«Никогда нельзя быть слишком уверенным в том, что тебя любят. Что тебя любят несмотря ни на что. Что может пройти ещё пять или десять лет и тебя не разлюбят…»
— Литиция Каттани, — женщина лучезарно улыбнулась, смотря в пустые карие глаза. — Это робость или невоспитанность? — она одернула руку, которую шатен так и не пожал, пока Давид лишь молча сидел. Его грудь, казалось, не шевелилась, сердце будто не стучало, а стеклянный взгляд был устремлён точно в уже отведённые глаза блондинки. — Н-невоспитанность, — прохрипел Паоло, достав из запасов последние крупицы силы. — Милая, — снова совершенно спокойный голос Амадео. — Твой безалкогольный коктейль, — толстые пальцы обвили узкую ножку бокала, протягивая его возлюбленной. — Благодарю, дорогой! — невеста ещё сильнее приблизилась к мужчине, возвращая руку ему на грудь и отпивая оранжевую жидкость. — Я хотел сделать тебе сюрприз, но теперь ты почти всё знаешь. Эти молодые рок-музыканты приняли предложение сыграть на нашей свадьбе… — Амадео, ты же знаешь, я терпеть не могу рок-музыку, — Давид поймал её кроткий взгляд на своих коллегах. Но не на нём… — Послушай, твоё мнение, безусловно, мне… — речь хозяина особняка прервал её неожиданный жест. Девушка полностью повернулась к нему, проскользив тонкой ладонью с груди к шее, и наклонилась к уху, слегка выгибаясь. Пара фраз, и лицо Борджиа слегка нахмурилось. — Думаю, тебе пора, дорогая. Сегодня ляжем пораньше, — он слегка оттолкнул женщину, отводя от неё взгляд. Блондинка лишь слегка свела брови, а следом, осушив весь бокал за один раз, звонко опустила его на столик. — Синьорина… — Паоло, вероятно, собирался попрощаться, но невеста, стуча каблуками, удалилась с террасы, не взглянув ни на кого. — Благо, мы сумели обсудить основные вопросы, синьор Борджиа! Я думаю, нам пора. — До скорой встречи, — лишь ответил Амадео.***
Автомобиль музыкантов проезжал уже по ночным улицам Неаполя. Салон освещал только свет от уличных фонарей, вывесок круглосуточных магазинов и баров, а взгляд красных глаз Давида был устремлён на полосатые брюки, пока голова — опущена вниз. Брови были сведены, лоб сморщен, а руки беспокойно сжимали ткань штанов. В голове мысли смешивались друг с другом, не складываясь во что-то цельное, пока мужчина принимал тщетные попытки понять произошедшее. Громкие разговоры постепенно стихли, и теперь команда ехала в тишине, которую решил нарушить Томас. — Мне показалось, или Ли… Литиция очень похожа на Изабеллу, — все в машине вздёрнули головы, отрываясь от ленты Инстаграма, пейзажей за окном и разглядывания прочих ненужных вещей. Это имя не произносилось слишком давно… — Н-нет, не думаю… — настороженно проговорил Паоло, бросая косой взгляд на шатена, который продолжал думать над чем-то… — Не похожа, — поддержал менеджера Итан. — Ты знал, — тихий голос Давида, и снова сжатые в попытке сдержать злость челюсти. Он заговорил впервые с её появления, когда имя девушки прозвучало, будто выводя его из транса. — Кому ты… — Ты знал? — шатен закричал, резко вздёргивая голову, от чего Вик пискнула, прижимаясь к сидящему рядом Томасу. — Это не она… — Манчини не успел даже договорить. — Все семь лет! — снова яростный крик, когда его пальцы с силой сжали ткань, норовя порвать брюки, а ноздри расширились при очередном яростном выдохе. — Ты знал? — У него этих девушек миллионы, это не она… — Я, блять, спрашиваю, — Давид даже не обращал внимания на их фразы-догадки, кто та женщина. Для себя он всё понял. — Ты знал, мать твою? — О его личной жизни никто… — голос рыжеволосого дрогнул, когда вокалист дёрнулся с кресла вперёд, сжимая ладонь в кулак. — Ты, — Дамиано уже собирался оставить на лице Манчини синюю, а лучше ярко-красную метку, но Итан успел перехватить его руку, теперь надёжно удерживая. — Знал? — яростный вопль, и его челюсти сжались, когда машина остановилась. — Нет! — выкрик рыжеволосого прямо тому в лицо. — Это не она, — Итан опустил вторую руку на плечо друга, когда тот откинулся обратно на сиденье. — Я выясню! — вокалист вырвал свою руку из ладоней барабанщика и выпрыгнул из машины, громко хлопнув дверью.***
На следующее утро Дамиано уже сидел в одной из комнат особняка синьора Борджиа. Связавшись с бизнесменом, он попросил назначить встречу для обсуждения репертуара, который будет исполнен на свадьбе. Амадео времени выделить не смог, поэтому сейчас Давид должен был встретиться с каким-то организатором… Он не вдавался в подробности, лишь приехал заранее в надежде встретить хозяйку дома, но, к несчастью, выходить за пределы комнаты, а тем более подниматься на второй этаж, ему запретили. Запрет он, безусловно, мог бы нарушить, но, в случае, если что-то пойдёт не так, увидеть женщину он уже не сможет… Поэтому теперь вокалист сидел на одном из позолоченных деревянных стульев, старательно вслушиваясь в тишину вокруг в надежде услышать хоть что-то, обозначающее пребывание хозяйки дома здесь. И он таки услышал. Звонкие хлопки босых ног о мраморные ступени главной лестницы особняка, и низкий женский голос разнёсся в дверях комнаты. — Милый, я проснулась, а тебя… — блондинка с улыбкой вошла в комнату, но тут же замерла, пройдя буквально пару шагов и встретившись взглядом с карими глазами. Женщина не отрываясь смотрела на шатена, видя в его глазах непонимание, страх, недоверие, тепло и… надежду. Глупец. В её же глазах не отражалось ничего: ни сожаления, ни любви, ни воспоминаний. Один стеклянный взгляд, и Дамиано не мог понять, действительно ли она не чувствует совсем ничего или умело скрывает. Раньше она так не могла… — Белла, — всё, что он вымолвил, сумев наконец выдохнуть собравшийся в лёгких воздух. Женщина же, словно опомнившись от произнесённого имени, слегка дёрнула головой, будто отгоняя нахлынувшие мысли, и резко развернулась, делая шаг и хватаясь за дверную ручку, собираясь сбежать и закрыть дверь за собой. — Бэлль! — фраза, сказанная уже громче, и… он снова называет её принцессой. И он снова глупец. Хозяйка дома снова замерла, и Дамиано заметил, как её плечи вздрогнули. Либо она плачет, либо женщину дёрнуло от одного упоминания того, как когда-то её называл он. Давид уже почти вскочил со стула, кидаясь к ней, но блондинка резко толкнула дверь, и та громко захлопнулась, от чего дорогая посуда, стоявшая в шкафах вдоль стен зазвенела, а хрусталики на огромной люстре дёрнулись, подстраиваясь под такт дребезжания посуды. Давид замер, сидя на самом краю стула, а хозяйка особняка сделала шумный выдох, всё ещё находясь спиной к мужчине. — Белла, я… — фразу он завершил громким вздохом, потому что в эту же секунду блондинка за мгновение развернулась, а в худой её ладони блеснул серебряный предмет. Одно лёгкое движение руки, и взявшийся будто из ниоткуда нож с изящной кожаной рукоятью впивается в деревянную спинку стула в паре сантиметров от скулы шатена. Женщина делает пару резких быстрых шагов к Давиду и наклоняется перед ним, кладя руку с другой стороны от лица вокалиста. — Закрой. Свой. Рот, — отчётливо проговаривает она, делая паузы между словами. Челюсти сжимаются, а в глазах полыхает костёр ярости, злобы и ненависти, искры из которого, кажется, вырываются за пределы очей женщины, обжигая лицо Давида. Между ними буквально пара сантиметров, и он улавливает её запах. Новый запах. Сладкая ваниль с цветочными и конфетными нотками сменилась на тяжёлую терпкую вишню и горький шоколад. — Никакой Беллы нет уже давно! И ты никогда больше не произнесёшь это имя, — она словно выплёвывает слова вперемешку с ненавистью и отвращением, а после, не отрывая своего ледяного взгляда от тёплых карих глаз, тянется свободной рукой к его скуле, но в последний момент слегка дёргает в сторону, обвивая пальцами кожу на клинке. — Меня зовут Литиция Каттани! И ты либо запомнишь, — нож оказывается прямо перед его глазами, и тут же Дамиано чувствует прикосновение холодной стали к своему лбу. — Либо я вырежу это на твоём лице! Буквально через мгновение холод с его кожи пропал, и блондинка отодвинулась от Давида. — Убирайся! — сказала она напоследок, после выйдя из комнаты и быстрыми, судя по звукам, шагами сбежав куда-то наверх — вглубь особняка.***
Мысли, словно рой взбешённых пчёл, хаотично бились в голове, отравляя разум мужчины, пока осколки сердца кровоточили. И если кто-то посчитает, что это плохой знак, то он даже не представляет, насколько всё плохо… Его сердце было разбито! Оно зачерствело, потухло и погибло… А теперь есть кровь! Значит есть и жизнь. Маленькие попытки хрупкого органа поверить, вздохнуть, суметь… Ведь он верил и не допускал мысли о том, что слова, сказанные ею — ложь. Возможно потому, что почти погибшее сердце не готово было к обратному, возможно потому, что разум, все семь лет надеявшийся на это, не сумел бы принять правду. Поэтому он верил! Верил в то, что его принцесса до сих пор любит, надеется, ждёт. Но проблема была в том, что этих чувств нет. Нет так же, как и самой его принцессы. Глупец. Наивный глупец. Он тешил себя надеждами, планами на будущее и мечтами, выдуманными сценариями в голове, иллюзиями. Везде он с той девушкой… А той уже нет! Хотя, честно сказать… настоящая тоже не живёт… Дамиано сидел на скамье у подъезда своего дома, сжимая в ладони тонкий чек из магазина, пока татуированные пальцы второй руки сжимали закуренную сигарету. Дым обволакивал вокалиста, пока нос щипало от подступавших слёз, а в груди что-то неприятно жгло. То ли нужно было прекращать травить организм никотином, то ли заканчивать думать о ней, неизбежно возвращаясь к прошлому. Но ни одного, ни другого он сделать не смог бы, поэтому так и просидел до самой ночи под хмурым небом, раздирая душу на части.