Одно на двоих.

— То есть, ты серьезно сейчас? Юнги смотрит на двуспальную кровать, на которую, пока он был в душе, Чонгук успел вытащить два одеяла и две подушки. На одну кровать, два комплекта. Не то чтобы он против спать в теплой кровати, а не на полу, расстелив туда матрац или еще что-либо, но спать в одной кровати с ним… Это уже ни в какие ворота не лезет. Они, вообще-то, ненавидят друг друга, буквально бы поубивали друг друга, если бы не религия Чонгука и не закон в стране. — Думаешь, мне нравится эта идея? Я бы ни за что не стал спать с мусором в одной кровати, если бы был другой выход. Мои родители, стоит мне сказать что-то против, тут же меня уничтожат одними лишь взглядами, которые будут полны упреков и разочарования, что у них такой непослушный сын. Потому, будь добр, ложись и не мешай мне заниматься. — Знаешь, было бы ужасно, если бы мы сейчас подрались прямо у тебя дома: твои родители бы тебя загрызли, а моя мать меня уничтожит за то, что я не прикрываю ее зад перед твоими родаками, ведь они такие прекрасные друзья. — Мы не будем драться, потому что я не такой кретин, как ты. Я не дерусь ежедневно, а то и ежесекундно, чего не скажешь о тебе, — Чонгук всем видом буквально показывает все свое недовольство этим человеком, которого он за человека, в общем-то, и не считает вовсе. — Это способ привлечь внимание? Зачем каждый день в драки лезешь? — Значит, когда ты полез на меня, ты всего лишь хотел привлечь мое внимание? Кроха, не стоило так париться, мог бы просто попросить. — Во-первых, — он подходит впритык, заставляя Юнги шагнуть ближе к стене и прижаться к ней спиной, заметно вздрогнув, потому что холод чувствуется даже через ткань рубашки, — Кроха здесь лишь один, и это точно не я. Ты меня видел? А в зеркало давно смотрелся? Да я тебя пальцем раздавить могу, кроха хренов. Во-вторых, даже если бы мне хотелось привлечь твое внимание, мне ничего для этого делать и не нужно, потому что ты прилип ко мне, как пиявка. А теперь, будь добр, ляг и спи, потому что ты меня заебал, откровенно говоря. — Какой же ты горячий, ух… — Только вот продолжать войну словами Мин, на этот раз, не стал, потому что, видимо, он и правда заебал Чона, раз уж тот аж матом, бедный. Ну, почти… — Смотри, чтобы тебя в Ад за плохие слова не отправили, пай-мальчик. После этого Мин, неотрывно смотря, на какое-то мгновение отключается, задумываясь о том, что глаза Чона похожи на ночное небо, наполненное звездами, в котором он на пару секунд даже тонет, но все же спасается. Он ухмыляется, чтобы показать всю свою ядовитость и наглость, а заодно ловким движением рук цепляет парня за талию, прижимая к себе, и, не дав Чонгуку опомниться, опускает правую ладонь на его пах, крепко сжимая. Он знает, что сейчас играет с огнем, потому что еще секунда — и младший взорвется, а там уже полнейший пиздец. Но, как говорится: «Кто не рискует, тот не пьет шампанское», потому-то юноша и продолжает свои махинации. Он не уверен, стоит ли поступать именно вот так, осознавая, насколько религиозен этот мелкий, но почему бы и не позабавиться? Учитывая, какими словами бросается в него сам Чонгук, можно вообще не париться о том, что что-то идет не так, а что-то переходит все границы дозволенного. Юнги всегда аккуратен с людьми, пусть и является самым настоящим мудаком, показывающим свой дерьмовых характер, но делает он так лишь с теми, кто этого заслуживает. И Чон заслужил, еще как. Не потому, что он ненавидит геев, а потому, что ненавидит именно Юнги. Последнему думается, что он вообще единственный такой гей, которого Чон невзлюбил всеми фибрами души. Только вот… А почему? Почему он настолько сильно его ненавидит, что смотрит с презрением и отвращением, хотя на других такой реакции нет? У Чонгука кровь закипает от злости, как только Юнги смеет, мало того, что вообще его коснуться, так еще и к себе притянуть, а там и за член полапать. Да кто вообще в здравом уме полезет к гомофобу? Видимо, мозгов у старшего точно нет, по крайней мере, Чон в этом уверен. — Какого хуя ты творишь? — Чонгук, опомнившись, хватает чужое запястье и резкими движениями разворачивает парня лицом к стене, в тот же миг в нее его впечатывая. — Тебе мало того, что я тебя ненавижу, ты захотел, чтобы я тебя еще и убить хотел? — Почему ты не можешь признать, что ты просто ебаный гей-гомофоб? Как вообще можно быть геем, но гомофобом? У тебя проблемы какие-то с башкой или что? — уже всерьез шипит, как только младший давит на руку, которую завел за его спину. — Отпусти, кретин. — Я не гей, — у него настолько тормоза от злости слетают, что он буквально борется со своим внутренним зверем, лишь бы прямо сейчас не задушить этого наглого и в край ахуевшего старшего. — Я люблю девушек. Вагины, блять, а не члены. — А я вот члены предпочитаю, — уже откровенно издеваясь, Юнги, как только Чон расслабляет захват на долю секунды, пользуется случаем и вырывается, разворачиваясь обратно лицом к парню. — А еще у тебя небольшие проблемы с принятием своей ориентации, кажется. Потому что у натуралов не встает на парней, уж поверь, я проверял. Чонгук опускает взгляд и понимает, что влип. Потому что прямо сейчас, прямо перед тем, кто не должен был подобное увидеть, у него стоит. Крепко. Больно. Желанно. Тело не слушается, само реагирует на каждое движение Юнги, на каждый его взгляд и на все происходящее в целом. Если бы брюнет мог, он бы сейчас провалился сквозь землю, потому что такого он от себя не ожидал. Не то чтобы он и правда просто не принимал себя, нет. Просто он действительно хочет любить девушек, чтобы не разочаровать родителей и не предавать самое главное в своей жизни — свою Веру. Ведь если он примет себя таким, он проиграет свою личную войну. Вокруг вообще будто все темнеет от одной лишь мысли, что прямо сейчас они стоят вдвоем в его комнате, впритык друг к другу, а у него крепкий стояк, который, благо, не сдавливает джинсы, которые он успел сменить на спортивки. В горле пересохло, а в мыслях самый настоящий хаос из мыслей, ведь как Чонгук мог вот так просто опозориться перед тем, кого ненавидит всем сердцем. С самого первого дня, с первого взгляда и до конца своих дней. Он бы и убил его, будь его воля, лишь бы не насмехался над ним, потому что Чон знает — Юнги будет не просто насмехаться, он будет издеваться и чувствовать свою победу. Только вот Юнги, неожиданно для Чонгука, ведет взглядом от его стояка до шеи, а затем, похлопав по его плечу, тяжело вздыхает. Почему? Вряд ли он поймет, потому что прямо сейчас ему представлялось, что старший, поняв свою силу и власть над ситуацией, будет издеваться и обязательно бросится ядом из слов, но он просто поджимает губы и смотрит виновато. Но почему? Чонгуку этого, вероятно, никогда не узнать, потому что спрашивать он не намерен, а сам Юн, не сказав больше ни слова, забирается на кровать и сразу же зарывается с головой под теплое одеяло. И совсем не имеет значения, что это одеяло Чонгука. Возможно, Юнги не такой уж и урод, раз молча лег и не стал провоцировать Чонгука дальше. Вероятно, он просто хотел добиться правды для самого себя? В любом случае, младший хочет верить, что парень просто успокоится и больше ни разу с ним не заговорит. С этими мыслями он ложится на другой конец кровати, сразу после душа, где провел добрые сорок минут, пытаясь выкинуть все думы о том, как он влип. Только вот он не может уснуть из-за того, что Юнги, как маленький ребенок, вцепившись в подушку, тяжело дышит, а его тело чуть подрагивает. Чонгук, проклиная все на этом свете, двигается ближе и накрывает старшего одеялом, после чего замечает слезы на чужих щеках. Что ему снится? Неужели эти сны настолько ужасны, что этот мальчишка реагирует физически? Что Чонгук должен сделать? И зачем он, стиснув зубы, вытирает влажные дорожки, а после берет этого идиота за руку? Он ведь его ненавидит. Но как может просто закрыть глаза и уснуть, когда Юнги выглядит таким беззащитным и… Потерянным? Как вообще можно выглядеть вот так, пока ты спишь? Чонгук себя ругает, потому что держит его за руку, пока тот не расслабляется всем телом, но, не заметив, и сам крепко засыпает.

***

— Ты попрощался с Чонгуком? Я не видела его, когда мы уходили, — мать Юнги, держа в руках контейнеры с угощениями от семьи Чон, смотрит на сына и щурится, потому что он, кажется, впервые за долгое время очень даже выспался. — Ты чего такой свежий? Я думала, вы будете болтать всю ночь или играть в приставку, а ты будто спать лег, как мы вас в комнату отправили. — Когда я проснулся, его уже не было, — зевнув, Юнги вставляет ключ в замочную скважину в двери и пропускает мать вперед. Проснувшись, Юнги был сильно удивлен, потому что ему не было холодно, хотя он точно помнит, что засыпал под одним одеялом и очень мерз, а проснулся под двумя и ему было довольно тепло. Настолько, что он не просыпался каждые полчаса, чтобы укутаться и попытаться поспать еще немного. Чонгука не было с тех пор, как парень открыл глаза еще в первый раз, но подумал, что тот просто в туалете или в ванной, но, проснувшись еще через пару часов, убедился, что младший так и не возвращался. Не то чтобы парня это волновало, просто стало немного неловко, что он находится в чужой комнате совсем один. Потому, быстро одевшись, Мин сразу же пошел на кухню, где уже сидели семья Чон и его родители, активно обсуждая что-то. И как у них вообще на болтовню сил хватает? Иногда ему кажется, что если бы была возможность, его мать говорила бы без остановки, ей даже кислород в таком случае вряд ли бы понадобился. Странная она у него, ну, немножко. Завалившись на свою кровать, Мин задумывается: а ведь и правда, выглядит он довольно свежо, если учесть то, что обычно у него огромные мешки и синяки под глазами, а сейчас он будто выспался на год вперед, а еще кошмары мучали совсем немного, после чего их не было от слова совсем. У него будто ангел-хранитель под боком спал, но Юнги от этой мысли смешно становится, потому что Чонгук больше был похож на самого Сатану вчерашним вечером. Он ведь буквально готов был его заживо похоронить, а еще… — Вот, черт… У него же и правда встал, — вздыхает Юнги. Нет, в нем нет ни капли злорадства или каких-то злых мыслей о том, как бы поиздеваться над младшим в следующий раз. Напротив, он задумывается о том, что Чонгуку, вероятно, тяжело принять себя, вот он и дышит огнем, как самый настоящий дракон, как только в поле зрения появляется старший. И, пусть ему и интересно, почему именно на него у парня такая реакция, он все же решает завязать с издевками и попытаться наладить с этим засранцем контакт. Он не уверен, стоит ли, но почему бы и нет? В любом случае, Юнги от этого ничего не потеряет, но зато может помочь Чонгуку не отталкивать настоящего себя. Почему-то парню очень не хочется, чтобы младший вот так мучился, пытаясь ненавидеть тех, кто ни в чем не виноват. Они же просто любят, так зачем смотреть с таким отвращением и кидаться оскорблениями? А если Чонгук тоже гей? Тогда почему он не принимает себя таким, какой он есть? Юнги открывает чат их группы, листает список участников и, найдя номер Чонгука, набирает сообщение: «Привет, я не уверен, но, кажется, ты накинул на меня второе одеяло, когда уходил. Спасибо. Я очень легко замерзаю, по утрам меня, чаще всего, колбасит от холода, потому что ночью мне кажется, будто я в печке. Ничему жизнь не учит и я не решаюсь достать второе одеяло дома. Хотя, может, это потому, что мне одиноко от этого? Не могу сказать точно. И прости. Вероятно, вчера я переборщил и действительно затронул важное в тебе, но я не хотел. Может, ты хочешь поговорить об этом? Если тебе тяжело, просто приходи ко мне в любое время дня и ночи. Даже если мы друг друга ненавидим, я всегда готов помочь или дать совет. p.s. Твоя рука была теплой, спасибо. Юнги.» Через пару секунд высвечивается надпись «Прочитано», а у Юнги впервые за долгие годы замирает сердце. Кажется, влип здесь не только Чонгук.