Одно на двоих.

— Аааа, черт, как же бесит! Взвыв от глубокого отчаяния, Юнги переворачивается со спины на живот, отрывая задумчивый взгляд от белого потолка, на котором скопилась пыль. По-хорошему, ее бы вытереть, а то можно подхватить всякие болячки, простуды и так далее, только вот парню сейчас, несмотря на то, что такая мысль все же проскользнула в его голове, занят другими мыслями. Ему думается, что Чонгук, который в последний учебный день наговорил ему кучу говна, был очень даже серьезен, а не просто играл в войнушку словами, и именно это Мина и волнует. Неужели он настолько плох, что Чон, оставшись с ним единственным на целой планете, предпочел бы сдерживаться, а не поддаться и воплотить желания в реальность? Неужели все настолько плохо? Это ж насколько нужно человека ненавидеть, чтобы подобное говорить на полном серьезе? Нет, не то чтобы сам Юнги лишь играл роль плохиша, вечно пытаясь подколоть или задеть. Нет. Делает он это всерьез, потому что действительно ненавидит Чонгука всем своим огромным сердцем, но это не значит, что можно вот так просто кидаться подобными фразами. Это… обидно? Да, парню думается, что это та самая детская обида, ведь такого ему еще никто не говорил. Ни разу. Мысли мыслями, вот только телефон юноши буквально разрывается от звонков, как оказалось, родителей, которые уехали по делам и вот-вот должны вернуться, лишая Юнги любимого времяпровождения в полном одиночестве. — Я не хочу говорить, но ты моя мать, потому я отвечаю, — все-таки отвечает на звонок, лениво тыкая по экрану пальцем, чтобы включить громкую связь и отправить телефон на кровать. — Собирайся, сегодня мы идем ужинать к нашим друзьям. Только веди себя культурно и ни за что не смей растрепать про свою ориентацию, потому что эти люди не примут подобное. Хоть раз солги во благо, а не чтобы прикрыть свой зад. — А, то есть, ты просишь прикрыть меня твой зад? — Юнги! — строго произносит женщина, но после все же прокашливается и вздыхает. — Да, прикрой меня, будь добр. Эти люди — наши хорошие знакомые, я бы не хотела потерять с ними контакт. Я их уважаю, так что, будь добр, и ты прояви уважение. — Знакомые? Друзьями же только что были, нет? — Юнги, черт возьми! — Понял я, понял. Сбросив звонок, брюнет еще пару минут смотрит в потолок, от которого не мог оторвать взгляд около двух или трех часов. Все верно, у него есть дурные привычки, и одна из них — смотреть в стену или в потолок, лежа на кровати. И совсем не имеет значения, пройдет двадцать минут или пять часов залипания в своих мыслях, он так… Разгружается? По крайней мере, именно так он это называет, когда кто-то спрашивает, какого черта он так пялит в стену. В шкафу у него куча вещей, только вот проблема всегда одна: мать ненавидит, когда Юнги, надев черные шмотки, пожимает плечами, говоря, что других цветов в его гардеробе не имеется, но поделать с этим ничего не может, ведь вся одежда в его шкафу — черная. Абсолютно вся, за исключением нескольких белых футболок, которые сейчас надеть он не может. В гости к уважаемым людям ведь идут, тут без вариантов. На улице уже давно темнеет, люди, отработав свои смены на нелюбимой работе, тащатся по домам, лениво передвигая ногами, а кто-то из них не домой, а в бар, чтобы скрасить одинокий вечер в компании таких же одиночек, запивая грусть очередным бокалом пива, а может, чем-то покрепче. Вот и Юнги бы сейчас, если честно, залпом осушил бы целый пивной стакан водки. Желательно, чтобы тут же отключиться на ближайшие несколько недель. Удивительно, но сегодня совсем тепло, а еще те самые «друзья» матери и отчима находятся в соседнем доме, который парень не замечал от слова совсем. Он будто не существовал вовсе все эти долгие годы, а тут его за день выстроили и придумали ему кучу историй. Возможно, Юнги просто невнимательный идиот, ведь как иначе можно назвать того, что не замечал рядом с собой это.

***

Сделав вечерний намаз (молитву), Чонгук расслабленно выдыхает и плюхается прямо в свою мягкую кровать, в очередной раз фыркая на подушку, которую подсовывает ему его мать. Он спит без всяких этих бесполезных вещей, на простой плоской поверхности, и ему так очень даже удобно. Чон почти расслабляется, слушая абсолютную тишину, которой можно лишь наслаждаться, пока есть время. Скоро, а точнее, через два месяца, каникулы закончатся, снова начнется учеба, на которой парень будет уставать, ибо учится так, будто от этого зависит его жизнь, а там и тишины не видать, о которой он постоянно мечтает. Только вот даже сейчас, в момент, казалось бы, полного расслабления, в его комнату заходит мать, предупреждая, что нужно одеться поприличнее и помочь ей на кухне. — Блин, серьезно, — Чонгук разочарованно рычит в подушку, которую так бы и держал в своих руках, только вот не сжимая пальцами, а крепко обнимая руками-ногами, но только не снова гости. Он их терпеть не может, потому что каждому лишь бы узнать, когда Гук женится, когда обзаведется семьей и полностью окунется во взрослую жизнь. Да только… Кому это вообще нужно? Все эти отношения, какая-то там любовь, в которую он не верит от слова совсем, какой-то там брак, дети, совместная жизнь и нарушение личного… Гадость, от которой Чонгука буквально передергивает каждый раз, когда к ним кто-то приходит. А сейчас он вздрагивает от собственных мыслей, ведь понимает, что вновь настраивает себя на негативную волну. Что ж, над этим нужно и можно работать, однажды он будет добрее и лучше. Поднявшись с кровати, в которой бы он сейчас с радостью уснул, а не вот это все, Чон потягивается и достает из шкафа нужный ему прикид, которым уж точно будет довольна мать, а уж тем более отец. Он уверен, что спустя полчаса, а то и меньше, сможет спокойно свалить в свою комнату и наконец-таки лечь спать, потому что задолбался он ужасно сильно, но не тут-то было. Пройдя на кухню, Чонгук принимается помогать матери, которая вновь что-то ворчит себе под нос, не забывая в очередной раз в чем-то упрекнуть или за что-то осудить. Например, сейчас ей не нравится, что ее сын одет во все черное, хотя на самой лишь одна светлая вещь, а после ей не нравится его стрижка и укладка, затем и глаза какие-то безразличные, а там и характер отвратительный. Последнее Чонгук, конечно же, и сам знает, но что поделать? Он такой, какой есть, но и без ее слов всю свою жизнь пытается стать лучше. Через сорок минут Чонгук слышит звонок в дверь, который ему в скором времени обязательно приснится в страшном сне, и подходит к двери, с улыбкой открывая ее. И лучше бы он сейчас спал, потому что это пиздец.

***

 — Здравствуйте! Мать попросила принести свои извинения и сказала идти к Вам первым, потому я… — Юнги поднимает взгляд, тут же затыкаясь, и смотрит так шокировано, что кажется, будто его глаза вот-вот вылезут наружу и укатятся в какое-нибудь другое измерение. — Какого хуя? «Это» — парень, чуть выше ростом, примерно на пять-десять сантиметров, чуть крупнее и с красивыми глазами, в которых вспыхнула злость, которую никто из них двоих объяснить вряд ли сможет. Юнги больше ни слова не произносит, лишь длинными ресницами хлопает и не понимает, как такое могло произойти именно с ними. Судьба? Чья-то очень нехорошая шутка? Тогда можно похлопать, потому что у кого-то получилось над ними поржать. — Мне действительно придется впустить в свой дом гея? Омерзительно, — Чонгук теперь смотрит не со злостью, а с отвращением, но все же отходит в сторону, пропуская старшего внутрь, ведь иначе начнутся расспросы, кто, что и почему, а главное, им обоим буквально вытрахают все мозги. Этого им точно не хочется. — Они забыли угощения, потому вернулись назад, а меня заставили пойти одного и извиниться, заодно передав, что они придут через десять минут. Было бы идеально, если бы ты ни разу не открыл свою варежку в мою сторону, латентный. — А твои родители знают, что ты из этих «ненормальных»? — шепчет Чонгук, провожая Юнги в нужную комнату. — Знают, — пожимает плечами, — Но вот твои не знают, что ты мечтаешь о члене, верно? Думают, наверное, о невесте… Ух, как обидно будет, когда ты придешь и скажешь: «Мам, пап! Я люблю в задницу!», мне их даже жаль. — Твои попытки задеть меня — ничтожны. — Успокаивай себя, солнышко, — подмигивает, усаживаясь за столом удобнее и ехидно улыбаясь, потому что знает, что вот-вот Чон засвистит, как чайник, — Только не забудь стонать мое имя, когда я тебя возьму сзади. И, пожалуйста, проси об этом аккуратнее, я придирчив. Чонгук не успевает ответить на очередной бред Юнги, который, к сожалению, сидит совсем близко, но его даже ударить нельзя. Ему вообще ничего сделать нельзя, иначе его самого потом не то чтобы отец изобьет, он его морально уничтожит, ведь Чонгук должен быть примерным сыном, который никогда не будет подводить свою семью, и он таким является. Правда. Вот только рядом с Юнги у него все тормоза слетают и ненависть горит ярким огнем, который, кажется, уже ничем не потушишь. Он ненавидит его сильно, искренне, так, как никто никого никогда не ненавидел. О такой ненависти даже в книгах не пишут, о такой нет ни легенд, ни сказок, ни поэм, потому что она такая одна, такой больше нигде не найти. Она только в Чонгуке теперь живет, сжирая его изнутри, но не отпускает ни в коем случае, потому что Мин Юнги — отвратительный человек, которому не место в рядах тех, к кому Чон относится хоть на каплю лучше. Хотя… Какая там капля? Он ни к кому плохо не относится, а старший — единственный такой. Время идет довольно медленно, пока их родители обсуждают что-то свое, рассказывают истории из жизни или же про детство своих детей, заставляя обоих краснеть до кончиков ушей, проходит целых три часа, которые длились, будто бы три вечности, которые Юнги и Чонгук провели, пожирая друг друга взглядами. Родители этого, конечно же, не заметили, хотя такое сложно не заметить. Но они были настолько увлечены разговорами, что не заметили даже того, как Юнги пытался свалить, но не смог, ибо оставил свои ключи дома, а у матери спрашивать — себе дороже. И вот, вечер подошел к концу, парни уже давно мечтают оказаться в теплой постели и крепко спать, чего не скажешь по их родителям. Они уже настраиваются распрощаться до первого сентября, которое наступит через долгие два месяца, но не тут-то было: — Может, останетесь у нас? Юнги поспит в одной комнате с Чонгуком, а вы в отдельной, конечно же. В остальных у нас ремонт, но одна готовенькая уже давно, так и посидим подольше, а ребята, если захотят, спать пойдут. — Мам… — Чонгук тут же затыкается, стоит ему посмотреть на отца, который явно не против такого поворота событий. И это тот самый момент, когда ему хочется провалиться сквозь землю, потому что единственный человек, который может его заткнуть — его отец. — Я думаю, это прекрасная идея, нам завтра как раз никуда и не нужно. Давно мы так не сидели. Юнги, спишь с Чонгуком, но не обижай его и не приставай к нему с глупостями, — сделав заметный только одному сыну акцент на «не приставай», женщина направляется следом за родителями Чона. Чонгук и Юнги смотрят друг на друга около минуты, просто молчат, не зная, как вообще на это реагировать. Два человека, которые друг друга ненавидят. В одной комнате. В одной… Черт, нет. — Пиздец, — одновременно произносят парни, и Юнги нехотя тащится за Чонгуком в его спальню. Эта ночь явно будет не из самых лучших в этом году.