до головы. Неужели успел пораниться?        - Ну так потерпи, хрен ли ты воешь. - Сюэ Ян злится. У него и своих проблем хватает, а тут еще этот маленький чистоплюй. Подумаешь, коленку разодрал. Но тут ребенок рядом вновь раскрывает рот и Сюэ Яна окатывает волной.        - Тебе больноо-о!       Последний слог больше походит на жалобный вой, нежели на плач. Сюэ Яна буквально приковывает к земле и он непонимающе глядит на заходящегося в рыданиях ребенка, взгляд которого теперь неотрывно следит за капающей на землю с искореженных пальцев кровью. Мальчик действительно не понимает, ведь больно ему, а не этому сопливому идиоту, так чего тот надрывается? Он даже хочет спросить, не душевнобольной ли тот - был тут один на улице, но его добрые детишки быстро отучили лезть к ним со всякой ерундой, однажды сбросив в ледяную реку так, что тот едва не утонул - но быстро передумывает, опускаясь на колени рядом с ревущим ребенком и неловко похлопывая того по вздрагивающей спине. Мальчишка все не унимался, и Ян хотел уже плюнуть, оставив того убиваться в одиночестве, как взгляд вдруг натолкнулся на браслет, до сих пор зажатый в искореженных пальцах. Серебро резало глаз и Сюэ Ян скривился. Чего он теперь точно не хотел, так это есть.       Повинуясь мелькнувшей на задворках сознания мысли, он вытягивает здоровой рукой из покореженного кровавого месива пальцев тонкую цепочку и накидывает на запястье разом замолчавшего мальчишки. В глазах того страх, интерес, боль, но Сюэ Ян не видит того, чего ожидает - отвращения. Одной рукой справиться с мудреной застежкой сложно, и он возится довольно долго, рыкая на тут же послушно застывшего ребенка. Вскоре тонкое запястье того украшает обернутый в два раза серебряный браслет с пятнами чужой - Сюэ Яна - крови.       - А-Чень!       Внезапно раздается взволнованный крик совсем рядом, и мальчишка вздрагивает всем телом, будто только сейчас вспоминая, что шел не один и куда именно он шел. Зов повторяется, и ребенок в нерешительности застывает на месте, глядя то на своего нового знакомого, которому явно требуется помощь, то на освещенную улицу со снующими там людьми. Сюэ Ян видит его метания и криво ухмыляется. Еще никто никогда по доброй воле не выбирал мрак этой проклятой подворотни.       - Вали уже давай.       Ребенок все еще мнется в нерешительности и тогда Сюэ Ян попросту выталкивает его прочь, вновь оставаясь один и наблюдая, как его маленький спаситель подлетает к высокой одетой в черное женщине. Та иногда прикладывает к глазам черный же платок и всхлипывает. Сюэ Ян ловит последний взгляд обернувшегося на него мальчишки, возвращается в свой темный угол, где ему, как он думает, самое и место, и сворачиваясь клубочком, наконец-то дает волю рыданиям, болезненными хрипами вырывающимся из груди.              - Сейчас-то ты какого хрена рыдаешь? – Недовольно бурчит Сюэ Ян, замечая, что его подопечный пытается всхлипывать как можно тише, при этом то и дело прикладывая пальцы к глазам, будто стараясь утереть слезы и забывая, что те впитываются в плотную ткань повязки.       Сам Сюэ Ян откровенно наслаждается видом, который предстает его жадному взору. Даочжан после душа раскрасневшийся, все еще влажный, с взлохмаченными сырыми волосами и прикрытый только обернутым вокруг бедер – не так уж и крепко обернутым, стоит сказать – полотенцем представляет собой то еще зрелище. Юноша до сих пор не понимает, как Синченю удается с легкостью сочетать в себе природную скромность с этой манящей томностью, даже сексуальностью, сквозящей в каждом его движении. А может быть, Сюэ Ян просто давно не развлекался с девчонкой, вот и видится теперь всякое, особенно когда это плаксивый святоша сидит в такой непозволительной близости и даже не думает набросить халат на блестящие от капель воды плечи.       Сюэ Ян не может видеть хищное выражение, что принимает его лицо, но отчетливо чувствует, как натягивается ткань тонких домашних штанов в районе ширинки.       - Ох, прости, просто… Просто я не думал, что тогда все было настолько плохо. Тот день… это был день похорон моих родителей. Я был растерян тогда, а потом еще встреча с тобой… Потом тетушка даже отвела меня к психотерапевту, и тот убедил меня, что все что я видел – лишь мое воображение. Я просто нашел этот браслет, может быть, даже потерянный кем-то в драке, а потом придумал всю эту историю. Так он говорил.       - Запомни мой совет, святоша. – Сюэ Ян клыкасто ухмыляется. – Никогда не ходи к мозгоправам. Те залезут в твою голову, перетряхнут все так, что потом имя собственное забудешь, да еще и кругленькую сумму за это возьмут. Мэн Яо однажды пытался запихнуть меня к одному психиатру, так после часа беседы тот уже сыпал диагнозами – пограничное расстройство, биполярное расстройство и еще много всякой херни, которую я и не запомнил даже. Вот скажи, даочжан, ты думаешь, я псих?       Синчень растерянно замолкает, кажется, не совсем понимая, в какой момент их, как оказалось, общие воспоминания о детстве перетекают в обсуждение чужих диагнозов, за что тут же получает болезненный тычок в бедро поджатой под себя ноги.       - Ты сейчас что, задуматься тут решил? – Сварливо и подозрительно спрашивает Сюэ Ян. Потом вдруг усмехается и замогильным голосом тянет. – А может, до сих пор думаешь, что все выдумал и я лишь твое воображение? Завел себе невидимого друга, а даочжан? Вы святоши все на голову пристукнутые, вечно с воображаемыми приятелями болтаете. А вот на это твоей фантазии хватает?       Одним неуловимо быстрым движением Сюэ Ян склоняется и, повинуясь внезапно возникшему желанию, безжалостно впивается зубами в белую обнаженную кожу чужого бедра так, что ощущает на языке привкус сладкого геля для душа. А может быть, дело не в геле и весь Синчень такой – приторный, удивительно приятный и пробуждающий внутри лишь голод. Даочжан вскрикивает скорее от неожиданности, нежели от боли, но не отстраняется, замирая, будто загнанная лань – да и маленький диванчик в зале, на котором они удобно разместились для тяжелого разговора, не дает особого простора для маневров. Ну хоть всхлипывать перестает, что не может не радовать уже порядком уставшего от чужих слишком ярких эмоций Сюэ Яна.       - И как давно ты узнал, что это я? – Юноша все еще склоняется над чужим телом, непозволительно близко, так, что аромат фарфорово-белой кожи касается носа. Он сладковатый, но вместе с тем свежий и Сюэ Ян чувствует, как во рту скапливается слюна. Блять, да это словно сидеть возле самого лучшего десерта и не иметь возможности его попробовать. Вот только Ян не привык отказываться от собственных желаний, какими бы они ни были.       - Нуу… - Синчень в нерешительности мнется. Кажется, его не смущает чужая близость, он словно и вовсе забывает, что сидит здесь в одном только полотенце, в рассеянности покручивая серебряный браслет пальцами другой руки. Повязка на глазах лишь усугубляет положение, добавляя в нежный обычно образ нотки определенной пикантности. Перед глазами Сюэ Яна и вовсе мелькают картинки из однажды увиденного БДСМ-порно, и стоит признать, что сложно отмахнуться от видений даочжана в подобном антураже. Но юноше и впрямь интересно узнать ответ, поэтому он только тяжело сглатывает и переводит взгляд, до этого будто прикипевший к опустившемуся ниже тазобедренных косточек полотенцу, на улыбающееся лицо напротив. – Если честно, то почти сразу. Голос хоть и звучал по-другому, но манера речи, поведение, твои шутки… Сложно было ошибиться. И еще ты иногда говорил во сне. Своим обычным голосом, так что… извини. Не хотел тебя расстраивать, думал, что на все есть свои причины и если захочешь, то сам расскажешь.       Долбанный догадливый святоша! Сюэ Ян не может подавить в себе нотку вспыхнувшего восхищения. Значит, пока он тут думал, что его идеальный план разыгран как по нотам, а сам он развлекается с даочжаном, будто кошка с мышью, Синчень отлично забавлялся, потешаясь над ним дураком. И еще главное это его серьезное выражение лица каждый раз, когда он звал «Чэнмэя»! При одном воспоминании об этом Сюэ Яну хочется снова впиться зубами в чужое бедро, почти по-звериному выражая протест и возмущение. А потом он осознает слова даочжана и довольно ухмыляется. Неужели кто-то бессонными ночами вслушивался в его бормотание? А может даже вглядывался в нахмуренное даже в забытье лицо, думая о… о чем там мог думать святоша? И что еще даочжан мог делать под покровом темноты, когда был уверен, что его никто не видит?       Картинка запускающего свою узкую ладонь за пояс свободных пижамных штанов даочжана оказывается настолько яркой, что Сюэ Ян закусывает губу, неловко подрываясь с места и едва ли не бегом мчась в ванную. В небольшом настенном зеркале юноша видит свое отражение – всклокоченное, с ошалевшими, странно поблескивающими глазами и сжатыми едва ли не в одну линию губами. Плюет на неплотно прикрытую дверь, не ожидая, но втайне надеясь, что Синчень последует его примеру и тоже решит проверить, чем тут занимается вынужденный сосед. Приспускает домашние штаны и в несколько резких, даже жестких движений доводит себя до разрядки. Недавнее признание об общем прошлом и этом гребаном браслете, который святоша хранил на протяжении почти десяти лет, эта наивность даочжана, которая без труда позволила подпустить ближе, да буквально жить рядом с человеком, о котором по всей школе ходят те еще слухи – о да, Сюэ Ян отлично знает, что о нем говорят – и весь невинный вид Синченя, который, похоже, не осознает, насколько блядски привлекательно выглядит, когда вот так полуголым всхлипывает над чужой несчастной судьбой – все это поднимает внутри обжигающую смесь эмоций, захлестывающую с головой.       Сюэ Ян злится на себя, яростно споласкивая руки под краном. Отчасти потому, что только что подрочил на какого-то парнишку, заведясь от одних только мыслей о нем в постели, но по большей части причина его злости все еще кроется в непонимании собственных целей. Он всегда знал, что ему нужно, чего он хочет и что для этого следует сделать. Но сейчас… Он не осознавал до конца, для чего разыгрывал этот спектакль для одного лишь зрителя – хах, из Синченя сейчас зритель так себе, конечно – но надеялся, что все прекратится само собой, когда святоша прознает о его личности. И вот даочжан обо всем в курсе, но не спешит его выгонять, вместо этого мило беседуя на диванчике в гостиной и… что дальше? Сюэ Ян едва ли не в первые в жизни не знает и это выводит его из себя.       Когда юноша возвращается обратно, успев перехватить на кухне два стакана холодного сока и молча втискивая один из них в руки Синченя, даочжан рассеянно, похоже, не осознавая своих действий и полностью погрузившись в раздумья, легонько поглаживает пальцами свободной руки место недавнего укуса, которое уже наливается багрянцем. И от этого невесомого движения мягких подушечек по метке, оставленной им, Сюэ Яном, всего несколько минут назад, юноше отчаянно хочется вернуться обратно в ванную. Впрочем, следующие слова выныривающего из размышлений Синченя сбивают весь настрой.       - А тебя правда попросил Сун Лань? Он не связывался со мной все эти дни, я немного беспокоюсь… Извини, наверное, я не должен был спрашивать…       - Да, именно он меня попросил, думаешь, такое уж удовольствие торчать здесь с тобой? – Разъяренной кошкой шипит сквозь зубы Сюэ Ян. Глоток выпитого ранее сока колом встает в горле. Лишь усилившиеся после недавнего эмоции буквально зашкаливают, сжатый в руке бокал угрожающе трещит. – А вообще, пошел нахер твой Сун Лань! И ты вместе с ним.       Синчень лишь изумленно вскидывает лицо, словно может рассмотреть удаляющуюся спешно – совершенно однозначно не сбегающую прочь от захлестывающих в этой квартире моральных дилемм – спину и вздрагивает от звука громко захлопывающейся входной двери. Время на часах близится к полуночи и внезапно юноша ощущает себя на удивление одиноким в этом большом доме.              - То есть ты просто сбежал? Серьезно? – Мэн Яо с таким изумлением смотрит на друга, что желание врезать ему нарастает с каждой секундой. Он словно глядит с высоты прожитых лет на нерадивого щенка. Забывая, что сам еще минуту назад, прежде чем опуститься прямо на землю, чтобы перевести дух, слишком, слишком откровенно, флиртовал с невозмутимым Лань Сиченем. – Это что-то новенькое. Раньше, если ты хотел с кем-то переспать, то просто делал это.       - Я не хочу с ним переспать. – рыкает сквозь зубы все еще недовольный такой надменностью приятеля Сюэ Ян. В тайне радуясь, что додумался не раскрывать карты полностью и утаить, как предательски реагирует собственное тело в присутствии святоши. – Он скорее меня… бесит. Но хрен с ним, сейчас не об этом. Что там с Вэнь Чао и компанией?       Юный провинившийся идиот, насколько ходили слухи, сейчас сидел тихонечко в тени, по совету то ли отца, то ли опытных адвокатов предпочитая отмалчиваться на все возникающие вопросы и обвинения. А вот его дружки, попавшие вместе с бывшим главарем за компанию, вели себя не в пример более вызывающе. Пару раз они уже устраивали драки в местных клубах, то и дело ввязывались в стычки на улицах и в целом представляли сейчас собой огромную проблему как для собственных родителей, так и для Цзинь Гуаньшаня, который предпочитал с этими самыми родителями вести определенного рода сделки. Да и те клубы, в которых сорвавшиеся с цепи хулиганы затевали конфликты, пусть косвенно, но находились под покровительством старшего Цзиня, и привлекать внимания полиции к творящимся там делам не входило в интересы столь влиятельного лица. Из уважения к деловым партнерам и нежелания марать руки в столь незначительном деле Гуаншань поручил решение этого вопроса сыну, которому только и оставалось лишь, что послушно кивать, продумывая в голове планы как по устранению мелких зарвавшихся ублюдков, так и выстраивая картины сладкой мести над мешающим его с грязью «благодетельным» отцом.       - К слову, Ли Юнь был одним из тех, кто в прошлый раз напал на твоего… подопечного. – Милейшие ямочки как нельзя кстати подходят к медово-сладкому тону, которым произнесена, казалось бы, незначительная фраза. Сюэ Ян только фыркает. Яо может отрабатывать свои навыки красноречия на других, сам же он слишком хорошо изучил приятеля, чтобы не видеть настолько откровенные манипуляции. Поражает только уверенность младшего Цзиня в том, что сказанная информация действительно может найти отклик. И она, блять, находит, хотя по лениво-скучающему выражению лица Сюэ Яна этого и не скажешь. Он потягивается и тут же морщится от порыва уже по-осеннему холодного ветра. Взгляд привычно находит высокую стройную фигуру на другом конце спортивного поля.       - Если ты хочешь, чтобы я что-то сделал, говори прямо, Яо. – Тянет чуть раздраженно юноша. Его глаза неотрывно следят за чужими передвижениями. Избавленный от повязок святоша все еще двигается немного неуверенно, словно не привыкнув до конца к вновь обретенному зрению. Он один, фигура даочжана кажется на удивление хрупкой и беззащитной и Сюэ Ян ощущает ни с чем не сравнимое удовлетворение, клыкасто ухмыляясь. Ловит другой такой же жадный взгляд, обращенный на его святошу и хмыкает. Сун Лань, послушный и покорный чужой воле, может лишь глядеть со стороны. Сюэ Ян знает, что эти двое даже не разговаривали с того самого дня, и уж тем более унылый ублюдок Цзычень больше не навещает бывшего приятеля вечерами. Сюэ Ян знает это вовсе не потому, что каждый день бездомной псиной ошивается вокруг чужого дома, то и дело поглядывая на маленькие светящиеся квадратики знакомых окон. - Прибереги красноречие для своего великолепного Ланя, пока не затащишь его в постель. Так что тебе нужно?       - Хочу, чтобы ты немного развлекся. – Милая улыбка не сходит с губ Мэн Яо, хотя при упоминании драгоценного Сиченя в подобном контексте глаза приятеля опасно вспыхивают холодными огоньками. – Можешь делать все, что пожелаешь. Только не сильно калечь. Они хоть и те еще ублюдки, но все-таки остаются детьми достаточно высокопоставленных людей.       Сюэ Ян кивает, в голове уже прокручивая картину того, сколько удовольствия испытает, отдаваясь предстоящему делу. Юноша сам не замечает того, с какой настойчивостью его взгляд возвращается к одинокому силуэту на другом конце поля.              Сун Лань никогда и не при каких обстоятельствах еще не испытывал настолько сильную ненависть. Казалось, раньше он и вовсе не мог относиться к человеку так. Мрачное, тягостное чувство окутывает, обволакивает с головой, он буквально задыхается, едва только его взгляд касается то и дело мелькающей поблизости фигуры в черном. Сун Лань лишь сжимает кулаки, пытаясь хоть так подавить эту отчаянную, рвущуюся наружу тьму, но понимает, что долго так продолжаться не сможет. А от мысли о том, что он сам, собственными же руками отдал полностью доверяющего ему, бесконечно преданного Синченя этому ублюдку, становится и вовсе паршиво. Но все, что сейчас остается Сун Ланю - мрачно следить за вновь вернувшимся к выпивке - и так ничему и не научившимся - отцом да буквально считать секунды до окончания учебного дня, лишь бы поскорее убраться прочь. Иногда юноша ощущает на себе тревожные, но вместе с тем ласковые до одури, до дрожащих от волнения пальцев взгляды Синченя, и едва не кричит от желания развернуться, объяснить, рассказать обо всем произошедшем, выложить собственные мысли и эмоции. Но он держится. Сам не понимает почему, не может до конца объяснить, отчего сдерживается. Но все-таки сдерживается.       Иногда он думает, что просто стыдится собственной слабости. Того, что так легко отступил, что поддался безумному, опасному цепному псу младшего Цзиня, играющему в понятные только ему игры. Но чаще всего он думает, что боится увидеть в обычно бездонных, всепонимающих глазах Синченя презрение. За слабость, за трусость, за то, что не может ухмыляться так же разнузданно ярко, как это делает Сюэ Ян. Сун Ланю кажется, еще немного, и он окончательно погрузится в пучину беспросветной, темной тоски, грозящей вылиться в стойкую депрессивную фазу.       Держит его лишь одно - необходимо любыми средствами оберегать Синченя от психа с его нагловатой клыкастой ухмылкой. Предчувствия просто вопят, что их связь может стать опасной и принесет лишь новые проблемы, а своей интуиции Сун Лань доверяет полностью.       Поэтому он побитой дворнягой, с обливающимся кровью и слезами сердцем следит, как Синчень все чаще бросает на вечно околачивающегося поблизости Сюэ Яна любопытные, быстрые взгляды, как иногда они улыбаются друг другу, словно давние знакомые, и как вспыхивают глаза чокнутого ублюдка всякий раз, когда Сяо, сам того не осознавая, тонкими пальцами рассеянно покручивает браслет на запястье.       Что произошло за ту неделю, что эти двое оставались вместе? Сун Лань понимает, что больше не имеет права задавать вопросы, но лишь надеется, что Сюэ Ян не сделал ничего... плохого. То, что Синчень не выглядит испуганным или подавленным, когда то и дело сталкивается в коридорах со словно случайно возникающим неподалеку Сюэ не говорит ровным счетом ни о чем. Иногда Сун Ланю кажется, что все мировое всепрощение выпало на долю его друга - тот обладал исключительной способностью забывать обращенное к нему зло. Синчень и на Ли Юня не злился толком, лишь сожалел, что он ступил на неправильный путь. Так он говорил при их последнем разговоре и Сун Лань старается не думать, что этот самый разговор случился больше двух недель назад.       Вот и сейчас, сидя в столовой в одиночестве, юноша с плохо скрываемой яростью ворошит свой овощной салат, будто вымещая на нем всю собственную злость. Со своего места Сун Лань видит, как Синчень, так же обедающий в одиночестве, едва прикладывается к еде. Вот он аккуратно берет палочками немного риса, подносит ко рту - Сун Лань сглатывает при взгляде на чужие губы, вкус которых все еще ярко помнит - но тут же вновь опускает руку. Кажется, Синчень обеспокоен и тревожные мысли в его голове не дают окончить и без того скудную трапезу. Солнце подсвечивает чужой силуэт и в этот миг Синчень кажется небожителем, спустившимся на землю. Чуть отросшие волосы падают на лицо и юноша рассеянно поправляет их рукой, то и дело обнажая тонкое белое запястье.       Эйфория от такого образа Синченя - даочжана - исчезает мгновенно, стоит к сидящей у окна фигуре приблизится новому человеку. Этот человек, совершенно не заботясь о том, как это выглядит со стороны, склоняется к самому уху Синченя, что-то шепчет, и вместо того, чтобы отстраниться, тот лишь негромко смеется и касается пальцами порозовевшей щеки.Сун Лань ощущает внутри непреодолимое желание подняться и единым движением воткнуть палочки в руку, что сейчас так бесстыдно ложится на чужое плечо в простом, но слишком интимном, слишком близком жесте. Этих двоих будто связывает нечто большее, чем просто неделя тесного общения, и юноша соврет если скажет, что отчаянно не желает знать, что же скрывается за всем этим.       Но все прошлые переживания враз кажутся незначительными и смешными, когда под взглядом едва не задыхающегося от съедающей его ярости и бессилия Сун Ланя самодовольный ублюдок рядом с Синченем уверенным движением выхватывает палочки из пальцев того и преспокойно берет немного риса из чужой тарелки, тут же отправляя в рот. Сун Лань ощущает, как к горлу подкатывает тошнота. А видя, что Синчень и не думает одергивать своего нового зарвавшегося приятеля, юноша чувствует себя хуже прежнего, хотя еще получасом назад казалось, что хуже уже быть просто не может. Все происходящее выглядит абсурдным и невольно Цзычень сомневается в собственном разуме, искренне предпочитая думать, что тот играет с ним злые шутки, нежели действительно готов признать, что разворачивающееся на его глазах действо – реальность.       Что этот человек, который еще недавно едва не загнал Сун Инчжи в петлю, теперь преспокойно сидит в школьной столовой и о чем-то вполголоса болтает, лениво вырезая фигурки из яблока. Фрукт в его пальцах, красный, почти идеально ровный, кажется гротескным, нереальным. И без того слабый аппетит Сун Ланя от происходящего и вовсе пропадает и, стиснув зубы, юноша срывается с места, чтобы едва ли не выбежать прочь из зала. Мрачная решимость прояснить ситуацию укрепляется с каждой минутой и Цзычень только сжимает кулаки, не зная, как дождется вечера.              Пожалуй, Сюэ Ян сейчас если не счастлив в полном смысле этого слова, то явно испытывает нечто, крайне близкое к этому ощущению. Он чувствует себя так, словно и впрямь находится именно там, где и должен быть – на месте охотника, выслеживающего жертву. Жертва на этот раз особенно желанна тем, что успела не просто перейти дорогу, но рискнула покуситься на чужое. В полдень этого чудесного, безветренного дня субботы Сюэ Ян, отслеживая передвижения Ли Юня от самого его дома, даже не думает, что судьба подкинет ему настолько щедрый подарок в лице еще одного ублюдка, давно напрашивающегося на воспитательную работу. Чжи Ван, с которым Ли встречается в одном из кафе в центре, обменивается с приятелем несколькими словами, а после эта парочка уверенно движется в совершенно ином направлении, прочь от ярких магазинов, клубов и торговых центров.       Даже звериное чутье Сюэ Яна не сразу подсказывает, почему, оставаясь в тени и следуя за этими двумя, он ощущает смутное беспокойство, лишь нарастающее с каждым шагом. И лишь бросив по сторонам быстрые цепкие взгляды и осознав, что квартал ему до боли знаком, юноша мигом мрачнеет и настораживается. Всего в нескольких минутах неспешного шага отсюда живет даочжан, и то что парочка ублюдков, никоим образом не связанная с тихими, сонными кварталами этой части города так уверенно движется прямо по направлению к даочжановой квартире, поднимает внутри волну густо замешанной на злости обеспокоенности.       Не то чтобы Сюэ Ян переживает за святошу – тот все равно должен сейчас сидеть дома и не высовывать носа на улицу, еще не до конца восстановившись после болезни – вот только нарушать свои планы юноша отчаянно не любит, а эти двое на сегодняшний день и были его планами.       Сюэ Ян никогда бы не признался себе, но в тот момент, когда его школьные знакомые поворачивают в другую от дома даочжана сторону, он испытывает предательское облегчение, затапливающее с головой. Только сейчас юноша осознает, что все это время сжимал кулаки в карманах просторной черной куртки с такой силой, что покалеченная рука уже начала поднывать от боли в давным-давно раненных пальцах. Едва облегчение рассеивается, как в голове возникает вполне закономерный вопрос – а какого хера эти двое вообще делают вместе так далеко от городского центра? И ведь явно ими движет не просто праздное любопытство и желание побродить на свежем воздухе. Нет, Сюэ Ян отчетливо видит их уверенность при выборе направления на становящихся все более запутанными городских улицах.       Когда парочка замирает возле невысокого, явно заброшенного зала со снятой давным-давно вывеской и облупившимися стенами, Сюэ Ян хмурится. Чжи Ван склоняется к своему спутнику, что-то шепчет тому, указывая на строение впереди, а после достает телефон и протягивает Ли Юню. Несколько долгих секунд взгляд последнего не отрывается от экрана, а потом оба смеются. Негромко, так, что даже Сюэ Ян со своего места поблизости не слышит звука, но отчетливо видит скривившиеся в отвратительных гримасах предвкушения лица. Юноша не знает, что происходит, да и плевать он хочет на делишки бывших прихвостней Вэнь Чао, вот только его не покидает стойкое ощущение, что его собственная добыча вдруг возомнила себя охотником.       И будто в подтверждение его мыслей школьники внезапно пригибаются, так, чтобы случайно брошенный взгляд из окон здания не различил бы их, и быстро пересекают дикий сад. Приятели присаживаются на корточки возле одной из стен и то и дело украдкой поглядывают внутрь, где явно происходит что-то интересное. Уже с новым выражением Сюэ Ян всматривается в не такое уж и заброшенное, как выясняется, здание. За его стенами явно творится нечто любопытное и юноша невольно заражается энтузиазмом своих же жертв. В конце концов, эти двое явно не уйдут отсюда в ближайшие минуты, а значит, Сюэ Ян спокойно может разведать обстановку. Так он и обозначает свою миссию, предпочитая думать, что не удовлетворяет собственное любопытство – удивительно, но в нем ощущается капля так и не угасшей тревоги – а проводит тактические действия в рамках разведки.       В отличие от этих двоих, ему нет нужды пригибаться и двигаться словно ребенок, играющий в прятки. Юноша просто оценивает окружающую обстановку и неторопливо, но уверенно приближается к одному из окон с противоположной стороны так, что остается незамеченным ни школьниками, ни таинственными обитателями здания. И в тот самый миг, когда его взгляд, наконец, находит так заинтересовавшее хулиганов зрелище, волна самых разных эмоций буквально накрывает с головой. На короткий миг Сюэ Ян чувствует себя так, словно кто-то со всего маха впечатывает в его живот свой кулак, потому что воздуха вдруг становится катастрофически мало, а зрачки почти скрывают под собой темную радужку, расширяясь до предела.       Сюэ Яну кажется, что картина, которую он видит, отпечатается в его воспоминаниях навсегда. Еще недавно он думал, что зрелище полуобнаженного даочжана является самым привлекательным из всего, что только приходилось наблюдать раньше, но в этот самый миг эта уверенность пошатывается перед новым образом. Синчень – а тонкая, изящная фигура, скользящая по паркету пустого зала принадлежит никому иному, как святоше – двигается плавно, мягко, каждый его жест буквально завораживает, приковывает взгляд. Вот в одном из движений обнажается запястье и Сюэ Ян понимает, что словно загипнотизированный не может оторваться от поблескивающего на коже серебряного браслета.       Музыки не слышно, но она даочжану и не нужна – тот двигается в своем, только ему понятном ритме, а глаза его и вовсе прикрыты. Сюэ Ян скользит взглядом по сползшему рукаву свободной белой рубашки, оголившей бледную кожу плеча и острые ключицы, и внезапно думает, что в заброшенном здании слишком холодно, а едва восстановившийся после болезни святоша скачет тут в легкой одежде, не способной толком согреть. Юноша еще помнит, насколько ледяными могут быть пальцы даочжана. Он почти ощущает их на своей коже, как совсем недавно, когда они засыпали в одной постели и Синчень во сне то и дело безотчетно пытался коснуться такого близкого источника тепла.       И только спустя почти минуту, за которую Сюэ Ян едва сделал один только рваный судорожный вдох, до него доходит. Ровно так же, как и он сам, два слишком любопытных ублюдка сейчас следят за даочжаном – его даочжаном – по ту сторону здания. В голове мелькают мелочи, на которых раньше не заострялось внимание. Твердость Чжи Вана в выборе дороги, что-то, что он показывал приятелю на своем телефоне, эти полные самоуверенности и предвкушения взгляды – все складывается в единую картину и осознавая происходящее, Сюэ Ян едва не рычит от ярости. Они уже и раньше проделывали такое, этот визит явно далеко не первый. Какого хера эти двое вообще устраивают себе бесплатное шоу с участием даочжана в главных ролях, тогда как он, Сюэ Ян, даже и представления не имел до этого самого мига, что у святоши список талантов не ограничивается природным человеколюбием и исключительным альтруизмом.       И Сюэ Ян не знает точно, что его злит больше.       Даочжан же настолько увлечен движениями и погружен в собственный мир, что не замечает ничего вокруг, тем более даже не подозревает о том, что у его плавного, осторожного танца сегодня с лихвой хватает свидетелей. Сюэ Ян еще с минуту не двигается, позволяя себе наслаждаться чужими выверенными жестами, а после неслышно отстраняется прочь и скрывается от случайного взгляда в тени соседнего здания. Ему остается только немного подождать. Юноша вновь сосредоточен, собран и мрачен куда сильнее, чем прежде. Он снова ощущает себя хищником, вот только теперь его добычу ожидает расправа гораздо более жесткая, чем грозила раньше.       Сюэ Ян выжидает. Терпеливо сносит все глупые шутки, которые отпускает парочка ублюдков и которые доносятся до него приглушенно, лишь скрипит зубами, заставляя себя оставаться на месте, когда Синчень выходит наружу в своем слишком легком для этой погоды плаще. Этот глупый святоша даже не думает, что может окоченеть на таком лютом пронизывающем ветре. Как не думает он, что за ним с жадностью и разными эмоциями следят три пары глаз. Но Сюэ Ян держит себя в руках и выжидает. Он подстерегает свою жертву в квартале от злополучного заброшенного спортивного зала, лишь удостоверившись, что даочжан отошел на достаточное расстояние, чтобы не ринуться на крики о помощи.       Впрочем, никаких криков и нет, ведь Сюэ Ян охотится тихо, профессионально. И в отличие от возомнивших себя преступниками малолетних хулиганов, в своей жизни он сталкивался с вещами посерьезней обычной драки.       В одно движение юноша сбивает ухмыляющегося Чжи Вана с ног, вместе с тем впечатывая его головой в стену так, что тот сразу же отключается, комично закатив глаза. Ли Юнь не успевает среагировать, как в скулу ему прилетает чужой кулак. Лишь сиплый полустон боли вырывается из груди, когда парень, дезориентированный резкой атакой, ощущает приставленный к горлу нож.       - Поговорим? - Почти ласково тянет Сюэ Ян, чувствуя, как по пальцам начинает стекать чужая кровь от слишком резкого движения пытающегося вырваться Ли Юня.       - Иди на хер, долбанный псих! - сипит тот злобно, бессмысленно трепыхаясь.       Сюэ Ян хохочет, запрокинув голову в искреннем веселье, и одним движением обрывает яростную ругань жертвы, с удовольствием приложив лицом об асфальт.       Сун Лань вот уже полчаса бесцельно слоняется под чужими окнами, пытаясь убедить себя, что самое верное сейчас - развернуться и уйти прочь. Возможно, отыскать отца, который опять встречается с приятелями в одном из захудалых баров, выпить чая перед сном и лечь в постель. Может быть, просмотреть фотографии в профиле Синченя, старые, еще летние, ведь обычно именно Сун Лань был тем, кто ловил вечно светящееся улыбкой лицо в кадр. Не гребанному психу Сюэ же этим теперь заниматься. Даже под пытками Цзычень не признался бы, что в один из последних одиноких вечеров во время такого вот просмотра старых фото низ живота вдруг скрутило в неясном, тянущем жаре, а пальцы сами потянулись к завязке штанов. В памяти Сун Ланя предательски ярко вставали картины того, каким ласковым, отзывчивым на каждое чужое движение может быть Синчень, как он податливо прогибался в спине, когда широкая прохладная ладонь ложилась на его поясницу, как смущенно отводил глаза, пытаясь спрятать улыбку.       Сун Лань облизывает пересохшие губы и вскидывает взгляд наверх, где маленькое окошко синченевой квартиры озаряется неярким желтоватым светом. Кажется, можно разобрать даже мелькающий силуэт, но Цзычень не берется утверждать. Он слишком взволнован и зрение подводит его. Он чувствует, как на стылом осеннем ветру мерзнут руки и слезятся глаза, которые он то и дело прищуривает. Стоит ли Синчень спокойствия его семьи, можно ли соразмерить потерю одного близкого человека с потерей другого? Сун Лань не знает ответы на эти вопросы, но молча шагает в подъезд, тихо прикрывая за собой дверь. Сейчас как никогда он жалеет, что не пьет. Алкоголь помог бы, притупил этот липкий стыдный страх, волнами разрастающийся где-то внутри.       Сун Лань заносит руку для стука и замирает. Ему чудится или из-за двери и впрямь доносятся голоса? Может быть Синчень говорит по телефону? Но время позднее – близится к полуночи – а единственный человек, с которым Сяо обычно ведет - вел - ночные разговоры, сейчас и так стоит возле его квартиры. Прежде, чем разум подкидывает логическое объяснение происходящему, Цзычень стучит. Звук выходит особенно громкий и резкий, пробирающий до мурашек. Словно Сун Лань рвется туда, куда рваться не должен, но куда так отчаянно тянет.       Дверь раскрывается спустя несколько долгих томительных секунд – целой вечности, как кажется Цзыченю – ожидания. Синчень на пороге не сонный, как ожидает увидеть его друг, скорее излишне бодрый, даже взбудораженный. Его руки чуть дрожат, и с расширившимися от ужаса глазами Сун Лань замечает на тонких белых пальцах кровь. Приглядывается и замирает – кровью же заляпана светлая пижама, алые пятна расплываются на рукавах и груди. Цзычень холодеет.       Синчень же выглядит растерянным. Еще, пожалуй, смущенным. Он то и дело бросает взгляды куда-то за плечо, в сторону кухни, откуда слышится чье-то немелодичное посвистывание и оторопело молчит. У Цзыченя начинает подергиваться глаз.       - А-Чень, что случилось? – наконец выдавливает из себя поздний гость. Слова звучат фальшиво, искусственно, потому что на самом деле Сун Лань желает спросить иное.       Что блять, здесь, вообще происходит и кого ты там прячешь?!       Но он не спрашивает. Потому что не имеет права, потому что без приглашения пришел в чужой дом, пусть даже это дом того, с кем, казалось, Цзычень мог прожить всю свою жизнь. Вот только не получилось, как в ночных мечтах, и первое же серьезное препятствие воздвигло прочный разделяющий некогда неразлучных приятелей барьер. Сун Ланю отчаянно хочется впечатать себе пощечину. За то, что отступился, за то, что пришел сегодня, да за все.       - Мне лучше уйти.       - Нет, нет, подожди. – Синчень, кажется, наконец-то приходит в себя. Сбросив странное оцепенение, юноша словно оживает, начинает суетиться. Хватает вознамерившегося было отступить прочь Сун Ланя за рукав куртки и осторожно, но настойчиво втягивает в тепло пахнущей кофе и пряностями квартиры. – Извини, Цзычень, просто кое-что случилось, я немного растерялся. Проходи. Хочешь чего-нибудь? Ты, наверное, замерз.       - Да, Цзычень, проходи. В этом доме мы всегда тебе рады. – раздается поблизости до омерзения любезный голос и Сун Ланя словно пригвождает на месте. Руки невольно сжимаются в кулаки при одном звуке этих ленивых тягучих интонаций, сейчас окрашенных наигранным дружелюбием. Медленно Цзычень оборачивается и взгляд его цепляется за опершегося на дверной косяк Сюэ Яна, этого долбанного ублюдка, чье тело сейчас щедро разукрашено кровавыми следами. От осознания того, что из одежды на этом психе только домашние штаны Синченя, Сун Ланя едва не воротит.       Словно не замечая чужой неприязни, Сюэ Ян лениво достает из кармана пачку сигарет и закуривает. Прямо в квартире, и не терпящий сигаретного дыма Синчень лишь устало улыбается, словно извиняясь за проделки маленького ребенка, но не говорит ни слова. Обстановка с каждой секундой накаляется, даже атмосфера в доме словно начинает искрить от разливающегося напряжения.       Сун Ланю отчаянно не хватает воздуха, грудь сдавливают стальные обручи. Больше всего он сейчас желает натянуть уже повешенную на крючок куртку и вылететь прочь из квартиры, которую не так давно считал вторым домом. Но он только стискивает зубы. Сбежит сейчас – и поводов ненавидеть себя станет на один больше, а их и без того у Цзыченя предостаточно. Поэтому юноша не поднимая глаз проходит в кухню, чуть задевая плечом и не думающего сдвинуться с места Сюэ Яна и буквально ощущая, как разъедает легкие горький сигаретный дым.              Ли Юнь приходит в себя первым. Несмотря на то, что досталось ему не в пример сильнее чем приятелю, все еще лежащему неподалеку в отключке, он медленно со стоном пытается подняться хотя бы на четвереньки, но лишь с криком боли падает обратно на землю. Такое чувство, будто по нему пару раз каток проехался, не иначе. А еще он ощущает под собой лужи крови, натекшей, кажется, из тех нескольких глубоких порезов, что этот сорвавшийся с цепи псих оставил в пылу избиения. В какой-то момент Ли Юнь и вовсе решил, что Сюэ Ян прикончит их обоих, до того безумный, почти животный огонь полыхал в его глазах.       Сейчас тело словно превратилось в один единый сгусток боли. Ли Юнь пытается нащупать телефон, но пальцы не слушаются. Тогда он прикрывает глаза и решает, что немного отдохнет. Может быть, подождет, пока очнется Чжи Ван. И прежде чем их найдут, они успеют обсудить план мести этому зарвавшемуся ублюдку. Ли Юнь даже улыбается, когда думает об этом. Нет, трогать самого Сюэ Яна они не станут, тем более что тот наверняка будет хохотать даже если его в чан с кислотой опускать. Но у любого есть слабости.       И на их счастье, им известно, как зовут слабость этого чокнутого.