Tablet of blood

Думаешь, я не помню? Хм, ну допустим, я не помню почти ничего, кроме самого интересного. И, в любом случае, не умею готовить. Кто умеет, тот пусть и развлекается, и книги рецептов собирает. Я ем тако и курицу. И... Давай представим, что мой дом видоизменяется так, как мне того хочется -- или как того хочется ему, или даже тебе, или что угодно ещё. Или мне это снится, может быть, это просто сны, удобное оправдание, да? В прошлый раз сработало. Представляешь, мне приснилось, что мой дом утонул, и превратился в такое древнее строение с колоннами. И большим камнем посередине, на некотором возвышении, камнем со сколами и щербинами, камнем со странными пятнами. А вот и нихуя не странными, ёбаные литературные изыски, я чую запах крови даже сквозь время и толщу воды. Если есть алтарь, должна быть и жертва, само собой, и жрец должен быть. И божество. И если бы я соблюдал правила, божество покровительствовало бы разврату и безумию, и обладало бы акульей головой с нечетным количеством зубов, потому что одного зуба не хватало бы, один из зубов божества был бы горой, той самой, на которой стоит его храм. Если бы я их соблюдал, я бы принёс в жертву себя -- и сам, а перед этим держал бы пост, и практиковал воздержание, наверное, было бы именно так, я не знаю, веришь, я не знаю. Но -- я не соблюдаю правил. В том числе и потому, что их я тоже не знаю. Тогда... Не себя? Ха. Это моя сказка. Знакомься, что ли? Ты знаешь, как его зовут. Он тут вообще ни при чём, он мой, насколько только можно, он демон, который вызвал к жизни меня, вызвал к жизни прекрасные и чудовищные вещи. И так как мы в храме, а мы именно в нём, то я, пожалуй, кое в чём покаюсь. Я ревную его. Я могу отдать его кому угодно, его тело, может, его кровь, но не его суть, я умру, если почувствую, что он привязан к кому-то кроме меня -- и это причина, по которой счётчик моих смертей больше напоминает вентилятор. Он привязан ко всем и всему, и я не представляю, что со мной будет, после того как... Нахуй. Знакомься. Это моё сердце. Буквально. Знаешь, у меня так много страха по поводу самой идеи, что я должен что-то у кого-то попросить. Невыносимо, невероятно много, я отдаю приказы, и чувствую вину за это, но вина лучше, чем уязвимость и стыд, вина как минимум привычнее. Так что... Извини, мне придётся кое-что сделать. Небольшую перестановку. Акульей головы тут нет, зато есть вся акула, целиком, и я думаю, она знает, где находятся мои тапочки, а так же мои шорты и сигареты, и она абсолютно жива, и никому ничего не расскажет, она просто тут плавает. Под потолком. Мы же под водой, хотя это очень странная вода, потому что я тоже знаю, где мои сигареты, и я вполне могу их курить, вот, видишь? Ты тоже можешь. Потому что ты тоже тут есть. Это моя сказка, и мой дом, и моя голова, в конце-то концов, так что ты тоже тут есть, если наличие акулы само по себе не доказывает твоего присутствия. И нихуя ты не божество. Ты валяешься на камне, который пахнет кровью, с таким видом, словно это шезлонг на частном пляже, возможно, в какой-то степени, он им и является. Начнём с этого? Да. Это и есть шезлонг, а тут -- частный пляж, если только не поднимать голову, потому что там, где-то между солнцем и песком, почему-то плавает акула. Мы не будем её поднимать. Мы скажем тебе "привет". Это будет после того, как я сожму собственное сердце в ладони и скажу ему несколько слов о том, кто ты, и откуда я тебя знаю. Просто напоминание. Эта история известна каждому, даже парню с гитарой, хотя он не то чтобы слушает хоть что-то из того что я говорю. Извини также за то, что это моя сказка, хотя разумеется, она для тебя, но всё-таки моя, так что тебе нельзя разговаривать, и что-либо делать, ну... ты сам сказал, что ничего мне не дашь, пока я либо не возьму, либо не попрошу, и я, кажется, не умею ни того, ни другого, но я умею рассказывать сказки. Так мы знакомимся ещё раз, и пространство меняется. Всего лишь дом, в доме есть диван, и есть плед, и я -- мы оба -- осторожно ведём тебя под руки в место, где потом, когда пространство изменится снова, будет алтарь. Там -- ну, душ, это просто душевая кабина, это моя сказка, ты не можешь сопротивляться -- я сомневаюсь, что ты хочешь. Под потолком над нами плывёт акула. Я пропускаю её вперёд. Моё сердце дрожит и держит твою руку так осторожно, как только может, я -- наоборот сжимаю как можно сильнее. У меня в душе воды Стикса, обычно нет, или не совсем, но прямо сейчас -- да. Несколько вещей -- воды Стикса дают неуязвимость, а ещё жертву перед ритуалом обычно моют, и я, пожалуй, не стану сообщать... Больше нихуя не стану, ха. Просто, мы там были. И кого-то, определённо, мыли. Может, тебя, может, меня, может -- вообще акулу. Всё что угодно. А потом мы вернулись на диван, и если на нас до этого была какая-то одежда, то теперь точно нет. Как ты относишься к публичным проявлениям сексуальности, а? Я не знаю, мы кажется этого не обсуждали, а то, что я знаю о тебе, не даёт мне однозначного ответа. В любом случае... Я смотрю на него. У него такое удивительное лицо, растерянное, кажется, даже испуганное, может быть, у меня такое же, какое у тебя -- решай сам, потому что... Я беру твою голову в ладони и поворачиваю так, чтобы тебе было видно. Он вздрагивает, как будто всем телом, и вряд ли это то, что я хотел бы показывать, я не хочу показывать ничего из того, что ты увидишь, но я хочу, и он хочет, и я подозреваю, что ты хочешь посмотреть. Стикс, ха. Он режет вены на левом запястье. Глубоко и вдоль. Я не знаю, в курсе ли ты, но тут нет службы спасения, тут есть только акула, и она переворачивается хвостом вверх, и смотрит, и я готов поклясться, что принюхивается. Ты не пьёшь кровь. Извини, тебе придётся. Он прижимает рану к твоему рту и отдаёт мне скальпель. Я режу себе правую руку. Так глубоко, как только могу, и даже демоны не знают, чего мне это стоит, я сам демон, и я не знаю, я не хочу быть ничьей пищей, ничьей жертвой, я хочу его крови, или твоей, всё вместе... Я превращаюсь в голод. Я прижимаю своё запястье к твоим губам, рядом с его. А потом я его целую, и я чувствую это так, как будто кровь течёт не в твою пасть, и даже не в акулью, а в меня, в меня даже через кожу, через поры, через... Я не знаю, как ты выглядишь в этот момент. Решай сам. Извини, тебе придётся. Вам обоим, потому что он это запомнит, хотя это сон, это у нас коллективные сны, которые невозможно забыть. Нравится? Думаю да. Должно. Акула щелкает челюстью у меня над ухом и взмывает назад, к потолку. Я смеюсь. Трахни его. Я ужасно его ревную. Тебе придётся, потому что это моя сказка, потому что ему этого хочется, потому что тебе -- тебе тоже всё нравится. Ха, не веришь? Он хочет, я могу заставить его рассказать. Я могу просто попросить. Он скажет тебе, что ты это я, то же самое, но совершенно другое, ты -- метафорическая голодная акула, вот та самая, что висит вниз головой под потолком, ты бездна, которая способна поглотить что угодно, ты то, что я люблю почти так же сильно как его. Он думает, что даже сильнее, тебе должно быть это знакомо, кто угодно лучше него, даже всемирная катастрофа, всемирная. Для всех миров. Это даже не насилие, хотя он может попросить именно этого, здесь может, у тебя может, у меня, кстати, нет -- этого никто не говорил. Я говорил, что могу попросить такого у тебя, я мог и просил, и сейчас -- это я прошу, в конечном счете, и именно прошу. Please, fuck my heart. Я смеюсь, я не знаю на каком языке я разговариваю на самом деле. Тебе придётся. ........ В конечном итоге, на алтаре окажешься ты, а он будет жрецом, а я... Я буду безумцем, прячущимся за алтарём. Я буду уверен, что я и есть божество, и буду шептать и орать подходящие случаю вещи, а потом жрец истечёт кровью, и мне придётся его воскрешать, и у меня даже получится -- после того, как выпью столько её, что меня начнёт ею тошнить. Ха. Ты сказал, что я должен попросить? Пожалуйста. Я не умею. Я могу только... Отдать? Надеюсь, получилось.