***
— Я до сих пор не понимаю, почему Чимин так от меня бегает. Посмотри на него, он… Как ёжик, которому лишь бы свои колючки выпустить, стоит мне подойти ближе. Несправедливо, я ведь от всего сердца. — На прошлой неделе ты издевался над ним, довел его до истерики, а после, когда понял, что переборщил, подарил ему цветы, на которые у него аллергия. И это был третий раз, когда ты подарил их ему. — Я просто забыл, что у него на них аллергия, а издевки — проявление моих искренних чувств. — Трижды просто забыл? Он чуть не умер в первый раз. Вот это у тебя любовь, — Чонгук поднимает на друга взгляд, полный непонимания, потому что он действительно никогда, наверное, не поймет, как можно быть настолько забывчивым. — Да и издевки, чувак, далеко не проявление глубокой любви и симпатии, ты просто идиот и не можешь это признать. — Кто бы говорил, недогомофоб хренов. — Не понял? — Чонгук, ты буквально делаешь то же, что делаю я, — Намджун ведет плечами и откидывается на спинку скамьи, наслаждаясь теплым летним воздухом, который поступает в легкие, будто освобождая их от морозного и ледяного. А скоро ведь снова осень, снова эти дожди и холод, парня эта мысль немного печалит, ведь тепло так мало бывает с ними. — Я не бегаю за Чимином, при этом издеваясь над ним и не понимая, почему получаю отказ. Он вернулся около недели назад? Так вот, за эти дни ты его измучал уже. Так что, дружище, нет, я не делаю то же, что и ты. Мне буквально никто даже не нравится, что уж говорить о любви? — Ты строишь из себя гомофоба, который круглосуточно ненавидит того коротышку, при этом зависаешь в соцсетях, листая его страницу и думая, что это из-за глубокой и чистейшей ненависти. Что ты там сказал? Я просто идиот? Скажи мне, кто твой друг, а я скажу тебе, кто ты, — Намджун собой доволен. — Не неси чепуху, я листаю его новости, чтобы знать, где он шляется и лишний раз не натыкаться на этого голубого отброса. — Ты буквально лучший друг гея. — Мне нужно идти, скоро время намаза, — раздраженно прорычав, Чонгук поднимается со скамьи и, кинув на лучшего друга полный осуждения взгляд, ведь как он мог подобное, не то чтобы сказать, а даже подумать, а после направляется в сторону дома. Он слышит, как уже через мгновенье Хосок начинает орать во всю глотку «Охуеть!!! ЧУВАКИ!!!» и оборачивается, тихо вздыхая: Намджун, который еще мгновенье назад сидел на скамейке, подошел к Чимину и, взяв его за талию, крепко поцеловал, не стесняясь ни своих чувств, ни ориентации, ни людей, которые смотрят на них прямо сейчас. Чонгук подобного не понимает, но не потому, что это два парня, а потому, что у всех на глазах. Разве личное не должно оставаться личным? Разве не лучше было бы подойти тогда, когда вокруг ни души, когда можно показать человеку всего себя и признаться искренне, в тишине и спокойствии? Чон не осуждает, никогда не осуждал, но и понять не может, потому что сам предпочел бы наедине, чтобы никто не увидел и не потревожил. Чтобы счастье было окутано тишиной, которую ничто и никто не нарушит, чтобы ни единая душа не посмела вторгнуться в их личное и сокровенное. Он не романтик, не сопля и не занудный вовсе, просто его с детства приучили, что все самое дорогое должно быть спрятано, иначе могут украсть, а чужая зависть может все разрушить одной лишь волной негатива. Но все это — не его дело, потому, чуть улыбнувшись, он радуется за друга и продолжает путь до дома, понимая, что успевает и не пропустит обеденную молитву. — Я дома, — громко произносит Чонгук уже через пятнадцать минут, снимая обувь и вешая рюкзак на крючок вешалки. — Ты с нами пойдешь или нет? — без какого-либо интереса спрашивает мать, закалывая платок маленькими булавками с красивыми висюльками в виде капель. — Семья Мин вернулась с отдыха вчера вечером, позвали нас в гости. Юнги, оказывается, один дома все это время был, а мы его даже на ужин ни разу не звали, бедный мальчик. С котами оставался, представляешь? Ради этого отказался от отдыха, такой милый. — Я плохо себя чувствую, так что останусь дома, — знает, что нельзя, но все равно врет Чонгук, прикусывая внутреннюю часть щеки. — Да и мне заниматься нужно, так что… — Ну, как хочешь. Если захочешь поесть, закажи себе что-нибудь, потому что я приготовить ничего не успела. Отдыхай, — погладив парня по плечу, женщина мягко улыбается ему и целует в щеку, после чего идет в другую комнату, дабы взять что-то нужное. — Деньги-то нужны? — отец выходит в коридор, надевая обувь и поправляя рубашку. — Да нет, спасибо, я правда не голоден. Родители уходят уже через десять минут, расспрашивая, точно ли он не хочет пойти с ними, а Чону от одной мысли, что он встретится с Юнги, хочется вывернуться наизнанку и орать во всю глотку о своей ненависти. Ему и так осталось совсем немного отдыха от этого, как выразился Джун, коротышки, а после снова все эти взгляды и издевки с обеих сторон. Конечно, возможно, если бы Чонгук завязал с этим первый, старший бы подхватил волну и тоже перестал лезть, но, по какой-то необъяснимой причине, он не может этого сделать. Ненависть — грех, Чонгук это знает, потому искренне не хочет чувствовать это, но не может с собой ничего поделать. Он ненавидит Юнги каждой клеточкой своего тела, всеми фибрами своей души и каждой мыслью о нем. Потому, чтобы не натыкаться на него в сотый раз, Чонгук лучше будет сидеть дома, в тишине и спокойствии. Да и к черту его вообще, как же он достал. Он буквально везде, даже если его нет физически, Чонгуку о нем напоминают словами и мыслями: то мать зовет к ним, к Минам, в гости, то Намджун со своими непонятными намеками, то сам Юнги со своими словами о теплых руках, то во снах приходит, то преподы в общей группе упоминают их обоих, прося не устраивать херню в новом году. Одни напоминания, которые ему даром не сдались. Раздражает.***
Юнги сидит и ковыряет вилкой в тарелке, думая о том, какой же Чонгук все-таки жестокий, ведь не пришел вместе с родителями лишь из-за неприязни к самому парню, что его расстраивает сильнее прежнего. Он даже на сообщение не ответил, хотя Юнги ждал. Ждал и ждет, но ответа так и не приходит, а прошел ведь целый месяц наивных ожиданий, которые себя не оправдывают от слова совсем. И хрен бы с ним, с этим Чонгуком, но вот только брюнет по нему скучает, как бы непривычно для него это ни звучало: скучает по их вечным перестрелкам словами, по взглядам, полным непонятной неприязни, по колкостям в свой адрес и по касаниям, пусть и во время толканий друг друга в плечо. Было ли это на самом деле выражением безответной симпатии со стороны Мина? Он не хочет об этом думать, но все равно думает, потому что это его мучает. Мучает, как и то, что Чон никогда не ответит взаимностью, в которой старший так остро нуждается. Получал ли он вообще ее хоть раз в жизни? Ему и не нужно было, хватало тех недельных отношений с теми, кто был мимолетным увлечением, а еще парочки несерьезных, но долгих отношений, где он мог, пусть и притворяясь, но все же чуть открываться со своей настоящей стороны. Но вот с Чонгуком ему хочется чего-то серьезного, настоящего и искреннего. Ну, как в тех самых фильмах и историях про ту самую настоящую любовь, которой, наверное, только в мечтах и место. Когда Юнги, листая ленту, натыкается на давно всем известную цитату: «Пожалуй, они правы, помещая любовь в книги. Пожалуй, только там ей и место», соглашается, потому что, наверное, только там она и существует. Все эти сказки, что любовь существует и в реальной жизни — бред бредом, потому что Юнги еще ни разу подобное не встречал. Или это только он такой неудачник? Ему, вообще-то, и не хотелось подобного раньше. Точнее, нет, он любил однажды, но эта любовь разбила его настолько, что он и вовсе перестал верить, что это какое-то светлое и доброе чувство. Скорее, было бы правильным назвать ее жестокой и уничтожающей, любовь эту, ведь именно из-за нее людские сердца разбиваются, а сами люди впадают в депрессию и даже убивают себя, когда им слишком больно. Юнги не такой. Он не верит, что кто-то способен разбить его до такой степени, чтобы он думал о смерти, но в то же время лишь одна мысль, что Чон будет ненавидеть его всю жизнь, заставляет чувствовать жжение в области сердца и горькую обиду, ведь он подобного не заслужил. Кто вообще может заслуживать такое отношение к себе, не делая абсолютно ничего? Или же делая? — Юнги, — вырвав парня из черных лап негативных мыслей, мать толкает его в плечо, взглядом задавая немой вопрос «Что за черт с тобой сегодня?», а после кивает на пакет, который протягивает ему отчим, — Отнеси Чонгуку, он там совсем один, да и тебе с нами, как я понимаю, не особо весело. Без возражений. Ну пиздец, думает Мин и без каких-либо «не хочу, пожалуйста, только не я», которые пронеслись в голове, одевается и идет к дому Чонов. Наверное, судьба действительно решила подшутить над ним, посылая подобное именно в тот день, когда вся его голова забита этим чертовым Чон Чонгуком, который, увидев парня на своем пороге, вероятно, пошлет его прямым текстом и захлопнет дверь прямо перед носом. В любом случае, выхода у него нет, иначе они оба получат от родителей, и тут совсем не важно, что они взрослые парни, имеющие полное право не хотеть делать то или иное. У них нет той свободы, о которой они мечтают. У Чонгука так точно, а подводить его не хочется. Через пять минут, стоя у входной двери, Юнги мнется на месте, не решаясь позвонить в звонок. У него даже ладони от волнения потеют, чего раньше с ним не случалось, ведь до недавнего времени он даже и не думал, что Чон вызывает в нем такую бурю эмоций и чувств. Но теперь он знает, чувствует и не может выбросить это из головы, а чувства взять под контроль, и если младший обо всем этом узнает или догадается, парень точно возненавидит себя еще сильнее. Потому, все же взяв себя в руки, пусть и совсем немного, брюнет нажимает на звонок и делает шаг назад, кусая губу от волнения, что возрастает с каждой секундой в его груди все больше и больше, отчего кажется, что сердце вот-вот вырвется наружу или «уйдет в пятки». — Ты сталкер что ли? — Чонгук даже глаза невольно закатывает, но все же пропускает Юнги внутрь, прекрасно понимая, что он не по своей воле заявился к нему домой. Родители, судя по всему, никак угомониться не могут. — Прости, наши род… — Я так и понял, — не дав договорить, младший сводит брови к переносице и кивает парню в сторону своей спальни, тем самым говоря идти за ним. — Посмотрим что-нибудь, молча, без всяких колкостей и доебов до меня, а после ты свалишь, сказав, что уже поздно и у нас у обоих есть дела, которые нужно сделать сегодня. Понял? — Я и не собирался бросаться колкостями, — Мин понимает, что еще немного, и Чон догадается, что что-то здесь не так, потому, прокашлявшись, выпрямляется и тоже чуть хмурится. — Лишь бы твой гомофобный голос не слышать, латентный ты мой. Так что, да, я согласен посмотреть фильм молча. — Ты всегда был таким придурком? Или ты притворяешься? — Чонгук вскипает за долю секунды, потому что он и так весь день себе места не находил, а тут еще этот «коротышка» на мозги капает. Он подходит к Юнги вплотную, вдавливает его в уже закрытую дверь и приближается к его лицу, останавливаясь в сантиметре от губ. — А ты всегда был таким красивым? Или я просто не замечал? — думает вслух Юнги и округляет глаза, замечая, что и Чонгук, явно не ожидавший таких вопросов, удивляется. — Ну, знаешь… Смазливая мордашка. — Ты что, влюбился в меня? — спрашивает на полном серьезе, потому что тут и гением быть не нужно, чтобы сложить два плюс два: Юнги взгляд резко из стороны в сторону уводит и дар речи теряет, а на его щеках появляется заметный румянец, чего ни разу еще младший не видел. — Как можно было влюбиться в того, кто тебе раз за разом долбит о том, что ненавидит тебя и твою ориентацию? Ты такой… Черт, Юнги, ты серьезно? Разберись с этим, потому что мне противно от одной мысли, что я нравлюсь гею. — Ты такой противный, просто пиздец. Влюбился? Я? В тебя? Не смеши меня, — всерьез злится, даже тон повышает, а после, совсем разозлившись, хватает Чонгука за ворот домашней футболки и целует прямо в губы. И он знает, что Чонгук, вероятно, сразу же попытается размазать его по стене, не оставив живого места на худощавом теле, но кому какое дело? Он заебал Юнги, а еще заебало это жжение в груди, а после и непонятное чувство, стоило младшему вообще о чувствах заговорить. Противно от одной мысли? Тогда пусть почувствует еще более неприятное — поцелуй на своих губах. Чонгук, конечно же, и правда должен злиться и взорваться по полной от таких действий старшего, которого он ненавидит настолько сильно, что кулаки невольно сжимаются, стоит Юнги появиться в поле его зрения, но сейчас он, по какой-то неведомой причине, прикрывает глаза и опускает ладони на чужие щеки, не давая отстраниться. Он просто целует его в ответ, потому что эти губы оказываются мягкими и сладкими, пусть и кажутся сухими и невкусными на первый взгляд. Он будто в тумане, ничего не соображает и просто поддается моменту, потому что чувствует, что так… Нужно? Они целуются уверенно, будто оба этого хотят. Но Чонгук даже не думает в этот момент, он просто поддается тому, что делает его тело, само, без каких-либо сопротивлений и отторжений. А Юнги, пользуясь моментом, не отстраняется и лишь углубляет поцелуй, чувствуя прилив огромных чувств. — Проваливай, — шепчет в его губы Чонгук, все также прикрыв глаза, а сам, вопреки своим словам, вновь касается мягких губ своими, накрывает и сразу же углубляет поцелуй, не давая Юнги отлипнуть от стены и не убирая руки от его щек. Старший и не сопротивляется, наоборот, внутри у него буря чувств и эмоций, которые он не контролирует и которыми питается прямо сейчас, отдавая всего себя Чонгуку. Он опускает ладони на его талию, чуть сжимая пальцами тонкую ткань футболки, притягивает ближе к себе и всем телом чувствует то, насколько горяч парень. Он не хочет отстраняться, хочет целоватьцеловатьцеловать, и даже кислород кажется чем-то ненужным, они будто друг другом дышат в этот момент. Но кто-то из них все же первым отрывается от желанных губ и прижимается своим лбом к чужому, жадно глотая воздух: — Тебе лучше уйти, — Чонгук ненавидит не Юнги. — Прости, — парень, мягко коснувшись губ младшего своими, смотрит в его глаза лишь пару секунд и, ничего больше не сказав, уходит прочь. Чонгук ненавидит себя.