The Atlas Six (Шестёрка Атласа)

ПАРИСА Значит, это была не игра. Или это была в высшей степени садистская игра. Только задним числом Париса поняла, что Атлас и Далтон никогда не уточняли, что один из шести будет отправлен домой; только то, что один из шести будет исключен по решению остальных. Пятеро выберут одного, но условия его отъезда никогда не уточнялись. Поначалу она думала, что это довольно произвольный - хотя и цивилизованный - метод обеспечения того, чтобы только самые лучшие и преданные делу отправлялись дальше. Однако теперь все приобрело какой-то извращенный смысл. С чего бы это самому эксклюзивному в мире обществу академиков позволять одному из своих потенциальных членов уходить? В лучшем случае это было бы риском для безопасности; даже если исключенный медеец расстался с остальными полюбовно - а это уже значительное "если" - люди были надежны только тем, что небрежно обращались с информацией. Только мертвые хранят секреты. В тот момент, когда она осознала это - споткнувшись об это в мыслях Далтона - все остальное встало на свои места. "Один из нас должен умереть", - сказала Париса вслух, проверяя, как это будет ощущаться на фоне реальности. То, что Далтон в тот момент все еще находился внутри нее, было второстепенной задачей, пока он не застыл. "Что?" "Вот почему ты не хочешь, чтобы я проиграла.eТы не хочешь, чтобы я была той, кто умрет". Ты не хочешь, чтобы я была той, кто умрет". Она отстранилась, чтобы посмотреть на него. "Немного радикально, тебе не кажется?" Он не почувствовал ни облегчения, ни разочарования от того, что она знает. В лучшем случае, он смирился с этим, и хотя он попытался отстраниться, она зафиксировала его на месте, продолжая обрабатывать информацию. "Значит, вы кого-то убили". Она зарегистрировала это, моргнув. "Это то, что вы держите взаперти? Свою собственную вину?" "Ты использовала меня", - заметил он по неосторожности, подтверждая для себя свои подозрения. Этого было вполне достаточно для утвердительного ответа. "Но какая причина может быть для убийства посвященного?" Париса надавила на него, не заинтересованная в данный момент в том, чтобы успокоить его эго. Как будто женщина не может одновременно наслаждаться сексом и читать мысли! Они еще даже не разошлись, а Далтон уже искал способы сделать ее злодейкой в своем роковом рассказе, на что у нее вряд ли хватало времени и терпения. "Избавить мир от медеанца, и ради чего?" Далтон отступил назад, путаясь в своих брюках. "Ты не должна об этом знать", - пробормотал он. "Мне следовало быть осторожнее". Лжец. Он явно хотел, чтобы она знала об этом. "Возможно, нам не стоит зацикливаться на том, чего мы не должны знать", - заметила Париса, и Далтон скользнул по ней взглядом, ощущая ее вкус на своем языке, который был так сладок, что даже она могла видеть, как он закручивает свои мысли вокруг этого. "Ты собираешься сказать мне, почему, - спросила она, - или я должна просто убежать и рассказать остальным, что все это - тщательно продуманная смертельная схватка?" "Все не так", - механически ответил Далтон. Похоже, такова была линия компании. Она задалась вопросом, способен ли он дать какое-либо другое объяснение, по контракту или иным образом. "За магию приходится платить, Париса. Ты знаешь это. Некоторые предметы требуют жертв. Крови. Боли. Единственный способ создать такую магию - уничтожить ее". Его мысли были более туманными, менее определенными. "Не поэтому", - заметила Париса. "Конечно, да". Теперь он был нетерпелив, нервничал. Возможно, ему просто не нравилось, когда ему противоречили, хотя она подозревала, что дело не только в этом. "Предметы, содержащиеся в библиотеке, не для всех. Они редки, требуют огромной силы и невообразимого самообладания. Есть причина, по которой выбирают только шестерых..." "Пять", - поправила его Париса. "Пятерых выбирают. Одного убивают". Его рот сжался. "Не называй это резней. Это не бойня. Это..." "Добровольная жертва? Я очень сомневаюсь в этом". Она резко рассмеялась. "Скажи мне, кто из нас согласился бы на это, если бы знал, что за это придется умереть, а? К тому же, я вижу, что это еще не все". Она внимательно смотрела на него, ожидая, не откроет ли он что-нибудь, но он снова запечатался в хранилище. Он и так уже выдал слишком много, или просто хотел, чтобы она в это поверила. Было ли это его намерением или нет, осталось неясным. " Ты хотел, чтобы я знала, Далтон", - напомнила она ему, решив открыто обвинить его и посмотреть, что из этого выйдет. "Я не думаю, что ты настолько беспечен, чтобы позволить мне приблизиться к тебе иначе. Но если ты хочешь, чтобы я действовала в соответствии с твоим предупреждением, тогда тебе придется объяснить мне, почему оно существует. Иначе, - насмехается она, - какая причина мне оставаться?" "Ты не можешь уйти, Париса. Ты слишком много видела". И он не думал, что она сделает это, даже если бы могла. В его словах не было ни паники, ни бешеной озабоченности; только факт. Жаль, что его уверенность была столь обоснованной. В конце концов, к какой жизни она может вернуться после этого? Она поправила юбку, поправляя нижнее белье, и поднялась на ноги. "Далтон", - сказала она и взялась за его воротник. "Ты ведь знаешь, что я не только использовала тебя, не так ли?" Его язык скользнул по губам. "Более чем?" "Я наслаждалась тобой", - заверила она его и притянула ближе. "Но боюсь, что у меня будет еще много вопросов, когда я все обдумаю". Его руки слепо нащупали ее талию. Она была уверена, что теперь они будут чесаться от желания. Он проснется посреди ночи и обнаружит ее очертания в своих ладонях. "Возможно, я ничего тебе не дам", - сказал он. "Возможно, да", - согласилась она. Прошло несколько недель, прежде чем они снова оказались в компрометирующей ситуации. К тому времени они перешли к теории времени, и Париса, специализировавшаяся на познании, смогла сделать гораздо больше, чем с помощью преимущественно физической магии. Большинство теорий о времени и его движении носили психологический характер: человек может воспринимать время под влиянием мыслей или воспоминаний. Кусочки прошлого казались ближе, а будущее одновременно казалось несуществующим, далеким и стремительно приближающимся. Тристан явно хотел доказать значимость квантовой теории времени (или что-то в этом роде), но Париса была сосредоточена на очевидном: что фактическая функция времени - это не вопрос его построения, а то, как его переживают другие. Впервые библиотека начала открывать вещи исключительно для нее, давая ей свои обычные псевдочувственные толчки в том или ином направлении, и она начала осваивать исторические тексты, о которых поначалу думала так мало. Не Фрейда, конечно; западная смертная психология как самосознательный способ исследования, что неудивительно, запоздала на несколько столетий. Скорее, Париса погрузилась в свитки золотого века ислама, подталкивая себя к полусформировавшейся догадке и обнаружив, что арабский астроном Ибн аль-Хайтам заметил об оптических иллюзиях то же самое, что Париса заметила о человеческом опыте в целом - а именно, что время является иллюзией самого себя. Почти каждая теория времени коренилась в заблуждении, а манипулирование временем как концепцией осуществлялось в основном через механизм мысли или эмоций. Каллум был слишком ленив, чтобы сосредоточиться на последнем, но Париса погрузилась в ранние психологические медианские искусства - исламские и буддийские, в основном - с рвением, которое удивило всех остальных. Всех, то есть, кроме Далтона. "Я же говорил тебе", - сказал он, найдя ее однажды вечером одну в читальном зале. Она позволила ему думать, что он удивил ее. "Хм?" - сказала она, изображая удивление. Он пододвинул стул, чтобы сесть рядом с ней за стол. "Это рукопись аль-Бируни?" "Да". " Ты изучаешь время реакции?" Именно Бируни впервые начал экспериментировать с ментальной хронометрией, которая в данном случае представляла собой задержку между стимулом и реакцией; сколько времени требуется глазам, чтобы увидеть что-то, и мозгу, чтобы отреагировать. "Откуда ты знаешь, что я изучаю?" спросила Париса, хотя в этом не было необходимости. Потому что они оба знали, что он, конечно же, не мог отвести от нее глаз. "Я вижу, что ты работаешь над теорией", - сказал он. "Я подумал, что, возможно, ты захочешь ее обсудить". Она позволила себе полуулыбку. "Может, пошепчемся о дифференциальной психологии? Как пикантно". "В интенсивном изучении есть интимность, которая даже мне кажется тревожной", - сказал он, придвигаясь к ней. "Выражение неоформленной мысли". "Кто сказал, что мои мысли остаются неоформленными?" "У тебя нет ничего общего ни с кем из остальных", - заметил он. "А я советовал тебе найти союзника". Она погладила его колено своим. "И разве я его не нашла?" "Не я". Он выглядел кривовато-веселым, хотя и не отстранился. "Я же говорил тебе, это не могу быть я". "Почему ты думаешь, что мне нужен союзник? Или что я позволю себя убить?" Далтон огляделся по сторонам, хотя вряд ли их могли подслушать. Париса не чувствовала в доме никаких других активных познаний, кроме, возможно, Нико. У него были довольно частые посетители, своего рода телепаты, хотя он никогда не был в полном сознании, когда это происходило. "И все же, - сказал Далтон. Обращение; поверь мне, послушай меня. Возжелай меня, трахни меня, люби меня. "Что во мне такого? Ты мне явно не доверяешь", - заметила Париса. "Я даже не думаю, что ты хотел бы доверять мне, если бы мог". Он одарил ее кривой, говорящей улыбкой. "Я не хочу, нет". "Значит, я вас соблазнила?" "Думаю, условно - да". "А не условно?" Ее волосы сползли на одно плечо, привлекая его внимание. "Ты немного мучаешь меня", - сказал он. "Потому что ты думаешь, что я могу тебя не хотеть?" "Потому что я думаю, что ты можешь, - сказал он, - и это было бы катастрофой. Губительно". "Иметь меня, ты имеешь в виду?" Это соответствовало бы ее архетипу. Соблазнить и уничтожить. Мир был полон поэтов, которые считали, что любовь женщины их не создала. "Нет". Его губы иронично подергивались. "Потому что ты хочешь меня". "Как смело с твоей стороны". И маловероятно. Ей еще предстояло определить его характер. Был ли он смиренным или хвастливым? Был ли он безрассудно сбит с пути, или это ее вели куда-то с умыслом? Мысль о том, что он может играть с ней именно так, как она играла с ним, жестоко опьяняла, и она повернулась к нему лицом. "Что случится, если я захочу тебя?" "Ты бы получила меня". "И?" "И ничего. Вот и все." "А сейчас у меня тебя нет?" "Если да, то разве это не кажется тебе скучным?" "Значит, ты играешь в игру". "Я бы никогда не оскорбил тебя игрой". Он посмотрел вниз. "Какова твоя теория?" "Кого ты убил?" - спросила она. Между ними возникла короткая тишина; напряжение спало. "Другие, - заметил Далтон, - предложили сосредоточиться на механике времени. Петли". Париса пожала плечами. "У меня нет необходимости перестраивать вселенную, как блоки". "Почему нет? Разве это не сила?" "Почему, просто потому что никто другой этого не делал? Мне не нужен новый мир". "Потому что тебе нужен этот?" "Потому что, - нетерпеливо сказала Париса, - сила, которая потребуется для его создания, лишь уничтожит бесчисленное множество вещей на своем пути. У магии есть цена. Разве ты сам не говорила об этом?" "Значит, ты согласна". "С чем?" "С правилами Общества. С его процессом устранения". "Его игра в убийство, ты имеешь в виду", - поправила Париса, - "что само по себе оскорбительно". "И все же ты остаешься, не так ли?" Невольно она почувствовала, что ее глаза косо смотрят на ее записи. "Я же говорил тебе". На этот раз улыбка Далтона расширилась. "Я говорил тебе. Даже зная правду, ты бы не отказалась". "Кого ты убил?" спросила его Париса. "И как ты это сделал?" Он выдернул страницу из-под ее руки, скользнув по ней взглядом. Она вздохнула, вспомнив его слова об интимности академической жизни. Она нравилась ему больше всего, когда была уязвима, не так ли? Когда у него была часть ее, от которой она не хотела отказываться. Удовольствие без прикрас или знания без разделения. "Память", - сказала она, и Далтон поднял взгляд. "Переживание времени через память". Он изогнул бровь. "Путешествие во времени, - объяснила Париса, - очень просто, если вы путешествуете через восприятие времени одним человеком". Возможно, - замялась она, предчувствуя неизбежное непонимание, - это может показаться менее интересным моим неуловимым коллегам..." "Они изучают то, в чем специализируются, как и ты. Продолжай", - сказал Далтон. "Это не очень сложно", - сказала она ему, удивленная, но недовольная его отказом. "Умные люди быстрее реагируют на раздражители, поэтому умные люди быстрее ощущают время, и может показаться, что его у них больше. Интеллект - это, в некотором смысле, тоже болезнь - гениальность часто является побочным эффектом мании. Возможно, у некоторых есть такой избыток времени, что они переживают его по-другому. Кроме того, если бы время можно было потреблять по-разному, его можно было бы и сохранять. И если бы у человека был избыток времени..." "Они могли бы путешествовать по своему собственному опыту времени по-другому", - заключил Далтон. "Да", - сказала Париса, - "по сути". Он задумчиво обвел рукой рот, размышляя над этим. "Как бы ты измерила интеллект? Или это будет магия, в данном случае?" "Кого ты убил?" - спросила Париса. "Его не любили", - ответил Далтон, снова удивив ее. Она не ожидала такого ответа. "Не то чтобы это было оправданием", - добавил Далтон. "Он был опасен?" Далтон нахмурил брови. "Что?" "Он был опасен", - повторила Париса. "Для вас или Общества?" "Он..." Далтон моргнул, слегка отступая. "Общество не определяло, жив он или умер". "Разве нет? В некотором смысле", - сказала Париса. "Они выбрали шесть кандидатов, зная, что один из них будет исключен. Не думаете ли вы, что у них есть идея, кого из них они сочтут расходным материалом?" Далтон снова моргнул. И еще раз. Его мысли затуманились и вновь обрели форму, на этот раз другую. "Как ты убил его?" спросила Париса. "Ножом", - ответил Далтон. "Из засады?" "Да. Немного". "Как по-римски с вашей стороны". "Мы были в сильном опьянении". Он устало поскреб челюсть. "Это нелегко, отнимать жизнь. Даже когда мы знали, что это необходимо". Обязательность чего-либо не была концепцией, которая нравилась Парисе. "А если бы ты этого не сделал?" "Что?" "Что, если бы вы решили не убивать кого-то", - повторила Париса, уточняя, когда мысли Далтона распутались во второй раз. "Общество вмешалось бы?" "Он знал", - сказал Далтон, что не было ответом. "Он знал, что это будет он". "И что?" "Поэтому он убил бы одного из нас, если бы мог". Пауза. "Возможно, меня." Ах, так это объясняло его страх, или, по крайней мере, часть его. Париса протянула руку, убирая волосы Далтона со лба. "Возьми меня сегодня в свою постель", - сказала она. "Я обнаружила, что меня одолевает любопытство". Его простыни были безупречно белыми, чисто заправленными. Она получала огромное удовольствие, расправляя их. Бывали и другие случаи. Однажды она нашла его в саду. Было рано, холодно и сыро. "Англичане, - сказала она, - слишком романтизируют свои тоскливые зимы". "Англофилия", - сказал Далтон, поворачиваясь к ней. Его щеки были яркими, освещенными двойными бутонами холода, и она потянулась к нему, взяв его лицо между ладонями, чтобы согреть их. "Осторожно", - предупредил он. "Я могу принять это за нежность". "Ты думаешь, я не нежная? Соблазнение не всегда смертельно", - нетерпеливо сказала Париса. "Большинство людей хотят, чтобы о них заботились. Если бы у меня не было нежности, я бы вообще ничего не добилась". "И куда же ты хочешь пойти сегодня утром?" "Туда, куда ты меня не поведешь", - сказала она. "Лесть - это часть соблазнения, - сказал он, - не так ли?" "Неизбежно, да". "Ах. Я сожалею, что был таким прямолинейным". "Никто никогда не бывает прямолинейным". Он полуулыбнулся. "Значит, мы не простые, мы просто... все одинаковые?" "Недостаток человечества", - сказала Париса, пожимая плечами. "Принуждение быть уникальным, которое воюет с желанием принадлежать к единому идентифицируемому подобию". Они уже скрылись из виду, встали слишком рано, чтобы кто-то еще не проснулся, но он все равно потянул ее в ближайшую рощу берез, скрывающую их. "Ты делаешь меня таким обычным", - сказал он. "Правда?" "Подумай, каким интересным я мог бы быть для кого-то другого", - предложил он. "Академик-убийца". "Ты не неинтересный", - сказала она. "Почему он хотел убить тебя?" "Кто?" Притворство было очень утомительным, но, видимо, необходимым. "Сколько людей хотели убить тебя, Далтон?" "Наверное, очень многие". "Как восхитительно необычно", - уклончиво предложила она. Он притянул ее к себе, прижался бедрами к ее бедрам. "Скажи мне кое-что", - сказал он. "Ты бы хотела меня больше, если бы я дольше отказывал тебе?" "Нет", - сказала Париса. "Я бы сочла тебя большим идиотом, если бы ты это сделал". Она возилась с петлей его брюк, мысленно перебирая в памяти камни. "Расскажи мне о Форуме", - сказала она, довольная тем, что заметила признаки мгновенного испуга. "Я думаю, что мне было интересно узнать о врагах этого Общества. В частности, могут ли они быть правы". Она не забыла, что только агенты Форума смогли сбежать, проскользнув через защиту Общества во время установки. Несмотря на первоначальное удивление, Далтон выглядел относительно невозмутимым. "Почему я должен что-то знать о Форуме?" "Хорошо, - вздохнула она, разочарованная, но не удивленная, - тогда расскажите мне, почему он хотел убить вас". "Он должен был убить кого-то", - сказал Далтон с напускным спокойствием, - "прежде чем они убьют его". "Ты был слишком слаб или слишком силен?" "Что?" "Либо он выбрал тебя в качестве цели, потому что ты был слишком слаб", - уточнила она, - "либо потому что ты был слишком силен". "Что ты думаешь?" Она подняла взгляд и увидела, что Далтон внимательно наблюдает за ней. " Ты, наверное, сама выбрала меня по какой-то причине", - заметил он, пожимая плечами. "Потому что я был слабым или сильным?" "Ты превращаешь себя в притчу?" "Возможно". "Почему, - возразила Париса, - ты решил, что мне будет опасно иметь тебя? Для кого это может быть опасно?" " Для меня", - сказал Далтон. "Среди прочих". "И все же тебе не хватает самосохранения, не так ли?" "Скорее всего". "Поэтому он хотел убить тебя?" Она хотела пошутить, подтолкнуть его к тому, чтобы он увидел, что может обнаружиться, даже если она будет целиться вслепую, но он, казалось, смотрел на нее с новой серьезностью. "Я хочу кое-что попробовать", - сказал он. "Встретимся вечером". "Где?" "В моей комнате. Я хочу посмотреть, насколько ты хороша". "Мы уже пробовали это, - сказала она резко, - и я считаю, что мы оба прекрасно справились с задачей". "Не это", - сказал он, хотя он явно не был против. "Я только имел в виду, что собираюсь провести день, хороня кое-что. Мысль." "Ответ?" "Да". Легкое волнение пробежало по ней. "Я думала, ты не будешь играть со мной в игры?" "Это не игра. Это тест." "Что я получу, если сдам тест?". "Ответ". "Ответ?" "Да, хорошо". Пауза. "Это истощит тебя". "Хорошо", - сказала она приглашающе. "Я уже знаю, что ты можешь сделать, даже не пытаясь. Я хочу увидеть, что произойдет, когда ты постараешься". Она задрожала от предвкушения. Ей так не хватало ощущения работы в своей стихии. "Хорошо", - сказала она, сжимая пальцы. "Тогда я попробую". Когда она добралась до его личных комнат, тихо проскользнув туда, когда остальные уже легли спать, Далтон уже спал. Рядом с кроватью стояли песочные часы, на которых было четко написано, что это испытание ограничено по времени. Она перевернула их, закрыв глаза, и легла на спину рядом с Далтоном, нащупывая ритм его пульса. Ей предстояло погрузиться в собственное сознание, чтобы найти края его сознания, а затем попытаться найти самые труднодоступные двери. Когда она открыла глаза, то увидела клубок колючек. "Как банально", - вздохнула она, заметив лабиринт, который вел к замку. "У меня есть час, чтобы добраться до принцессы в башне, не так ли?" Час его опыта, то есть, и все указывает на то, что он был особенно блестящим. Она повернулась в сторону, мельком заметив горстку неместных грибов, прорастающих вдоль дорожки из колючек. "Тонко", - сказала она и отщипнула один, позволив ему превратиться в песок на ее ладони. Ментальная хронометрия. Она играла с его понятием времени, собирая его для своего использования. В целях аллюзии она изобразила модный комплект тонких пластинчатых доспехов, запрятав песчинки лишнего времени подальше. Процесс прохождения через колючки был предназначен лишь для того, чтобы тратить ее энергию. Работа над собственной магией в его голове требовала в геометрической прогрессии больше усилий, чем в физической вселенной; энергия работала как пробка. Одна замедляющаяся машина означала волну усиленной задержки, и точно так же использование магии вне разума Далтона усугублялось до призрачной степени усилий внутри него. Если бы она использовала собранное ею дополнительное время, то истощила бы себя. Если нет, то она исчерпает себя. Это был неуклюжий набор правил, но достаточно умный, особенно для того, кто не был в основном телепатом. Не то чтобы все это было хоть сколько-нибудь примитивным; царство, которое Далтон построил в своей голове, не могло быть возведено за один день, не то что за всю жизнь. Лабиринт был нестабильным, постоянно меняющимся, но грандиозным и сложным. Какой бы секрет ни хранил Далтон Эллери, он не хотел, чтобы его нашли, и он должен был обладать незаурядными способностями, чтобы утаить его от нее. Учитывая изощренность его ментальной защиты, она ожидала, что что-то заставит ее выйти наружу; пламя было легко наколдовать, и маленькие костры выпрыгивали сквозь трещины, раскаленными языками освещая ей путь. Когда на нее напали призрачные стражи, она не удивилась. Они были наспех клонированы из одного существа, и все сражались механически - одни и те же удары, снова и снова. Опять же, впечатляюще для работы дилетанта, но это была всего лишь проверка. Далтон уже дал понять, что не хочет ее смерти, так что, возможно, именно поэтому его разум не мог заставить себя угрожать ей. Это было сделано только для того, чтобы ей было что доказывать. Она поднялась на башню по две ступеньки за раз, посыпая песок на ходу. Сделанные ею доспехи начали ржаветь. Она, телесно, угасала. Время уходило. Сам замок был хорошо выстроен, но без творческого воображения. Основанный, скорее всего, на том месте, где Далтон когда-то бывал, хотя в нем были детали, которых она не ожидала: каждый отдельный факел горел на стене пламенем, уникальным образом реагирующим на изменения в воздухе, а цвета гобеленов, должно быть, подбирали, а не вспоминали. Она поднялась по центральной лестнице, следуя намеченному пути, но увидела, что комнаты по бокам от нее были обставлены и заполнены; они были сделаны, а не скопированы. Коридоры сужались, ведя ее вверх от площадки к площадке, пока она не ступила на винтовую круговую лестницу. На вершине лестницы находились три башенных комнаты; в отличие от остальных, эти были закрыты. У нее было время открыть все три, но только для того, чтобы взглянуть на них. Если бы она хотела полностью исследовать их содержимое, ей пришлось бы выбрать одну. За первой дверью оказалась она сама. Та Париса - Париса Далтона - повернулась в объятиях Далтона, чтобы посмотреть на настоящую Парису, стоявшую в коридоре в ожидании. А, значит, он дал ей возможность увидеть, что он действительно чувствует к ней. Неинтересно. Она открыла вторую дверь, нахлынули воспоминания. Незнакомец и Далтон с ножом в руке. Так вот что произошло. Заманчиво. За третьей дверью был только запертый сундук. Чтобы взломать его, потребуется больше времени, чем у нее есть сейчас, хотя она приостановилась, когда поняла обстановку. Это была римская площадь, форум. Форум. Она колебалась, делая шаг внутрь, но потом остановилась. Это может подождать. Или это был ответ, который она могла найти сама. Поэтому она повернулась и бросилась обратно в коридор, чтобы открыть вторую дверь. Почти сразу же она оказалась в сознании Далтона, проживая его воспоминания, хотя они начались совсем не там, где она думала. "- Ты уверен?" Это был шепот молодого человека, обращенный к молодому Далтону, который был почти неузнаваем. Его волосы были такими же, его внешний вид был таким же тщательным, как и всегда, но в его лице было что-то особенное. На десяток лет моложе, правда, но чем-то наполненное. Нет. Отсутствием чего-то. "Как только мы сделаем это, мы не сможем вернуться назад". Это был смуглокожий молодой человек, говоривший с незнакомым акцентом. "Ты сможешь с этим жить?" Далтон слушал лишь наполовину. Он что-то увлеченно читал; воздух вокруг его открытой книги мерцал и искривлялся, над страницей образовался маленький шторм. "Мне бы не пришлось", - сказал Далтон. Он повернулся к Парисе. "Люди думают, что главное - это смысл жизни", - сказал он, и она моргнула. Она не знала, как он манипулирует своей памятью, чтобы говорить с ней, но в том, что это так, сомнений не было. "Дело не в смысле. Каждый хочет иметь цель, но цели нет. Есть только живые и не живые. Тебе это нравится?" - спросил он, резко сменив тон. "Я сделал это для тебя". Он повернулся к другому молодому человеку, прежде чем Париса успела ответить. "Я могу вернуть тебя обратно", - предложил он. Даже Париса могла видеть, что этот молодой Далтон не звучал искренне. "Я думал, ты сказал, что не можешь этого сделать?" - спросил молодой человек. "Я сказал, что нет. Но, конечно, я могу". Далтон снова повернулся для еще одного бокового взгляда, одарив Парису нервирующей улыбкой. "Я художник-аниматор", - сказал он ей, но другой молодой человек, похоже, не услышал. "Смерть не имеет для меня какого-либо постоянного значения. Кроме моей собственной, что, полагаю, объясняет то, что я сделал дальше". Он снова повернулся к молодому человеку. "Ничто не говорит о том, что мы не можем вернуть тебя обратно", - сказал он. "Может быть, это дополнительное испытание? Может быть, всегда есть аниматор, и поэтому никто на самом деле не умирает?" Что-то мелькнуло; нож. Он сверкнул в руке самой Парисы. Затем она почувствовала толчок; безошибочное вхождение лезвия в плоть. Затем, без предупреждения, она сидела одна. "Я не должен этого делать, но ты обязан меня выслушать". Это был Атлас Блейкли, который вышагивал, и Париса посмотрела вниз, узнав в сцепленных пальцах Далтона свои собственные. "Это тебя они хотят убить, Далтон. Остальные согласились на тебя". "Откуда ты знаешь?" - вырвалось из уст Парисы, которые принадлежали Далтону. "Они боятся тебя. Ты их нервируешь". "Довольно мелко с их стороны", - непочтительно сказал Далтон, прежде чем согласиться: "Ладно. Пусть попробуют". "Нет." Атлас повернулся. " Ты должен изменить их мнение. Ты должен выжить". "Почему?" "Ты нужен Обществу, независимо от того, видят они это или нет. Что они могут с ним сделать? Такие, как он, были и раньше. Такие, как он, становятся состоятельными, богатеют, вот и все. Они вносят вклад в глобальную олигархию и все, на этом все заканчивается. Ты нужен в других отношениях". Произошел разрыв, маленький разрыв, а затем Далтон снова сидел перед ней, как солнечное пятно, которое Париса безрезультатно пыталась смыть, вернувшись в свою бронированную форму в маленькой комнате его ментальной башни. На этот раз они были одни, и Далтон - эта его молодая версия - наклонился вперед, в нескольких дюймах от нее. "Они привыкли ко мне", - сказал он. "А мне не нравилось убивать. Я аниматор", - добавил он, как будто это все объясняло. Она предположила, что отчасти так оно и было. " Ты приносишь жизнь", - заметила она. "Я приношу жизнь", - согласился он. Она могла видеть свидетельства того, что его подделали, рывки в его движениях, так не похожие на того аккуратного Далтона, которого она знала. Было непонятно, насколько он был честен с ней; его воспоминания явно были изменены, либо искажены прошлым опытом, либо ловкой рукой его нынешнего "я". "Ты используешь меня?" - спросила она его, размышляя, не позволила ли она заманить себя куда-то неразумно. Его молодое "я" лучезарно улыбнулось. "Жаль, что ты не видела другую комнату", - сказал он ей. "Мы бы оба получили огромное удовольствие. Эта скучная". "Ты солгал ему", - заметила она. "Ты сказал ему, что вернешь его обратно?" "На самом деле он никогда не соглашался на это", - сказал Далтон. "Я думаю, он знал, что я этого не сделаю". "Убить его или вернуть?" "Ни то, ни другое, я подозреваю." "Значит, он сказал остальным убить вас?" "Да." "И вы убедили их в обратном?" "Да". "Это было трудно?" "Нет. Они были просто счастливы, что это не они". "И почему вы не вернули его обратно?" "Слишком много работы", - сказал Далтон, пожимая плечами. "И в любом случае, я был неправ". "В чем?" "Во всем". Еще одно пожатие плечами. "Кто-то всегда умирает. Они должны". Эта его версия была совсем не такой, как она себе представляла. "Что такое Форум?" - спросила она его. "Скучно", - ответил Далтон. "Общество отвергает". "Ты не находишь это интересным?" "У каждого есть враги". Она не могла отделаться от ощущения несоответствия; какого-то сбоя в чем-то, деталей, которые не прослеживались. "Почему ты все еще здесь?" - спросила она его. Он крался вперед, плавно приближаясь к ней, и в этот момент она поняла, кто он такой. Он слегка мерцал, двигаясь очередями. "Ты анимация?" - спросила она, забыв о своем предыдущем вопросе. Рот Далтона криво искривился. Его губы разошлись. Затем Париса почувствовала руку на своем воротнике, которая потащила ее назад. "Убирайся", - сказал глубокий голос. "Сейчас же". Она рывком поднялась на ноги, или попыталась, но обнаружила, что возвращение к собственному сознанию оставило ее лежать парализованной на боку. Настоящий Далтон держал ее голову, и постепенно, по мере того как она вновь обретала свое тело, она поняла, что у нее начались судороги. Она задыхалась, наполовину высунув то, что, как она запоздало поняла, было ее языком. Она перенапряглась; песочные часы рядом с ней давно иссякли, и, судя по лицу Далтона, потребовалось немало усилий, чтобы разбудить ее. Она отпрянула от него, моргая. "Что это было?" Он нахмурился. "Что это было?" "Тот голос в конце, это был...?" Она остановилась, моргая. Что-то было в лице Далтона сейчас; не то, чтобы оно было старше, а именно так и было. По воспоминаниям, ему должно было быть около двадцати лет, но это было нечто большее. Выражение его лица было другим, более озабоченным. В то время она не пыталась прочитать мысли его молодого "я", думая, что говорит с ними напрямую - в конце концов, они оба были в его голове, - но теперь, задним числом, она поняла, что ошибалась. Кем бы он ни был тогда, в его нынешнем "я" не было и следа этого. Это была обрывающаяся нить; что-то, что было разорвано, а затем разрушено. "Ты не целый, - осознала она вслух, - не так ли?" Он уставился на нее. "Что?" "Эта штука, анимация, это было..." "Ты так и не начала тест", - медленно вставил он, и тут настала ее очередь уставиться на него. "Что?" "Где ты была?" - надавил он на нее, теперь уже обеспокоенно. "Я чувствовал тебя, но..." Она почувствовала дрожь неуверенности. "Что это было?" - спросила она. "Твой тест". "Банковское хранилище", - сказал он. "С комбинированным замком. По сути, головоломка". Так что же она тогда взломала в его голове? Странно. Более чем странно. Ситуация, которую он описал, звучала просто, даже элементарно. Короче говоря, то, что она ожидала от человека, который не является телепатом, в отличие от того, что она нашла. "Что было в твоем банковском хранилище?" - настороженно спросила она. "Немного пергамента, ничего важного... На поиски должно было уйти всего несколько минут. Где ты была?" Далтон заговорил снова, уже более настойчиво, но на этот раз Париса не ответила. Где бы она ни была, она все больше убеждалась, что Атлас Блейкли был тем, кто вытащил ее. РЕЙНА На декабрьские праздники им дали отпуск, чтобы они могли вернуться домой, если захотят, чего Рейна категорически не хотела. "Разве кто-то не должен остаться, чтобы присматривать за подопечными?" - спросила она Далтона наедине. "Атлас и я будем здесь", - ответил он. "Это всего лишь выходные". "Я не праздную Рождество", - сказала она, недовольная этим неудобством. "Большинство медеанцев не празднуют, - согласился он, - но Общество проводит свои ежегодные мероприятия во время смертных праздников". Рейна нахмурилась. "Нас не приглашают на мероприятия Общества?" "Вы потенциальные посвященные, а не члены". "Но мы те, кто здесь живет". "Да, и один из вас, - нейтрально сказал Далтон, - не останется до конца года, так что нет. Вы не приглашены". Мысль о возвращении домой (бессмысленное понятие к этому времени) была непостижимой. Даже отвратительной. Сейчас она была занята увлекательной рукописью, которую видела у Парисы; это был медийский труд о мистическом изучении снов Ибн Сирина, который привел Рейну к любопытству о концепции царств в подсознании. Нико тоже проявил к ней интерес, что она сочла важным моментом. Как и в случае с рунами, которые он попросил ее перевести, нельзя было сказать, для чего ему нужна книга о снах; он не интересовался исторической психологией или чем-то, что он не мог превратить в чудо физики (Нико очень дулся, когда ему не позволяли быть непостижимо удивительным), но, несмотря на это, было приятно иметь кого-то, с кем можно это обсудить. Другие обычно были очень скрытны в своих исследованиях, охраняя свои теории как секреты. Нико всегда был самым открытым с ней, дошло до того, что он пригласил ее в Нью-Йорк на зимние каникулы. "Ты возненавидишь Макса", - радостно сказал он, когда они играли в спарринг, имея в виду человека, который, как выяснила Рейна, был одним из его товарищей по квартире. "Ты захочешь убить его, а через пять минут после ухода поймешь, что на самом деле любишь его. Гидеон - полная противоположность", - добавил он. "Он будет самым лучшим человеком, которого ты когда-либо встречала, а потом ты заметишь, что он стащил твой любимый свитер". Рейна сымитировала жесткий правый, который Нико прочитал как книгу. Он отступил назад, подперев щеку одной рукой, а другую опустил с немыслимым высокомерием, соответствующим изгибу его улыбки, и слегка поманил ее рукой, мол, попробуй еще раз. Мысль о том, чтобы остаться в месте, где живут мальчики лет двадцати пяти, вызвала у Рейны неприятный зуд. "Нет, спасибо", - сказала она. Нико был не из тех, кого можно оскорбить подобными вещами, и, что вполне предсказуемо, он не оскорбился. "Как хочешь", - сказал он, пожав плечами, и увернулся от широкого крючка, когда Рейна поймала взгляд Либби, которая смотрела на них, слегка поджав губы. Ей не терпелось увидеться со своим парнем, или она так сказала, хотя Рейна не была в этом уверена. Парень Либби (никто из них не мог вспомнить его имя, а может быть, Либби никогда не говорила им, как его зовут), похоже, звонил исключительно в нежелательное время, что заставляло Либби делать раздраженное лицо, когда она смотрела на свой экран. Конечно, она отрицала свое раздражение, в первую очередь Нико, но, насколько Рейна могла судить, ответная реакция Либби на любое упоминание о ее парне заключалась в том, чтобы быстро подавить гримасу. В предвкушении их короткого отъезда остальные в основном разделяли нежелание Рейны. Тристан, казалось, был в ужасе от перспективы отъезда, возможно, потому, что он сжег столько разнообразных мостов, чтобы приехать в первый раз; Париса была раздражена тем, что ее временно отстранили от должности, как всегда ханжа; Каллум, как и положено, не проявлял особого беспокойства. Только Нико, казалось, был искренне заинтересован в возвращении домой; но Нико вообще был настолько легко приспосабливаемым, что Рейна подозревала, что он может сделать все, что угодно, достаточно удобным, чтобы выдержать это какое-то время. Последние несколько месяцев были относительно спокойными. Все они вошли в некий ритм, и нарушение их хрупкого мира казалось особенно неудобным, даже тревожным. Правда, они не сблизились, как таковые, но, по крайней мере, достаточно потеплели, чтобы существовать в физическом пространстве друг друга без постоянного напряжения. Сроки, подумала Рейна, - дело тонкое, и домашние растения не скрывали, что оплакивают ее предстоящее отсутствие. В конце концов, Рейна решила остаться в Лондоне. Она никогда не выезжала за пределы усадьбы Общества. Теперь она была туристом в своем собственном городе. В первый день она осмотрела театр "Глобус", затем побродила по Тауэру. На второй день она совершила бодрую утреннюю прогулку по Киотскому саду (деревья весело дрожали, перекликаясь морозным шепотом, когда рассказывали о своем происхождении), а затем посетила Британский музей. Она рассматривала картину Утамаро "Японская куртизанка", когда позади нее кто-то прочистил горло, заставив ее вздрогнуть от нетерпения. "Куплено", - сказал джентльмен из Южной Азии с редеющими волосами, обращаясь к ней по-английски. "Что?" - спросила Рейна. "Куплено", - повторил джентльмен. "Не краденое". Его акцент звучал не совсем по-английски; в нем смешались разные корни. "Прошу прощения, - поправил он, - я думаю, что технический термин - "приобретенный". Англичане очень не любят, когда их обвиняют в краже". "Как и большинство людей, я полагаю", - сказала Рейна, надеясь, что на этом все закончится. К сожалению, это было не так. "По крайней мере, в этом есть определенная польза", - продолжал джентльмен. "Здесь сокровища мира выставлены напоказ, а не спрятаны". Рейна рассеянно кивнула, собираясь уходить, но джентльмен повернулся вслед за ней и зашагал рядом. "Каждые пять лет исчезают шесть самых талантливых медеанцев мира", - заметил он, и рот Рейны сжался. "Несколько из них появляются через два года, занимая властные и привилегированные позиции. Полагаю, у вас нет никаких теорий?" "Чего ты хочешь?" нетерпеливо спросила Рейна. Если это считалось грубостью, то так тому и быть. Она не чувствовала особой необходимости быть вежливой. "Мы ожидали, что вы будете в Токио", - сказал мужчина. Продолжение его предыдущей мысли, как будто она вовсе не вмешивалась. "На самом деле, мы были бы здесь раньше, но вас нелегко разыскать. С такой семьей, как у вас..." "Я не общаюсь со своей семьей", - сказала Рейна. "И не хочу, чтобы меня беспокоили". "Мисс Мори, если вы позволите мне на минутку..." "Вы прекрасно знаете, кто я", - сказала Рейна. "Так разве вы не должны знать, что я отклоняла все предложения, которые получала? Что бы ты ни воображал, что я приняла, я этого не сделала. И что бы вы ни собирались мне предложить, я отклоняю и это". "Конечно, вы должны чувствовать себя обязанным", - сказал мужчина. "Такой ученый, как вы, вы должны считать ценным иметь доступ к александрийским записям". Рейна напряглась; Атлас всегда говорил, что Общество известно среди определенных групп, но все же ей было неприятно думать, что место, которое она так ценит, может быть упомянуто с таким открытым пренебрежением. "Что толку от архивов, - продолжал мужчина, поймав выражение ее лица, - если лишь небольшой процент магического населения мира может почерпнуть из них информацию? По крайней мере, артефакты, содержащиеся в этом музее, предлагаются всему смертному миру". "Знаниям нужны хранители", - категорично заявила Рейна. "И если это все..." "Есть лучшие способы заботиться о знаниях, чем прятать их подальше". Другая ее версия, возможно, согласилась бы с ним. Однако, как бы там ни было, она лишь бросила на него полувзгляд. "Кто вы?" "Дело не в том, кто я, а в том, за что я выступаю", - ответил мужчина. "Что именно?" "Свободу информации. Равенство. Разнообразие. Новые идеи". "И что, по-вашему, вы получите от меня?" "Общество по своей сути является классовым", - сказал мужчина. "Только самые высококвалифицированные медеанцы когда-либо достигнут его ранга, а его архивы служат только для обеспечения элитарной системы, которая не имеет никакого надзора. Все сокровища мира под одной крышей, - спросил он, - и только одна организация контролирует их распределение?" "Я, - сказала Рейна, - ничего не знаю о том, о чем вы говорите". "Верно, ты еще не член организации", - согласился мужчина, понизив голос. "У вас еще есть время сделать другой выбор. Вы не связаны ни правилами Общества, ни его секретами". "Даже если предположить, что все это правда, - пробормотала Рейна, - чего вы хотите от меня?" "Дело не в том, что мы хотим от вас, мисс Мори, а в том, что мы можем вам предложить". Мужчина достал из внутреннего кармана карточку и протянул ей. "Когда-нибудь, если вы обнаружите, что оказались в ловушке из-за сделанного вами выбора, вы можете связаться с нами. Мы позаботимся о том, чтобы ваш голос был услышан". На карточке было написано Нотазай, либо имя мужчины, либо его псевдоним, а на обратной стороне - ФОРУМ. Разумеется, ссылка на подрыв всего, чем являлось Общество. Римский Форум был рынком идей, самым известным местом встречи в мире. Это был центр торговли, политики и цивилизованности. Короче говоря, там, где Общество держалось за закрытыми дверями, Форум был открыт для всех. Но Александрийская библиотека была вынуждена скрываться не просто так. "Вы действительно Форум?" нейтрально спросила Рейна. "Или вы просто толпа?" Когда она подняла взгляд, он - Нотазай - не отвел глаз. "Не секрет, что ты можешь сделать, Рейна Мори", - сказал он, а затем добавил: "По крайней мере, не секрет, что ты можешь сделать. Мы - граждане не скрытого мира, а глобальной экономики, всего человечества. Мы живем в неспокойном мире, постоянно находящемся на грани прогресса и регресса, и лишь немногим дана возможность осуществить настоящие перемены. Власть, подобная власти Общества, не возвышает этот мир; она лишь переходит из рук в руки, продолжая изолировать его преимущества." Это был старый аргумент. Почему существуют империи, а не демократии? Ответ Общества был очевиден: потому что некоторые вещи не способны управлять собой. "Вы думаете, что я ничего не могу сделать со своего места, я так понимаю?" спросила Рейна. "Я думаю, очевидно, что вы представляете собой смесь широкого недовольства, госпожа Мори", - сказал Нотазай. "Вы возмущены привилегиями во всех их формах, включая вашу собственную, но при этом вы не проявляете желания изменить существующую систему. Я думаю, что однажды вы пробудитесь к своему собственному убеждению, и когда вы это сделаете, что-то заставит вас двигаться вперед. Чья бы это ни была причина, я надеюсь, что вы рассмотрите нашу". "Вы хотите обвинить меня в какой-то тирании по доверенности?" спросила Рейна. "Или это непреднамеренное следствие вашей тактики вербовки?" Мужчина пожал плечами. "Разве это не доказанный исторический факт, что власть не предназначена для того, чтобы существовать в руках очень немногих?" "На каждого тирана приходится "свободное" общество, которое само себя уничтожает", - сказала Рейна, которая знала достаточно древней истории, чтобы понять недостатки высокомерия. "Власть не предназначена для тех, кто злоупотребляет ею". "Не является ли худшей тиранией та, которая считает себя благородной?" "Жадность есть жадность", - категорично заявила Рейна. "Даже если я соглашусь с твоим мнением о недостатках Общества, почему я должна верить, что твои намерения иные?" Нотазай улыбнулся. "Я лишь подозреваю, госпожа Мори, что вскоре вы измените свою позицию по этому вопросу, и когда вы это сделаете, знайте, что вы не будете предоставлены сами себе. Если вам понадобится союзник, он у вас есть", - предложил он и низко поклонился. Симметрия момента напомнила ей о чем-то. "Вы что-то вроде Хранителя?" - спросила она, вспомнив карту Атласа Блейкли. Необъяснимым образом она вспомнила, что Атлас говорил о других, которые могли бы занять ее место; путешественник, как он специально упомянул, что бы это ни значило. Были ли члены Форума просто отбросами Общества? "Нет, я ничего важного не представляю. Форум заботится о себе сам", - сказал Нотазай и отвернулся, после чего приостановился и вернулся на полшага назад. "Кстати, - добавил он негромко, - может быть, вы уже знаете? Токийский миллиардер Сато только что выиграл внеочередные выборы в парламент, сместив действующего кандидата". Упоминание Айи поразило Рейну, но она постаралась не показать этого. "Почему Айя Сато должна иметь для меня значение?" "О, она не имеет значения, я уверен. Но это очень интересно - именно она раскрыла коррупцию действующего члена совета. Почти как если бы у нее была информация, которой не было у самого правительства. Действующий советник, конечно, отрицает это, но кому верить? Других доказательств, кроме досье самой Сато, нет, так что, возможно, мы никогда не узнаем". На мгновение Рейна вспомнила, что вызвала Айя во время их короткого общения в читальном зале: книгу без опознавательных знаков. Рейна быстро моргнула, отгоняя это воспоминание. Даже если этот человек не телепат, были и другие способы проникнуть в ее голову. "Убийства", - сказал Нотазай. "Разработка новых технологий, которые входят в авторские права смертных, но никогда не станут общественным достоянием. Новое оружие, продаваемое только элите. Космические программы, разработанные в тайне для воинственных наций. Биологическая война, о которой не сообщается; болезни, которые уничтожают неприметных людей, оставляя их на задворках нищеты." "Вы вините во всем этом Общество?" Широкие утверждения, и, насколько Рейна считала возможным, непознаваемые. "Я обвиняю Общество, - уточнил Нотазай, - потому что если не в его обязанности входит вызывать подобные зверства, то почему бы ему не предпринять усилия по их предотвращению? Неизбежно, оно должно быть в выигрыше". Где-то в административных помещениях маленький папоротник, умирающий от жажды, испустил тонкий, плачущий крик. "Кто-то всегда выигрывает", - сказала Рейна. "Так же как и кто-то всегда теряет". Нотазай бросил на нее бодрый взгляд разочарования. "Да, я так думаю. Тогда всего доброго", - сказал он и выскользнул обратно в поток посетителей музея, оставив Рейну смотреть на свою карточку. Странное дело, время. У нее было предчувствие, не так ли? Что что-то нарушит покой, обретенный ею в Обществе, как только она выйдет за его стены. До ее возвращения оставались считанные часы, и это было слишком точно, чтобы гадать. Могло ли это, как и рассрочка, быть еще одним испытанием? Мысль о том, что что-то может удержать Рейну от посвящения в Общество, заставила ее рефлекторно сжать пальцы, скомкав карту в них в жесткий, нежелательный шар. Другие могут делать с силой все, что пожелают. Она бросила карточку в урну и вышла на холод, не обращая внимания на ростки, пробивающиеся между трещинами на тротуаре. Сам аргумент, что она должна обратиться к Обществу, чтобы спасти мир, был смехотворным. Посмотрите, например, на ее таланты. Разве Форум не был бы первым, кто заставил бы ее пожертвовать своей автономией, чтобы поддержать планету, которая безответственно перенаселила себя? Существует такая вещь, как слишком многого требовать, и она всю свою жизнь знала, что такое требования других. В зависимости от того, кто рассматривает эту историю, Персефону либо украли, либо она убежала от Деметры. В любом случае, она стала королевой. Форум, кем бы они ни были, плохо оценил Рейну, посчитав ее беспринципной, хотя на самом деле ее принципы были ясны: она не будет истекать кровью просто так. Если этот мир посчитал, что может взять у Рейны, пусть будет так. Она с радостью возьмет у него.