Protege Moi

      Синчень просыпается, когда солнце приобретает угрожающий, красноватый оттенок, а по стенам разливаются первые еще росчерки надвигающего заката. Хмурится, с силой растирая опухшее после долгого, нездорового сна лицо и невольно прислушивается. В квартире тихо. Слишком тихо, и привыкший к постоянным звукам постороннего присутствия юноша невольно настораживается. Зарождающиеся еще, несмелые волны подступающей паники Синчень давит в себе, крепко вцепляясь ногтями правой руки в запястье левой. Он понимает, что стал слишком зависим от нахождения рядом одного конкретного человека, но понемногу затапливающий сознание иррациональный страх не дает обдумать эту мысль лучше.       В квартире и впрямь слишком тихо. Оглушающе, пугающе, до мурашек пронзительно тихо. И пусто. Синчень медленно ходит из комнаты в комнату, одновременно ощущая себя полным дураком и человеком, наконец-то получившим подтверждение своим мыслям. Сюэ Ян ушел. Отчего-то юноша уверен, что его шумный, грубый, но вместе с тем удивительно заботливый сосед все-таки осознал собственные ошибки и оставил его. Может быть, Ян посчитал, что его подопечный оправился уже достаточно и больше опекать его не представляет смысла. Может быть нашел новый объект своего интереса, менее проблемный и требующий не таких огромных эмоциональных и физических затрат. И да, Синчень помнит каждую свою неконтролируемую истерику и панический приступ, которые словно на повторе кружатся в его голове и заставляют переживать с каждым разом лишь усиливающееся чувство вины и собственной никчемности.       В любом случае, юноша рад. Рад, что больше не доставляет проблем никому, кроме самого себя, да и с этим он уже знает, как справиться, если вдруг однажды собственная жизнь станет слишком уж бессмысленной. Но несмотря на это, внутри ноет и тянет что-то болезненное, жалкое, как кажется Синченю, то что еще давно должно было быть вырвано безжалостно, с корнем, дабы не приносить новых сложностей. Что-то, что появилось еще до того бессмысленного признания в темноте прохладного зала, но с ним же и должное было оборваться.       Но Синчень глупый, бесконечно глупый и все это время позволял себе думать, что простая забота может на самом деле оказаться чем-то большим.       С приглушенным чувством удивления юноша находит на тумбочке у кровати свой телефон, полностью заряженный и оповещающий о нескольких входящих сообщениях. Сам Синчень не помнит, когда в последний раз держал свой мобильный в руках. Кажется, это было еще до… инцидента. Погода, новости, бессмысленные оповещения – ничего важного, ничего, что стало бы поистине неожиданным. Юноша сидит на кровати, рассеянно покручивая телефон в пальцах и невольно замирает, когда понимает, что все это время набирал один и тот же номер. Номер въевшийся в память на столько, что не мог быть вытравленным оттуда даже полной амнезией.       И с недоумением смотрит в экран, на котором прямо возле имени Сун Ланя, чей номер выдает сознание юноши, значится «Черный список». Синчень не может ручаться за большую часть своих воспоминаний из последних дней, не может быть даже уверен в том, что сейчас все еще не пребывает в той прострации, ставшей привычной за это время, но он точно убежден в одном – не при каких обстоятельствах он бы не заблокировал Сун Ланя, отрезая любую возможность связаться с ним.       А значит, это мог сделать лишь один человек и Синчень соврет, если скажет, что понимает мотивы Сюэ Яна в данном конкретном случае.       Поспешно разблокировав чужой номер, юноша почти не удивляется, когда телефон в его руке немедленно начинает звонить, словно человек на другом конце провода только и делает, что ждет первой же возможности вновь поговорить. Но думать так слишком опрометчиво и Синчень отстраненно размышляет над этим совпадением, вместе с тем принимая вызов. Ему немного холодно, в квартире гуляет сквозняк – кажется, на кухне снова открыто окно – и потому он дрожит, когда медленно, заторможено даже подносит мобильный к уху.       Тишина в трубке буквально оглушает, кажется, звонок все-таки сорвался или вовсе померещился больному рассудку Синченя – тот уже не уверен ни в чем из происходящего, все кажется слишком зыбким, нереальным, а тот, кто до этого служил надежным якорем для дрейфующего в полубессознательном состоянии разума теперь далеко. Но вот в безмолвии слышатся робкие, растерянные звуки чужого голоса и Синчень зажимает ладонью рот, чтобы приглушить стыдный громкий, почти истерический всхлип:       - С-синчень? А-Чень, это ты?       Юноше казалось, что он задыхается. Слышать одинаково родной и такой теперь далекий и чужой голос казалось чем-то неправильным, ошибочным. Тем, чего Синчень на самом деле не заслуживает. Не после всего произошедшего. Затихшая было паника вновь возвращается и теперь угрожает затопить с головой, поглотить целиком и не оставить и шанса на спасение. До этого самого мига Сяо не осознает, даже не представляет, насколько стал зависим от одного единственного человека, настолько его присутствие рядом успокаивало, прогоняло – пусть ненадолго – все гложущие, царапающие изнутри мысли. Насколько его голос был способен заглушить чужие издевающиеся насмешки в голове.       И сейчас Синчень слышит не этот голос, и это… пугает. Вгоняет в паническое, почти истерическое состояние.       - А-Чень, боже, ты в порядке? Блять, о чем я спрашиваю, конечно нет! – интонации Сун Ланя взволнованные, он глотает звуки так, что некоторые слова смазываются, теряют свое значение, но Синчень все равно понимает. Цзычень знает. Знает обо всем произошедшем. А это значит, что все знают и эта мысль бьет больнее, чем все прошлые, разрушая то немногое хрупкое не спокойствие, но равнодушие, с которым измученный разум за прошедшие дни научился оглядывать все случившееся. – Синчень, не плачь! Ты дома? Я сейчас же приеду, пожалуйста, дождись меня. Синчень, пообещай мне! Синчень!       - Я… дождусь. – Хрипит юноша, который и не осознает даже, что буквально захлебывается в трубку до того надрывным, больным плачем, от которого человека по ту сторону пробирает до мурашек и он невольно сам смахивает стекающие вниз по щекам слезы. Когда телефон замолкает, Синчень не понимает, что в действительности пообещал. Он должен дождаться Сун Ланя и… что? Впустить его внутрь, наконец нормально поговорить? Или не вернуться за это время к терпеливо лежащему наверху набору самых разных лекарств из аптечки, которые Сюэ Ян думает, что надежно спрятал?       Синчень не знает. Он устал, так устал от всего и единственное, что он сейчас в состоянии сделать – на почти негнущихся ногах выйти из спальни, чтобы почти бессознательно, наощупь, добраться до заветной ванной. Влажность, к которой примешиваются сладкие ароматы шампуня и геля ударяет в лицо, бегущая из открытого крана вода буквально завораживает, гипнотизирует. Синчень ни о чем не думает, когда прямо в одежде забирается в ванну и позволяет жидкости медленно набираться, все больше и больше обволакивая дрожащее тело. Ледяная вода, кажется, пробирается внутрь, остужает, смывает вспыхнувшие было страх и панику и когда опасно подбирается к краю, юноша уже не плачет, лишь широко раскрытыми глазами, почти не моргая, смотрит в светлый потолок. Он пообещал, и он и впрямь ждет, вслушивается в каждый легкий шорох снаружи. Только слабая дрожь от пробирающего изнутри холода иногда сотрясает бледное худое тело.              Ли Юнь слишком расслаблен неделями чужого молчаливого бездействия. И если поначалу парень нервничает, ожидает, что месть за глупый – конечно же глупый, пьяный, почти не осознаваемый тогда – поступок вот-вот настигнет, но… ничего не происходит. Ни в первый день, ни во второй, ни на следующей неделе. Все словно замирает в зыбком, тревожном, ожидающем полусне и каждый вольный или невольный участник инцидента просто ждет. Чего именно – не ясно, но вскоре Ли Юнь начинает думать, что в своих расчетах Чжи Ван оказывается прав и жертва их жестокой шутки надолго выведена из строя без единой мысли хоть как-либо наказать обидчиков. И с одной стороны парень не может этому не радоваться, потому что даже в вечно замутненной в последние дни сигаретами и алкоголем голове так до конца и не смолкают мысли о возможном возмездии, но с другой… Видеть пустое место в классе там, где до этого постоянно с мягкой улыбкой сидел святоша как-то странно. И даже скорее неприятно-тревожно.       Ли Юнь не признается даже себе в том, что тревога эта, вероятнее всего, изрядно замешана на тоске, потому что да блять, ему понравилось. Понравилось, как святоша отсасывал ему в том полутемном ледяном переулке, понравилось ощущать чужое тело под своими пальцами, и… возможно, на один короткий миг юноша задумывается, что все могло сложиться иначе. Если бы не вечно подначивающая компания, если бы не собственные глубоко упрятанные страхи, если бы не вечно ошивающийся вокруг с видом кровожадного маньяка Сюэ Ян. И таких «если бы» слишком много для того, чтобы все разрешилось словно в дешевой мелодраме.       Поэтому, когда после нескольких недель тишины в середине учебного дня раздается телефонный звонок, Ли Юнь не волнуется. Он не дергается в тревоге, не вздрагивает, он даже едва кидает взгляд на экран, неохотно отвлекаясь от обсуждения очередной проходящей мимо симпатичной девчонки. И лишь чуть хмурится, когда видит имя человека, с которым предпочел бы больше никогда не встречаться. Один из тех придурков студентов, что ради денег ввязались в предложенную Чжи Ваном шутку. Он даже не входил в их компанию, просто в один момент показался удобным и достаточно разумным, чтобы не болтать лишнего.       И вот теперь этот человек решил вдруг поговорить с Ли Юнем, и Ли Юню это отчего-то сильно не нравилось. Настолько, что, оборвав очередную глупую реплику собравшихся вокруг приятелей, он хватает телефон и поспешно выходит в пустующий сейчас коридор.       Отчаянный крик в трубке он слышит сразу же, как только принимает звонок.       - Он все узнал, он узнал… Он совсем отбитый, он… - голос на том конце срывается до почти безумного, затравленного шепота. - Мне кажется, он убил Се Цзина… Он бил его, и бил, и бил… Здесь, блять, везде кровь!       Слышится короткий, почти нечеловеческий визг и звонок обрывается, словно кто-то в порыве ярости отбрасывает телефон в сторону. Когда Ли Юнь опускает руку, пальцы, сжимающие мобильный, ощутимо дрожат, а в ушах раздается лишь этот отчаянный вопль страха и собственные заполошные удары сердца. Паника накрывает волной, юноша дергается было обратно в сторону кабинета, но тут же останавливает себя. Нет времени, нужно убираться. Не нужно прикладывать усилий, чтобы понять, что за таинственный «он» внезапно возжелал отомстить, причем отомстить настолько жестоко. О Сюэ Яне всегда ходила дурная слава, и в этот раз выдался отличный повод, чтобы лишний раз ее укрепить.       Пока Ли Юнь почти бежит к выходу, прикидывая, сколько потребуется времени, чтобы добраться от здания университета, в котором в это время должны были быть те студенты до школы, в голове бьется одна мысль. Неужели Сюэ Ян и впрямь кого-то убил? Да, они обошлись с его дружком достаточно жестоко, но стоило ли ради этого решаться на убийство? Блять, Ли Юнь всегда считал этого психа немного пугающим, но теперь от одной мысли о возможной скорой встрече парня буквально бросает в ледяной пот.       Возможно – возможно – в этот раз они действительно тронули то, что оказалось дорого Сюэ Яну и эта мысль заставляет и без того сбитый пульс и вовсе пуститься вскачь.        Ли Юню не хватает каких-то жалких пары минут, чтобы разминуться с основной сейчас причиной своих проблем. Сюэ Ян спокойно заходит через главный вход, медленно, словно он полностью уверен в том, что собирается делать – и он, блять, похоже, и впрямь готов пойти до самого конца, судя по безумной улыбке на бледных губах. Юноша приближается, и Ли Юнь, в панике застывший на месте, не в силах сдвинуться даже на шаг и ринуться к запасному выходу, с ужасом замечает на его лице росчерки кровавых капель. Багрянцем испачканы и сбитые руки Сюэ Яна, что становится особенно очевидным, буквально отпечатывается в мыслях, когда тот с наигранностью, достойной театрального представления, постукивает пальцем по подбородку. Словно размышляет, словно еще не принял решение, хотя кровавые пятна на одежде и коже говорят об обратном.       Ли Юнь понимает, что не успевает – спастись, убежать, даже позвать на помощь. В последнем отчаянном порыве он набирает короткое сообщение, которое скидывает в общий с Чжи Ваном и остальными чат. Не потому, что надеется хоть так помочь приятелю, скорее преследуя эгоистичную надежду, что страх вынудит того действовать на опережение. Возможно, даже успеть до того момента, когда лицо самого Ли превратится в кровавое месиво.       - Сюэ Ян, не делай того, о чем потом пожалеешь. Мой отец…       - Заткнись! – неожиданно яростно рявкает юноша, от былого наигранного веселья не остается и следа. Одним размытым движением он оказывается рядом, настолько близко, что в нос тут же бьет запах чужой крови. Тяжелый, металлический, он словно оседает в легких. Ли Юнь чувствует, что его начинает ощутимо потряхивать от страха и всплеска адреналина. Парень слишком привык ощущать себя тем, перед кем склоняются, кого опасаются, но теперь… теперь он глядит в безумные темные глаза напротив и кажется, готов уже потерять сознание от накатывающего ужаса. – Где браслет?       Вопрос буквально выбивает воздух из груди уже приготовившегося к ударам Ли Юня. Не то чтобы он не желал сопротивляться, но слава прихвостня младшего Цзиня опережала его самого, а потому любое лишнее движение сейчас может привести и вовсе к непоправимому. Но внезапный интерес Сюэ Яна словно выплеснутая в лицо ледяная вода – неожиданно, неприятно и полностью сбивает с толку.       - Что?..       И вот тогда Сюэ Ян наносит первый удар. Удар приходится в лицо, сильный, расчетливый, он впечатывается в чужую скулу и Ли Юню, ошалевшему от внезапной боли на миг чудится треск собственных костей. Юноша скулит, оседает на пол, прижимая трясущиеся пальцы к коже и слезящимися глазами глядит наверх. Мелькает непрошенная мысль, что в тот вечер было почти также, разве что не он, другой, сидел на коленях и глядел на своих мучителей. От иронии происходящего хочется смеяться, но Ли может только стонать, потому что теперь удары сыплются вообще без промедления. Кажется, что Сюэ Ян даже усталости не чувствует, методично, размеренно, сосредоточенно впечатывая кулаки в жалко скулящее тело. Он не использует оружие, даже нож, обычно прячущийся в голенище коротких ботинок, там и остается, но оба – и почти впавший в апатию Ли Юнь, и сам Сюэ Ян, едва не хохочущий от восторга – понимают, что для того, чтобы забить человека до смерти, ничего кроме кулаков и не потребуется.       - Блять, блять! Какой же ты придурок! – раздается новый, слишком отчетливый голос, который выделяется на фоне постепенно нарастающего гула вокруг. Этот голос Ли Юню знаком, но сейчас, лежа на полу школьного коридора и находя в себе силы лишь прикрывать от ударов голову, он не может сказать, кому этот властный, раздраженный голос принадлежит. – Да прекрати же, ты его сейчас убьешь! Сюэ Ян, не здесь!       Кажется, кто-то пытается оттащить явно наслаждающегося ситуацией парня, по крайней мере, на какой-то миг удары прекращаются, слышится ругань, гневные голоса, с каждым словом повышающие тон. Ли Юнь уже ничего не понимает, он чудом держится в сознании, что скорее плохо для измученного тела, не способного впасть в счастливое, блаженное забытье. Но даже сквозь плотную вату, будто забившую его разум юноша осознает, что кто-то осторожно берет его под руки и утягивает прочь, подальше от разъяренного, кажется, разозлившегося его больше прежнего Сюэ Яна. Человека, почти ставшего его, Ли Юня, персональным убийцей.       - Все будет хорошо. – Уверяет слишком спокойный для всей этой ситуации голос откуда-то сверху, но Ли Юнь не верит. Просто потому что последним, что он видит, прежде чем отключиться, становится вымазанный в том числе и его собственной кровью кулак Сюэ Яна.              «Не будь идиотом, Сюэ Ян, если ты сунешься туда один – они убьют тебя!» - юноша готов рассмеяться от вида обеспокоенного – действительно обеспокоенного, а это уже многого стоит – младшего Цзиня. Мэн Яо плохо скрывает горящую во взгляде ярость, неосознанно, кажется даже не понимая этого цепляется за руку стоящего рядом Лань Сиченя и в целом всем своим обликом служит иллюстрацией понятия «тревоги». Вот только Сюэ Ян знает этого лиса давно и слишком отчетливо видит за искренним даже волнением что-то еще. Что-то вроде расчетливого интереса, тщательного запрятанного внутри и понимает – он в очередной раз лишь часть чужого плана. Вот только сегодня юноше плевать, какие цели преследует его обычно дальновидный, продумывающий каждую мелочь приятель. Сейчас он просто должен завершить то, что начал, и отыскать важную вещь для того, кто в свою очередь стал слишком важен для самого Сюэ Яна.       И конечно же он не дурак и умеет оценивать риски не хуже самого младшего Цзиня, но… ему плевать. Ценность собственной жизни отступает сейчас под натиском новых, ярких, необузданных эмоций – желания порадовать, отомстить, но не за себя, не за свои обиды и страхи. За другого. Чьи страхи вытеснили собственные, чьи эмоции давно заменили свои. И Сюэ Ян только криво скалится в улыбке, вскидывая руку в воздухе в прощальном жесте перед ошарашенным вытянувшимся лицом Мэн Яо.       Он знает, где обычно собирается Чжи Ван со своими дружками. Однажды их изо всех сил старающаяся показаться по-настоящему плохой компания даже зовет его с собой, чтобы расслабиться, как они это называют. Выпить, выкурить парочку дерьмовых косяков и обсудить девчонок. Сюэ Ян помнит, что обычно их было около дюжины, но сейчас он уверен, что встретит куда больше. Возможно, там он вообще никого не найдет, но предчувствие тихо нашептывает, что Чжи Ван, не такой трусливый, как его теперь уже полудохлый дружок, предпочтет не прятаться за спиной влиятельного папаши и посчитает разумным решить все вопросы раз и навсегда. Это смешит Сюэ Яна, и он искренне хохочет, не смущаясь того, что редкие прохожие с явным беспокойством и даже страхом оглядываются на странного мальчишку, сейчас как никогда отчетливо напоминающего последнего психа.       А юноша думает, что если не сдохнет там, буквально в паре кварталов отсюда, то точно надерется. Так, чтобы забыть все, даже собственного имени не помнить. Будет вливать в себя алкоголь, пока останется место, будет курить сигарету одну за одной. А потом приползет к Синченю и торжественно вручит свой трофей, вещь, которая так много значит для них обоих. Гребанный браслет, украденный когда-то у случайной прохожей и красной нитью связавший две израненные судьбы.       Сюэ Ян уверенно шагает вперед и еще не подозревает, что ни одному из его планов не суждено будет сбыться.              Синчень сидит на одном краю дивана и расстояние до другого его края, где неловко примостился Сун Лань, сейчас кажется бесконечным. Юноша мелко дрожит, несмотря на то, что пытается объяснить измученному сознанию, что человек рядом - друг, даже ближе чем друг, почти соулмейт, родственная душа. Вот только взгляд натыкается на искорки жалости в чужих непроницаемо темных глазах и желание забиться в угол, поскорее убраться прочь нарастает с каждой минутой.       Они уже обменялись неловкими приветствиями, после того как войдя в открытую дверь, Цзычень обнаружил насквозь промокшего друга прямо на полу ванной. С одежды Синченя, облепившей худое тело, успела натечь изрядно воды, но самого его это похоже не волновало. В первые секунды Сун Лань испугался, на самом деле пришел в искренний ужас - от вымотанного вида всегда лучившегося солнечным светом Синченя, от шрама на его лице, от исхудавших, мелко дрожащих пальцев. Сяо почти видел эту борьбу на чужом лице, прежде чем Цзычень сумел взять себя в руки и протянуть ладони для несмелых объятий. Но даже от такого, некогда привычного, согревающего тело и душу жеста юноша отшатывается. Неосознанно, рефлекторно. Просто потому что за последние дни тело привыкло доверять лишь одному человеку, и человек этот не Сун Лань.       И вот уже полчаса или больше они просто сидят друг напротив друга в полутемной, зашторенной гостиной и молчат. И Синчень соврет, если скажет, что дрожит только от одного лишь холода, впитавшегося в кости, а не от чувства неуместности, гротескности всего происходящего.       - Я думал, что ты не хочешь меня видеть. - Наконец говорит Сун Лань и слова камнем падают в тишину. Синчень почти что заходится в полубезумном, пугающем смехе, но сдерживается.       Потому что он и впрямь не хочет. Ни видеть никого, ни слышать, ни сидеть рядом так близко, что ощущаешь запах дешевых сигарет цзыченева отца, которым, как знает Синчень, насквозь пропиталась их квартира. И это не потому, что во взгляде Сун Ланя давящая, убивающая, буквально лишающая воздуха жалость, смешанная с чем-то еще, неясным, темным. Это потому, что сидя так близко к человеку, которого любил когда-то и любит до сих пор Синчень ощущает себя мерзким. Грязным, недостойным. Виноватым. Он до судорожно сжимающихся пальцев боится разглядеть в глазах напротив презрение, потому упрямо смотрит вниз, на свои острые колени.       Но юноша находит в себе силы ответить, потому что пауза затягивается, делая и без того плохое положение еще хуже.       - Нет, это не так. Просто...       - Просто твой долбанный псих отрезал тебя от мира и запер здесь, как пленника!       Сун Лань сжимает кулаки в праведном гневе и Синчень все же не сдерживается, тихонечко смеется под чужим изумленным растерянным взглядом. Подумать только, его друг и впрямь считает, будто бы Сюэ Ян - это дракон из древних сказок, живущий ради того только, чтобы похищать и мучить. Сюэ Ян, который не так давно целую неделю ныл о том, как полезно Сяо будет оказаться вне давящих стен собственной квартиры.       - Цзычень, не говори о нем так. - Мягко, без укора. Синчень не имеет права укорять, но резкие слова в адрес Сюэ Яна почему-то острой болью отпечатываются внутри.       Сун Лань долго, чуть прищурившись глядит на друга. Он молчит, молчит и Синчень, и в квартире слишком отчетливо слышится шум большого, беспокойного города.       - Извини. - Спустя, кажется, вечность отзывается Цзычень. Почти неосознанно пытается придвинуться, протянуть руку, коснуться наконец холодных пальцев, но видит мгновенно пробирающую тело рядом дрожь и сдерживается. - Ты знаешь, в последние дни я много говорил с одной девушкой. Ее зовут А-Цин...       - Она милая. - Синчень улыбается и думает насколько же неловкое упоминание их школьной знакомой походит на вопрос о благословении. Сун Лань бездумно кивает и на короткий миг его взгляд принимает совершенно иное выражение - заботы, теплоты. Любви. Когда-то Сяо видел весь спектр этих чувств по отношению к себе, но сейчас глаза напротив, с которых медленно спадает пелена, глядят лишь с жалостью.       Это правильно, разумно, после всего произошедшего, но Синчень не может не испытывать легкое сожаление.        - Она... Она тоже когда-то столкнулась с подобным и если тебе нужно поговорить, она...        - Все в порядке. Некоторые раны должны затянуться, их не стоит тревожить так рано.       Он говорит о девушке, образ которой слабо всплывает в голове при звуке имени. Девушке, которой тоже не повезло, неважно, больше или меньше. Нет шкалы боли, идентичной для всех, нет стандарта унижения, который можно или нельзя вынести. Он говорит об А-Цин. Но не о себе. Его рана слишком глубокая, она все еще кровоточит и безумно болит и Синчень сомневается, что когда-нибудь это изменится. Он надеется, что будет по-другому, но надежда слабое утешение, когда душа расколота на части.       - Она тебе нравится?       Сун Лань тушуется, краснеет, что-то бормочет невнятно и все это отвечает на вопрос уж слишком красноречиво. Синчень вновь негромко смеется, в этот раз мягче, искреннее. Все так, как должно быть. Жизнь продолжается, она меняется и течет.       - Все хорошо, Цзычень. Я рад за тебя, правда. - Синчень улыбается, но тут же вздрагивает, когда его мобильный разрывается звонком. Вторым за этот день и это... пугает. Пугает почти до истерической дрожи.       Еще больше Синчень начинает паниковать, когда видит на экране номер, подписанный "Мэн Яо". Номер, который до этого момента юноша не знал и уж точно не вбивал новый контакт в свой телефон.       - А-Чень?.. - голос Сун Ланя звучит как сквозь толщу воды, глухо, отдаленно. Уже незначимо. - Кто это? Это он, да? Твой долбанный Сюэ Ян?!       Синчень хочет сказать, что нет, это не он, да и не очень разумно со стороны Сун Ланя обвинять друга после его же признания, но... Он просто не может сдвинуться с места. Он застывает беззвучным изваянием.       Кажется, его подташнивает и слабость пробегает по телу неприятными волнами. Мэн Яо - если это действительно он - не станет звонить просто так, они не друзья, которые интересуются самочувствием друг друга из чистого беспокойства. А значит, случилось что-то. И это что-то однозначно плохое, потому что хорошее в жизни Синченя больше не происходит.       Голос Сун Ланя все еще раздается рядом и Синчень ненавидит себя за то, что его настойчивый звук начинает постепенно раздражать. Рывком он нажимает на кнопку ответа и подносит телефон к лицу, мысленно готовясь внутренне умереть от чужих слов.       - Сяо Синчень? - Интонации спокойные, чуть усталые, и несмотря на то, что вопросительные, собеседник спрашивает, кажется, просто из вежливости. - Сюэ Ян в больнице. Его состояние... плохое. И нестабильное. Я сейчас сброшу тебе адрес, но тебе самому решать, что делать. И Синчень, если ты вдруг решишь, что все это и так далеко зашло, я пойму. И он поймет.       - Адрес... - хрипит юноша, потому что горло вдруг перехватывает жесткой стальной хваткой. Синчень не замечает, что на время перестает дышать и лишь боль в груди напоминает сделать вдох. Хотя Синчень не уверен, что эта боль вызвана только лишь недостатком кислорода.       - Хорошо. - Наконец соглашается голос в трубке и Синчень шумно выдыхает. На том конце слышатся приглушенные обеспокоенные интонации еще кого-то, кажется, Лань Сиченя, но сейчас юноша не берется гадать. Ему все равно. В голове беспрерывно крутится имя Сюэ Яна и все остальное отступает на задний план. - Но все же подумай над моими словами.       Как только звонок обрывается, а голос Мэн Яо затихает везде, кроме беспорядочных, панических мыслей Синченя, юноша подскакивает с места. Кажется, он только сейчас замечает молчащего теперь Сун Ланя, во взгляде которого ворох эмоций, которые у Сяо нет ни времени, ни сил расшифровывать.       - Не ходи. - Внезапно говорит он. Тихо, но Синченя пробирает. Настолько, что он хочет расхохотаться, но вместо этого только смаргивает слезы. - Синчень, пожалуйста, не ходи к нему. Это все плохо кончится, из-за него тебя уже сломали, ты ждешь, пока они убьют тебя?!       Синчень застывает на месте, как был, с пальцами на пуговицах полурастегнутой домашней рубашки и молча глядит на друга. Все еще друга, несмотря на слова, несмотря на жалость, которую Сун Лань буквально источает. Все еще друга, несмотря ни на что. Юноша часто-часто моргает, ему кажется, что мир вокруг буквально рушится.       - Меня не сломали, Сун Лань. - четко, но тихо говорит Синчень и уже спокойно продолжает собираться. Оборачивается, через плечо мягко бросает, - я думаю, тебе пора.       - Синчень, я...       - А-Цин хорошая девушка, я надеюсь, ты будешь счастлив.       Проходит долгих, бесконечно долгих пять минут, но Сун Лань, будто разом повзрослевший на несколько лет, наконец поднимается со своего места и натягивает куртку. Он делает все молча, но тишина настолько красноречива, что слов не требуется. Друг - все еще друг, навсегда, до конца жизни - выходит из квартиры, негромко прикрывая за собой дверь и Синчень несколько мгновений внимательно глядит ему в след. Но мгновения проходят, а беспокойство внутри, нарастающее с каждой секундой, подгоняет действовать.       Юноша быстро одевается, настолько, что с непривычки начинают ныть и тянуть мышцы. Едва не впечатывается в дверной косяк, когда настолько погружается в собственные тревожные мысли, что перестает видеть мир вокруг. Юноша застывает на минуту и прислушивается к себе - паника и ужас последних недель, которые стали верными спутниками, затихают перед ужасом совершенно новым. Ужасом от мысли, что он не успеет и Сюэ Ян... Нет, он не может даже в собственном разуме поставить рядом с именем важного - любимого - человека слово смерть.       Поэтому еще раз в слух проговаривая все, что может понадобиться в больнице, он берет ключи с тумбочки у двери и выходит с необъяснимой тоской от смазанного ощущения, словно делает это в последний раз.