Без памяти

На улице уже темнеет, когда в дверь раздается стук. Я ставлю на паузу фильм на телевизоре – старую русскую комедию, которую я только начала смотреть. Это может быть пицца, которую я недавно заказала или Коул, который обещал зайти. - Открыто! – кричу я с дивана. Дверь открывается, и в гостиную из коридора проходит Коул. Он мнется на пороге, видимо, не зная с чего начать разговор. Я беру инициативу на себя: - Спасибо, что зашел, - говорю я нейтрально-вежливо. – Мне кажется, что нога получше. Правда, я не пробовала вставать и бинт не снимала. - Много ты понимаешь, - со знанием дела бурчит Коул и проходит в гостиную. Он подходит ко мне, садится рядом на диван, берет мою ногу и начинает развязывать эластичный бинт. Когда он доходит до кожи, то останавливается и поднимает на меня глаза. Я спокойно смотрю на него, ничем не выдавая своего волнения. Даже самое обычное и бытовое прикосновение Коула действует на меня как спичка на канистру с бензином, но мое лицо остается спокойным и вежливо-приветливым. Коул немного поднимает брови, словно его удивляет мое поведение, и возвращается к ноге. - Ты какая-то странная, - говорит он как бы между делом, не отрывая взгляда от ноги и развязывая узелок на бинте. – Это из-за нашей ссоры в отеле? Я вижу, что его плечи напрягаются, но он не отрывается от дела и не поднимает глаз, делая вид, что просто поддерживает диалог. - Нет, все в порядке. Просто я решила, что ты прав – я перешла черту, сказав о своих чувствах, которые совсем не имеют значения в нашей ситуации. Ты был прав – лучше нам держать нейтралитет. - И ты вдруг решила меня слушаться, - замечает он с сарказмом. – Неожиданно. - Так мы хотя бы сможем остаться друзьями, а не врагами, - пожимаю я плечами. – Как бы ты ни был против, я часть твоей семьи. И гораздо лучше будет, если мы сможем найти общий язык. Не только для нас, но и для всех остальных. Все наши последние слова и действия совсем не способствовали нормальному общению. В общем, я считаю, что нам стоит закрыть тему с нашим прошлым. Коул поднимает на меня глаза. Я понимаю, что он старается прочесть, блефую ли я или и вправду сдалась. Не знаю, что он увидел в моих глазах, но он кивает и принимает мои правила игры: - Согласен. Меня устраивает. Значит, будем друзьями, - он улыбается и протягивает мне руку. Я смотрю Коулу в глаза, а затем киваю и пожимаю вытянутую руку. Как только наши ладони соприкасаются, между нами пробегает разряд электричества. Мы отдергиваем руки от неожиданности и Коул натянуто смеется, стараясь скрыть неловкость. - Ладно, давай посмотрим на ногу, - переводит он тему и снимает бинт. Я вместе с ним склоняюсь над своей лодыжкой. Отек и вправду значительно спал, но нога посинела. - О Боже, - в испуге говорю я. - Это просто ушиб, не страшно, - говорит Коул со знанием дела. – Главное, что отек ушел. На ночь еще раз намажь той мазью и забинтуй. - Хорошо, - киваю я. - Ладно, я пошел. Коул встает и направляется к выходу, но тут его взгляд падает на телевизор, и он останавливается. - Хотяя, - говорит он. – Раз мы решили, что мы друзья и бояться нам больше нечего... - он делает театральную паузу. – Почему бы мне не составить тебе компанию? С этими словами он разворачивается, хитро улыбается и плюхается рядом со мной на диван. Увидев на журнальном столике пачку с чипсами, он засовывает в них руку и закидывает горсть себе в рот. Затем устраивается в подушках и вытягивает ноги. Все это время я с широко раскрытыми глазами и поднятыми бровями смотрю на него. Наконец-то заметив мой молчаливый шок, он говорит со смехом: - Что? - Коул, вообще-то я тебя не приглашала... Я не думаю, что это хорошая идея, учитывая, о чем мы недавно договорились. - Вот так значит ты гостеприимно относишься к друзьям? – Коул делает наигранно-оскорбленное лицо, за которым прячет смех. – Я, значит, не жалея спины пер тебя через весь лес... - Ты же сказал, что я легкая! – возмущаюсь я, тоже смеясь. - Это не отменяет того, что я герой, - тыкает в меня пальцем Коул, стараясь выдержать роль оскорбленного до глубины души человека. – Или вот сейчас – пришел проведать тебя, озаботился не отнялась ли у тебя нога. А ты? – он смахивает в глаз несуществующую слезинку. – Ты меня прогоняешь? Хороша подруга! Коул намеренно делает акцент на слове «подруга», словно провоцируя меня. Затем он театрально скрещивает руки на груди и надувает губы. Я смеюсь. - Ладно, оставайся. Но только на фильм! - А что может быть еще что-то, кроме фильма? – делает Коул искренне-удивленное лицо. – Вообще не понимаю, о чем ты говоришь, подруга. Я фыркаю и включаю фильм. Не проходит и минуты, как Коул начинает возмущаться. - Погоди, что это вообще такое? На каком оно языке? - На русском, - пожимаю я плечами. - Это одна из моих любимых русских комедий. - Ты знаешь русский? - удивляется он. - Я разве не говорила тебе, что я родилась в России? В четырнадцать лет мы переехали сюда. - Не помню такого, - качает головой Коул. - В любом случае, как мне понять, о чем фильм? – возмущается он. - Не знаю, - отвечаю я. – Попробуй догадаться по интонациям. - Лили, я ничего не понимаю! – продолжает качать права Коул. - Ну что я могу поделать, такова жизнь, - говорю я и снова нажимаю плей. - Переводи мне, - требует Коул. - Весь фильм?! Я тебе что синхронный переводчик? Вот это наглость! - Ну будь добра, постарайся, - смеется Коул. – Вот, вот что этот мужик с усами сказал? - Он сказал, что у них закончилось топливо на корабле*. - А этот? - Этот не верит. Говорит не может быть. - А усатый что ему отвечает? - Коул! – возмущаюсь я. - Лили! - повторяет он за мной мою интонацию. Я вздыхаю, сдаваясь. - Он говорит, что слил и продал полбака бензина. Но оставшихся полбака должно было хватить до Японии. - А этот что? - Говорит, он тоже слил. А полбака и полбака – это бак получается. Коул смеется, и я заражаюсь от него смехом. - Блин, а мне нравится, - говорит Коул, устраивается поудобнее и снова запускает руку в мой пакет с чипсами. – Ох уж эти русские. Так, а это кто? Коул показывает на экран, а я продолжаю вводить его в курс дела. Через полчаса мы до слез смеемся над героями кино и их попытками вывернуться из безвыходных ситуаций. На середине фильма я кошусь на Коула. Он расслабленно развалился на диване, закинув руки себе за голову. Когда он в очередной раз смеется, то запрокидывает голову назад и улыбка обнажает ряд его белоснежных зубов. Наконец-то я вижу у него на лице не саркастическую ухмылку, не искусственный или сдержанный смех, а искренние эмоции. Кажется, он впервые расслабился в моем присутствии. Коул просто сидит и от всей души наслаждается комедией, безо всяких своих загонов и внутренних блоков. Я впервые вижу его самим собой. Как только он ловит мой взгляд, я отворачиваюсь и с интересом утыкаюсь в экран, надеясь, что он не заметил, как я его разглядывала. Когда фильм заканчивается, Коул встает и включает свет. - Знаешь, поначалу я был настроен скептически, но, клянусь, это одна из лучших комедий, что я видел. Юмор, определенно, нестандартный для американца, но я давно так не смеялся. - Согласна, - говорю я. – Я тоже давно не видела, чтобы ты так смеялся. Не успеваю я договорить, раздается звонок в дверь. - О, это должно быть пицца, - говорю я. – Что-то долго ее везли. - Неудивительно, - язвит Коул. – В вашей деревне вряд ли есть пиццерия. Небось из Лондона везли. Сиди, я открою. Коул заносит пиццу, проходит на кухню и ставит ее на стол. Я встаю с дивана и на одной ноге прыгаю на кухню. Опершись о столешницу, я говорю: - Составишь мне компанию? - Мы же договорились только на фильм, помнишь? И ничего больше, – говорит Коул двусмысленным тоном, сверкая глазами. - Наш дружеский вечер так хорошо проходит, что я думаю мы готовы выйти на новый уровень и разделить пиццу, - подыгрываю я ему. - Ладно, уговорила, - смеется он и плюхается на стул. - Будешь чай? – спрашиваю я, доставая заварочный чайник и смесь чая с чабрецом. - Чай? С пиццей?? – морщится Коул. - Я люблю так, - пожимаю я плечами, заваривая заварку. - Ох уж эти русские замашки, - говорит Коул. – А колы нет? Я мотаю головой. - Ну ладно, давай твой чай. Видимо у меня сегодня русский вечер. Балансируя на одной ноге, я достаю с полки фарфоровые чашки, которые достались мне от прабабушки. Я очень люблю этот сервиз – фарфор настолько тонкий, что просвечивает на свету, а рисунок из мелких цветов, несмотря на многие годы, остался таким же ярким и изящным. Всегда, когда я пью из них чай, я чувствую связь поколений. Коул раньше тоже очень любил эти чашки. Когда он приходил к нам в гости, я всегда наливала ему чай именно в них. Он говорил, что в такие моменты он чувствует себя русским аристократом 19 века. И вот я снова наливаю тот же чай в ту же самую чашку и ставлю перед ним на стол. Пока я наливаю себе, Коул делает глоток, и, когда я поворачиваюсь к нему, я вижу, что его рука зависла вместе с чаем на полпути обратно к столу, а сам он выпучил глаза и уставился на чашку. - Коул? – осторожно спрашиваю я. – Ты в порядке? Он продолжает молчать, хлопать глазами и смотреть на чашку. Затем, не отрывая от нее взгляда, словно боясь, что она прямо сейчас исчезнет у него из-под носа или взорвется, он практически шепотом говорит: - Я помню ее. И вкус. И ее. - Кого? – не понимаю я. - Чашку, - отвечает он, все еще уставившись на свою руку. - Я видел ее раньше, - в его голосе нарастает возбуждение. – Это словно картинка из кино. Я смотрю на нее и вижу себя на твоей веранде. Я сижу за каким-то деревянным столом, а в руке эта чашка. От слов Коула у меня начинает неистово биться сердце. - Коул, не останавливайся, - говорю я дрожащим голосом. – Цепляйся за это воспоминание. Что дальше? - Я делаю глоток, - продолжает Коул, уже еле сдерживая эмоции. – И чувствую этот самый вкус. И потом... - он смотрит на чашку рассеянным взглядом, словно и вправду смотрит не на нее, а на сцену из памяти, которую она ему открыла. – Потом я ставлю ее на блюдце. Оно в таком же стиле, но другое. Не белое с цветочками, а... - Голубое, - заканчиваю за него я, еле сдерживая слезы. - Да, - кивает Коул, все еще находясь в своем воспоминании. Он отводит взгляд от чашки и поворачивает голову направо, словно смотрит на сидящего рядом с ним человека. – Лили! Это ты, ты сидишь рядом. Только ты другая. С длинными волосами и в школьной форме... Перед тобой какие-то тетради. И мы... - он осекается, словно испугавшись того что увидел. - Коул, - отвлекаю я его, от эмоций хватая его за руку. У меня по щекам бегут слезы. – Это настоящее воспоминание! Ты понимаешь, что это твое первое настоящее воспоминание! И такое четкое! На этой веранде мы всегда делали уроки. И да, я всегда сидела справа, ведь ты левша и иначе мы мешали друг другу. И пили этот самый чай из этих самых чашек! Ты вспомнил все до мельчайших деталей! Даже блюдце! - Покажи мне его? – просит Коул. – Я хочу на него посмотреть, - говорит он, словно это блюдце должно стать реальным подтверждением, что он не сходит с ума. - Прости, - тихо говорю я. – Оно разбилось. - Что, оба? – щурится на меня Коул и я вижу, что в него снова прокрадываются сомнения. - Да, к сожалению. Дил разбил их, когда мы... - я запинаюсь и прикусываю язык. – Когда мы поссорились. Надеюсь, Коул не будет дальше спрашивать, потому что я бы не хотела рассказывать ему детали нашей самой большой с Диланом ссоры. Но, кажется, Коул так ошарашен, что не обращает на мое смущение никакого внимания. Коул кивает и упирается в меня изучающим серьезным взглядом. Со стороны это выглядит так, как будто он впервые меня видит или впервые посмотрел под другим углом. Я чувствую себя как бабочка под лупой ученого. - Коул, - говорю я, чтобы прервать этот неловкий момент. – Что ты почувствовал, когда оказался в своем прошлом? – я хочу, чтобы он сосредоточился на своих эмоциях, прочувствовал как хорошо ему было. Он глубоко задумывается. - Не много. Проходит не меньше пары минут, пока он не добавляет: - Спокойствие. Кажется. Я киваю, а он продолжает медленно и задумчиво, как будто пытается считать свои внутренние ощущения. Как будто впервые сталкивается с эмоциями, которые он почувствовал, окунувшись в свое первое воспоминание. - Еще чувство доверия. Или защищенности, не знаю, как точнее это описать. Я молчу. - Знаешь, такое странное ощущение. Как будто ты ничего не боишься, а просто радуешься тому что происходит в этот момент времени. Беззаботность? Детство? – спрашивает он у меня, пытаясь найти определение своему состоянию в период окончания школы. - Может быть, счастье?.. – тихо предполагаю я. Коул не соглашается, но и не отрицает. Кажется, будто он ушел в себя. Он долго сидит молча, смотря на стоящую перед ним чашку и трет пальцы рук. Чай и пицца давно остыли, но мы просто сидим друг напротив друга, думая каждый о своем и переваривая то, что только что произошло. В итоге, Коул встает и не говоря ни слова выходит из моего дома. Впервые за последние месяцы он уходит не хлопнув дверью и не сказав какую-то гадость, а в тихой задумчивости. Будто бы ему подкинули задачку, от решения которой он не в силах оторваться. _______________________________ * речь идет о старой русской комедии "День радио"