С того самого поцелуя прошло вот уже три дня.
Чонгук, несмотря на свою очевидную потерянность в себе и своих мыслях, вполне неплохо справляется с ролью актера, стоит только его родным появиться в поле зрения. Наверное, так неправильно и стоило бы рассказать, что парня тревожит то или иное, но как он может, если причина его состояния — Мин Юнги? Нет, если быть точнее, не сам парень, а то, что они делали днями ранее, и ладно, если бы делал только старший, но ведь Чон просто взял и поцеловал его в ответ, а после, когда их губы оказались в нескольких миллиметрах друг от друга, он вновь впился в эти, черт бы их побрал, мягкие губы. Ему этого хотелось. И это было не мимолетным желанием, не моментом, когда это случилось и все пошло по наклонной вниз. Нет. Чонгук целовал его с полным осознанием того, что он делает и чего именно он хочет в эту минуту и секунду, и если бы это повторилось, Чонгук бы точно не стал менять чего-либо. Неужели он по уши влип? Настолько, что хочет целовать губы того, кого ненавидит каждой клеточкой своего тела. А сердца? Что, если Чонгук в него… Такого не может быть, он ведь гетеросексуален, он самый настоящий натурал. Он нормальный, а не из… Вот же ж. Этот чертов Юнги, который не мог просто отвалить от него. Почему он вообще пришел именно в тот день, когда у Чонгука терпение и нервы были на грани? Почему не на день позже или раньше, когда было легче дышать и контролировать себя от и до? Почему именно тогда, когда он не смог сдержаться и поддался тому, что он отталкивал все это время? Он ведь мог просто не приходить, не звонить в этот надоедливый звонок и не смотреть так виновато, будто он сожалеет о том, что мелькает перед глазами раз за разом. Он мог просто не появляться, пойти прогуляться и после соврать, что не мог остаться дольше, он мог просто соврать. Так почему вместо лжи во благо он выбрал путь до его дома?И почему Чонгук вот так просто позволил себе сорваться? Слабак.
***
— То есть, вы просто поцеловались, а после он тебя прогнал? Хосок сидит на полу у кровати своего друга, который, судя по всему, не вылезал из своей постели вот уже два или три дня, прибитый к матрасу мыслями о Чонгуке. Он, медленно откусывая зеленое яблоко, чуть морщится от кислого привкуса и сосредоточенно смотрит в одну точку, пытаясь трезво оценить всю ситуацию, которая произошла между этими двумя придурками: они друг другу нравятся, но настолько сильно это отрицают, что им начало казаться, будто у них друг к другу огромных размеров ненависть. Но ведь это далеко не так, а значит, ситуацию нужно исправлять, а Хосок, как единственный самый близкий друг Юнги, просто не сможет себе простить, если не придумает план действий. Вот только его друг, увы, это все не поддерживает, он лишь молча мычит на каждый вопрос и отрицательно кивает головой, стоит Хо предложить какой-либо вариант развитий событий. Вероятно, он попросту не может принять реальность, либо принял, но настолько сильно боится того или иного, что начал закрываться в себе. — Мы не просто поцеловались, Хосок, — все же начинает свою еле разборчивую речь парень, с головой укутанный в теплое одеяло, которое сейчас кажется его спасательным кругом. — Я поцеловал его, думая, что просто хочу взбесить, разозлить и отомстить, но на самом деле я просто хотел почувствовать вкус его губ, хотел узнать, какие они на ощупь, и я оказался прав! Они такие мягкие и сл… В общем, я поцеловал его и хотел отстраниться, но он не дал мне этого сделать. Чонгук держал свои ладони на моих щеках и не давал мне прервать поцелуй, а после, когда мы все же оторвались друг от друга, чтобы ухватить хоть каплю воздуха, он попросил уйти, но сам же меня поцеловал. Сразу же, как только произнес эту просьбу, Хосок! Он поцеловал меня, понимаешь? Чон Чонгук САМ поцеловал МЕНЯ! — А после он тебя выгнал, — кивает в знак подтверждения своих же слов, бросая на друга короткий и недовольный взгляд, а после вздыхает так, будто в груди огромный камень. — Странный он. Зачем целовать и выгонять? Это одна из стадий принятия себя, как гея? Вам бы поговорить тогда, чтобы его эти принятия быстрее пройти. — Чего? Нет, я не стану с ним говорить. Я не то чтобы не хочу, Хосок, я просто не могу. Я боюсь, — честно признается Мин, сразу же прикрывая глаза. — Я боюсь, что он просто пошлет меня, а после все вернется на свои места: он будет ненавидеть меня, а мне вновь придется делать вид, что я его тоже. — Ну, тогда жди у моря погоды дальше, а я пошел. Извини, но у меня свои дела есть, которые я не могу отменить из-за твоих непонятных отношений с этим религиозным чудиком. — Он не… Блять, — ругается уже в подушку старший, понимая, в какой он заднице.***
Спустя еще день, когда часы бьют двенадцать ночи, Чонгук, незаметно свалив из дома, идет прямиком на футбольное поле, где обычно проводит одинокие ночи Джун, его близкий друг и, можно считать, старший брат. Они, пусть и запрещено, впервые курят вместе, чему старший, несомненно, удивлен не меньше, чем сам Гук, который курит впервые за месяц отказа от сигарет. Бывает и такое, оказывается: когда ты слишком переживаешь о чем-то, сигарета сама лезет в рот, а там уже остановиться никак, потому что чертов стресс будто исчезает вовсе, а нервные клетки восстанавливаются, хотя на деле это лишь небольшой релакс, когда ты смотришь на исчезающий в воздухе дым. Они лежат сначала молча, Ким ни вопроса не задает, понимает, что лучше подождать, пока младший сам все расскажет, ведь он далеко не болтлив, когда дело доходит до внутренних переживаний и проблем. Потому, лишь протягивая новую сигарету, он тихо напевает мелодию, которую ему когда-то пела мать в детстве. Чонгук, конечно же, всех подробностей не знает, но улыбается, думая, что Намджун как раз вовремя решил разрядить обстановку. — Я чувствую огромную вину перед Богом, — честно признается ему Чонгук, который не может прикрыть глаза даже на секунду. — Пару дней назад мои родители пошли в гости к Минам, как бы забавно это ни звучало, а я дома остался, потому что знал, что не смогу выдержать Юнги в этот день, вечер и, возможно, даже ночь. Я просто остался дома, чтобы избежать своего падения на самое дно, или это не оно вовсе? Я не знаю, но я хотел просто избежать того, что произошло. Чонгук впервые за всю свою жизнь чувствует, как по его щекам стекают хрустальные капли, падая на искусственную траву футбольного поля, но радуется, что Намджун на него не смотрит, потому что это ужасно. То, что он плачет при ком-то — случай один на миллион, и он вряд ли себя похвалит, если Джун все же переведет на него свой взгляд. Но сдерживаться у него сил нет, потому что эта вина расползается по всему телу, захватывает каждую клеточку и режетрежетрежет. Чонгуку невыносимо, потому что все, чего он хотел — быть лучше и правильнее, он просто хотел быть чистым, как белый лист, с которого начинается человеческая жизнь. Но как он может быть в порядке прямо сейчас, если он понимает, что вот так просто поддался своим чувствам? Ему больно и плохо, потому что он хочет того, чего ему нельзя. Он хочет целовать и не отпускать того, с кем быть ему запрещено самим Всевышним, ведь однополая любовь — это грех. — Я просто хотел избежать, но он пришел. Сам. Позвонил в этот долбоебский звонок, который я хотел сменить уже сотню раз, посмотрел на меня своими до жути красивыми глазами, а затем пошел со мной в комнату. Я хотел просто, блять, сдержаться и не трогать его, хотел, но не смог, потому что он взял и поцеловал меня. Поцеловал, а я сдался, потому что тоже этого хотел, — беззвучно плача, Чонгук вытирает мокрые щеки рукавом толстовки, но его голос ни капли не дрожит, он четко и ясно произносит каждое слово, но Намджун все равно понимает и не поворачивается, ведь знает, что сейчас самый важный разговор за все время их дружбы. Чонгук силен, парень им гордится. — Понимаешь, Джун? Я не хотел сдерживаться, не хотел отталкивать, я даже ненавидеть его не хотел, но думал, что так будет проще и легче, ведь то, что я почувствовал к нему с самого начала — неправильно, мне нельзя и я не имею на это право. Бог запретил, я не могу ослушаться, потому что иначе я буду грешником, а я этого не хочу. Я хочу просто, сука, следовать за своей Верой. Но я не могу сдерживаться, я не хочу. Я хочу взять и вжать его в ебаную стену, я хочу целовать его, пока губы не посинеют, пока воздуха в легких не станет катастрофически мало. Я не хочу задевать его, я хочу его оберегать. Но как я могу, если это запрещено? Я все это ненавижу, Намджун, потому что я не знаю, что мне делать. У Чонгука душа болит, потому что ему тяжело, но он все равно понимает, что легче не станет, если он просто возьмет и откажется от того, из-за кого нарушил все границы и перешагнул абсолютно все, что строил так долго. Он знает, что сейчас с ним происходит то, что он не сможет из себя убрать, ведь сколько лет он пытался, сколько лет с этим внутри себя боролся. Он принял свою ориентацию, принял любовь к парням, но отказался от этого, притворяясь перед всеми, будто он гетеросексуален и ни за что не предаст свою ориентацию. Он настолько окунулся в эту ложь, что это стало чем-то обычным и привычным. Но стоило Юнги поднять свой взгляд и улыбнуться, стоило ему только появиться рядом, как все то, что Чонгук делал, обросло мхом и развалилось. Он просто почувствовал эту несокрушимую волну, которую с тяжестью в груди спрятал за чувством ненависти и отвращения, которые показывал парню день за днем. — Знаешь, несмотря на то, что я сам не религиозен и вообще не верю ни во что, я думаю, что тебе просто нужно расслабиться, — Джун выдыхает сизую струю дыма, наблюдая, как та исчезает в ночном небе. — Ты чувствуешь это, скрывать и отказываться не можешь, это тяжело, потому что ты идешь против себя и своих чувств, а они слишком сильны. Ты думаешь, что сможешь вечность отталкивать Юнги и бежать от чувств к нему, но это тяжелее, чем сейчас, и будет еще тяжелее, если продолжишь. Тебе будет тяжело принять и расслабиться, если ты примешь эти чувства, да. Да, ты будешь себя винить, но мой отец рассказывал, что был счастлив, когда смог отпустить эту вину. Он каждый день молился Богу и просил прощения за свою неправильную любовь, он был искренен, но не отказался от этой части себя, потому что он понимал, что если не сейчас, то потом. Либо он попросту сойдет с ума. — Подожди… Твой отец был геем? — Чонгук даже садится резко, смотря на друга шокированным взглядом. — Он был мусульманином? Геем? Почему ты не рассказывал? — Отец рассказывал мне, что около шести лет он пытался отказаться от своей ориентации, потому что не хотел предавать Бога. Он мучился и страдал от этого, потому что, несмотря на то, какой он занятой и целеустремленный, ему хотелось любви и ласки, хотелось любить и быть любимым, но он запрещал себе, потому что он любил лишь мужчин. В итоге он начал пытаться влюбиться в женщин, но у него не получалось, а там появилась моя мать. Он не влюбился, но она стала его лучшим другом и он понял, что лучше с ней, чем всю жизнь одному, но все равно мучился. Когда я родился, они поговорили честно и искренне, мать не бросила его одного и всячески поддерживала, а потом отец влюбился в мужчину, который дарил ему любовь и комфорт. Они долгое время мучались из-за отрицания отца, он отталкивал его и боялся оступиться, но после перестал и просто принял себя и свою любовь. Он рассказывал, что у него были разные чувства и эмоции, он боялся и ему было больно от чувства вины, которое он испытывал перед Всевышним. Но в один прекрасный день он понял, что он лишь мучает себя всем этим и решил отпустить чувство вины и боль, которую носил с собой всю жизнь. Он не может изменить свою любовь и ориентацию, он любит того, кого любит, это неизменно, а бегать от себя — это боль. Потому он каждый день молится Богу и просит Его о прощении, умоляет не гневаться и простить его за то, что он любит того, кого ему любить запрещено. И он благодарит Бога за то, что Он подарил моему отцу того прекрасного мужчину, который по сей день делает его счастливым. Как итог, Чонгук, я скажу то, что очевидно: он винил себя, потому что полюбил того, кого нельзя, но он любил и любит, он не мог просто отказаться, потому что понимал, что потеряет того, кто дарит ему комфорт, любовь и заботу, а такое — редкость. Он винил себя и не мог уйти, потому что полюбил, в итоге мучался и страдал, но когда принял и осознал, что лучше не винить себя, а благодарить Бога за возможность любить этого человека и получать любовь в ответ, он обрел спокойствие и свободу. Он молится каждый день и никогда не отдаляется от своей Веры, а его муж, кстати, тоже принял эту религию и они вместе занимаются всем этим. — Не знал, что твой отец мусульманин… И не знал, что он гей. — Да я как-то не хотел тебя этими рассказами тревожить, но ты просто задумайся. Если Юнги тот, кого тебе хочется оберегать и чувствовать рядом, не проеби, а то таких коротышек хрен найдешь потом. Лучше не потеряй, потому что он на тебя смотрит так, как никто на тебя до этого не смотрел, уж я-то знаю точно. Чонгук, резко вскочив на ноги, быстро благодарит друга и срывается с места, направляясь в сторону дома Минов. Намджун прав: Чонгук не должен потерять того, кто одним своим присутствием дарит тепло и уют. Он не должен позволить себе потерять Мин Юнги.