Архонт на белом коне

Как и ожидалось, Тарталья просыпается от негромкого звона где-то вдалеке, который неспешно приближается, становясь всё назойливее. Предвестник натягивает одеяло до самого подбородка, сонно моргая, и с волнением прислушивается, улавливая вновь кряхтение и копошение в соседней камере. — Ну наконец-то. Черти, задерживают уже на полчаса. По этому недовольному ворчанию становится понятно — время обеда. Тарталья сразу решил про свой глаз Бога молчать. Его и так отобрали ещё при заселении сюда, когда выдавали тюремную одежду на досмотре. Он плохо помнит эту часть, потому что после суток в жутком холоде едва соображал, и картинки всплывают лишь сейчас. Однако его собственность почти моментально к нему вернулась, оказавшись под подушкой, видимо, непутёвые тюремщики понятия не имеют, как это всё работает. Лишних проблем ему сейчас не нужно, да и сделал он бы не много, даже если бы и попытался воспользоваться способностью. А устроить потоп в санузлах заключённые и сами смогут, если постараются. Тарталья наспех умывается из рукомойника, расположенного в самом углу, а затем решительно подходит к двери своей камеры. Пусть только попробуют забыть про него. Про него не забывают. Но сковывают руки и ноги кандалами, как особо опасному, а маленькая цепь между ними едва ли позволяет адекватно передвигаться. Коридоры здесь все, как один, тёмные, освещаемые редкими факелами на стенах, гулкие, холодные, впору запутаться, но охранник, что ведёт его вперёд, явно не выпустит его из виду. Спасибо, хоть молчит. К еде юный Предвестник не придирчив, хотя едва ли жижа в его тарелке может называться едой. Он проглатывает, сколько влезает, и спешит закончить, потому что косые взгляды на себе можно буквально почувствовать. Он догадывается, к чему может привести его появление в обеденной зале, полной самых отпетых бандитов Снежной, если, как говорил его “сосед”, его тут ждали. Тарталья относит свою тарелку на деревянную полку для грязной посуды, а затем невозмутимо следует к выходу, насколько позволяют его оковы. И ему практически удаётся пересечь вереницу одинаковых столов на пути к массивным дверям, когда его всё-таки окликают. А потом перед ним, словно грибы, вырастают трое мужчин разной степени паршивости. “Ладно, это было предсказуемо”. Тарталья выставляет руки вперёд в капитулирующем жесте и улыбается неловко, понимая, что никакие аргументы против этих свирепо настроенных быков не помогут, боковым зрением ища пути отступления. В спину упирается что-то твёрдое, а затем толкает его так, что он едва не падает, ведь толстенная цепь на щиколотках совсем не помогает. — Смотрите-ка, щенок думает, будто имеет право стоять в нашем присутствии, — один из мужчин шевелит седыми усами и смотрит Тарталье за спину, после чего его снова толкают, но уже на порядок сильнее, из-за чего он больно впечатывается ладонями и коленями в пол. — Я думаю, мы сможем договориться, — Предвестник оглядывается на надсмотрщика, стоящего у дверей, однако тот упорно рассматривает свою дубинку, видимо, считая, что ситуация не стоит его внимания. — Договариваться надо было с судьёй, а теперь молись, чтобы сдохнуть поскорее. — Хотя мы тебе этого не позволим. Голосов вокруг него становится всё больше, к кругу присоединяются другие заключённые, изначально не заинтересованные в потасовке. Тарталья глядит в сторону решётчатого окна, окончательно убеждаясь, что иного выхода нет. — Видит Архонт, я этого не хотел… — тихо проговаривает Тарталья, когда его пытаются схватить за кофту, и ловко выворачивается, заламывая руку смельчаку, пока ещё недостаточно больно, предупреждая. Однако эффект это возымеет противоположный: на него сразу же наваливаются двое, чей-то кулак мажет по скуле, а ругательства и смех мигом заполняют всё пространство вокруг. Наверняка, не проведи он столько времени на службе у Царицы и не побывай в Бездне, ему бы пришлось туго. Но нападающие — всего лишь люди, пусть даже и сильные. Тарталью не смущают оковы, теперь, когда мысленно он мечтает оторваться в хорошей драке, их словно не существует. Охи и кряхтение теперь звучат со всех сторон, он укладывает каждого своего оппонента на лопатки, выглядя при этом невероятно довольным. Чёлка липнет ко лбу, мышцы болят от приятного напряжения, а ушибы привычно игнорируются, как и увеличивающееся количество противников. В пылу драки он даже не замечает, как скидывает на стол с посудой подоспевшего дежурного, а затем и второго. — Демон! Убейте его! — Я вырву ему сердце! — Чёртов гад! Небольшая потасовка перерастает в самый настоящий разгром, в середине которого Тарталья чувствует себя королём, летят стулья, вилки, чья-то обувь… А потом что-то очень больно вонзается ему в спину, расходясь по телу болезненной волной. Ноги подкашиваются, а свет ламп вдруг кажется слишком ярким. Его хватают под руки, и он почему-то не в состоянии вырваться и заблокировать удары, которые сыплются со всех сторон. Не слушается ни один мускул, но вот боль ощущается вполне реалистично. “Наверняка какая-нибудь седативная мерзость...” — думается заторможенно Предвестнику, когда среди прочих обидчиков виднеется форма служащего тюрьмы. Он жмурится, надеясь, что до смертоубийства всё-таки не дойдёт, потому что препарат в него ввели слишком мощный, судя по его полной беспомощности. Тарталья сплёвывает кровь, судорожно вдыхая, когда удары начинают переходить на лицо. Перед глазами мешаются искривлённые от ярости рожи, над ним злорадствуют, избивают в уже не честной битве, и подобное скотство возмущает даже самого Чайльда Тарталью. Самое время появиться кому-нибудь, кто его чудесным образом спасёт. Невольно вспоминаются Итэр и Паймон, замечательная парочка, жаль, подружиться с ними не вышло, а следом перед глазами возникает образ Чжун Ли. И, в какой-то степени, его вина тоже есть в том, что Предвестник сейчас здесь, а не за работой где-нибудь в Банке Северного королевства. И, как назло, при мыслях о старом знакомом жутко начинает хотеться плакать. Оставить попытки сопротивляться и сдаться, забившись в угол, снова погрязнув в воспоминаниях о предательстве. “Посмотри, сяншен. Ты ведь был Архонтом, ты всё видишь. Погляди, что делают с тем, с кем ты недавно гулял по Ли Юэ, кого учил есть палочками, кому тепло улыбался, согласный на новую встречу. Эти подонки избивают меня, одиннадцатого Предвестника Фатуи, в то время как мои силы заблокированы моим начальством. А ты, наверное, сидишь сейчас где-нибудь на природе и пьёшь свой любимый цветочный чай, не вспоминая обо мне, дураке, который зачем-то отдал тебе своё сердце”. Прежде, чем глаза Тартальи начинают блестеть, очередной кулак перед его лицом, занесённый для удара, замирает. Его встряхивают, поднимают на ноги. Помощь подоспела? Заключённые немного отступают назад, смотря недовольно, однако возразить не смеют. — Мы должны как следует наказать его за содеянное! — Не вставай на пути большинства, Скалозуб, тебе это с рук не сойдёт. — Дай нам выбить из него дурь. — Нет. Я сам о нём позабочусь, — низкий и глухой голос за спиной. Кто-то сплёвывает под ноги, ругается, обещает всё равно его обязательно достать, но постепенно толпа редеет, оставляя потрёпанного парня в компании его спасителя. Тарталье, откровенно говоря, плевать, кто избавил его от участи быть размазанным по грязному полу, он благодарен этому здоровяку. А то, что тот в два с половиной раза больше и толще его (это ощущается лопатками), не так уж и страшно. Так думалось Тарталье, пока его не толкнули на какие-то тряпки во внутреннем дворе, предназначенном для прогулок заключённых, за грудой кирпичей, в закоулке, скрытом от глаз дежурных застрельщиков. Он едва ли понимает, что происходит, потому что двигаться адекватно всё ещё тяжело, а лютый мороз не даёт сосредоточиться на речи его спасителя. Рядом с ними никого нет, то ли случайность, то ли негласное правило, но Тарталья глядит в чёрные и будто мёртвые глаза бугая перед собой и всё меньше верит в то, что ему повезло. — Ты здесь недавно, друг. И с репутацией у тебя с самого начала не вышло. Я помогу. Мужчина напротив просто огромный, перекаченные мышцы прослеживаются за раскрытой старой телогрейкой, а грудь, видимо, пересекает шрам, заканчивающийся у основания шеи. На вид ему чуть больше сорока, но в размерах он превосходит большинство стражей тюрьмы. Интересно, за что он сел? — Условие. Нет, не интересно. Тарталья с трудом поднимается на ноги, радуясь, что из-за частичного онемения в теле он меньше мёрзнет, и опирается спиной на каменную стену, пытаясь размять кисти. — Спасибо за помощь, но в большей я не нуждаюсь. Разберусь сам. А теперь извини, но здесь довольно прохладно, а на мне лишь рубаха, — Тарталья прекрасно знает, что уйти ему не дадут, ведь не просто же так они тут без свидетелей, и всё же попробовать стоило. — Ты меня не понял, — чужая рука мгновенно преграждает ему путь. — Нет, это ты не понял, — Предвестник грубо отталкивает здоровяка от себя, — меня не интересуют ваши тюремные законы, разборки и прочее. Совсем скоро меня здесь не будет, и… Тарталья не договаривает, охает и вновь падает на землю, стискивая зубы. По телу проходятся болезненные электрические разряды. — Шокер?.. Но откуда, они должны быть только у охраны… Скалозуб не улыбается, но по его лицу видно, что доволен. Он пользуется беспомощностью собеседника и присаживается рядом на корточки. Грубым жестом он приподнимает голову Тартальи за подбородок и заставляет смотреть себе в глаза. Тарталья смотрит, упрямо и с ненавистью, с обещанием уничтожить во взгляде. Кандалы и полное отсутствие сил мешают сопротивляться сейчас, но потом… Предвестник обязательно отомстит за унижение. — Это не предложение и не просьба. Ты будешь выполнять то, что я говорю, иначе, поверь, однажды утром ты не проснёшься. Тарталья в это время думает о том, что здесь творится ужасный бардак. Заключённые носят оружие, запугивают им других, угрожают, и никто из стражи не стремится прекращать эти беспорядки. Возможно, это место слишком далеко от взора Царицы, однако подобная ситуация в главной тюрьме Снежной просто недопустима. — У тебя смазливая мордашка, ты словно девчонка, — в низком, рычащем голосе Скалозуба слышится предвкушение, — поэтому в обмен на твою неприкосновенность со стороны остальных ты будешь мне кое с чем помогать. От этих слов Тарталью начинает мутить, ведь он прекрасно понимает, о каких услугах идёт разговор. Он даже близко не похож на девушку, но, наверное, среди других мужчин и стариков, что провели тут не один год, он действительно выделяется. — Комната дежурных в третьей башне, самый верх, иногда она пустует. Я дам знать, когда ты понадобишься. Его наконец оставляют в покое. Тарталья быстро, как может, соскабливает себя с жухлой травы, покрытой снегом, и возвращается в здание. Дежурный отправляет его обратно в его камеру, освобождает от кандалов и смотрит презрительно, видимо, как и все остальные, надеясь на его скорую кончину. — Как бы не так, — зло шепчет Тарталья и мешком оседает на свою койку. Ему предстоит многое обдумать. Даже несмотря на то, что ему не давали прохода во дворе, он успел приметить расположение башен тюрьмы, их оказалось всего четыре. Также камеры находятся и на подземных ярусах, как, например, его темница. Он считал ступени, подмечал повороты, собирая карту мрачного замка по кусочкам. Но большую часть ему только предстоит запомнить.

***

Так проходит неделя. Для какого-нибудь другого человека такая ситуация оказалась бы тяжёлой, но Тарталья достаточно закалён жизнью Предвестника. Чтобы не провоцировать конфликты и, что ещё более важно, не пересечься со Скалозубом, он не выходит на прогулки и посещает только ужин. Уговаривать здесь не привыкли, и это к лучшему. Он незаметно таскает по несколько булочек вместо одной, чтобы не обессилить совсем с единственным приёмом пищи в день, и, что особенно забавно, его на этом ни разу не ловят. Перемены начинаются, когда по тюрьме расползается слух о том, что вот-вот нагрянет ревизия из столицы, и нервничают от этого не только служащие. Ворчливый сосед Тартальи, с которым он уже немного свыкся, любит поговорить, поэтому запросто разбалтывает о том, что после прошлой проверки многие здесь взмолились о смерти. Присланные ревизоры остались недовольны состоянием темниц и самих преступников, кого-то здесь уволили, а оставшиеся начали вымещать свою злость на заключённых. Морили голодом, избивали чаще и сильнее обычного, лишали воды. Однако Тарталья из этих новостей выясняет главное — ревизия из самого дворца Царицы. Уж там-то его должны знать. Единственной проблемой будет — добиться встречи с главным вельможей, поэтому он сразу же приступает к разработке плана. В день икс он с раннего утра на ногах, не поленился умыться и даже кое-как расчесался пятернёй в ожидании стражника, который должен объявить завтрак. Но время идёт, а общего сбора всё нет, хотя по поведению мужчин в соседних камерах понятно — давно пора. Наконец слышится нарастающий гул по коридору, в котором чётко различается звон шпор охраны — такие парадные детали надевают лишь в особых случаях — трое застрельщиков важно шествуют вдоль их камер. — Значит так, отбросы. Вы сегодня без завтрака. Но останетесь и без обеда, если смотрители окажутся чем-то недовольны. Это ясно? В камерах поднимается неодобрительный галдёж. — Ещё один звук — и без ужина, — рявкает второй. На этот раз возражать никто не решается, и охрана продолжает свой обход дальше по коридорам. — Вот чёрт, — Тарталья прикусывает губу. Плохо, очень плохо, весь его план трещит по швам. Он надеялся незаметно выскользнуть из столовой во время завтрака и самостоятельно найти кабинет, где остановился командующий проверкой. А теперь шанс его увидеть слишком мал, ведь люди столь высокой должности никогда не проверяют ничего сами, для этого есть подчинённые. — Так проголодался, малой? Тарталья вздрагивает, не понимая, чего от него хочет сосед, и бурчит что-то согласное, хаотично придумывая новый план. Которому не суждено свершиться. Его выволакивают из темницы, надевая кандалы в этот раз лишь на ноги, и куда-то ведут. "Неужели Царица наконец прислала за мной? Меня освободят?" Тарталья вертится во все стороны, не понимая, стоит ли радоваться раньше времени, но кроме лестниц, каменных стен, факелов и прочных железных решёток ничего нового не появляется до самого конца пути. Его выводят в небольшой коридор, в котором лишь одна дверь, и грубо пихают в спину, вынуждая открыть её самостоятельно. Тарталья не трус, поэтому сам делает шаг внутрь комнаты, краем глаза успев заметить гадкие выражения на лицах стражи. — Давно я тебя не видел. Внутри Предвестника всё сжимается, а звук хлопнувшей за ним двери заставляет вздрогнуть. — Ты похудел, — Скалозуб сидит на кресле, покуривая сигару, но встаёт, чтобы закрыть дверь на ключ, а Тарталья находится в таком потрясении, что забывает этому помешать. Помещение небольшое, и впрямь комната дежурных. Помимо кресла у стены стоит старенький диван, на столе фонарь и несколько новых свечей, а на пыльных полках шкафа покоятся прошлогодние газеты и парочка книг. В стене есть отверстие для сейфа, но ни его, ни содержимого внутри, видимо, нет уже давно. — Почему охрана тебе помогает? Разве ты не нарушаешь правила? — Тарталья берёт себя в руки и смотрит непроницаемо, оставаясь стоять на месте. — Мордашка у тебя слишком честная для головореза, — мужчина открыто игнорирует вопрос и вновь возвращается в кресло, держась уверенно, будто тут им обоим действительно не станут мешать. — Ты не сумасшедший и ратуешь за справедливость. Не похож ты на маньяка. Он даёт понять — ответы за ответы, и Тарталья вздыхает. — Я не маньяк, — он делает пару шагов, чтобы взглянуть в окно, — настоящего спрятали. А меня подставили, потому что под руку попался. На мне нет ничего, кроме воровства арбузов на базаре в деревне. Он порет откровенную чушь, выдумывая её на ходу, ведь отнекиваться нет смысла. Но и говорить о том, что он Предвестник — тоже нельзя. Если кто-нибудь когда-нибудь узнает… — Я так и думал, — на лице Скалозуба отражается разочарование. Может быть, теперь тот не станет срывать на нём свою злость и отпустит? Тарталья решает не гневить судьбу и не прерывает молчания, недвижимо смотря на белый покров за стеклом, простирающийся до самого горизонта. Кое-где в снег воткнуты заборы, домики живущих рядом тюремщиков, и почти нет деревьев. Словно специально срубили, чтобы бежавших было сразу видно из башен. Вдруг, Тарталья переводит взгляд ниже, на двор, поднимается суматоха. На улицу высыпает с дюжину охранников, все выстраиваются в ряд, а вперёд выходит человек в шубе — наверняка начальник Северной тюрьмы. Затем через пару секунд показывается тройка лошадей с санями и пятеро всадников в белоснежных тёплых накидках, которые носят лишь высокопоставленные люди дворца. "Вместо того, чтобы спасать свою шкуру, я сейчас стою здесь и развлекаюсь беседой с каким-то извращенцем", — проносится в голове у Тартальи, и он сжимает пальцы на каменном подоконнике. И словно это небольшое шевеление наконец прерывает размышление Скалозуба, тот хмыкает и бросает окурок в пепельницу на столе. Мужчина оказывается близко, слишком близко, но Тарталья до последнего не верит, что с ним могут сделать что-то нехорошее. — Эти два остолопа, — Скалозуб кивает на дверь, а сам небрежно берёт Предвестника за подбородок, заставляя посмотреть на себя, — бывшие заключённые. Но вышли досрочно во многом благодаря мне. Им некуда было податься, так что они остались здесь, принеся клятву во имя Царицы. Как должники, они иногда выполняют некоторые мои просьбы. Доволен? На лице бандита нет никаких эмоций, а Тарталью уже, честно говоря, не волнуют истории о стражниках, он хочет убраться отсюда как можно скорее. Но Скалозуб крепко перехватывает его запястье и тянет к креслу, усаживаясь на него. Скованные цепью ноги не позволяют Тарталье вывернуться, а по силе его противник способен сравниться с застрельщиками, охраняющими дворец, поэтому очень быстро он оказывается на коленях, ощущая, как сильно колотится сердце в груди. — Это плохая идея. Отпусти меня, и обойдётся без жертв, — Тарталья предупреждает последний раз, мысленно уже представляя, как приложит этого урода лицом об стену. Слышится глухой смех, Скалозуб явно не напуган угрозой, да ещё смеет схватить свою жертву за волосы, что становится большой ошибкой. — Тварь! — шипит он, после того как его первый раз огревают ногой по скуле. Тарталья умудрился лечь на спину и молниеносно атаковать оппонента, что и возымело такой эффект. — Ты будешь лежать и в слезах звать мамочку, паршивый щенок, — Скалозуб звереет моментально, видно, не привык получать отпор в этих стенах. — За тобой повторять не собираюсь, — Тарталья агрессивно замахивается, будучи уже на ногах, и в несколько ударов по различным болевым точкам отправляет подонка обратно в кресло, с улыбкой запрокидывая голову. — А разговоров-то было… Теперь твоя очередь вставать передо мной на колени. Естественно, ничего такого ему не нужно, внутри лишь желание унизить противника. Азарт от произошедшего рассеивает внимание Тартальи, ему бы забыть про всё и бежать, но он задерживается, чтобы ответить на очередную колкую фразу, из-за чего не замечает вовремя подоспевших на шум стражников, у которых, само собой, есть ещё одни ключи. Его сшибают с ног и закрепляют это ужасно болезненным разрядом тока, после чего Тарталья не может самостоятельно встать с пыльного пола. — Прекратите! Вы позорите свою честь, предавая Царицу, — он пытается воззвать к совести стражи, пока те подхватывают его под руки, но безрезультатно. — Ты поплатишься за то, что пренебрёг моей добротой, — опасно шепчет Скалозуб и разрывает тюремную рубашку на груди пойманного. Его ударяют по лицу снова и снова, пока он не перестаёт сопротивляться, а потом бросают на пол, начиная избивать ногами. Тарталья пытается закрыть живот и голову, хотя всё тело едва ли слушается, и думает, что теперь уж точно конец, на его зов не придёт никто, ведь большинство стражи внизу, проходит проверку. — Ты никогда отсюда не выберешься, даже несмотря на то, что не совершал своего преступления, — злорадствует Скалозуб, а потом слышится шорох, как если бы кто-то снимал штаны. Запястья Тартальи перетягивают ремнями, он жмурится и отворачивается до последнего, несмотря на пощёчины и руки, которые забираются ему под пояс. Хрипло вскрикнув, он повисает безвольно после очередного электрического разряда, в глазах стремительно темнеет, и ему становится всё равно.