***
Все было залито красным. Оторванные человеческие конечности, разбросанные органы, сломанные дома. Сатору больше не шутил о том, кто из них троих достоин звания шамана особого ранга. Дошутился, блять. Он не смотрит на нее, но слышит, как долго и мучительно ее выворачивает наизнанку от увиденного. Или скорее от осознания того, кто был виновником этого месива. Он покрепче перехватывает рукой русые локоны, не дает запачкаться. Крис, вытерев протянутыми салфетками рот, обернулась. Сатору бросил быстрый взгляд на подругу. Она была мертвенно бледной. От былого румянца остались лишь смутные воспоминания. Вроде, пару дней назад ее щеки трогал закат, когда они втроем бегали курить за забор, оставив Секо отсыпаться в комнате. Или это было в прошлой жизни? Крис прокашлялась, выпрямилась и вновь огляделась. Рвотный позыв удается легко побороть — она ничего не ела со вчерашнего вечера, а все остатки ужина доедала земля. Она тоже была красной, кстати. — Не думал, что у тебя такой слабый желудок, — он пытается шутить, но выходит так откровенно хуево, что от этой колкости зарыдать хочется, а не пустить смешок. — Я тоже до сегодняшнего дня не знала об этом. Шаманы суетятся, бегают. Масамичи что-то громко объясняет приехавшему на место старейшине, сдергивает темные очки и устало трет переносицу. Ему ничуть не лучше их самих. Крис поворачивается к Годжо. Она видела Сатору таким во времена смерти сосуда звездной силы. Он стоит молча, руки в карманах, глаза спрятаны за очками. Он стоит непривычно тихо, выглядит слишком спокойным, Крис снова мутит от его напускного холода. Пальцы хватают его за рукав формы и тянут на себя. Тот не реагирует. — Скажи мне что-нибудь, — шепчет. Ответа не получает. — Скажи, прошу. Пошути еще, скажи, что истребишь к чертовой матери всю верхушку магов, закричи во все горло, врежь мне со всей дури, только не молчи, Сатору, я умоляю. — Я в ебаном ахуе, — на выдохе говорит тот и поворачивается к ней. Очки съезжают на кончик носа и ей выть хочется. Небесно голубые глаза, всегда яркие, завораживающие, сейчас больше похожи на грязную лужу, в которой отражался некогда ясный небосвод. Белки покрасневшие от недосыпа и нервов, а может и слез, он как будто повзрослел на несколько лет за пару часов. Она случайно подслушала их с Ягой разговор в коридоре, выронила и разбила тарелку с чипсами. Вечер кино пришлось отложить в долгий ящик. — Я вообще ничего не понимаю. — Может это ошибка… — Мы насчитали сто двенадцать трупов, — раздается тихое неподалеку и Крис зажимает себе рот, сдерживая очередной позыв. Блевать снова она явно не будет. — Поехали отсюда, — шепчет она и вновь дергает на себя Годжо. Тот не двигается. Она словно смотрит сквозь него, мысленно проклинает Сугуру, мысленно просит объяснений. Было слишком поздно что-то исправлять: приговоренный к казни быстро сбежал. Сатору не отвечает, смотрит на покосившийся дом с выбитой дверью, опускает взгляд на багровую лужу крови и прищуривается. Что-то блестит в красном месиве. Он подходит ближе и тянется рукой к непонятному предмету. Крис разглядеть не может, в техникуме забыла очки, а линзы даже вставить не смогла. Зато она очень четко разглядела то, как тряслась рука Сатору. Он берет вещицу из лужи, марает свои белоснежные руки в чужой крови и подходит ближе. Протягивает раскрытую ладонь Крис. Она прикусывает губу, сдерживая рвущиеся наружу рыдания. — Это не ошибка. Он сделал это сам. Две пары глаз смотрят на перепачканную в крови пуговицу. Отличительную черту формы магического техникума.***
— Не надо, — повышает голос Крис, тянет за воротник рубашки Сугуру на себя. Тот поддается, шагает ближе, но смотреть в сторону выхода не перестает. Недавно проглоченное проклятье дает о себе знать, резко пошатывая его состояние и настроение. Так бывало каждый раз, когда его арсенал проклятий пополнялся. Вся негативная энергия, эмоции, чувства начинали переполнять его, сила разрывала на части, застилая глаза пеленой гнева и желания убить каждого не шамана. Крис не может позволить ему это сделать. — Сугуру, блять, я умоляю тебя. — Умоляй лучше или убей, — низкий голос заставляет волосы на затылке зашевелиться. Крис смотрит поверх его плеча, в глаза заглядывать боится. Не хочет тонуть в них заново, не хочет признавать, что жизнь бы не моргнув и глазом отдала за то, чтобы время вспять вернуть, докопаться до Сугуру, вправить ему мозги. Не хочет лишний раз вдох делать, когда чужая рука оказывается на талии, сжимая сквозь ткань куртки кожу. Та отзывается дрожью, как собака, что давно хозяина не видела. Крис не моргает. Гето дальше пальцами ведет, забирается под кожанку и сквозь футболку позвонки пересчитывает. — Не трогай, — пытается держать лицо, а на деле скулит, как побитая шавка. Сугуру усмехается, сильнее к себе прижимая. В горле ком неприязни, в груди сердце чувствами пышет. Любовь с презрением не мешают. — Ты дрожишь. — Не трогай. — Я пойду и убью их, — сухие губы касаются места за ухом. Она стонет еле слышно. — Не трогай, — шепчет рвано, сама же голову назад запрокидывает, позволяет в подбородок поцеловать. Мягкая, податливая. Гето почти плохо от этого. — Ты же знаешь, я не шучу, — говорит тихо совсем рядом с ухом, дыханием волосы колышет. — Ты же знаешь, какого это, когда вся эта дрянь переполняет, изнутри дерет. Когда эта энергия душит. — Что мне надо сделать? — Ты знаешь, — он отстраняется, заглядывая в зеленые глаза. Она дрожала всем телом. Вечно холодная, расчетливая, продумывающая все наперед сейчас стояла, съежившись. Глаза нервно бегали по его лицу, Сугуру захотелось отвернуться от той тоски, которую он увидел в ее зрачках. Но устоял на месте. — Ты же помнишь. — Помню, — на выдохе произносит, разрывая зрительный контакт. Смотрит в окно. Перспектива выпрыгнуть туда к хуям собачьим становится все привлекательнее. Сугуру за подбородок поворачивает на себя, заставляет в глаза смотреть, все пути к отступлению отрезает. Голоса все ближе. Он взглядом прослеживает скатившуюся по щеке слезу. Не вытирает, позволяет намочить ворот футболки. — Не убивай их. — Ты знаешь, что мне нужно, — чеканит он. Крис отчаянно пытается проглотить ком в горле от этого ненавистного голоса. Не получается. Любовь с презрением не мешают.***
На пол летит футболка. За ней джинсы. Сугуру выдыхает, прослеживая взглядом свет на ее теле от фар проехавшей под окнами машины. Взмахом головы она откидывает локоны назад, не позволяя русым волосам скрывать и миллиметра ее бледной кожи. Луна лижет ее плечи, гладит ключицы, грудь, ребра. Гето не отказывает себе в удовольствии последовать примеру холодного света, подушечками пальцев обводит ее силуэт. Не исчезает. Он смотрит в ее прикрытые глаза и усмехается. Она сидит на нем, словно статуя. Не двигается, глядит с презрением, впивается ногтями в его голую кожу с желанием, сама себе противоречит, ломается от бьющихся в смертельной схватке чувств. — Запоминай каждую секунду, каждое движение, — хрипит Крис и, сдернув грубо с его волос резинку, сжимает корни на затылке, заставляя оторваться от подушки. Его пульс неумолимо скачет к отметке «аритмия». — Больше такого не повторится. Ответить Сугуру мешают чужие губы. Она целует остервенело, жадно, всю свою злость и отчаяние за все эти годы показывает, передает, заставляет прочувствовать всю ее боль. Большие ладони сжимают голые бедра до синяков, до мушек перед глазами, буквально вырывают из ее глотки жалостный стон. Сугуру меняет их местами, подминая под себя. Целует губы до крови, вспоминает, как делал это почти каждый день в колледже. Одной рукой закидывает себе на торс ногу Крис. Она сильнее обхватывает его поперек тела и дергает на себя. Гето смеется хрипло, успевая опереться на руку слева от головы девушки. В ее глазах непроглядная тьма. И возбуждение. — Ты стала сильнее, — шепчет в висок, прикусывает хрящик уха, ползет губами ниже, оставляет болезненный укус на шее. — Угадай, кто ускорил этот процесс? — цедит сквозь зубы и с силой впивается в его плечо ногтями. Сугуру еле заметно морщит нос. — Жду свое законное спасибо. — Спасибо, что привязал нас с Сатору к себе так крепко, что рука тебя убить не поднимается. У Гето глаза заблестели недобрым огоньком, губы тронула злая усмешка. Девушка не скупилась в выражениях, не подбирала слова. Они словно ходили друг напротив друга на расстоянии в несколько сантиметров с клинками у шеи. Неловкое движение, слово, вздох — из сонной артерии кровь фонтаном хлынет. Никто первый выпад сделать не решался. Оба скалились, ядом плевались, но полоснуть не могли — еще свежи воспоминания о проведенном вместе времени. Хотя, казалось бы, как много уже воды утекло, но даже ее было недостаточно. Сугуру сдергивает с Крис белье, прикасается пальцами к клитору, ловит ее рваный вздох губами. Проникает в рот языком, прикусывает губы, целует жадно, словно надышаться ею не может. Гето никогда ее так не целовал, всегда дарил мягкие и трепетные поцелуи. Лишь в моменты особого напряжения и злости позволял себе перевести поцелуй в его кусачее подобие, но черту не переходил. Как сейчас, например. Она хватается руками за его шею, тянет ближе, самой себе признаться боится, что скучала по этому безумно. Даже если их секс со стороны и был похож на обоюдное насилие с двух сторон, внутри каждый из них понимал — скучали. Скучают до сих пор, но никто из них свое мировоззрение не предаст, не уступит, даже мысли не допустит о том, чтобы ступить на чужую дорожку. Обмен укусами и синяками лишь от голода, от невозможности уместить внутри всю тоску и любовь, которые они делили на двоих. Любовь с презрением не мешают. Крис почти рвет молнию на его брюках, сдергивает те вниз, отбивается от руки Сугуру, когда тот тянется помочь. Упертая. — Где же твои отвратительные тряпки? — выдыхает она, когда видит уже вставший член. Словно в первый раз. — Как ты жестока к моему вкусу, — хмыкает Сугуру и сжимает свободной рукой ее грудь. По комнате разносится сдавленное мычание. — В них я смотрюсь очень даже ничего. — Как сбежавший из цирка клоун, — скалится она и тут же оказывается вжата лицом в подушку. — Я задела твое хрупкое мужское эго? — Тебе придется постараться получше, чтобы твой яд заставил меня хотя бы почесаться, Крис, — поцелуй ложится на лопатку, после превращаясь в укус. Она стонет и жмурит глаза. Он произнес ее имя так, как произносил много лет назад. Нежно, тихо, словно не было всех этих путанных событий, словно они не расставались, не прекращали обмениваться тупыми сообщениями, не выкуривали одну на двоих поздно вечером перед тем, как вернуться в уже спящее общежитие целующимися, довольными, молодыми. Словно он не устроил ей ад на земле и внутри своим уходом, не сказав и слова на прощание. Подступающие к горлу слезы прогоняют руки, которые с легкостью поднимают ее за талию, будто она ничего не весит. Он ставит ее на колени и целует позвонки от затылка к пояснице. Она выгибается под его руками, расставляет ноги шире, подставляясь под горячие ладони. Подушечки пальцев пересчитывают ребра, обхватывают за талию, заставляя чуть сдвинуться назад, а после крепко сжимают бедра. Сзади слышится шелест постельного белья и Крис не успевает посмотреть на него через плечо, как его язык проезжается по влажным складкам. Она дергается вперед, но руки заставляют остаться на месте, не давая двигаться. Его язык давит на клитор, проезжается по входу, Крис стонет громче, зарываясь лицом в подушку, стараясь задушить в себе звуки наслаждения. Гето как будто этого и ждал — обводит кончиком языка вход и плавно входит в нее. Она дышит рвано, поддается бедрами назад, пытаясь насадиться, но получает шлепок по бедру. Гето поднимает взгляд на ее спину. Светлая, в побелевших маленьких шрамах, которых за все это время стало больше. Каждую родинку помнит наизусть, каждую целовал, пальцами в созвездия соединял. Крис приподнимается с кровати и упирает руками в грядушку кровати, Сугуру прослеживает за тем, как она сводит лопатки вместе, как напрягается ее спина под полотном мягкой кожи, суживает глаза и широко проходится языком по всей промежности, наслаждаясь судорожным стоном. Короткие ногти посильнее впиваются в дерево, когда в ней оказываются сразу два пальца. Чистая формальность и ничего более. Последний раз на то и последний — выжимают из него все, до последней капли. — Ты так по мне скучала? — хрипит Сугуру, отрываясь от клитора. С нее течет. Излишне сильно течет для той, кто был категорически против сего действия каких-то полчаса назад, говоря ему о том, что дрочки с него с лихвой хватит. Не хватит. С ней не хватит. — Заткнись, — шепчет Крис и сильнее насаживается на пальцы. Он прокручивает их внутри, заставляя девушку вытянуться, словно струна. — Вставь мне уже. — Мы спешим? — Да. Она ловко выворачивается в его руках и одним больным тычком заставляет его улечься спиной на кровать. — У меня нет презервативов, — Сугуру приподнимается на локтях и смотрит на промелькнувшее замешательство на чужом красивом лице. Ее зеленые яркие глаза всегда завораживали, приковывали его внимание к себе. Особенно когда она была сосредоточена. Особенно когда она злилась. Особенно когда смеялась. Особенно когда смотрела на него. Особенно когда смотрела она. — Надеюсь, за все эти годы ни одна шлюха не дала тебе, — раздраженно выдыхает она и в его груди что-то теплеет. Крис всегда ревностно относилась к нему, хоть никогда и не показывала это в открытую. Он замечал это гложущее чувство лишь по ее взгляду и интонации. Тихой, почти злой. Сейчас была такая же. — Взаимно, Крис, — ее вновь дергает. Они оба знают, что никто из них и не думал о том, чтобы лечь в постель с другими. Именно поэтому она рывком сдергивает с него приспущенные штаны и белье и седлает бедра. Сугуру улыбается. Крис давит в себе желание замахнуться и наотмашь убрать его ухмылку с лица. Она приподнимается и направляет в себя член, с громким шлепком насаживаясь до конца. Стон срывается с его губ. Крис бросает на него взгляд и зависает на пару секунд. Красивый. В свете луны и далекого фонарного столба все его изгибы смотрелись чересчур неправильно. Неправильно искусанные губы, красивая шея, выступающие ключицы и эти чертовы глаза. Черные, узкие, лисьи. — Мы же спешим. Крис сужает глаза. И когда он успел стать такой ехидной занозой? Она соврала бы самой себе, что ей это не нравится. И она врет. Упирается руками в его грудь и вскидывает бедра на пробу. Опускается с выдохом, с влажным шлепком. Прекрасно. Сугуру берет ее за затылок и тянет на себя. Она поддается, опускается на него всем корпусом и целует. Не так грубо и жадно, а чувственно, медленно, тягуче. Пальцы зарываются в волосы, сжимают на затылке, она мычит в губы от этого, жмурится сильнее. Гето толкается бедрами, подначивая Крис продолжить двигаться, но когда понимает, что та даже не собирается давать ему желаемого, полностью увлекаясь его губами, обхватывает талию ладонями и толкается снова. Горячо, узко. Слишком чересчур. Она стонет громче с каждым толчком, подмахивает бедрами, дрожит, но целовать не перестает. Отрывается от его губ, зарывается носом в его шею и мычит наслаждено, вдыхая его запах. Тот редко пользовался парфюмом и Крис благодарна всем несуществующим богам за это, ибо запах его кожи был способен свести ее с ума в считанные секунды. Когда терпеть становится слишком сложно, а все мысли сводятся лишь к получению оргазма, она выпрямляется, прогибаясь в спине, и сама насаживается, срывая с губ Гето тихое шипение. Крис закусывает губу, впивается ногтями в его грудь, он гладит ее в ответ, подушечками пальцев проезжается по соскам, после сжимая груди руками. — Люблю, какая ты нежная, когда скачешь на мне, — в порыве страсти с придыханием выдает Сугуру и Крис сильнее сжимается вокруг его члена. Он толкается в нее до конца, задерживаясь. — Если бы ты любил меня, то не сбежал как ебаный трус, оставив нас с Сатору одних, — не удерживается она и со звучным шлепком насаживается на него. Гето поджимает губы, решая промолчать о том, что про любовь к ней он не заикнулся за вечер ни разу. Ему и не надо было произносит это вслух — они оба понимали чувства друг друга без всяких слов и громких фраз. Сугуру почти рычит, вновь меняет их положение, и теперь Крис оказывается под ним. Мягкая, податливая, жадная, но не его. Дается в руки, не дает в сердце. Тянет руки, но не к душе, а к его телу, внутрь забираться не будет, не хочет, не вынесет. У них одна боль на двоих, одна постель на двоих, одно дыхание на двоих, одна сигарета на двоих. Но никак не любовь. Никак не сердце. Гето подхватывает под коленом и дергает на себя, она срывается на сдавленный крик, но приподнимает бедра, позволяет ему глубже вбиваться в тело, выжимать из нее все, до конца, чтобы ничего не осталось. Ни ей, ни ему. Он смотрит на нее сверху вниз, одним своим взглядом заставляет застонать и сжаться сильнее. Ее ладонь останавливается на его подрагивающем животе и она одними губами молит о продолжении, молит дать то, что она так хочет. И он даст ей это. Вбивается в ее разгоряченное тело остервенело, хаотично, до звездочек перед глазами правильно и сильно. Кожа под коленкой ноет от его цепких пальцев, но Крис даже не обращает на это внимание, стонет громче, надрывней, царапает его пресс, когда тот входит излишне глубоко, но не останавливает, продолжать просит. Сугуру зачесывает свободной рукой волосы назад, убирает мешающиеся мокрые пряди с лица, что закрывают обзор на произведение искусства перед его глазами. Он чувствует, как стенки влагалища сжимаются вокруг его члена сильнее, видит, как она раскрывает пухлые губы в преддверии долгожданного оргазма. Сугуру наклоняется и оставляет влажный поцелуй на раскрасневшейся щеке Крис, не переставая двигаться. Она подставляется под поцелуи на шее и как только он выпрямляется, меняя угол проникновения, кончает. Долго, с протяжным стоном, сильнее сжимая Гето в себе. Он стонет в ответ, двигается, продлевая ее оргазм и подгоняя свой. Дрожащая рука настойчиво стучит его по животу, намекая на то, что стимуляция слишком сильная, удовольствие граничит с болью, но он не перестает, собирает обе ее руки в одну свою и дергает на себя, не прекращая сладостную пытку. — Только не в меня, — единственное, что она успевает выдавить из себя перед тем, как он выходит из нее и кончает Крис на живот. Кровать рядом прогибается, Сугуру валится сбоку от ее тела. Он глубоко дышит, грудная клетка вздымается, будто внутри загнанно бьется птица. Крис отводит взгляд, не позволяя себе думать о том, чтобы попросить обнять ее. Он и не станет. Не сейчас, не тут. Не в этой жизни даже. Она привстает и тянется к тумбе за салфетками и пачке. Стерев с живота и бедер остатки их любовного насилия, она кидает на пол грязные салфетки и, приземлившись рядом с Гето, закуривает. Подает ему сигарету, после принимает ту из его рук, почти касаясь губами пальцев. Они лежат молча, выкуривают пару сигарет, вслушиваются в звуки улицы, в дыхание друг друга, в обволакивающую тишину. Минуты иллюзорного спокойствия и умиротворения оставляют противное послевкусие во рту и сердце, Крис невольно морщится от этих горечи и кислоты. Тишину нарушает вибрирующий телефон. Она подрывается на постели и смотрит на экран. Сатору разрывал трубку беспокойными сообщениями и звонками. Крис поджимает губы и отправляет короткое: «Забери меня отсюда». Скидывает адрес и, бросив беглый взгляд на лежащего с закрытыми глазами Сугуру, поднимается. Одевается тихо, чересчур медленно, почти нехотя. Когда все немногочисленные вещи распиханы по карманам, она последний раз смотрит на помятые простыни и спокойного Сугуру, который, приподнявшись, смотрел на нее. Старается запомнить все, каждую деталь, зарисовывает в голове, темными ночами будет доставать и упиваться этой болью и чувством вины, своей беспомощностью, злостью и… Они долго смотрят друг другу в глаза, обмениваются безмолвными фразами, Крис делает шаг к кровати, чтобы оставить на любимых губах последний прощальный поцелуй, но останавливается. Если сделает это, то уйти не сможет. Никогда. Гето понимает это и улыбается еле заметно, как будто извиняясь. — Уйдешь, не попрощавшись? — Мы склонны перенимать привычки любимых людей. Любовь с презрением не мешают. И Крис больше не будет.