Protege Moi

      Синчень не был дураком. Конечно, его нельзя назвать образцом отличного взаимодействия с окружающими и мастером в налаживании отношений с людьми, но кое-что и он смыслит. А потому отчетливо видит, как двое парней, сидящих на его собственной кухне, обмениваются яростными, злобными взглядами, когда думают, что он не видит. Точнее, хоть как-то скрываться пытается только Цзычень, Сюэ Ян же смотрит нагло, прямо, буквально излучая волны неудовольствия от присутствия столь неприятного ему человека. Синчень пытается убедить себя, что все в порядке, что люди, к которым он привязан, не обязаны любить друг друга или же испытывать хотя бы минимальную симпатию, но все равно печалится. Для одного вечера, точнее уже ночи, событий и эмоций в его жизни становится как-то слишком много.       Когда несколько часов назад на пороге его квартиры появляется Сюэ Ян, Синчень испытывает неожиданное для самого себя яркое радостное возбуждение. Это первый раз после их тяжелого разговора, когда юноша приходит к нему сам. Считать полноценным общением те редкие моменты взаимодействия в школе не получается даже у всегда оптимистичного Синченя. А ведь в эти дни он все чаще ловит себя на мысли, что в его каждодневные измышления медленно, но уверенно прокрадывается еще один человек помимо уже привычных тетушки и Цзыченя. И теперь Синчень невольно разрывается между тоской по сдержанному, такому надежному другу, к которому все еще тянет несмотря на очевидную - внезапно-болезненную - холодность с его стороны и сожалением о собственной унылости и скуке, которые, а уж юноша в этом уверен, никогда не позволят ему заинтересовать живого и яркого Сюэ Яна.       Все это мелькает в голове в единый миг потрясения и щемящей, почти щенячьей радости, но тут же отступает, когда Синчень наконец, замечает, что его гость в крови. Алым забрызгано все - одежда, руки, лицо. Синченя начинает трясти, когда он видит, словно в увеличенной резкости, маленькие алые капли на смуглой скуле. Наверное, что-то такое мелькает на его лице, что Сюэ Ян перестает развязно ухмыляться, как секунду назад, и обеспокоенно хмурится.       - Эй, эй ты чего? Не знал, что ты крови боишься, святоша. - Сюэ Ян уверенно шагает внутрь, отстраняя Синченя так, словно проделывал это десятки раз и проходит в уютное тепло квартиры. Наконец изумленно вскидывает брови, словно только сейчас понимая, что к чему, и нагловато, но как-то неуверенно похлопывает застывшего изваянием юношу по плечу. - Ты только рыдать не вздумай, святоша, все же ведь хорошо. Со мной все нормально.       - Да, да конечно. - Синчень не плачет, он слишком ошарашен и напуган таким чужим появлением, чтобы хотя бы сдвинуться с места. В его картине мира он почти равнодушно относится к собственным травмам и ранам, с философским смирением принимая каждый поворот судьбы, но, когда в опасности оказывается кто-то действительно важный, это буквально рушит все его тщательно возведенные стены из спокойствия и обдуманности.       Синчень почти срывается с места, готовый уже броситься в ванную за аптечкой, а еще лучше вызвать врача, но его крепко перехватывают за локти, полностью игнорируя слабые попытки вырваться       - Это не моя кровь. - Едва ли не по слогам произносит Сюэ Ян, все еще удерживая Синченя на месте и неотрывно глядя в его расширившиеся от шока глаза, в которых сквозь чистую панику проскальзывает, наконец, слишком очевидное облегчение. - Это всего лишь драка, со мной все в порядке.       - Правда? - Шепот еле слышный, растерянный, Теперь Синченю стыдно за собственный страх и слабость, боже, да он чувствует себя беспомощным маленьким ребенком, слишком испуганным и растерянным. Теперь-то Сюэ Ян наверняка поймет, насколько он жалок. Но, когда взгляд, наконец, фокусируется, а пальцы перестают дрожать и Синчень не без внутреннего напряжения поднимает голову, выражение глаз юноши рядом буквально опаляет его. Там такой калейдоскоп эмоций, что Синчень невольно закусывает губу, чтобы сдержать истерический смешок.       - Не буду же я врать своему даочжану. - Тянет уже привычным лениво-насмешливым тоном Сюэ Ян. Кажется, тому тоже удается взять себя в руки, и он клыкасто ухмыляется. После чего медленно отстраняется, картинно прикладывает ладонь ко лбу, охая, и тут же беззастенчиво врет. - Вот только царапина такая глубокая...       Царапина не глубокая, она даже не кровоточит, когда Синчень сосредоточенно обрабатывает ее остро пахнущим антисептиком. Его невольный пациент болтает, не закрывая рта и то и дело прерывается на очередной наигранный стон боли, сам тем временем как-то незаметно оказываясь слишком близко. Казалось бы, после совместных ночевок в этой картине не должно быть ничего смущающего, но Сяо все равно вздрагивает каждый раз, когда случайно соприкасается с обжигающей кожей чужих обнаженных плеч и груди. В такие секунды он невольно краснеет, чувствуя, как предательски полыхают щеки, но продолжает обрабатывать ссадину, тем более что после очередного вынужденного касания на талию ему ложится широкая ладонь. Синчень краснеет еще более отчаянно, а Сюэ Ян даже не меняется в лице, словно все происходящее - обыденность и норма, никоим образом не выбивающаяся из его картины мира.       - Если хочешь полапать меня, даочжан, то не стоит стесняться. Я-то уж точно не против. - шепотом, делающим и без того развязную фразу еще более интимной произносит юноша, за что тут же получает легкий тычок в плечо и возмущенно-смущенное "А-Ян!" от уже полыхающего вовсю Синченя.       Вечер, несмотря на его неожиданное и в буквальном смысле кровавое начало протекает почти умиротворенно. Синчень уже намеревается отправить своего пациента в ванную, отмывать с себя кровь и уже после точно убедиться, что на том нет ран кроме этой незначительной царапины, но в этот миг ленивую уютную тишину разрывает пронзительный дверной звонок.       Оба буквально вздрагивают, переглядываются - Синчень с растерянностью и волнением, Сюэ Ян подозрительно прищурив глаза и недовольно поджав губы - и ждут. В слабой надежде что поздний, слишком поздний визитер ошибся и сейчас просто пройдет мимо. Но когда Синчень идет открывать, оба знают, кто именно сейчас стоит за дверью и даже не думает уходить прочь.              Сун Лань отчаянно хочет убраться из этой квартиры. Обычный, ставший родным уютный аромат дома теперь щедро разбавляется запахом сигарет, и юноше кажется, что тот забивает легкие, буквально затягивает удавку на шее, лишая воздуха. И ведь Цзычень понимает, что по большей части это играет шутки его разбушевавшееся воображение, изрядно подпитываемое тревогой и полными стресса событиями последних дней, но едва может держать себя в руках. Он словно благословение делает вздох ароматного горячего пара, поднимающегося над его кофе, и переводит хмурый темный взгляд исподлобья на этих двоих.       Блять, да они выглядят словно парочка, которую прервали на самом интересном и глядя на легкий румянец на щеках старательно отводящего взгляд Синченя Сун Лань думает, что не так уж далек от истины. Он ощущает глухой гнев, но глядит на то, как неуверенно держится его друг – все еще друг – в своей собственной квартире и вздыхает сквозь плотно сжатые зубы.       - Извини, что оставил тебя тогда, когда тебе нужна была помощь. Надеюсь, все хорошо? – голос Цзыченя звучит глухо из-за того, что он старательно пытается отгородиться чашкой кофе, все еще полной и обжигающей пальцы. Кажется, из всех собравшихся на это ночное представление только одному человеку комфортно и это Сюэ Ян, который увлеченно поглощает конфеты. Слышно лишь сосредоточенное шуршание фантиков. Он сидит слишком близко к Синченю, и кажется, одна его рука покоится на коленях того, но Сун Лань старается не думать об этом. Просто потому, что не хочет затевать стычки, которая обязательно начнется, стоит лишь чуть дольше задержаться взглядом на этом наглом ублюдке.       - Ну естественно у нас все хорошо, ты же оставил его со мной, правда, Чень-Чень? – медовым тоном тянет Сюэ Ян вместо того, кому был адресован вопрос и нахально смотрит из-под растрепанной и упавшей на глаза челки. Его глаза поблескивают насмешливо, и вместе с тем опасно.       Раздается громкий звук, и выскользнувшая из рук чашка разлетается на куски. Кофе темными лужицами растекается по полу, осколки матово поблескивают в приглушенном искусственном свете. Цзычень немного удивленно переводит взгляд на свои опустевшие руки и тут же – на Синченя, мгновенно засуетившегося, но выглядящего скорее довольным пусть кратковременной, но отсрочкой от тяжелого разговора, явно сворачивающего не туда.       Друг подрывается с места, извиняется, словно сам виноват в чужой оплошности и быстро выскальзывает в ванную. Пока Синчень занят поисками тряпки, Сюэ Ян не перестает ухмыляться. Он слишком явно наслаждается ситуацией и Цзыченя передергивает от отвращения к этому психопату, совершенно лишенному понимания каких-либо приличий и общечеловеческих ценностей.       Сюэ Ян тянется к висящей на стуле куртке и ухмыляется. Довольно ищет что-то в вытянутом из кармана телефоне и все еще кривится в усмешке. Не перестает он счастливо скалиться, и тыкая мягко светящийся экран едва ли не в лицо подозрительно наблюдающему за ним со стороны Цзыченю. Тот непонимающе глядит на фото листов бумаги с коряво нацарапанным текстом. Писал словно ребенок, слова едва читаемы, но вот взгляд юноши скользит вниз и он узнает подпись. Сложно не узнать собственную фамилию, пусть и выведенную столь отвратительно. Только теперь Сун Лань знает – писал не ребенок.       Писал пьяница с трясущимися, нетвердо держащими ручку пальцами.       Юноша прикрывает глаза лишь на миг чтобы открыть их и тут же уткнуться взглядом в чужое осклабившееся лицо. Он не хочет задавать никаких вопросов, отчасти потому, что уже знает ответ, но и потому, что не желает доставлять этому ублюдку нового удовольствия, в котором он и без того уже слишком откровенно купается.       - О, нет-нет, не смотри на меня таким убийственным взглядом. – Сюэ Ян ухмыляется и одним движением пальцев увеличивает фото на экране. Он шепчет и от этого голос его кажется еще более издевательским. С приглушенным удивлением Цзычень понимает – Сюэ Ян не желает раскрывать Синченю глаза на происходящее, оберегая свой еще не настолько запятнанный образ, личину, под которой таится нутро до ужаса мерзкое и темное. - Лучше посмотри-ка на суммы. Твой дражайший папаша не скупится, когда проигрывает и пропивает такие деньги. Деньги Цзиней, отмечу.       - Пошел ты! – шипит сквозь зубы Сун Лань, когда фото продолжают и продолжают сменяться на экране. Расписок много, очень много. Среди них есть и старые, но новых все равно достаточно, чтобы на шее Цзыченя медленно, оборот за оборотом, затягивалась толстая петля. Сун Инчжи и его болезненно-виноватый облик, почти предсмертные хрипы агонии, его пьяный истерический смех, безумный и пугающий до ужаса – все это мелькает перед глазами юноши, пока Сюэ Ян лениво пролистывает фотографии.       Все снова возвращается к тому, с чего началось. Он вновь на распутье, ему вновь дают выбор, он это понимает, хотя никто из них не произносит больше не слова. Сун Лань также понимает, что сам этот шанс, сама эта возможность выбора у него есть только из-за Синченя и той одержимости, которую безумец напротив, кажется, взращивает в себе с каждым днем. Если бы Сюэ Ян был уверен в том, что своими действиями не расстроит даочжана, так он, кажется, его называет постоянно, то судьба семьи Сун решилась бы в тот же час, когда сумма долга непутевого отца достигла критических отметок.       Синченя будто нет уже долгих несколько часов, но на деле он ушел всего минуту или две назад. Возможно, он считает, что им двоим необходимо поговорить, может быть сам прячется от тяжелой, мрачной атмосферы, затопившей кухню, но его отсутствие сейчас как-то особенно болезненно отзывается в теле Сун Ланя. Юноше почти до безумия хочется, нет, необходимо, дотронуться до прохладных пальцев друга, привлечь его к себе и долго, бездумно вдыхать мягкий сладковатый аромат, всегда исходящий от одежды и волос того. И, черт возьми, если это последний раз – а в этом нет никакого сомнения, насмешливый, самоуверенный взгляд ухмыляющегося Цзиньского пса слишком красноречиво говорит об этом - когда Цзыченю предоставляется такая возможность, он ей воспользуется.       - Если ты сейчас вмешаешься, я тебя убью. – Неожиданно спокойно говорит Сун Лань в чужое надменное лицо. Теперь ему незачем больше волноваться. Выбор уже сделан и остается только смириться, позволить себе сделать последний самый мучительный и самый сладкий вздох перед падением в бездну.       Теперь Сун Лань не думает, теперь он уверен в том, что слаб. Что не выдержит еще раз картины дергающихся в почти предсмертной агонии рук отца, его закатившихся глаз и хриплого, лающего дыхания. Он не сможет остаться совсем один, без родителей, без братьев и сестер, совершенно одиноким в этом долбанном мире. Предательски проскальзывает мысль – даже у Синченя есть любящая тетушка, а он, если сейчас оступится, может лишиться всего. Но прежде, чем уйти навсегда, Сун Лань хочет попрощаться. Пусть хотя бы в этот раз это действительно будет прощание, а не молчаливый уход в тень, который оставил больше вопросов, нежели ответов.       Сун Лань поднимается, не замечая, как сжимаются под столом кулаки Сюэ Яна, а глаза его опасно прищуриваются. Он видит лишь мерзкую в своей самоуверенности ухмылку, ни на секунду ни покидающую чужих губ и внутренне содрогается. От отвращения, но не только к этому упивающемуся своим мнимым всесилием пареньку, но и к себе самому. Сун Лань понимает, что теперь будет испытывать это тянущее, укоренившееся чувство постоянно и лишь криво усмехается в ответ.       Синчень до сих пор в ванной. Он и впрямь что-то сосредоточенно ищет, обшаривая ящики небольшого шкафчика под зеркалом и кажется полностью поглощенным своим занятием. Его движения немного нервные и суетливые и Сун Лань понимает, что друг – все еще друг? – остро переживает все происходящее. Очередной укол вины настолько острый, но привычный, что Цзычень лишь досадливо морщится. Все могло бы пойти совершенно иначе, но все идет так, как идет, и остается лишь смириться.       Когда Сун Лань обвивает руками чужую почти по девичьи тонкую талию, ему кажется, что он вот-вот услышит другое, ненавистное ему имя, но в ответ раздается лишь слабый изумленный выдох. Синчень оборачивается через плечо, растерянно и смущенно, с толикой неудобства, которого раньше не было, глядит на привлекшего его к себе Цзыченя и закусывает губу. Они оба явно не знают, что сказать, да ничего и не нужно сейчас. Все, что в этот миг может быть произнесено в этой маленькой комнатке и без того им известно. Поэтому Сун Лань молча разворачивает податливого, послушного Синченя к себе лицом и мешкая лишь на миг, целует. Сразу глубоко, жадно, как, наверное, не целовал еще никогда и уж тем более не поцелует больше. Зарывается пальцами в волосы одной рукой, другую крепко, так правильно укладывает на талию, вжимая в себя. Сун Лань даже не чувствует возбуждения. Все, что он ощущает – это бесконечную, бескрайнюю тоску, которая затапливает с головой, поглощает, путает мысли. Да и Синчень в его руках больше не такой отзывчивый, как раньше. Первое ошеломление проходит, и юноша явно начинает испытывать все нарастающее смущение и неудобство. Синчень не увлечен поцелуем, неожиданно страстным, так не свойственным обычно сдержанному Цзыченю, он прислушивается к происходящему за плотно прикрытой дверью и это слишком резко, слишком болезненно отдается где-то внутри Сун Ланя.       Юноша отстраняется, берет чужое лицо в ладони, и, все еще ощущая на губах чужой вкус, совсем тихо шепчет:       - Прости меня за все, Синчень. Я… - он и впрямь не знает, что хочет сказать. «Я люблю тебя?» Не лучший момент для признания, которое разобьет сердце им обоим. Поэтому Цзычень рассеянно вытирает отчего-то мокрые щеки и все с тем же непоколебимым, мертвым спокойствием договаривает. – Я просто надеюсь, что у тебя все будет хорошо.       - Цзычень… - нерешительно шепчет Синчень вслед, в его глазах изумление, смешанное с грустью. Юноша не дурак и отлично понимает, что означают эти буквально режущие в своей искренности, пусть и не высказанные до конца признания.       - Еще увидимся как-нибудь. – Кидает через плечо Сун Лань и выходит из ванной, в которой делается вдруг слишком душно. Он задыхается там, но воздуха не хватает и в коридоре, и в полутемной прихожей, когда он натягивает спешно куртку. На задворках сознания всплывает неуверенная, еще не оформившаяся мысль: «неужели так теперь будет всегда? неужели теперь всегда будет это странное чувство, будто кто-то сжал руку на горле и разом перекрыл кислород?».              Едва входная дверь закрывается, на пороге ванной показывается недовольная, всклокоченная фигура, которая похоже только и выжидала момент, чтобы объявиться. Сюэ Ян цепким подозрительным взглядом окидывает смущенного и растерянного Синченя, отмечая покрасневшие губы, странный блеск в глазах и чуть подрагивающие пальцы и сжимает кулаки. Разумом он понимает, что времени было мало и эти двое не могли затеять тут ничего такого, но при виде подобного даочжана разум как-то отключается, отходит на второй план, уступая место слишком острому, почти на уровне инстинктов чувству собственничества. Ничего такого, просто Сюэ Ян не привык делиться ни с кем, и не важно, шла речь о новых игрушках или же о человеке, которого он по каким-то причинам посчитал своим.       - Ушел и ушел, нечего тут стоять с таким несчастным видом. – Бурчит Ян недовольно, видя, что даочжан так и не реагирует на его появление. Тоже еще, развел трагедию на пустом месте. Его дружок – теперь уже бывший, как искренне надеется Сюэ Ян – только что продал его во второй раз, не задумавшись даже на жалких полчаса, так чего теперь из-за него убиваться. – Пошли уже.       Сюэ Яну приходится едва ли не силой выволакивать будто впавшего в прострацию святошу. Тот идет, когда его ведут, послушно садится, когда юноша вынуждает его опуститься на диван, и даже не противится, когда тот опускает голову ему на колени, почти упираясь носом в живот. Сюэ Ян даже забывает, что так до конца и не избавился от следов чужой крови на теле, но раз даочжану плевать на сохранность собственной мебели, то ему и подавно. Лишь спустя долгих десять минут ощутив, как в неосознанном, скорее рефлекторном жесте на его голову опускается узкая ладонь, он закатывает глаза с одной лишь мыслью: «ну неужели». Медленно, вместе с поначалу мягкими, постепенно становящимися все более решительными поглаживаниями по жестким растрепанным волосам в святошу будто возвращается жизнь. Даже дыхание его становится более размеренным и ясным и не говорит больше о подступающей истерике.       - Извини, наверное, тебе не следовало видеть всего этого. Ты теперь будешь думать обо мне плохо. – Голос даочжана негромкий, едва различимый, но Сюэ Ян прислушивается почти с болезненным вниманием. Будь он псом, его уши дергались бы в отчаянных попытках различить даже малейший оттенок, тон чужих слов. Под мерное движение пальцев в волосах Сюэ Ян довольно скалится.       - Поверь, святоша, все мои мысли о тебе были исключительно плохими.       Синчень смеется и, блять, это самый лучший звук, который только приходится Сюэ Яну слышать. Ради него он так и будет сыпать дешевыми пошлыми шуточками, испортит судьбу Сун Ланю еще с десяток раз и в принципе сделает все, лишь бы и дальше слышать его рядом, возле себя, вот так лежа на чужих коленях.       - Болит?       К коже у раны прикасаются нежно, невесомо, и в ответ на такую заботу Сюэ Ян чувствует подкатывающую волну жаркого возбуждения.Конечно, у него уже давно ничего не болит, а даже если и болело бы, от этой хрупкой обеспокоенности в миг все прошло. Но Сюэ Ян слишком любит разыгрывать представления для своего единственного зрителя и потому притворно морщится и стонет, перехватывая чужую руку за запястье и не давая ей убраться от раны.       - Естественно. Ты же не выгонишь больного в темную страшную ночь? – Сюэ Ян переворачивается на спину и глядит на острую линию челюсти даочжана снизу-вверх. – К тому же я давно не слышал, как ты кричишь в постели.       - Боже, А-Ян! – смущенно бормочет даочжан и отводит взгляд, на что уже сам Сюэ Ян довольно хихикает. Его святошу так легко смутить, но важно не это. Синчень, наконец-то, приходит в себя, сбрасывает оцепенение, которое словно тяжелые цепи навешивает на него своим уходом гребаный Сун Лань и сейчас это главное.       - Я вообще-то говорил про кошмары, даочжан, а вот ты явно подумал не о том. Ах ты маленький грязный святоша!       Уже лежа в кровати и глядя на беспокойно дремлющего даочжана рядом, Сюэ Ян довольно думает, что про кошмары он говорит только пока и лишь вопрос времени, как скоро в жизнь будет воплощен истинный смысл оброненной шутки.              - Мне скууучно! – настырно тянет Сюэ Ян, не обращая внимания, как приятель морщится от звука его голоса.       - Возьми, только не ной. - Мэн Яо держится из последних сил, но скулеж друга изрядно раздражает. И ведь по довольному виду того сразу ясно, что он делает это намеренно, явно дожидаясь, пока младший Цзинь выйдет из себя и прогонит из светлого, пахнущего выпечкой и свежим кофе зала уютного до тошноты маленького кафе. Вот только Яо гораздо более выдержан, чем кажется, поэтому лишь едва ли не насильно втискивает в чужие руки свой собственный телефон с открытой - и скачанной именно для таких целей - бессмысленной игрушкой и только вздыхает, когда нытье, наконец, стихает.       Когда Мэн Яо предлагает выбраться куда-нибудь, первое, о чем Сюэ Ян думает - нужно взять с собой святошу. После всего произошедшего тот вроде как пребывает в апатичной меланхолии, хоть и старается скрывать грусть под мягкой, так свойственной ему улыбкой. Сюэ Ян лишь скрипит зубами и больше обычного виснет на даочжане каждую свободную минуту, разрываясь между спутанными желаниями оттрахать того наконец - в конце концов собственные реакции тела юноша вынужден признать - и навечно остаться в глупой, несуразной позе, обхватывая тонкую талию крепкой, жадной хваткой.       Но все размышления обрываются осторожным уточнением, кажется, читавшего его, словно открытую книгу Мэн Яо. Как выясняется, вылазка предстоит не просто увеселительная, нет, коварный младший Цзинь мастерски раскидывает сети, в которые без особого сопротивления затягивает великолепного, ослепительного трахни-уже-наконец Лань Сиченя.       Тот и не подозревает, наверняка, что встреча в миленьком кафе недалеко от центра в замыслах Мэн Яо выглядит полноценным свиданием, а не просто обсуждением учебных моментов. Но Мэн Яо не был бы собой, если бы не продумал, как обезопасить себя и святого во всех смыслах Лань Сиченя от нежелательных слухов. Именно поэтому Сюэ Ян с видом, полным печали и скорби, сейчас потягивает второй по счету некрепкий алкогольный мохито, думая, что неплохо бы угостить даочжана этим коктейлем, раз уж он такой любитель его безалкогольной версии, и рассеянно тычет в экран чужого дорогущего телефона последней модели. Парочка за соседним столом же воркует до того умильно, что тянет блевать. При одном взгляде на светящегося словно изнутри Мэн Яо, улыбающегося слишком уж глупо для обычно спокойного манипулятора, коим он был на самом деле, и расслабленного, мягкого Лань Сиченя юноше хочется сплюнуть от отвращения. Эти двое... блять, да над ними только сердечек с блестками не хватает, но и без них любой, имеющий глаза разглядит эти взаимные умильно-любящие взгляды. Как у такого, как Цзинь Гуанъяо - сына проститутки, стоит отметить -, вообще вышло привлечь внимание безгрешного чистоплюя вроде этого Ланя, для Сюэ Яна до сих пор остается загадкой.       Потом он думает о даочжане, представляет возле него себя и морщится. Нет, они-то это совсем другое, они не выглядят так, словно хотят сожрать друг друга прямо на месте. Сюэ Ян всего лишь желает завалить святошу, может быть еще бессмысленно поваляться перед телевизором, смотря больше на даочжана, нежели в экран. Еще приходить к нему, в своей ли, в чужой крови, и ощущать эту заботу, ненужную, лишнюю, но слишком приятную, чтобы отказываться от нее. Что касается святоши... Может быть, он просто мазохист, но Сюэ Яну плевать. Главное, что они не напоминают эту парочку голубков и этого достаточно, чтобы юноша ощущал себя куда более нормальным, чем Мэн Яо.       И теперь, служа определенным прикрытием на случай, если у кого-то из невольных свидетелей возникнут вопросы, единственное, о чем может думать Сюэ Ян - как отлично будет вернуться в синченеву квартиру и... На этом моменте юноша останавливался, не зная, чего именно хочет больше, однако лишь довольно улыбается, понимая, что теперь выбор его возможных развлечений значительно расширился.       - Сюэ Ян! - кажется, приятель окликает его уже не впервые, ибо в голосе отчетливо слышатся нотки недовольства. Юноша вскидывает голову от экрана, где, сам того не заметив, побил рекорд в бессмысленной, не требующей раздумий игре и ловит выразительный взгляд Мэн Яо. - Сюэ Ян, ты можешь идти. Мы...       - А-Яо согласился помочь мне с выбором подарка на день рождения брата. Сам я в таких делах ничего не смыслю. - Лань Сичень улыбается тепло и немного смущенно, и по его лицу сложно сказать, что этот здоровяк, возвышающийся над младшим Цзинем больше чем на голову, все-таки учитель.       - Так может я тоже пойду? Раз уж мы так мило сидим тут втроем, можем втроем заниматься и другими... делами. - Конечно, Сюэ Ян не планирует и дальше любоваться воркованием этой явно слишком уж привязанной друг к другу парочки, но возможность позлить приятеля все же не упускает. Он внутренне мерзко хихикает, когда замечает полыхающей яростью взгляд Мэн Яо на его по-прежнему спокойном, улыбающемся мягко лице и наконец прощается, прежде залпом осушая оставшийся еще в бокале коктейль.       Все еще ощущая сладковатый вкус смешанного с соком алкоголя, юноша окунается в прохладный воздух поздней осени. День на удивление хорош, особенно на фоне недавней череды беспрерывной, мрачной серости, солнце яркое настолько, что хочется прищуриться, а еще лучше прикрыть глаза ладонью. Сюэ Ян оставляет объемную черную куртку расстегнутой, достает из кармана пачку сигарет и закуривает, вместе с тем лениво раздумывая. Сегодня пятница, занятия в школе уже окончились, а значит, даочжан сейчас наверняка потягивает чай в собственной квартирке, занимаясь… чем там обычно святоша занимался в его отсутствие, юноша не знал. Да не то чтобы его это так уж и интересовало. Все-таки он не Мэн Яо, готовый ради того, чтобы затащить кого-то – пусть даже и настолько привлекательного, как Лань – в постель выстраивать грандиозные схемы. Сюэ Ян просто двигается по течению, и, если в этом течении так или иначе оказался святоша – что ж, значит, так тому и быть. Не станет же он ради этого вызнавать любимый цвет того – белый, даочжан как-то целую лекцию прочитал о его чистоте и возвышенности – любимый напиток (проклятый мохито, который тот готов был без отрыва тянуть во время своей болезни) или подобные этому глупости.       Хотя, может быть о скрытых талантах святоши можно было бы узнать и побольше. Образ даочжана, плавно двигающегося в стенах давно заброшенного зала с плотно прикрытыми глазами теперь частенько встает перед глазами, особенно в те редкие ночи, которые Сюэ Ян проводит не в синченевой квартире. В последние дни как-то само собой разумеющимся стало присутствие юноши в чужом доме. Он, словно раз получив приглашение, почувствовал себя едва ли не полноправным хозяином, двигаясь в светлой, просторной квартире увереннее, чем ее настоящий владелец. Но святоша, похоже, не возражал. Его взгляд и вовсе становился странно-задумчивым, когда Сюэ Ян совершенно бесстыдно разгуливал по дому в одном полотенце после душа, с мокрыми растрепанными волосами, с сигаретой в зубах и ругаясь сквозь зубы, пытался сварить пригодный к употреблению кофе.       Все это создавало такое обволакивающее, почти гипнотизирующее чувство покоя и комфорта, что за этими совершенно новыми для себя эмоциями Сюэ Ян не сразу осознал – его что-то гложет изнутри. Словно легонько покалывает иголочкой назойливая, тревожная мысль, пока еще не способная сформироваться в четкое осознание. Потребовалось пара дней, чтобы юношу прошило осознание – прихвостни Вэнь Чао вели себя тихо. Слишком тихо для тех, кто еще неделю назад едва не разносил весь город своими выходками. Сюэ Ян сомневался, что устроенная им выволочка могла впечатлить этих отморозков. А это значило, что для такого затишья была какая-то иная, неочевидная причина. И эта причина уже заранее не нравилась Сюэ Яну.       Докурив сигарету, юноша еще несколько минут стоит у входа в торговый центр, где расположилось тошнотворно-милое кафе, выбранное Мэн Яо для своей встречи. Сюэ Ян чувствует себя странно. Несмотря на то, что в целом ситуация складывается отлично, необъяснимое ощущение тревоги все еще царапает изнутри, назойливо, нагло, без остановки. Вот только теперь к нему добавляется леденящее, прожигающее затылок ощущение чужого взгляда. Сюэ Ян и рад бы списать все на паранойю, да только выжженные временем инстинкты просто вопят об опасности. Юноша опытен в таких делах и ловко петляет по улицам, запутывая следы, словно и впрямь спасается от возможного преследования. Дорога до даочжановой квартиры занимает почти вдвое больше времени и когда он добирается до нужного дома, на улице успевает стемнеть, а небо затягивает плотной пеленой туч. Сюэ Ян все еще скрывается в тени ближайшего проулка, прислушиваясь к себе и вместе с тем вглядываясь в окружающий полумрак, но сейчас предчувствие молчит. Это успокаивает, но лишь немного.       Окна квартиры темные и безжизненные и Сюэ Ян тихонько выругивается. Он уже предполагает – нет, уверен – что святоши нет на месте и даже без труда догадывается, где того можно отыскать, но все же поднимается на нужный этаж и пять минут сосредоточенно атакует дверь градом громких требовательных ударов. Пора забрать у даочжана вторую пару ключей. В последние дни Сюэ Ян все равно бывает в этой квартире чаще, чем в собственной комнате в особняке Цзиней.       Когда в ответ не раздается не звука, юноша в очередной раз роняет ругательство, теперь скорее со смирением, нежели с нетерпеливой злостью и спускается вниз, чтобы решительно двинуться по уже единожды открытому для себя маршруту к старому заброшенному зданию.              Синчень не замечает холода, хотя тонкой вязки кремового оттенка свитер не спасает от пронизывающего ветра, свободно гуляющего в ледяных стенах. Юноша испытывает легкую досаду, понимая, что вскоре ставшие уже привычными визиты опять придется отложить до наступления тепла. В прошлом году Синчень, не выдержав, даже использовал одну из комнат собственной квартиры для практики, но там приходилось сдерживаться, да и мешать соседям не входило в планы юноши. В это раз он думал, что можно как-нибудь решить проблему. Может быть, принести небольшой обогреватель, вряд ли способный толком прогреть все помещение, но хотя бы создающий видимость тепла. Это будет даже уютно. Возможно, Синчень даже попросит Сюэ Яна помочь. Отчего-то эта мысль не приводила в смущение, как бывало каждый раз, когда Сяо порывался рассказать о своем маленьком секрете Сун Ланю. Почему-то казалось, что друг удивится, возможно промолчит, но вряд ли поймет, а вот Сюэ Ян… Синчень не берется гадать, как отреагирует непредсказуемый в своей порывистости юноши, но возможная чужая реакция скорее вызывает любопытство, нежели смятение.       Мысли о Сун Лане, от которых Синчень старательно отгораживается, пытается забыться в едва слышимом мягком ритме мелодии – что-то из классики, обволакивающее, неспешное – словно режут по едва затянувшейся ране, и юноша останавливается, обрывает движение, не закончив. Приложив запястье ко лбу, он застывает. Все, что происходило между ним и Сун Ланем… неестественно-неправильное, словно резко прекращенный на середине ноты звук. И нет, конечно же Синчень не думает, что неправильными были их зарождающиеся отношения, выстраданные, вытесанные из близкой дружбы, но вот разрыв… Все происходило слишком быстро. Непонятно, спутанно, сумбурно, словно… словно разыгранное по чьему-то сценарию. И это настораживало. Ведь Синчень видел в глазах Цзыченя слишком откровенную, не наигранную боль, которая тягуче отзывалась и в его душе, но отчего-то друг молчал. И да, юноша все еще считал Сун Ланя другом, несмотря на все, что произошло, и несмотря на то, что еще возможно, произойдет в будущем.       - О чем задумался, даочжан?       Привычно-насмешливый, вкрадчивый голос заставляет подскочить. Музыка все еще тихонько играет из динамика телефона, но теперь Синчень не слышит ее. Он широко распахнутыми глазами глядит на медленно ступающего в зал Сюэ Яна, который отчего-то выглядит уж слишком довольным. Юноша стоит с таким выражением, словно застал Синченя за бесстыдным непотребством и тот, вопреки собственным недавним самоуверенным мыслям, тут же предательски краснеет, пряча румянец под растрепанными прядями волос. Сейчас он едва ли не с трепетом ожидает любого вердикта от первого человека, раскрывшего его секрет и поэтому вся эта ситуация становится слишком уж волнительной.       - Эй, да все в порядке, не нервничай ты так. – Сюэ Ян легко считывает любую его эмоцию. Слишком легко для человека, близкое общение с которым длится всего несколько месяцев. – Танцуешь и танцуешь, мне-то какое дело. Хотя если б ты тут в порнушке снимался, было бы лучше.       Вопреки намерению серьезно дожидаться чужого вердикта Синчень насмешливо фыркает и тут же получает в ответ клыкастую довольную ухмылку. Возникшее было напряжение спадает, музыка вновь обретает звук и отчего-то мурашками проходит по спине застывшего в нерешительности юноши. Он не знает куда деть руки и оттого пальцы нервно перебирают слишком длинные рукава.       - Как ты тут оказался?       - Не поверишь – пришел. – Усмехается Сюэ Ян. Устраивается на подоконнике, прежде прикрыв чуть приоткрытое окно, в которое ощутимо тянет вечерним холодом поздней осени и тянется за сигаретой. Когда он делает несколько затяжек, то не выглядит недовольным, но тон его все же немного сварливый, когда он словно небрежно бросает. – Я кажется сказал, чтобы ты не выходил без особой надобности. Или хочешь опять повязку носить? Так ты просто так ее надень, поверь, тебе шло. Мне нравилось.       Синчень бросает выразительный взгляд на своего неожиданного визитера, но в этом взгляде нет недовольства или возмущения, скорее смущение и тщательно запрятанные в глубине зрачков искорки смеха. Юноша поправляет ворот сползшего на одно плечо свитера и только теперь замечает, что в зале действительно слишком холодно, настолько, что с губ то и дело срываются облачка пара.       - И что, никто не знает об… этом? – Сюэ Ян неопределенно обводит окружающее пространство рукой с зажатой в ней сигаретой и вроде бы равнодушно выпускает в воздух дым, но все же косится на Синченя.       Тот подсознательно понимает, кого имеет ввиду юноша, но не показывает вида, давая Сюэ Яну свободу сохранять маску отстраненности и холодности. Хотя маска эта начинает трещать по швам, когда все с тем же ледяным выражением на лице Сюэ Ян стаскивает с себя тяжелую черную куртку и набрасывает на чужие плечи. Синчень только изумленно вскидывает брови. Куртка приятным грузом оседает сверху, она настолько большая, что юноша может завернуться в нее едва ли не с головой, а потертая кожа едва ощутимо пахнет сигаретами и чем-то еще, горьковатым, полынным, присущим только этому человеку рядом. Кажется, Сюэ Яна свой собственный жест благородства изумляет не меньше, потому что он старательно пытается глядеть куда угодно, лишь бы не встречаться взглядом с Синченем, который только в эти самые минуты понимает, насколько в действительности продрог.       - Я тебе не нянька, чтобы от простуды тебя потом лечить. – бурчит Сюэ Ян, только бы прервать эту начинающую затягиваться паузу и Синчень улыбается. Он не говорит, что пока еще не простудился, не говорит, что, в общем-то, никто и не заставил бы Сюэ Яна возиться с простуженным, только взглядом удостоверивается, что на том помимо пожертвованной куртки еще видавшие виды теплая толстовка.       - Спасибо. И нет, ты первый, кто узнал об этом месте и о том, чем я здесь занимаюсь. – Синчень молчит, плотнее укутываясь в чужую куртку. Вся эта ситуация пробуждает внутри странное ощущение. Одновременно юноша ощущает себя совершающим самый правильный и самый неправильный поступок в жизни. Ко всему этому подмешивается острое чувство вины перед Цзыченем. Будто просто сидя здесь и беседуя с Сюэ Яном он предает СунЛаня, будто это он на самом деле становится инициатором их разрыва. Смесь эмоций, наконец, прорывается наружу неосторожным признанием. -И, если честно, я очень надеюсь, что после этого ты не станешь относиться ко мне хуже.       - Ну… - Сюэ Ян явно не знает, что сказать и это, пожалуй, впервые, когда обычно остроязыкий юноша не находит слов. Внутри Синчень улыбается, просто потому, что ему комфортно находиться здесь, рядом с этим взъерошенным, хмурым, нелюдимым обычно человеком, но внешне остается спокойным. - Ты можешь продолжать. Еще слишком рано, не хочу возвращаться домой, а тут прямо бесплатное представление.       Синчень вновь начинает слышать все еще разливающуюся по залу музыку, которая в его голове стихала под чужими словами и зазвучала снова лишь сейчас. С улыбкой возвращает куртку, испытывая острое сожаление, когда плечи опять охватывает холод заброшенного помещения, но не может не замечать, как Сюэ Ян украдкой втягивает оставшийся на одежде запах легкого парфюма. Нет, Синчень все-таки полный дурак, потому что этот простой жест со стороны юноши порождает в нем восторг, почти эйфорию. Он больше не обращает внимания на постороннее присутствие, секунду вслушивается в музыку, чтобы поймать сбитый ритм, и начинает двигаться.       Теперь к обычной его грации и пластике примешивается что-то еще. Что-то, теплом окатывающее изнутри, заставляющее упрямую улыбку не сходить с губ, хотя, казалось бы, повода для нее и вовсе нет. Синчень ощущает себя легким настолько, что без труда вливается в негромкие звуки, понимая, что сейчас выглядит почти профессионалом, почти талантливым. Почти таким, как всегда хотел выглядеть, когда смотрел эти окрашенные яркими софитами видео с изящными хрупкими танцорами.       Оказывается, для этого всего лишь необходимо было, чтобы один единственный человек разделил секрет, раскрыл тщательно оберегаемую тайну и просто… стоял рядом?       Синчень приоткрывает закрытые глаза и украдкой глядит в сторону по-прежнему замершего у окна Сюэ Яна. Тот слишком сосредоточенно делает вид, что изучает потертый, покрытый пылью подоконник, однако секунда –и темные глаза буквально впиваются в неторопливо двигающуюся фигуру. Синчень чувствует, как перехватывает дыхание, а низ живота охватывает мучительное, на грани боли тепло, жар, медленно поднимающийся по телу и безжалостно бьющий в голову. Он ощущает себя также, как тогда, на вечеринке – еще не опьяненным до беспамятства, но уже не способным здраво оценивать окружающее.       Во взгляде Сюэ Яна адская смесь эмоций, от откровенной похоти, не прикрытой и каплей мыслей, до непроглядного, черного безумия. Синчень впервые на короткий миг понимает, что все услышанные им мельком слухи правдивы, и что все произошедшее тогда, в глубоком детстве не прошло даром. Понимает, что короткий рассказ, описание их первой встречи – лишь капля в бесконечном море жестокости, с которой столкнулся когда-то, да и до сих пор сталкивается Сюэ Ян. И Синчень даже не борется с вспыхнувшим внутри порывом – обнять, утешить, показать, что может быть по-иному.       Неосознанно, на уровне рефлексов, почти инстинктов Синчень обрывает уже начатое движение и всем телом тянется к напряженно взирающему на него юноше. Оступается, уже готовый повалиться прямо на пыльный, испещренный собственными следами пол, но ощущает крепкую хватку на запястье и талии. Краем уха отмечает изменившийся ритм музыки – в телефоне заиграла новая мелодия – но вскоре нарастающее биение крови перебивает все звуки.Синчень вскидывает взгляд наверх, где в полумраке виднеется лицо Сюэ Яна и неожиданно взволнованно сглатывает ставшую вдруг вязкой слюну.       Его вздергивают наверх жестко, почти болезненно, но Синчень не замечает этого, слишком завороженный чужим бездонным взглядом. Они близко, даже слишком, и горячее дыхание стоящего рядом человека живым пламенем оседает на губах. Неожиданно для самого себя юноша протягивает руку и, будто в трансе, во сне, касается самыми кончиками пальцев пылающей кожи.       - Ты нравишься мне, знаешь?..       Синчень не ждет ответа. Он и говорит это больше для себя, потому что смутно понимает, что если промолчит сейчас – эта правда попросту разорвет его. Одновременно он ощущает себя виноватым, безмерно счастливым, напуганным, смущенным, возбужденным. Опьяненным захлестывающими с головой чувствами. Он даже не боится отказа, он допускает, что может быть отвратителен в своих проявлениях нежности другому человеку и давно смиряется с этим. Всегда прямолинейному и откровенному Синченю просто требуется сказать то, что гложет его на протяжении последних дней и он говорит.       И едва не задыхается от неожиданности, когда слышит сухой, почти отстраненный ответ.       - Тогда может, сделаешь мне приятно?       По коже пробегают мурашки от этого хриплого, холодного голоса. Синчень непонимающе глядит в непроницаемо черные, даже, кажется, не отражающие толики света глаза и первые несколько секунд потрясенно молчит. В его голове суматошно мечутся мысли, разнообразные картины мелькают в памяти с потрясающей скорость. За несколько мгновений он вспоминает одну из первых встреч, раскрасневшееся лицо вылетающей из туалета девочки, вспоминает, как они с Сун Ланем едва не доходили до опасной черты, останавливаясь лишь на самой грани, одинаково смущенные, вспоминает собственную предательскую слабость, волнами пробегающую по телу, когда в ту такую короткую неделю просыпался в чужих руках, окруженный резким запахом сигаретного дыма. И улыбается. Уже без смятения и непонимания, скорее, как человек, осознавший свою роль и с ней смирившийся.       Синчень все еще улыбается, когда неловко опускается на колени одним порывистым, почти болезненным движением и снизу-вверх глядит на замершего, застывшего Сюэ Яна. В глазах того теперь не безумие, точнее, не только оно. Теперь там дикий, животный голод и завороженный им, Синчень вскидывает руку к чужому поясу.       Сюэ Ян приходит в себя быстрее. Он сглатывает, с трудом отводит глаза и в сердцах выплевывает громкое, пораженное:       - Блять!       Спустя несколько секунд хлопает входная дверь и сквозь большое окно Синчень видит, как поспешно скрывается во мраке чужая напряженная фигура. Он все еще стоит в этой нелепой позе, немного растерянный, с погасшей улыбкой, и продолжает вглядываться во тьму, все еще ожидая увидеть там возвращающийся обратно силуэт.              Сун Лань проклинает тот момент, когда решает задержаться в раздевалке спортивного зала, чтобы отыскать запропастившийся куда-то как нарочно телефон. Потому что больше всего он ненавидит становиться свидетелем чужих, непредназначенных для его ушей разговоров, пусть и подслушанных случайно. Под самым окном, у которого он в полумраке ползает по полу в попытке нащупать злополучный мобильный, слышатся голоса. Один из них явно принадлежит Чжи Вану, надменный, злой, уверенный, а второй звучит слишком неразборчиво, чтобы быть опознанным. Сун Ланю плевать, даже если те замышляют заговоры вселенского масштаба, но заткнуть уши и не слушать он не может, поэтому волей-неволей выхватывает обрывки чужих слов.       - Да, завтра. Да похрен на него, он же не сутками его охраняет. – Это явно Чжи Ван и кажется, он отчаянно пытается убедить собеседника в собственной правоте. Настолько напряженно, что иногда срывается с неразборчивого шепота едва ли не на крик. – Ага, Ли Юнь тоже с нами. Думаешь, откажется, после всего-то? Он же на него слюни пускал все последние недели.       - А вдруг он потом в полицию побежит? – другой голос все еще едва различимый, но Сун Лань лишь качает головой. Кажется, эти ублюдки снова задумали что-то мало законное, но ему-то какое дело? У Цзыченя и своих забот полно, чтобы задумываться над судьбой будущей жертвы.       - Ты бы после такого побежал? Может повезет, и он вздернется с горя. Давай, все нормально будет. Совместим так сказать, приятное с полезным.       Голоса удаляются и Сун Лань, наконец, поднимается на ноги. Проклятый телефон находится и юноша глядит на экран. Восемь тридцать шесть. Интересно, чего такого задумали эти двое? Впрочем, Сун Лань быстро переключается на мысли более значимые. Например, на то, что сегодня отец опять ушел с утра по раньше, пообещав быть только ночью. Мысленно пожелав потенциальной жертве удачи, юноша подхватывает свою сумку и выходит прочь, тут же окунаясь в чернильный мрак и отчего-то не способный до конца прогнать смутное дурное предчувствие, засевшее внутри после невольно подслушанного разговора.