***
На следующий день Патрисия встретила Луизу в библиотеке и попыталась помочь ей с чтением, но ее мысли были в другом месте. — Читай эти слова, пожалуйста. И не забывай, что ударение падает на последний слог и буква е на конце слова не произносится. — Я помню, — И Луиза стала старательно проговаривать слова, водя пальцем по строке. Но Патрисия стала отрешенно смотреть в окно, и Луиза забеспокоилась. — На вас лица нет. Вы меня волнуете. — Все хорошо. — Вряд ли. Я же вижу. — Ты все равно мне не поможешь! Луиза взяла ее за руку и стала рассматривать ее ладонь. — Ничего не понимаю. Или я, возможно, не так прочитала руку вашего мужа? Почему-то ваши судьбы еще не до конца соединились. Или это из-за того, что вы недавно поженились? Патрисия замерла. Луиза все-таки поняла, что Рафаэль не ее муж? Но девушка тут же улыбнулась. — А, я поняла, в чем дело. Ваш муж сейчас переживает нелегкие времена. Он за что-то важное для него сражается. Вы должны его поддержать, помочь ему. Увидеть его сердце. Только так ваши судьбы станут одним целым. — Что? — Вы должны быть рядом с ним, — повторила Луиза. — Вы ему нужны. Патрисия замерла, вслушиваясь в слова Луизы. «Я ему нужна, я ему нужна»… — От вас зависит ваше совместное будущее, — прибавила Луиза, глядя на ее правую руку. Патрисия смутилась и отстранилась, а затем мягко попросила свою ученицу продолжать. Но эти слова не давали ей покоя. Она лежала без сна следующую ночь и молилась. Рафаэль… что ей делать с ним? Хватит ли ее молитв, чтобы уберечь его? Чтобы он вернулся живым и невредимым? Ведь он единственный выживший сын у своих родителей. «Я ему нужна», — звучали в ее ушах эти слова. Она повторяла эти слова, как молитву, по-испански и по-французски. Она встала с постели и подошла к окну. Ночной Париж не спал, спешил куда-то. И Патрисия поняла, что не сможет жить в неведении…***
Утром она пошла в деканат и написала ходатайство о том, чтобы ей позволили уехать. — Я отработаю все пропуски и выполню задания. Но я должна срочно уехать. — Позвольте узнать, в чем дело? — строго спросил секретарь. — Семейные обстоятельства. И отъезд не терпит отлагательств. Секретарь отнес ее документ руководству и затем вышел с хмурым видом: — Декан пошел вам навстречу. Но если пропусков будет много, вас не допустят к экзаменам в летнем семестре. — Я понимаю, — пробормотала Патрисия, все еще не веря в то, что делает. Она отсидела лекции и вышла из университета, чувствуя спиной ошарашенные взгляды Мадлен и Жюли, до которых уже дошла новость об ее отъезде. — Ты поедешь в Испанию? Посреди года? — Да. — Похоже, с твоим испанцем что-то не так, — лукаво улыбнулась Жюли. — Я потом вам все расскажу, подруги. Но не сегодня. — Патрисия, береги себя! — Мадлен заботливо перекрестила подругу. — Ты помнишь, что нам в конце года сдавать письменную работу по строению костей? — напомнила Жюли. — Я все успею, — уже не так уверенно сказала Патрисия. Они распрощались, но Патрисия отправились не домой и не в библиотеку. Она пришла в аптеку, где Рафаэль заказал ей инструменты. — Чем могу помочь, мадемуазель? Инструментов пока нет. Их было всего три комплекта, и все купили. — Нет, нет. Мне нужно не это. Патрисия задумчиво поправила шляпку и положила перед ним несколько крупных ассигнаций. — Мне нужны бинты, обезболивающие лекарства, обеззараживающий раствор и еще… — Патрисия начала перечислять все, и аптекарь изумленно приподнял брови. — На все деньги? — Да. Аптекарь весь следующий час собирал ее покупку. — Мадемуазель, давайте мой помощник вам все принесет домой? — Я сама! — Патрисия взяла два крупных свертка, перевязанных бечевкой, и понесла их домой. Если попросить посыльного, он будет доставлять покупку добрых два дня! Патрисия вошла в квартиру, с шумом поставила покупки на землю и выдохнула. Затем вошла в гостиную и начала собирать вещи. Все то же, что брала с собой, когда сбежала от дяди. Какая ирония! Она мечтала сбежать из Испании. А теперь едет туда, откуда рвалась пять лет! В ее саквояж улеглась перешитая одежда кузена, смена белья, платье Гранадеры, принесенное Рафаэлем в охотничий домик, и посуда. Помедлив, Патрисия уложила туда тетради бабушки Флоры, осторожно завернула в бумагу книги со сказками Эухении и ее рукописи. Пожалуй, она заедет в Кадис и отдаст ей все. Затем бережно уложила в саквояж ящичек с инструментами, подаренный Рафаэлем. Да, так ей будет спокойнее. Она же врач. Инструменты должны быть всегда под рукой. Патрисия заходила по комнате, судорожно обдумывая, что еще взять с собой. Затем открыла шкаф, достала шкатулку с деньгами, отсчитала нужную сумму и разложила на три стопки. Эти деньги она возьмет на личные расходы. Вторая часть — это гонорар Эухении. Патрисия даже менять его не будет. А третья часть — это деньги, которые она одолжила у Дарио. Она задумчиво почесала в затылке. Надо отправить Дарио письмо, чтобы он приехал не во Францию, а в Испанию и забрал деньги и кольцо. Замуж за него она точно не пойдет! Из другой шкатулки, которая стояла в ящике туалетного столика, Патрисия медленно достала кольцо, подаренное Рафаэлем, и расстегнула воротник платья. Затем повесила кольцо на цепочку рядом с нательным крестиком и туда же повесила фамильный перстень матушки. Все, что необходимо было вернуть Дарио, она тоже уложила в саквояж. Утром она пошла на вокзал и купила билет, все еще не веря тому, что делает. Куда она едет? Зачем? Но одна и та же мысль пульсировала в ее голове. «Я нужна ему!» Да, она поедет в Бадахос, узнает, что с Рафаэлем. Будет рядом с ним. Пусть даже посреди восстания! На обратном пути Патрисия увидела Луизу, которая спешила к мадам Шавье. — Мадемуазель Патрисия, вы куда? — Луиза, мне нужно уехать. — Куда? — Я поеду… к мужу! Ты права. Я должна быть рядом и поддержать его. Он сейчас подавляет восстание. — Что? Мадемуазель, я не говорила, что вам нужно ехать за ним! — Я нужна ему! — упрямо повторила она. Луиза начала уговаривать ее, но Патрисия стояла на своем. И тогда она выдохнула. — Вам одной опасно путешествовать. Молодая женщина без мужа вызовет интерес. — Луиза, со мной все будет хорошо, — Патрисия вспомнила о припрятанных документах на имя Консуэло Варгас. Можно воспользоваться ими. Пожалуй, она их заберет с собой. Луиза взяла Патрисию за руку и потащила куда-то. — Идемте со мной. — Что? Луиза, я опаздываю. — Мы ненадолго. Патрисия вздохнула и последовала за Луизой. И спустя полчаса они оказались в небогатом квартале. Патрисия поежилась, глядя на обшарпанные дома. Что она задумала? Но Луиза усмехнулась. — Не бойтесь. Я вас грабить не буду. — Луиза, я никогда не думала о тебе дурно. Молодая певица лишь улыбнулась и постучала три раза в какой-то трактир. После этого условного стука дверь открылась, и они оказались внутри. За столом сидели бедняки: воры и жулики, попрошайки. Патрисия едва сдержалась, чтобы не показать своего удивления. Один одноногий нищий, промышлявший в центре, оказался сейчас вполне здоровым с двумя ногами. Уличные девицы без своей боевой раскраски выглядели старше. Один музыкант сидел и отрешенно смотрел на всех людей. Парень, который хотел поживиться вещами Патрисии, так захохотал, сидя за столом, что она чуть не подпрыгнула. Но когда они увидели ее, в зале стало тихо. Железный Жан, сидевший в самом дальнем углу, столкнул с колен какую-то девицу и улыбнулся. — Наша Певица и наша Докторша. Рад видеть. Чего надо? — Жан, ее мужа отправили куда-то подавлять восстание. — Ну, уж я за него спокоен. Наваляет всем, — он покосился на трех парней за соседним столом, и те кивнули в ответ. Луиза наклонилась к Жану и что-то сказала ему на ухо. И он стал серьезнее. — Ты действительно хочешь ехать к нему? — Да… боюсь я. Нужна я ему. Я должна быть рядом, — говорила Патрисия, не понимая, правильно ли она поступает, откровенничая с ним. Жан встал из-за стола и отвел ее к какой-то двери позади стойки трактирщика. Он со скрипом открыл дверь, прошел внутрь, порылся в углу, где стояла бочка и сверху было навалено какое-то тряпье. — Вот. — Что это? — пробормотала Патрисия, разворачивая тряпку. — Возьми. Если не умеешь стрелять, хоть попугаешь, если какая-то шваль привяжется. — Умею, — хмыкнула Патрисия. — Еще бы! С таким мужем, — кивнул Жан с уважением. — Я не возьму. Мне не надо, чтобы меня арестовали. Оружие откуда у вас? — Докторша, кто вас смотреть будет? Богатую даму никто не тронет! А оружие я у Фердинанда спер! Пусть его командир вздует за то, что оружие про… — Жан запнулся, пытаясь подобрать приличное слово, — потерял! — Сумасшедший, — засмеялась Луиза. — Да что тут? Примотайте его к чулку или панталонам. И всего делов! Патрисия замерла, пораженная такой откровенностью, и покраснела. Но манера говорить без обидняков ей понравилась. Да, это безумие, взять краденое оружие. Но Луиза говорит верно. Одной путешествовать страшно. И револьвер станет ее защитой. Да, это риск. Но она должна уехать. Должна быть рядом с Рафаэлем. Иначе она с ума сойдет от беспокойства. Дома она строго наказал Дювалю, чтобы он приглядывал за домом и квартирой. И, убедившись, что ничего не забыла, она решительно направилась на вокзал, молясь, чтобы никто ничего не заподозрил. Чтобы никто не догадался о припрятанном под юбками револьвере.***
Дорога до Гавра заняла шесть часов, но прошла быстро. А в Гавре Патрисии пришлось побегать, чтобы выяснить, есть ли билеты до Кадиса. К счастью, через пару часов выяснилось, что пассажир первого класса приболел, и для нее нашлось место. За билет потребовали много, но ее это не смутило. Когда она стала подниматься на борт, ее остановил мужчина. — Что у вас здесь? Патрисия похолодела. Он потребует обыскать ее? А ведь она предусмотрительно надела четыре нижних юбки, надеясь, что никто не заметит. — Простите? — она изобразила на лице подобие улыбки. — Мадемуазель, что у вас в этом большом мешке? Патрисия замерла, пытаясь справиться с замешательством, и затем облегченно вздохнула: — А, вот вы о чем! — пробормотала она и тут же осеклась, боясь выдать себя, — Я получила письмо от своей приятельницы из испанского монастыря. Монахини попросили меня приехать и помочь хворым в местной больнице. И по возможности помочь лекарствами, бинтами и прочим. Мужчина придирчиво исследовал ее мешок, и Патрисия торопливо прибавила: — Эти лекарства не запрещено возить, насколько мне известно. Они обеззараживающие и обезболивающие. Ее знающий тон произвел впечатление. Ее пустили на корабль и позволили пройти в каюту. Следующие три дня Патрисию тошнило, она чувствовала волнение, страх, но даже не думала о себе. Все ее мысли были о Рафаэле. Что с ним? Жив ли он? Сможет ли она его найти? В Кадисе ее тоже не стали досматривать, и Патрисия сошла с корабля. Надо добраться до монастыря, поговорить с Эухенией, узнать, что слышно про Альберто и Рафаэля. И решить, как добраться до Бадахоса. Возможно, купить лошадь… Патрисия поежилась. Скакать верхом она так и не научилась. Но вряд ли туда можно доехать на телеге. А уж поезда туда точно не ходят. Железных дорог в Испании меньше, чем во Франции. Патрисия добралась до монастыря пешком, не думая, как странно выглядит благородная дама, которая тащит огромный мешок и увесистый саквояж. Она вошла в ворота монастыря, чувствуя, как гудят руки и ноги. — Бог мой, Патрисия, дитя мое! — воскликнула сестра Летисия, оторвавшись от своих грядок с зеленью. — Что же ты здесь делаешь? — Я приехала по делам, — улыбнулась она. Сестра перекрестила ее и повела к кельям. — Твоя подруга… Эулалия еще пока здесь. За ней приезжал отец, но она настояла, что пока побудет здесь. Будет молиться. Ведь ее жениха забрали прямо из церкви. — Я знаю, она мне писала. Можно, я пойду к ней? — Иди, конечно. Только она не в келье, а в оранжерее. Как всегда, занимается цветами. Патрисия взяла свой мешок и потащила дальше. Этот увесистый скарб вызвал не меньшее удивление и у монахинь. Некоторые начали спрашивать, что она там несет, но Патрисия отшучивалась. Оставив мешок в келье, она побежала к подруге. — Патрисия! — радостно воскликнула Эухения и бросилась обнимать ее, забыв обо всех правилах приличия. Заключив подругу в объятия, она начала всхлипывать. — Альберто не пишет. Мне страшно. Уже месяц нет вестей. А люди говорят, что многие погибли. Она села на лавочку около оранжереи и сцепила перед собой руки. — Я жить не смогу без него. — Все будет хорошо. Он вернется, вы поженитесь. У вас будет куча детишек. — Патрисия, — Эухения отряхнула руки и стала смаргивать слезы. — Скажи, что с тобой случилось? Куда ты исчезла? Про тебя даже Альберто ничего толком не сказал. Вся Севилья думала, что тебя донья Бернарда отравила. А потом ты куда-то исчезла. Ты мне объяснишь, в чем дело? Патрисия отвела глаза, чувствуя напряжение. Она столько солгала, что теперь ей вообще не стоило показываться в Испании. Она уже сама запуталась в своей лжи. Как объяснить подруге, что она выпила сонное снадобье? Что потом проснулась в доме Рафаэля, что сбежала в Париж? — Я… да, и в самом деле чуть не умерла, но все обошлось. Однако, меня так напугала эта история, что я вернулась в Париж. Решила, что там мне будет спокойнее. Я тебе потом подробно все расскажу, — уклончиво ответила Патрисия. — А что ты там делаешь? — Я учусь. На врача в медицинском университете, — выпалила Патрисия. — Правда? — воскликнула настоятельница, узнавшая о приезде своей воспитанницы. Она вошла быстрым шагом в келью и ласково улыбнулась. — Да… — смущенно пробормотала она и подошла к матушке. Настоятельница Инес перекрестила ее и хмыкнула: — Ты все-таки добилась своего. Что ж, я рада. Женщины заслуживают большего, чем просто сидеть дома и рожать детей. — Вы правы, матушка, — улыбнулась Эухения. Патрисия заговорщически улыбнулась и подошла к своему саквояжу. Оттуда она вытащила тетради и протянула ей. — Вот, извини, что так вышло. Я думала, что заеду в Кадис и верну их тебе, но не вышло. — А тебе удалось исправить ошибки? — улыбнулась Эухения, взяв свои тетрадки. Патрисия хитро улыбнулась и вытащила из саквояжа две изящных книги. — Вот. Держи. Эухения несмело взяла в руки подарок и робко улыбнулась. — Что это? — Я исправила ошибки, как и обещала, и показала твои сказки одному редактору парижского издательства. Я хотела, чтобы они напечатали за мой счет одну книгу в качестве подарка для тебя. Но им так понравились твои сказки, что они их издали. Патрисия отошла к своему саквояжу, позволив изумленной Эухении обдумать новость, и достала аккуратно свернутый контракт и деньги, завернутые в бумагу. — Вот контракт с издательством. Я заключила его, как твоя представительница. А вот гонорар за книги. Я ничего из него не взяла. — Мои деньги? — Да. Настоятельница покачала головой и сдержано улыбнулась. — Вот так подарочек! Эухения у нас теперь писательница! — И уже некоторые парижане читают эти сказки и хвалят их. Эухения, я надеюсь, что ты не будешь злится на мое своеволие. Твои истории должны были увидеть свет. Ты очень талантлива. Эухения дрожащими руками раскрыла книгу и стала ее перелистывать. А затем прижала ее к груди. — Мои сказки… Спасибо! — она обняла Патрисию и улыбнулась. — Отлично сделано, — улыбнулась матушка. — Патрисия, пойдем со мной. — Хорошо. Оставив Эухению радоваться подарку, матушка отвела Патрисию к себе. — Значит, ты будешь учиться? — Да, я хочу стать хирургом. — Прекрасная идея. Но как же французы тебе позволили такое? — «Женский союз», в котором состояла моя покойная матушка, выхлопотал право для женщин учиться. Еще две женщины вместе со мной поступили в университет. И поверьте: мы не хуже мужчин. — Хотя многим будет казаться, что медицина — не женское дело, но ты свой талант не должна зарывать в землю. Скажи, как же ты добилась этого? Патрисия напряглась и отвела глаза. Нет, рассказывать матушке про то безумство, которое она сотворила, она точно не будет! — Так сложились обстоятельства, что мне пришлось уехать… — Хорошо, не рассказывай, — кивнула настоятельница, а затем добродушно проворчала: — Хоть и жила ты в монастыре, но твое своеволие и свободолюбие никуда не исчезло. Ты такая, какая ты есть. Потому я и говорила, что монахиней тебе не стать. И я в тебе не сомневалась. Ты смогла найти свой путь.***
Спустя некоторое время Патрисия вышла из кабинета настоятельницы и увидела на улице озадаченную Эухению. — Ты чего? — спросила она, приблизившись к подруге. — Антарес убежал куда-то. Он обычно на ночь приходит в келью ко мне. А сегодня не пришел. Она начала звать кота, но он не появлялся. Они подошли к деревянному участку монастырской стены, и Патрисия почувствовала ту боль, которую всегда ощущала здесь. С тринадцати лет она называла за глаза эту деревянную часть каменных стен «страшной». В ней была ниша со стороны улицы, где стояла корзина. Мать, решившая оставить ребенка в монастыре, клала младенца в эту корзину и звонила в колокол. Монахини приходили, с помощью специального механизма «разворачивали» стену и забирали подкидышей из корзины. И вдруг за стеной раздался плач и мяуканье кота. — Опять кто-то ребенка подкинул, — вздохнула Эухения. Раздался звон колокола, и она решила пойти и забрать ребенка. В глазах у Патрисии все потемнело. Она помчалась к воротам и выбежала на улицу. От стены монастыря отделилась девушка. Но едва она сделала несколько шагов, ей дорогу преградил кот. — Пусти. Отойди! — крикнула она, пытаясь отогнать его. Кот истошно замяукал и стал прыгать на подол ее платья. — Отойди же ты! — в панике закричала девушка, но кот зашипел и выгнул спину, словно уже хотел подскочить и выцарапать ей глаза. Патрисия подбежала к ним и узнала в коте рыжего Антареса. Девица попыталась ускользнуть, но Патрисия схватила ее за руку. — Зачем ты ребенка бросила? — Это не я! Пустите! — сквозь слезы выкрикнула девушка. Но кот сердито заворчал и стал наступать на нее. — Это ваше дитя. Зачем вы его бросили? Вместо ответа девушка разрыдалась и села прямо на землю. Кот, убедившись, что она не убегает, сел около нее и стал внимательно изучать ее своими зелеными глазами. — Пойдемте со мной, идемте. Мы вам поможем. Не надо бросать дитя. Вы же потом всю жизнь себя клясть будете. Патрисия не без усилий подняла плачущую девушку и повела ее в монастырь. Когда они вошли в ворота, то увидели, что Эухения уже стояла у входа в приют. Но едва она протянула ребенка монахине, девушка бросилась к ним и вырвала из ее рук крошечный сверток. — Отдайте! Мой малыш, не… надо… — Она, рыдая, опустилась на колени, прижимая его к груди. Ребенок залился плачем вместе с ней. — Вы его уже отдали! Уходите, мы сами о нем позаботимся! — сердито сказала пожилая монахиня. — Сестра Корнелия, да зачем вы так? — возмутилась Эухения. — Она же его любит. — Некоторые мамы на моем веку также «одумывались», плакали, просили отдать детей обратно. А спустя пару недель этих же детей бросали на улице! Если уж оставила его на наше попечение, пусть идет! Патрисия даже не стала спорить и коснулась плеча Эухении, безмолвно прося ее помолчать. Сестра Корнелия, которая заведовала приютом, при своей резкости сказала правду. Были дети, которых находили на улице и приносили в монастырь. Некоторые были очень слабыми от голода и холода. Сама Патрисия помогала сестре Корнелии выхаживать несчастных подкидышей. Плачущая девушка встала с земли, прижала к себе ребенка еще крепче и затравлено посмотрела на монахинь. Но ребенка отнимать они не думали, а лишь с сочувствием смотрели на нее. Перепуганные глаза выдавали долгую нужду и лишения. Она начала баюкать ребенка, и он потихоньку затих. Патрисия стала рассматривать девушку, чувствуя удивление. На нищую она была не похожа. Одежда хоть и была поношенной, но хорошего кроя и из дорогой ткани. Девушка всхлипнула, а Эухения усадила ее на скамью и достала носовой платок. И когда свет фонаря осветил ее лицо, она ахнула. — Сильвита? Это ты? — Что? — изумленно спросила Патрисия. — Это Сильвита Геррейро. Монахини зашептались, а Патрисия задумалась на мгновение и тут же вспомнила эту семью. Да, это дочь барона Геррейро. Они как-то виделись с ней в церкви. — Сильвита, что же ты тут делаешь? — спросила Эухения. Сильвита потупилась, словно конфузясь, что ее узнали, и начала тихо рассказывать: — Я забеременела без мужа тем летом. И тот мужчина обещал на мне жениться, а сам сбежал накануне свадьбы. Отец его так и не нашел. А когда узнал о моей тягости, из дома меня выгнал. Младший брат увез меня в Кадис. Я хотела работу найти, а никто не дает. Все отказывают! — Сильвита всхлипнула: — Умоляла, чтобы меня хотя бы в трактир наняли пол мыть, так уже живот стал виден. Хозяин все понял, стал приставать ко мне. Я убежала! Брат поначалу тайком привозил мне деньги. А отец узнал три недели назад, что я родила, и запретил мне помогать. Уговаривала местных портних, чтобы шить или вышивать меня взяли, тоже на дверь указали. Она расплакалась. А монахини, казалось, даже прослезились от ее рассказа: — Что мне делать? Куда мне идти? Я не хочу его бросать, но как нам жить? Оставлю ребенка здесь, а сама на улицу пойду себя продавать. Видимо, по-другому не заработаешь! Никому я не нужна. — Как это не нужна? — раздался за спиной строгий голос настоятельницы, которая уже несколько минут стояла и слушала этот разговор. — Ты Господу нужна. Ребенку нужна. Сиротский хлеб очень горький. Неужели ты такой судьбы хочешь? — Матушка, эта девушка из Севильи, мы ее знаем, — торопливо пояснила Патрисия. — Мужчина обольстил ее и бросил… Настоятельница сурово посмотрела на них и ответила: — Я уже слышала. Грех тяжелый. Но уж если Господь простил Марию Магдалину, у которой много мужчин было, неужели тебя не простит? Сильвита вытерла глаза и встала. — А что мне делать? Настоятельница Инес посмотрела на монахинь, а затем на Сильвиту и заявила: — Вот что, моя дорогая. Оставайся у нас. Будешь сестре Корнелии в приюте помогать. За детьми ходить будешь. И твой ребенок будет под присмотром. — Но… — возмутилась сестра Корнелия. — Если узнаем, что ты с мужчинами развратничаешь, сюда тебе дорога будет закрыта! Мы тебе протянули руку, воспользуйся нашей помощью с умом, — строго сказала настоятельница. Монахини кивнули, считая это решение справедливым, и Патрисия с Эухенией повели Сильвиту умываться и переодеваться. Она вытерла слезы и улыбнулась. — Ты на сестру Корнелию не обижайся. Она строгая, но хорошая, — подбодрила ее Патрисия, протягивая ей полотенце. — А кто отец ребенка? — спросила Эухения. Патрисия замерла и сердито покосилась на подругу. А если Сильвиту обесчестили против ее воли? И невольно этим вопросом Эухения разбередит рану в ее душе. Но Сильвита после нескольких минут молчания надела новое платье и тихо ответила: — Дарио Рохас.