***
- Не трогай, - кажется, что Эзоп был не в духе, и Лука не мог этого не заметить, тут же убирая руку от чужих инструментов и отходя от стола. Сам же охотник устало выдохнул и упал на диван, прикрывая рукой глаза в попытке в очередной раз расслабиться. За последние дни работа Карла многократно увеличилась, ведь количество целых охотников уменьшилось, а количество находимых трупов по-прежнему было большим. Так мало того, к обычным проблемам на голову свалился ставший вампиром Эндрю, который отправил Виктора на долгий срок в лазарет. Без Гранца было тяжко, ведь Эзоп привык дежурить либо с ним, либо с самим Эндрю - те не напрягали и были полезными и неплохими бойцами. Чего нельзя было сказать про Луку, который-таки увязался за охотником, с любопытством расспрашивая про тонкости работы последнего. - Эй, Эзоп, - ученый присел на край подлокотника дивана и дождался пока собеседник поднимет голову, а затем вновь заговорил, - есть ли в вампирах хоть что-то человечное? Было очевидно почему Бальза задал этот вопрос: бедолага ученый все еще пытался верить в адекватность Кресса, невзирая на то, что тот недавно впился клыками в шею другого человека буквально у него на глазах. Эзопу даже было жалко ученого - он-то всю жизнь жил, осознавая существование вампиров, а не понял, что мир совершенно иной, будучи уже взрослым. - Человечное? - Карл усмехнулся, отводя взгляд и расстегивая верхнюю пуговицу синей рубашки, скрытой под жакетом, но все же изменил ответ в последний момент, вспомнив Клода Дезольнье, - я не знаю, Бальза... Странно, но эта мысль привела его в замешательство - ведь он ни раз сидел с братьями Дезольнье, даже когда один из них был нечистью. Возможно ли, что вампиры все еще могли сохранить кусок собственного "я", не утонув в жажде и собственных новых возможностях?***
В лазарете было тихо: Виктор наконец уснул, вновь промучавшись несколько часов от жара - кажется, ставший вампиром Кресс все же задел нервы, из-за чего пострадавший охотник все еще не мог придти в себя, хоть рана и не была такой уж серьезной. И лишь после того, как Гранц все-таки успокоился, Эмили смогла вздохнуть с облегчением. Девушку терзали странные мысли... С того момента, как в город ворвались чужаки и погиб Клод, ее не отпускало чувство собственной бесполезности - ведь она буквально ничего не могла сделать для обращенных и погибших в схватке с нечистью. Драться она практически не умела, ведь практически все время проводила в медицинской части, да и помочь умирающим тоже не могла, лишь облегчая их страдания. Так в чем же был смысл, когда чужие жизни просто проходят мимо? Но все же ее больше пугала мысль, что же будет с ней самой, когда вампиры захватят город окончательно. Жить в страхе, не представляя останешься ли завтра жив или тебя найдут где-нибудь в грязной сырой канаве? Бр-р... "Эми-ли-и..." - доктор резко развернулась, уставившись на приоткрытое окно и осторожно подходя, плотно закрывая его. Звук ли ветра это или воображение? Нет, тут точно никого не могло быть, ведь она все еще оставалась в лазарете, на территории штаба. - Видимо, мне тоже нужен отдых, - сама себя успокоила Дайер и села на свободную кушетку, складывая ладони на свои колени и тоскливо смотря на потертую ткань перчаток. Девушка уже пару дней нормально не спала, живя только на коротких передышках, пока ее навещали другие охотники. Сама же она не решалась покинуть Гранца, пока тот не пошел на поправку - все же такова была ее работа. И все это естественно сказывалось на разуме доктора. Ну вот опять - шторка качнулась, хотя окно уже закрыто. Эмили усмехнулась, прикрывая глаза и прислоняя к дрожащим векам ладони. Воображение опять играло злую шутку с уставшей, и пора было уже к этому привыкнуть, ведь подобное случалось уже с той самой ночи, как погибли Клод и Маргарет. - Эмили, - в этот раз голос звучит пугающе реально и доктор пропускает удар сердца, убирая от глаз ладони и ища источник звука. И это правда успокаивает ее, ведь Гранц проснулся и смотрел на нее. Вот только странным был его взгляд... но обернуться доктор уже не успела, чувствуя, как на запястья ложатся чьи-то руки и крепко сжимают, а над ухом звучит хриплый вздох, который было трудно с чем-либо перепутать. Этот вздох преследовал ее уже долгие недели. Джозеф ничего не говорил, лишь сжимая чужие руки практически до хруста, позволяя маленькой девушке брыкаться в его руках, пока та не поняла, что это бесполезно. - Джозеф, не надо... - на удивление, это просил Гранц, пытаясь встать, но все еще испытывая слабость, и, кажется, борясь с жаром. Говорить, впрочем, ему тоже было трудно, и лишь оставалось смотреть на две фигуры в полутьме. Смотреть за тем, как легко и без усилий вампир укладывает Дайер на кушетку и садится на нее рядом, по-прежнему держа за запястья, а затем будто бы все же борясь с собственными мыслями, отпускает чужие руки. Эмили не теряет времени, испуганно и часто дыша, но хватая из-под юбки короткий нож, который всегда крепила к ремню на бедре: но тот лишь с блеском вылетает из дрожащей руки, Джозеф с досадой смотрит на оружие, со звоном крутящееся на полу, а затем переводит взгляд на доктора. - Тебе бы стоило признать свои ошибки, - хриплый голос звучит совсем не так, как раньше - в нем больше нет того спокойствия, от него будто бы веет холодом. Джозеф размазывает пальцами по горячим щекам слезы Эмили, пока та из последних сил упирается тому в грудь. Но что толку? Граф без проблем склоняется к чужой шее и вгрызается в нее, под сдавленный крик охотницы и испуганный голос Виктора, все-таки сползшего со своей кушетки. Вампир с жадностью впивается клыками в кожу и вырывает кусок прямо из шеи, чувствуя, как жертва бьется в агонии, но не дает ей оправиться от боли - тут же перехватывая одно из запястий и с хрустом пережимая его, все же ломая хрупкие кости. Не успевает Джозеф вновь повторить свои действия, как его хватают за свободную руку, и граф опускает глаза, смотря как в его рукав впились побелевшие пальцы Виктора, с трудом сидящего на полу рядом с ногами вампира. - Не убивай ее... - вампир с любопытством смотрит на ослабевшего охотника, но все же одергивает руку, поворачивая голову к своей жертве. - Я смотрел на тебя каждую ночь с тех пор, как ты убила его, - Дезольнье вцепляется ногтями в разодранную кожу на шее, надавливая и проводя вниз , к ключицам, кровавые полосы, выбивая из девушки очередной тихий крик - сил у нее кричать уже почти не было, - и знаешь, кажется, я придумал чего ты заслуживаешь. - Дж... жозе... - Эмили с ужасом понимает, что не может не только говорить, но даже пошевелиться - на тело накатывает прохладная слабость, разливаясь тяжестью по всему телу. Вампир закатывает собственный рукав и осторожно проводит по вене ногтем, отчего та тут же краснеет, а по серой коже течет маленькая дорожка из крови. Джозеф прикладывает руку к чужим губам и надавливает на стиснутую челюсть доктора пальцами второй руки, заставляя Эмили все-таки пить соленоватую кровь нечисти. Долго это не продолжалось - запястье вампир убрал, а вот руку с челюсти нет, что-то уверенно зашептав на непонятном языке. Ни у кого из них не было сомнений что делает вампир: Гранц вцепился в ногу Джозефа, пытаясь что-то сказать, но чувствуя, что просто не понимает что, а Эмили просто пыталась вырваться, но не могла - граф держал ее за единственное целое запястье, пока второе с мучительной болью заживало. Но зажившее запястье ей не сильно помогло, ведь Джозеф тут же сломал второе и отстранился лишь когда его настойчиво потянул вниз охотник, кажется, отрывая пуговицу от одежды графа. Дезольнье встал, тут же поднимая больного на ноги и с раздражением кидая на кушетку рядом, пока Дайер корчилась от боли за его спиной. Черт возьми, почему этот мальчишка привязался и не может просто спрятаться от страха где-нибудь? Дело не было окончено. На глаза Джозефа попался чей-то ремень, оставшийся тут от прежнего владельца, и это было именно то, что нужно. Не долго думая, вампир схватил вещь, а затем стащил за шкирку все еще не пришедшую в себя Эмили и усадил ее на подоконник, накрепко привязав за запястья к ручке окна, чем вызвал очередной приступ боли у врача - если одно запястье зажило, то второе было по-прежнему раздробленно. - Говорят, покойников целуют в лоб, - граф ласково проводит по виску Эмили пальцами, а затем берет ее лицо в ладони и касается губами горячего лба девушки, - доброй ночи, моя дорогая. - Граф Джозеф, я не виновата... - но ее слова срываются на тихий крик, когда вампир закрывает окно, буквально выкидывая Дайер наружу и заставляя зависнуть на кожаном ремне и кое-как удерживаться на внешнем подоконнике. Эмили вглядывается внутрь комнаты через стекло, но ничего уже не видит, хотя, очевидно, Джозеф распрощался. Оставалось лишь ждать, когда ее утром найдут тут и снимут - девушка с облегчением вздохнула. А потом с ужасом поняла, что граф просто оставил ее на верную смерть. Ведь утро было уже близко. И солнце вставало именно с этой стороны.***
Виктору повезло чуть больше - его вампир вытащил наружу и успел протащить на руках несколько кварталов, прежде чем сбросил на брусчатку и сдернул бинты с шеи, смотря на несколько ранений от чужих клыков, проводя по ним пальцами. - Чьи это? - с любопытством спросил Джозеф, не припоминая, чтобы видел Виктора среди нападавших на библиотеку. Убивать охотника пока настроения не было, хотя как приманка он отлично мог сработать - выманить остальных и разом, всех... Виктор с трудом поднял голову, смотря с болью на Дезольнье и тихо выдыхая: - Эндрю. - Жив?.. - вампир застыл и с удивлением отпустил ворот чужой одежды, переваривая новость. Он уже и не верил, что тот переживет сорванное обращение, тем более не верил, что вообще когда-нибудь увидит его еще раз. Но из мыслей его практически сразу выдернул Гранц, хватающий Джозефа за одежду холодными пальцами и устало заваливающийся на бок. - В моем внутреннем кармане письмо, - кажется, Виктор сегодня разговорчивее, чем когда-либо, что явно настораживает графа, заставляя просто повиноваться и послушно достать аккуратный конверт, с удивлением читая отправителя, - оно тебе. Это письмо было от Клода. И черт возьми, Джозеф мог узнать этот почерк даже в беспамятстве - так писал только его брат, мелко, выводя каждую букву и забавно подчеркивая гласные. Дезольнье распечатал дрожащими руками конверт и бегло прочел, переводя взгляд то на листок бумаги, то на шумно дышашего Виктора, которого пробирала дрожь от уличной прохлады. - В тот вечер на них напал вампир и он повредил челюсть Клода, - графу практически приходится наклоняться к Гранцу, чтобы хоть что-то расслышать. Но верить не хочется. Джозеф с раздражением хватает за плечи Виктора, поднимая того в сидячее положение и выхватывая саблю из ножен. Кажется, охотник испуган - он сейчас беспомощен против вооруженного вампира. Он наговорил лишнего, он пытался остановить "праведную месть". Конечно у Джозефа есть поводы злиться... Клод всегда любил людей, даже будучи вампиром. И странная истина кажется чем-то несуразным, но отчего-то все встает на места - до прихода вампиров они все отлично уживались вместе. Люди, охотники, вампиры... Дезольнье с сожалением гладит по волосам Гранца и все-таки надавливает на челюсть как недавно с Эмили, но на этот раз не для того, чтобы заставить того пить свою кровь, нет. Лезвие аккуратно отрезает чужой язык, после чего Джозефу уже не стоит и труда проделать тот же трюк, что и в госпитале - ведь Виктор пытается кричать от боли, захлебываясь собственной кровью. Однако в этот раз граф опускает чужую голову вниз, позволяя охотнику дышать и смотря, как его волосы медленно обретают пепельный оттенок, а дрожащие руки цепляются за плащ. - Я им больше не нужен, ты прав, Клод. Джозеф ласково гладит по волосам Гранца, пока тот не успокаивается, смирившись со своей участью. Язык, на удивление, заживает, но так и не отрастая обратно - по крайней мере он больше не кровоточит и практически не отзывается болью, будто бы онемев, но тело, тем не менее, ужасно жжёт. Виктор удивленно выдыхает, когда его отпускают и протягивают руку, поднимая с колен и осматривая с ног до головы. - Что со мной?.. - но голос совсем не звучит, отзываясь только в голове охотника. Нет, уже не охотника - слабость отступила вместе с остатками человеческого, вместо этого обрекая Гранца на жалкое ночное существование. Тем не менее, кажется, что Джозеф понял вопрос, хоть тот так и не прозвучал. Граф молчаливо убрал саблю и подхватил за руку свое творение, заставляя послушно идти следом. И лишь когда они приблизились к особняку Дезольнье, Виктор понял, что теперь его никогда не выпустят, как единственного свидетеля драмы. И единственного, кто смог отдать последнюю вещь от Клода брату. Забавно, но борьба Джозефа потеряла всякий смысл, и, кажется, он правда обрел покой.