Без памяти

Вокруг меня - тотальная полнейшая всепоглощающая тишина. Кажется, что в моем мире не осталось ничего – ни страха, ни холода, ни чувств, ни проблем – только успокаивающая пустота. Словно в камере сенсорной депривации, я просто плыву по волнам темноты без единой мысли и эмоции. Наверно вот так умирают люди – чувствуют ничего. Полнейший покой. Внезапно словно откуда-то издалека, из самого дальнего уголка моего мира мерзкий протяжный крик чайки проникает в сознание и нарушает мою нирвану. Затем чуть ближе я слышу знакомый голос «Лили. Лили!» и чувствую прикосновение чего-то холодного к моим губам. Мне так не хочется прощаться с накрывшими меня умиротворением и покоем, что я стараюсь не обращать внимание на противных чаек и этот голос. Проходит еще пару... секунд? минут? часов? когда ощущения меняются, и игнорировать их становится невозможно – я чувствую, как кто-то проталкивает воздух в мое горло. Воздух, словно бурная река, врывается в мои легкие и резко вырывает меня из темноты. Я распахиваю глаза. Перед собой я вижу бледное испуганное лицо Коула, который склонился надо мной и с его волос мне на щеку стекает ледяная вода. В эту же секунду мое тело скручивает спазм, и я начинаю кашлять морской водой. Коул сразу же подставляет руку мне под спину и поворачивает меня на бок. Он похлопывает меня по спине, помогая избавиться от обжигающей горло соленой воды, которая, кажется, заполнила все мои внутренности. Когда я прокашливаюсь, Коул приподнимает меня за плечи и сажает напротив себя на песок. Придерживая меня, чтобы я не упала, он в панике говорит: - Лили, посмотри на меня, - он щелкает пальцами перед моим носом. Я с трудом фокусирую взгляд на его лице. Коул выглядит бледным, перепуганным и почему-то мокрым. - Лили, ты слышишь меня? – говорит он, стараясь удержать мое внимание. – Как ты? Ты в порядке? Я слышу неподдельную тревогу в его голосе. Моих сил хватает только на короткий утвердительный кивок, после которого из груди Коула вырывается вздох облегчения, и он резко притягивает меня к себе, сжимая меня в объятиях. - Слава Богу, - глухо шепчет он мне в ухо и сжимает так, что мои ребра трещат. Но проходит мгновение, внезапный порыв проходит, настроение Коула меняется. Он отодвигает меня от себя за плечи, и его лицо становится рассерженным. Держа меня на вытянутых руках, Коул начинает отчитывать меня: - Боже, Лили! О чем ты только думала?! Ты только что чуть не утонула! Я не очень осознаю суть его претензий, потому что как только Коул оторвал меня от себя, я почувствовала пронизывающий насквозь ветер. Наверно он был с самого начала, но от шока я не сразу ощутила, насколько мне холодно. Хотя «холодно» - это не то слово, которое может описать то, что я сейчас испытываю. Я чувствую, как будто лед сковывает все внутри меня. Меня начинает бить крупная дрожь, а зубы стучать. Я никогда в жизни не чувствовала ничего подобного. Это просто пронизывающий, леденящий душу и сковывающий все твое нутро жесточайший холод, от которого не спастись. - Ты хоть понимаешь это? – тем временем продолжает ругаться Коул. - Боже, да что с тобой?! Это же просто дебилизм лезть в такую воду за этой чертовой собакой, будь она не ладна! - Собака? – тупо переспрашиваю я и медленно поворачиваю голову в разные стороны. - Да вытащила ты ее. Пацан убежал уже с ней. Это все что тебя волнует, мать твою?! Лили, ты в своем уме? Коул продолжает трясти меня за плечи и ругаться на меня, требуя ответа, как в мою тупую башку пришла идея прыгнуть в трехметровые ледяные волны. У меня перед глазами встает воспоминание, как мой папа кричал на меня, когда я полезла спасать котенка, который застрял на верхушке огромного дерева. Когда меня вместе с котенком сняли пожарные, он одновременно целовал и обнимал меня, и ругал по чем зря, даже не стараясь справиться с негативными эмоциями, которыми он компенсировал перенесенный шок и страх за мою жизнь. - Лили, о чем ты только думала? – снова кричит Коул, и я понимаю, что его слова практически не проникают в мой мозг, который, кажется, покрылся коркой льда. Я не могу сформулировать даже простые ответы на его вопросы. Я с трудом фокусируюсь на Коуле. - Ккккоул, - еле выдавливаю я из себя и понимаю, что мой голос звучит хрипло и скрипуче, словно он и не мой вовсе. – Мнне... Очччччень. Хххоллодно... - выговариваю я, отстукивая зубами дрожь и сотрясаясь всем телом. Взгляд у Коула меняется. Кажется, его настолько захлестнули эмоции, что он только сейчас вернулся в реальность и осознал, насколько мне холодно. В его глазах возникает решимость, он резко вскакивает на ноги. Только сейчас я наконец замечаю, что с него тоже ручьями течет вода и его тоже бьет крупная дрожь, которую он, кажется, не замечал до этого момента. - Почему ты мокрый? – тупо спрашиваю я, так как мозг отказывается даже сопоставить два простых факта – то что я не утонула, а он мокрый. - Купался, - грубо отвечает он, все еще находясь в заведенном состоянии, и рывком поднимает меня на ноги. Меня ведет в сторону, но с его помощью я остаюсь на ногах. – Держишься? – уже более мягко спрашивает он. Я лишь слабо киваю, сосредотачивая все силы на том, чтобы устоять на ногах. Все мое тело сводит от холода и трясет так, что колени подкашиваются. Не отпуская меня, Коул наклоняется и подбирает с песка свою куртку, которая оказывается сухой. Видимо, он скинул ее перед тем как прыгнуть в воду. Он накидывает мне ее на плечи и я замечаю, что его руки тоже ходят ходуном от холода. Каждая секунда на этом чертовом ледяном ветру остужает наши мокрые тела на десятую градуса. - Сможешь идти? – серьезно спрашивает он меня, стуча зубами. – Надо поторопиться. Я поворачиваю голову в сторону дома. Я знаю, что до него не более двухсот метров, но когда я вижу его вдалеке, это расстояние по нестерпимому холоду кажется мне просто непреодолимым. Сжав зубы, я решительно киваю, хотя совсем не уверена, что у меня получится пройти и половину пути. - Тогда пошли. Коул перекидывает мою руку себе через шею, крепко берет меня за талию и тянет вперед. Я с трудом переставляю ноги, всеми силами стараясь не обращать внимание на колотящую крупную дрожь и стараясь не отключиться. Коул практически тащит меня. Кажется, прошла вечность, а мы проползли только полпути. Мы оба все больше выбиваемся из сил, ноги отказываются слушаться, увязая в песке. Дом впереди кажется призрачным миражом. Коул рычит от злости и на секунду останавливается. Он пытается поднять меня на руки, но они настолько плохо его слушаются, что мы оба понимаем, что он не удержит меня и минуты. Я собираю все свои силы в кулак и хриплю: - Коул, оставь меня. Иди, позови Дила. Губы практически не слушаются. Они окоченели так же как ноги и руки, поэтому мне кажется, будто я не произнесла ничего членораздельного, но Коул как-то понял меня. - Нет, - упрямо говорит он и, сжав челюсти, с двойным упорством потащил нас обоих к дому. Когда до дома остается около пятидесяти метров, Коул не останавливаясь кричит: - Дилааааан! ДИЛАН, СЮДА! Не знаю, откуда у него взялось столько сил на такой громкий крик, потому что последние минуты я видела, что он двигается на морально-волевых. Меня шокирует интонация, с которой он кричит имя брата. В его вопле - страх и мольба о помощи. Только сейчас я осознаю, насколько серьезна ситуация, в которой мы оказались. Мы ведь действительно можем потерять сознание и умереть от переохлаждения. Не походит и пары секунд, как на веранду вылетает Дилан. Испуганными глазами он ищет нас и, когда находит, кричит: - Боже, что случилось? Вы что мокрые? Почему вы мокрые?!!! – орет он в ужасе. Он порывается побежать к нам, но Коул его останавливает. - Закрывали пляжный сезон, блять, - рявкает Коул, но я слышу в его голосе облегчение. – Не надо нам помогать! Беги врубай горячую воду и наполняй ванну. И батареи! Мы сейчас кони двинем от холода, особенно Лили! Дилан ничего не отвечает, только быстро кивает и в ту же секунду скрывается в доме. - А он хорошо реагирует на стрессовые ситуации, - хмыкает Коул. В его голосе засквозила надежда - мы почти у цели. У Коула открывается второе дыхание, чего не сказать обо мне - я практически ничего не чувствую и стараюсь из последних сил, чтобы не отключиться. Коул затаскивает меня на веранду, и мы наконец-то вваливаемся в дом. Переступив порог дома, я вздыхаю с облегчением в ожидании тепла, но не тут-то было. Я с накатывающей паникой понимаю, что ничего не изменилось. Я смотрю на полыхающий камин и осознаю, что в доме не меньше 22 градусов, но я не чувствую тепла! Вообще! - Где ванна? – тем временем спрашивает Коул. Я киваю на второй этаж. Коул стонет, хватает меня покрепче, и мы начинаем подниматься по лестнице. На половине ступенек, он останавливается, и я понимаю, что его ведет в сторону. Коул качается и облокачивается о стену, стараясь не потерять сознание и не упасть вместе со мной. Слава Богу, в этот момент на лестнице появляется Дилан – он спускается сверху нам навстречу. - Ванна набирается, - отчитывается он, и Коул кивает. Я вижу, что он бледнее мела. - Давай мне ее, - командует Дилан Коулу и с трудом отцепив его окоченевшие руки с моей талии, подхватывает меня и несет наверх. Когда Дилан заносит меня в ванну и ставит на ноги, я тут же прислоняюсь к стенке, чтобы не упасть. Несмотря на то, что мы уже в тепле, я до сих пор чувствую ледяной ветер, который морозом обжигает все тело и пробирает до костей. Я так трясусь, что больно ударяюсь о стену в каждым новым приступом дрожи. Следующим заходит Коул и закрывает дверь за собой. Почему-то мне кажется, что в ванной очень мало света. Сначала я думаю, что это у меня темнеет в глазах, но потом я понимаю, что в ванной нет окна, а из всего света горит только маленькая лампочка над умывальником. Внезапно я слышу глухой стук. С трудом повернув голову на братьев, я вижу, что Дилан с силой толкнул Коула и тот врезался спиной в стену. Почему-то я вижу все, что происходит вокруг меня с трехкратным торможением, будто время течет медленнее. Хотя, скорее всего это просто мозг от холода не может обрабатывать все происходящее с нужной скоростью. Дилан тем временем хватает брата за грудки и трясет. - Что ты с ней сделал? – кричит он на брата в бешенстве. - Ты ее утопить пытался?!! - Да ничего я не делал, - отвечает Коул, настолько бледный и обессиленный, что даже не может злиться в ответ. – Она сама прыгнула в океан за собакой. - За какой еще собакой?! – кричит Дилан в ярости. - Которая тонула, - отвечает Коул и сбрасывает руки Дилана с себя. – Может, мы начнем греться, чтобы не помереть от переохлаждения?? Если ты конечно задал все свои вопросы! – злобно говорит он брату. Дилан резко разворачивается ко мне. - Лили, ты совсем рехнулась?! Какая к черту собака?! – набрасывается он на меня. Я не реагирую, а просто стою у стеночки и мне кажется, что я не падаю только потому, что мои ноги перестали сгибаться. - Дилан, - уже более спокойно и устало говорит Коул. – Давай не сейчас. Лучше принеси нам что-то горячее и крепкий алкоголь. Любой который найдешь дома. И включи свет, нихрена же не видно. Дилан приходит в себя и кивает в ответ на указания Коула. - Лампочка перегорела, - слышу я его голос уже из коридора. – Я притащу какой-нибудь светильник. Мы остаемся с Коулом одни. Я кошусь на ванну. Она почти наполнилась и от нее идет пар. - Что стоишь? – рявкает на меня Коул, но в его голосе нет злости, скорее несдержанность от того, что нервы и эмоции на пределе. – Раздевайся и лезь в ванну, - командует он и начинает стаскивать с себя полные воды и песка кроссовки. Я повторяю за ним. Большого труда мне даётся снять с себя толстовку и, когда я вылезаю из неё, передо мной стоит уже полностью раздевшийся Коул в одних трусах. В полумраке я плохо вижу его лицо и тело, только общие очертания. В любой другой ситуации я бы смутилась, но сейчас это последнее, о чем я думаю. - Чего копаешься? - нетерпеливо говорит Коул. Наверно, при любых других обстоятельствах я бы сгорела от стеснения, и, учитывая все наши договоренности, я не должна оказываться в нижнем белье с Коулом в одной ванной, но сейчас мой мозг об этом не думает. Максимум что он может – следовать указаниям других. Ни на какие другие мысли и эмоции мое окоченевшее сознание просто не способно. Единственная мысль, которая пульсирует в моей голове – СОГРЕТЬСЯ. Под нетерпеливым взглядом Коуда, я начинаю расстегивать джинсы, но у меня не получается. Замёрзшие пальцы не слушаются и даже не могут ухватить пуговицу. Я все вожусь с застежкой, когда Коул цокает и со словами «Да Господи Боже ж мой» делает резкий шаг ко мне. Он грубо отбрасывает мои руки от джинс, одним движением расстегивает застежку и рывком спускает их с меня, приседая передо мной. Не успеваю я ахнуть, как он поднимает меня на руки и через секунду я оказываюсь в горячей воде. Следом Коул присоединяется ко мне, и мы неуклюже располагаемся в маленькой ванной. Мы садимся спинами к разным краям ванны, но наши ноги все равно тесно переплетаются. Наверно, этот момент должен восприниматься как что-то очень интимное и волнующее, но только не сейчас - даже сев в горячую ванну, я не чувствую ничего, даже намека на тепло. Густой пар, поднимающийся вокруг меня, говорит о том, что мне должно быть жарко, но это не так. - Коул, - в панике говорю я. – Я не чувствую ничего. Вода же горячая? - Да, - кивает Коул. – Но это нормально, ты переохладилась. - Я вообще не чувствую тепла, - в ужасе говорю я, кусая губу. - А ты почаще плавай в океане, - язвит он, но через полминуты смягчается. - Эй, полегче. Ты губу до крови прикусила. Я с удивлением дотрагиваюсь до губы и вижу на пальце каплю крови. Так странно – я даже не заметила. Будто все мое тело находится под действием зубной заморозки. - Ты можешь пошевелить пальцами? – спрашивает он, посерьезнев. Я опускаю глаза на пальцы рук и еле-еле шевелю ими. - Отлично, - кивает Коул. – Растирай их и не переставай двигать, - снова командует он, и я подчиняюсь. Мой мозг такой сговорчивый под действием заморозки. - Даже если будет больно, все равно продолжай. Так, а пальцами ног? Он опускает взгляд под воду, и я вспыхиваю от смущения, но Коул смотрит только на мои ноги. Я пытаюсь пошевелить пальцами, но не получается. Я совсем их не чувствую. - Плохо, - говорит он, хмурясь. – Совсем окоченели. Неожиданно для меня он со вздохом опускает руки под воду, берет мои лодыжки и начинает их усиленно растирать. Широко раскрыв глаза, я смотрю за его движениями. - Что? – огрызается он, заметив мой взгляд. – Постараюсь разогнать кровь. Ты же не хочешь, чтобы тебе ампутировали отмороженные конечности. Я испуганно мотаю головой. Коул старательно растирает мои ступни, а я смотрю на его склоненную голову и на мокрые пряди черных волос, которые падают ему на глаза и которые он периодически откидывает легким движением головы. Я чувствую, как мое сердце затапливает щемящее чувство благодарности к этому человеку, ведь несмотря на все сложности и неопределенности в нашем общении, он все равно бросился за мной в ледяной океан, спас меня и сейчас старается отогреть меня. - Спасибо, - говорю я тихо, но Коул не реагирует, хотя я уверена, что он услышал. Наверно, он не хочет акцентировать внимание на том, что мне помогает. Вдруг я чувствую, как Коул весь напрягается, будто от боли, и сжимает губы. - Ты чего? – спрашиваю я. - Скоро сама поймешь, - отвечает Коул. – Если ты никогда не замерзала так сильно, как мы сегодня, ты наверно думаешь, что когда начнешь отогреваться, то «приятное тепло разольется по твоему телу», - говорит он девчачьим голосом. – Черта с два. Возвращать к жизни замороженное тело – это боль. - Ты говоришь так, как будто уже испытывал это, - замечаю я, стараясь заглянуть в его лицо, но он не поднимает на меня глаз и не отвечает, продолжая растирать мою кожу. – Интересно, а когда душа возвращается к жизни после многих лет заморозки, это тоже больно? – задумчиво говорю я, как бы озвучивая мысли вслух. Коул продолжает игнорировать меня, хотя я клянусь, что заметила тень улыбки из-под скрывающих лицо прядей. Через минуту я начинаю чувствовать то, о чем он только что говорил. В руках и ногах нарастает сильная боль. Кажется, будто все мои мышцы горят огнем от того, что в них впились миллиарды горячих иголок, и в то же время мне одновременно мне выкручивают все суставы и кости. Увидев, как я напряглась и сжала кулаки, Коул улыбнулся. - Будет тебе уроком как прыгать в ледяную воду, - стебется он. – Спасательница Малибу, блин. Боль быстро усиливается и все, что я могу ответить на его выпад, это сжать зубы, чтобы не застонать, и легонько пнуть его ногой. - О, можешь двигать ногой. Уже прогресс! – продолжает издеваться Коул. Тут дверь в ванну открывается, и к нам заходит Дилан. Коул сразу выпускает мои ноги из рук и резко отодвигается подальше от меня, как будто мы подростки, которых родители застукали за поцелуем. Впрочем, Дилан ничего не замечает (или делает вид). Он заходит в комнату и ставит на раковину большой поднос. - Ну как вы? – спрашивает он. – Вот, я заварил чай с медом... - Я ненавижу мед, - прерывает его Коул. - Да, я знаю, - с довольной усмешкой отвечает Дилан. Коул показывает ему фак и говорит: - Что-то еще нашел? - Да, дедушкин коньяк на кухне. Правда, он пять лет как стоял там, но не думаю, что с ним что-то случилось. Только если стал еще крепче. - Даже лучше, - прерывает его Коул и хватает бутылку с подноса. Он зубами вытаскивает пробку и, закинув голову, делает несколько больших глотков. Поморщившись, он вытирает губы тыльной стороной руки, и на его губах расплывается довольная улыбка. - То, что надо! Отлично согревает, Лили, - он протягивает мне бутылку, и я недоверчиво ее беру. Сделав глоток, я закашливаюсь и слезы брызгают из моих глаз – напиток обжигает внутренности, как будто я выпила кипятка, но мне и вправду становится теплее. Ощущения, как будто внутри растекается горячая вода. Дилан переводит взгляд на нас и его глаза округляются. - Оуч, - говорит он и прикрывает глаза рукой. – Вы что голые?! - Нет, - отвечает Коул. - А так и не скажешь, - смущает нас Дилан. - Предлагаешь нам в мокрой одежде сидеть в ванне? – злится Коул. - Да нет, - парирует Дилан. – Мне то все равно. Ах да! – театрально бьет он себя по лбу. – Совсем забыл. Светильников и новой лампочки я не нашел, только свечи, - говорит он, многозначительно двигая бровями. Он достает из кармана круглые свечи и идет расставлять и зажигать их по комнате. – Но так даже лучше. Добавлю вам романтики. Я заливаюсь краской от смущения, когда вижу, что пляшущий свет от свечей заливает ванну и от прыгающих теней все вокруг и вправду становится интимным и романтичным. - Да пошел ты, - то ли злится, то ли сдерживает смех Коул и швыряет в Дилана попавшийся под руку кусок мыла. Дилан уворачивается и, низко поклонившись как слуга, говорит: - Ухожу-ухожу, не буду вам мешать. Он едва сдерживает смех и закрывает дверь раньше, чем второй кусок мыла попадает ему в голову. В ванной воцаряется неловкая тишина. От смущения я не знаю, куда себя деть и скрещиваю руки на груди, обнимая себя за плечи. Я нерешительно поднимаю взгляд на Коула и вижу на освещенном огнем лице такое же смущение. - А Дилан шутник, - старается неуклюже разрядить обстановку Коул, но делает только хуже. - Да уж, - так же неловко смеюсь я, не придумав ничего получше. Все мысли разом исчезли из головы, и я не могу придумать ни одной темы, чтобы поддержать нейтральный разговор. Снова наступает неловкая пауза. Из-под ресниц я смотрю, как теплый прыгающий свет свечей заливает наши переплетенные ноги, и не могу справиться с волнением. Ну зачем Дилан зажег эти свечи? Это все сейчас совсем не к месту... - Как ноги? Чувствуешь пальцы? – таки находит Коул тему для разговора. Я пытаюсь пошевелить пальцами - у меня получается, но движения приносят жгучую боль. - Да! – восклицаю я, кривясь. – Если, конечно боль можно считать признаком того, что ко мне вернулась чувствительность. - Конечно, - довольно отвечает Коул. – Прекрасно. Теперь все будет хорошо. Он с вздохом наслаждения откидывается на спинку ванной, и я следую его примеру. Подглядывая за ним я вижу, что Коул закрыл глаза и на его лице застыло умиротворение. Сейчас в молчании я не чувствую неловкости, но все равно пытаюсь заставить свой мозг работать и придумать, чем поддержать разговор, но он напрочь отказывается, сонливо деревенея. По моему телу наконец-то разливается тепло, прогоняя боль, и я в наслаждении закрываю глаза, откидываю голову и тихонько стону от удовольствия. - О дааа, - вторит мне Коул. – Кайф. Минут пять мы сидим в тишине, а затем я медленно тихо говорю, не открывая глаз. «Чтоб стать вдруг счастливейшим на земле, Как мало, наверное, необходимо: Замерзнув вконец, оказаться в тепле, Где доброе слово да чай на столе, Спирта глоток да затяжка дыма...» - Что это? – спрашивает Коул, так же не открывая глаз. - Одно из моих любимых стихотворений. Это русский поэт Эдуард Асадов. - Красиво, - комментирует Коул. - Баллада о ненависти и любви, - говорю я название произведения. Коул хмыкает: - Прямо как ты любишь, - фыркает он, но я игнорирую его выпад. Мы сидим еще пару минут, когда Коул говорит: - Нормальную встряску ты нам устроила, да? Я слышу смех в его голосе, но мне не до смеха. Сейчас я уже понимаю, какую глупость я совершила. Я открываю глаза и сажусь. - Прости, - искренне и серьезно говорю я. – Это было глупо и безрассудно. Мы оба могли погибнуть. Коул тоже садится, и его пристальный изучающий взгляд упирается в меня. Он тянется за бутылкой и делает еще один глоток. Его глаза становятся немного пьяными, совсем капельку, но этого достаточно, чтобы я поняла, что мы движемся к откровенному разговору. - Ты не могла иначе, - говорит он с усмешкой. Ему почему-то весело, хотя до этого он так злился на меня. Он протягивает мне бутылку, и я тоже делаю глоток. Если сейчас начнутся откровения, то я тоже хочу расслабиться. - Всмысле, не могла иначе? - У тебя синдром спасателя, - говорит Коул безапелляционным тоном. - Какой еще синдром спасателя?! Нет его у меня! - Эй, чего ты сразу кипишуешь, - поднимает Коул руки вверх. – Я же не сказал, что это плохо. Я пожимаю плечами. - Просто ты должна помнить, - продолжает он. – Что ты можешь поплатиться собой – своим счастьем или даже жизнью, спасая другого. - А что если оно того стоит? – спрашиваю я. – Если этот кто-то стоит того, чтобы за него отдали жизнь? Коул хмурится. - Ты действительно не понимаешь, о чем я? – спрашивает он, раздражаясь. Он садится и придвигает свое лицо к моему. – Хочешь сказать, что если бы я не вытащил тебя оттуда и ты потонула бы вместе с этим чертовым псом, это бы того стоило? Я скрещиваю руки на груди. Дух противоречия не дает мне согласиться с ним, хотя я понимаю, что сейчас Коул прав. - А тебе-то что? – с вызовом отвечаю я. – Я думала, ты вообще будешь рад от меня избавиться. По крайней мере, ты не раз это говорил. Тогда зачем ты вообще меня спасал? Я впиваюсь взглядом в Коула, в ожидании ответа, но он молчит, словно раздумывая и взвешивая слова. - Эти твои вопросы... - кривится он. - Какие вопросы? – не понимаю я. - Вот такие, - передразнивает он. – Ты сама не замечаешь, как часто ты задаешь такого рода вопросы. Ты как бы спрашиваешь, но этот вопрос не требует ответа. Как будто ты за меня уже на него ответила – что я мудак и был бы рад, чтобы ты утонула. - Коул, - защищаюсь я. – Когда ты всем своим поведением даешь на них утвердительные ответы... Он поднимает руку, прерывая меня. - Скажи, ты правда в это веришь? Ты сегодня так кричала на меня на пляже, в твоих глазах было столько разочарования во мне... Ты и вправду думаешь, что я ничего не чувствую? Ты веришь в это? В то, что мне все равно на все, что происходит вокруг меня последнее время. Из принципа мне хочется ответить ему «да» - просто, чтобы ему было обидно, и он начал меня разубеждать, но он смотрит таким испытующим взглядом, словно от ответа зависит вся его жизнь. Я вздыхаю. - Нет, - признаюсь я. –Нет, Коул, я так не думаю. Я думаю, что тебе не все равно на события и на людей, которые сейчас с тобой случаются. Но ты так часто делаешь вещи, которые доказывают обратное, что моя уверенность иногда угасает. Особенно в свете того, что ты натворил на кладбище. Коул открывает рот, видимо, чтобы оправдаться, но я не даю ему сказать. - И, если честно, - продолжаю я, стараясь быть откровенной и озвучивая свои собственные страхи, - Я думаю, что мы все тебя напрягаем. Мы заставляем тебя пересматривать твои жизненные принципы, заставляем сближаться с нами, пробуждаем в тебе эмоции и чувства. Все это тебе не нравится, тебе вполне комфортно в твоей жизни, и ты не хочешь глобальных перемен, которые мы как ураган привносим в нее. Мне кажется, ты бы с удовольствием вернул время вспять до того момента, пока мы не встретились. Я уверена, что ты бы хотел, чтобы все стало как раньше, до нашего повторного знакомства. Поэтому я и задала этот вопрос. Коул молчит, словно подтверждая мои догадки, и от этого мне становится не по себе. Он долго думает, затем берет бутылку и делает еще один глоток. Поставив ее на край раковины, он поднимает на меня блестящие глаза. - Я тоже так думал, - говорит он таким тихим и неуверенным голосом, что я вся обращаюсь в слух. - Я так сильно хотел, чтобы вы исчезли из моей жизни, но при этом все равно оставался с вами и не мог себе объяснить почему. Меня это бесило и да, я бы все отдал за то, чтобы однажды проснуться и понять, что это все был сон. Отблески огня играют на его лице и мешают мне понять его выражение. Глаза неотрывно смотрят на меня, как будто ждут поддержки. - Но?... - продолжаю я за него. – Дальше должно быть «НО». Коул чуть заметно кивает, и я улыбаюсь одними уголками губ и наклоняюсь ближе. Все мое естество застыло в ожидании того, какой секрет мне сейчас откроется. - Но сегодня я понял, что это не так, - быстро и с жаром выдает Коул, как будто признается в преступлении. – Я уже не смогу вернуться к прежней жизни, не смогу жить как раньше. Даже если вернусь в Америку и перестану с вами общаться. Слишком глубоко вы пустили в меня свои корни. Последнюю фразу он говорит то ли с грустью, то ли с раздражением, и меня очень коробит то, как он описал свои ощущения. Как будто мы какой-то сорняк, который привязался к нему и его теперь не вывести никакими средствами. Проглотив язвительный комментарий, я предпочитаю не цепляться к словам и жду продолжения, впиваясь к Коула взглядом. - Что же случилось сегодня, что ты вдруг это понял? – спрашиваю я шепотом. Коул смотрит на меня таким внимательным взглядом, как будто оценивает, может ли он быть со мной откровенным. Я вижу, что признания жгут его изнутри не хуже коньяка и он из последних сил колеблется между желанием поделиться со мной своими открытиями и недоверием. Я протягиваю руку и несколькими пальцами дотрагиваюсь до его руки. - Эй, - я заглядываю в его глаза в попытке зрительным контактом наладить доверительную связь между нами. То, что я вижу в них, повергает меня в шок и я еле сдерживаюсь, чтобы он не отразился волнением на моем лице и не спугнул откровенный порыв Коула. Раньше, заглянув в его глаза, я всегда могла безошибочно понять его чувства. Коул был эмоциональным человеком и в минуты раздрая в нем всегда превалировало какое-то одно чувство, которое я считывала на раз. Но то, что я увидела сейчас – не поддается моему описанию. Помимо тревоги и смятения, я вижу страх и радость, недоверие и желание довериться, злость и принятие... Туча противоположных чувств мелькают в его взгляде как в детском калейдоскопе, сводя меня с ума. И помимо всех них я вижу что-то еще, едва уловимое. Что-то, что я заметила еще с первой нашей встречи на съемках, но что мне никак не удавалось разгадать. Какая-то глубинная боль, или тоска, или печаль. Вот она присутствует в его взгляде всегда – и когда он злился, и когда улыбался, и когда просто разговаривал. Это было то, что отличало прежнего Коула от Коула настоящего и то, что я никак не могла нащупать и разгадать. Какой-то кусочек головоломки, который мешал мне видеть всю картину, понять его, разобраться, что им движет. «И все-таки я совсем не знаю этого нового Коула», - мелькает у меня в голове. И оттого еще сильнее мне хочется узнать, что он пытается мне сказать. - Эй, - мягко повторяю я, не теряя зрительного контакта. – Ты можешь рассказать мне. Коул кивает и сдается, шумно втягивая воздух в легкие. - Когда я увидел, что тебя накрыла волна, - начинает он и слова льются, как будто вода из прорвавшейся плотины. – Это все случилось так быстро, просто считанные милисекунды, но мне показалось, что время растянулось как жвачка. В этот момент, когда твоя голова скрылась под водой, меня словно поразило громом – я понял, что вот тот миг, которого я так долго ждал и желал – если я сейчас же не брошусь за тобой, то все может стать как раньше, ты просто исчезнешь из моей жизни и больше никогда не появишься. Вот так просто, - пожимает он плечами с грустной улыбкой. - Но ты бросился за мной, - шепчу я. - Да, бросился, - кивает он. - Ты колебался? - дрожащим голосом спрашиваю я, и чувствую как внутри у меня снова все холодеет от того, как сильно я боюсь услышать ответ. - Ни секунды, - признается Коул, и я выдыхаю в облегчении. – В тот момент, когда тебя накрыла волна, меня в свою очередь накрыл такой сильный страх, что все сразу же встало на свои места. Я почувствовал такой ужас и такую пустоту, что меня просто парализовало от этого ощущения. Меня сбила с ног мысль, что я не просто не хочу прошлой жизни, а очень, очень боюсь вернуться к ней. Когда я вытащил тебя на берег, и ты задышала, у меня внутри все оборвалось - я осознал, как много ты стала значить для меня. Ты и остальные... Я вспоминаю, как Коул обнял меня на пляже и его горячие слова «Слава Богу, Лили», которые он простонал прямо мне в ухо. - Я сам не могу понять, как и когда это произошло, - продолжает он. - Может быть, на каком-то подсознательном уровне я помню всех вас, а может я просто привязался к вам за это время, я не знаю. Но знаю, что вы все мне нужны. Я так боялся попасть в зависимость от кого бы то ни было, потому что боялся, что это сделает меня несчастным. А сейчас я привязался к вам и понимаю, что теперь буду несчастным без этой зависимости. Коул наклоняется ко мне ближе, берет мою руку в свои, и шепчет с такой искренностью и тревогой, словно выдает мне свою самую страшную тайну: - Я боюсь снова остаться один, Лили. Сегодня я это отчетливо понял. - Коул, - нежно говорю я, стараясь справиться с эмоциями, которые переполняют мое сердце от его признания, и не броситься ему на шею, - Больше ты никогда не будешь один, я тебе обещаю. Ты не потеряешь нас снова. - Ты не можешь этого обещать, - с упреком говорит Коул и слегка остраняется. – Особенно после сегодняшнего. - Ты прав, - соглашаюсь я. – Иногда обстоятельства сильнее нас, и мы не можем обещать, что завтра нам на голову не упадет кирпич. Но мы будем стараться. Я могу пообещать, что мы сделаем все, что в наших силах, чтобы не потерять тебя снова. Да мы, собственно, и так это делаем, - улыбаюсь я. - Пообещай мне, что ты больше не будешь подвергать себя опасности ради спасения других, - серьезно говорит он. - Хорошо. - Почему-то я тебе не верю, - кисло улыбается он. – Синдром спасателя штука опасная. Я шутливо толкаю его в бок, но он перехватывает мои руки, не давая мне продолжить. Я смеюсь, когда он заламывает их у меня за спиной, чтобы я не вырвалась, и прижимается ко мне грудью. Внезапно, мы оба осекаемся, словно приходя в себя, и отскакиваем друг от друга. Наступает неловкое молчание. - Лили, - говорит Коул и прокашливается, убирая хрипоту в голосе. – Ты же понимаешь, чтоо, что я только что сказал, это ничего не меняет в плане... - он заминается. – Ну, ты понимаешь... - Я понимаю, - мягко говорю я. – Мы с тобой уже все решили. Не переживай, я не наброшусь на тебя с признаниями в любви после твоих слов. Я услышала только то, что ты сказал. Безо всяких домыслов. Коул прищуривается и смотрит на меня, видимо, оценивая, говорю ли я правду. Я же в ответ пытаюсь прочитать в его глазах обрадовал его этот ответ или огорчил, но ответа в них не нахожу, что меня очень бесит. Я снова вижу в них это странное выражение, которое мешает мне его понять. В итоге Коул кивает и говорит уже более расслаблено: - Спасибо. - Пожалуйста, - дружелюбно улыбаюсь я. Я снова откидываюсь на край ванны и погружаюсь в воду, но расслабиться не получается, потому что вода почти остыла. Я была так взбудоражена нашим диалогом, что не заметила этого. Коул обращает внимание на то, что я поежилась, и опершись на края ванны приподнимается из воды и тянется к кранам. Когда, открыв горячую воду, он оборачивается, чтобы снова сесть в ванну, я вдруг краем глаза цепляюсь за какие-то неровности на коже его груди и живота. Видимо, пока мы раздевались в полумраке и лежали в воде в ванной я их не замечала, а сейчас скользящий свет свечей четко выдает их, бросая неровные тени. Я чуть наклоняюсь вперед, присматриваясь. Коул перехватывает мой взгляд и сразу весь сжимается и скрещивает руки на груди, прикрывая неровности, но их так много, что он не закрывает и половину. - Коул, что это? – удивленно спрашиваю я. Секунда тишины, и я вдруг понимаю - я прижимаю руку ко рту, стараясь сдержать крик ужаса. Это шрамы! Весь его живот и грудь покрыты зажившими шрамами. Я приглядываюсь и с ужасом понимаю, что они все разные – я вижу шрамы от порезов, глубокие дырки, пятна от ожогов, какие-то рубцы как будто от плетей и Бог знает, что еще... Коул весь напрягается и сжимается под моим взглядом, лицо принимает отрешенное выражение. - Коул, откуда они? – спрашиваю я дрожащим голосом. Меня начинает мутить от мыслей о том, сколько боли надо пережить, чтобы носить столько шрамов... Коул сжимает кулаки, его губы превращаюся в ниточку, он тяжело дышит. Мне кажется, будто я застала его врасплох. Будто я попала ему в самое сердце, чего он совсем не ожидал и не был готов отвечать на эти вопросы. Но проходит пару секунд, и он берет себя в руки: Коул встряхивает головой, задирает подбородок и ровным бесстрастным голосом отвечает. - Давняя история. Ничего интересного. Это случилось во время съемок первого сезона. Декорации загорелись и упали на меня. Я тогда содрал с Нетфликса кучу денег за страховку, - старается фыркнуть он, но из груди у него вырывается только истеричный смешок. Я поднимаю на него глаза. Коул хмурится и отводит взгляд, снова напрягаясь. Видимо, по выражению моего лица он понял, что я не верю ни единому его слову. Я снова перевожу взгляд на шрамы, и он падает на большой глубокий порез чуть ниже плеча. Я не медик, но так заживают порезы, которые никто не зашивал – остаются уродливыми глубокими розовыми впадинами с четкими краями. Словно завороженная я смотрю на этот уродливый шрам и как под гипнозом тяну к нему руку. Я выставляю палец и замираю в пяти сантиметрах от кожи Коула, но этого оказывается достаточно, чтобы он резко дернулся и отстранился от моей руки. Так от любого прикосновения дергаются животные, которых долго били. Догадка пронзает мой мозг и разрывает мое сердце. Я поднимаю глаза на Коула и вижу в них боль. Глубокую, страшную, безнадежную боль. Вот оно - это выражение, которое я видела все это время. Вот то, что отличает нового Коула от старого – ужасная невыразимая боль, которая всегда с ним и которую как бы он ни старался, он не может спрятать. На мои глаза наворачиваются слезы, и я быстро моргаю, чтобы они не покатились по моим щекам. - Что они хотели от тебя? – шепчу я дрожащим голосом, и Коул вздрагивает словно от пощечины, шокированный тем, что я догадалась о природе этих увечий. Неужели, он думал, я не пойму? Коул закрывает глаза и начинает глубоко дышать, пытаясь совладать со своими чувствами. Так как наши ноги сплетены, я чувствую, что его тело бьет мелкая нервная дрожь. Он делает еще пару глубоких вздохов и открывает глаза. Я читаю в них решимость и обреченность. Затем Коул медленно протягивает руку к бутылке и, не отрывая от меня взгляда, делает по меньшей мере пять огромных глотков. Затем он ставит бутылку на место и глухим чужим голосом говорит, делая паузу на каждом слове. - Информацию. Они хотели информацию. - Расскажи мне все с самого начала, - шепчу я, хватая его за руку. – Прошу. Я так хочу знать, что с ним произошло, так хочу разделить с ним эту боль, так хочу утешить его, что мои слова звучат с бесконечной мольбой. Я почему-то думаю, что он снова закроется и откажется говорить, как обычно происходит, когда наш разговор касается плена, но Коул, к удивлению для меня, опускает голову на свои нервно перебирающие пальцы, делает глубокий вздох и еле слышно начинает свой рассказ. - Я резко очнулся от того, что меня окатили холодной водой. Голова раскалывалась и почему-то очень сильно хотелось пить. Мне в глаза бил яркий свет от лампы так сильно, что я не сразу понял, что нахожусь в каком-то подвале. Зато я сразу понял, что я привязан к стулу и вокруг меня отнюдь не дружелюбные ребята. Я пытался понять, как я там оказался, но ничего не мог вспомнить. Забавно, но в тот момент я не понял, что мне полностью отшибло память. Я так старался вспомнить свое последнее воспоминание, что не заметил, что других воспоминаний-то тоже нет. Коул грустно усмехается и молчит пару секунд. Затаив дыхание и скрепя сердце, я жду продолжения, в то же время боясь услышать продолжение. - Наверно ты хочешь узнать, что было дальше? – поднимает он на меня глаза, полные отвращения и злости. Как же ему тяжело об этом говорить... - Дальше все было как в классических боевиках про плен. Ко мне подошел солдат и на ломанном английском спросил, с какой я базы. Я не ответил, тогда он спросил настойчивее. Он требовал ответа, но я не мог его дать, потому что... - Потому что ты не помнил, - шепотом заканчиваю я за Коулом, еле сдерживая слезы. - Да, - кивает Коул. Я вижу, что он старается рассказывать обо всем отстраненно, каким-то безжизненным безэмоциональным глухим голосом. Как будто говорит не о себе, а о ком то другом. И я понимаю почему. Он старается абстрагироваться, не пропускать через себя это все снова. – Так вот, когда я сказал, что не помню с какой я базы, в ту же секунду мне в живот прилетел удар такой силы, что я перевернулся вместе со стулом. То, что происходило дальше рассказывать нет смысла - ты можешь прочесть это по моему телу. Как я ни старался донести до них, что я ничего не помню, они не верили мне, а думали, что я отказываюсь говорить и пытались выбить из меня правду. Любой ценой. Я прикрываю рот рукой и изо всех сил стараюсь проморгать наворачивающиеся слезы. Воображение рисует страшные картины пыток и выбивания показаний. И мозг говорит, что скорее всего так оно и было. Или еще хуже... Мое сердце разрывается на куски от боли, которую пришлось перенести Коулу. Он так и не поднимает на меня глаза, и я даже рада этому, потому что я не смогу вынести то, что я в них увижу. - Коул, - хриплю я прерывающимся от слез голосом. – Сколько это продолжалось? Это все они сделали за один раз? Потом они от тебя отстали? Коул поднимает глаза на меня, и я вижу гримасу бесконечной боли на его лице. - Полгода, - выдавливает из себя он скривившимися губами. Его бьет дрожь, он еле держит свои эмоции под контролем. Мне кажется, что мое сердце сейчас разорвет на куски. Я снова опускаю глаза на шрамы, которые притягивают мой взгляд словно магнит. Я чувствую такую горечь, боль, сочувствие к Коулу, такое желание взять хотя бы часть этих тяжелых воспоминаний на себя, жгучее желание утешить его. - Коул, мне так жаль, - говорю я и огромные слезы брызгают у меня из глаз. – Я не знаю, что сказать. Я просто... Не в силах подобрать слов, я просто обнимаю его так крепко, насколько это возможно, и чувствую, что он обвивает меня руками в ответ. Мне так хочется его утешить и забрать хотя бы часть его боли, но я понимаю, что никакие утешения мира не сотрут из его памяти тех страданий, что выпали на его долю. - Мне так жаль, мне так жаль, дорогой, - как заведенная шепчу я ему на ухо и заливаю горячими слезами его щеку. Я глажу его по голове и раскачиваюсь как будто утешаю ребенка, хотя утешать надо скорее меня, чем его. Я слышу, как Коул хлюпает носом и щекой чувством как он быстро моргает, стараясь справиться с эмоциями. Он не хочет показывать мне свою слабость. - Коул, я так сочувствую тому, что тебе пришлось пережить. Я не могу выразить словами, как сильно мне жаль... - Все нормально, - только и говорит он, отстраняясь. – Это было очень давно. - Как ты вынес все это? Как ты это пережил? Как ты справился с этим ужасом? - Кто сказал, что я с этим справился? - грустно усмехается он. - Ты думаешь, что такое можно просто принять, забыть и идти дальше? - Ты прав. Я и на сотую долю не могу понять, насколько это тяжело. Это невозможно представить, если сам это не испытаешь. Такие глубокие раны остаются не только на теле, но и внутри. И самое ужасное, что мое сердце разрывается от желания помочь тебе, но прошло столько лет, что я уже ничем не могу помочь тебе. - Ошибаешься. С тех пор как вы появились в моей жизни, меня практически перестали мучать кошмары, в которых я каждую ночь переносился в этот подвал и снова и снова испытывал эти зверства. - Так вот что тебе снилось тогда в ресторане... - задумчиво говорю я, с содроганием вспоминая его крики и жуткий животный страх и страдание, отразившиеся на его лице. – Это же здорово, что они прекратились. А в реальности? Тебе стало легче в реальности? Он хмурится. - В реальности все гораздо сложнее. Коул замолкает и задумывается. - То, что со мной произошло – это не просто воспоминание, которое ты выуживаешь из памяти только, когда о нем думаешь. Нет, Лили. Это то, что со мной всегда. Оно определяет кто я такой. Я сросся с этой историей так сильно, что эта боль все пять лет непрерывно со мной. - Чем я могу помочь тебе, Коул? Если я могу как-то облегчить твою боль, хоть как-то притупить эти воспоминания, я сделаю все что ты скажешь, - я прижимаю руки к груди. - Я не знаю, - признается он. – Лили, ты не понимаешь, - вдруг резко говорит он и хватает меня за руку. – Не понимаешь, насколько это серьезно. - Так объясни мне, - мягко говорю я. Коул задумывается, как будто формулирует свою мысль. - Это очень сложно описать словами. Когда ты с самого начала своей памяти видишь только жестокость, боль и бессердечность, причем ты испытываешь их на себе на протяжении очень долгого времени, то ты перестаешь верить во что-то хорошее. Когда ты молишь о пощаде, но никому до этого нет дело и к тебе относятся просто как к куску мяса... Ты перестаешь надеяться, понимаешь? Перестаешь искать добро. Так проще. Так не настолько больно. И это спасает, Лили. Мысль о том, что нужно верить лишь в себя и не ждать от мира сочувствия и благосклонности, помогает переносить всю боль, что подбрасывает тебе жизнь. Когда ты не ждешь от мира ничего хорошего, то и не разочаровываешься в нем. Коул замолкает, но я знаю, что будет продолжение. - Именно поэтому я не подпускаю к себе никого, не позволяю поверить в то, во что вы пытаетесь меня заставить поверить, не доверяю никому. Я даже к прикосновениям отношусь настороженно, черт возьми! И каждый раз, когда я разрешаю себе слабость, вся перенесенная мной боль с такой силой напоминает о себе, что я бью себя по рукам. И поверь, в моей жизни после плена было много ситуаций, когда я убеждался, что мне не следует доверять людям. Весь мой опыт кричит мне о том, что надо держаться подальше от тебя, Дилана, родителей. - Коул, но ты же не можешь наказывать нас за то, что тебе на твоем жизненном пути попадались одни предатели? - Согласен, - грустно улыбается Коул. – Но и наступить в десятый раз на одни и те же грабли будет тупо, согласись? - Ну не тупее, чем судить по десяти мудакам об оставшихся 7,5 миллиардах, живущих на планете. Коул пожимает плечами. - Это ведь только верхушка айсберга. Все случившиеся со мной события предопределили мой характер, мою натуру, понимаешь? Я мотаю головой. - Например, это нестерпимое желание доказать всем, какое я говно. Я изучал психоанализ и читал про компенсаторику у людей, с которыми произошли похожие истории. Это внутреннее подсознательное стремление доказать самому себе, что я заслужил все то, что со мной произошло. Головой я понимаю, что это не так, но ничего поделать с собой не могу. И я причиняю людям боль, Лили. Раз за разом делаю все, чтобы они разочаровались во мне, подтвердили, что я дерьмовый человек. Что есть хоть какой-то смысл в том, что это случилось именно со мной, а не кем-то другим. И знаешь, что самое страшное? Мне это доставляет удовольствие. Я имею в виду, причинять людям боль. Знать, что кто-то испытывает хотя бы тысячную часть той боли, что мне пришлось пережить. Ведь это так несправедливо, что я познал столько ее граней, а вы все ни одной. Меня это очень злит. Коул тяжело дышит. Последнее признание далось ему нелегко и на его лице застыла гримаса отвращения к самому себе. - Коул, - спешу опровергнуть его слова я. – Ты слишком жесток к себе. То, что ты признаешь все, что ты только что сказал – это уже полдела! Значит ты понимаешь, что это неправильно и так жить нельзя! Коул фейспалмом закрывает лицо рукой. - Лили, ты серьезно? Все, что я рассказывал тебе было лишь для того, чтобы ты поняла, с кем ты имеешь дело. Чтобы ты наконец-то поняла, что во мне нет ничего от прошлого Коула. Я токсичен, Лили, - говорит он и его лицо искажает гримаса злости. – Я не умею радоваться, быть благодарным, доверять, видеть хорошее в людях. Если все продолжится в том же духе, я просто разрушу твою жизнь и жизнь других дорогих тебе людей. Меня не починить, Лили, - с отвращением говорит Коул. - Нет, это не так! – вскрикиваю я и хватаю его за руку и прижимая к своей груди. – Коул, ты так не прав! Неужели ты не видишь изменений, которые происходят с тобой? Ты же сам говоришь, что ты меняешься! Разве Коул, которого я встретила впервые на съемочной площадке, бросился бы в ледяной океан спасать такую тупицу как я? Нет. Или признался бы в своих недостатках? Тоже нет. Откровенно поделился бы своими переживаниями? Тоже нет. Так может этого пока достаточно? Мне так точно. Не бывает плохих людей, Коул. Бывают обстоятельства, которые вынуждают их быть плохими. Но когда обстоятельства меняются и у человека появляется поддержка, любовь и опора, все может поменяться. - Нет, Лили. Я не готов к этому. Я боюсь меняться. Все, что со мной произошло, сидит во мне как заноза и никогда не даст стать другим человеком. Это одновременно и мое проклятье, и моя броня. - Коул, мне кажется, ты слишком многого требуешь от своей измученной души. И я уже тебе много раз говорила – каким бы ты ни был, мы все равно тебя любим и этого ничего не изменит. - И как?! Как я должен в это поверить. Особенно после всего, что я рассказал тебе! Как ты можешь продолжать поддерживать меня? Я не отвечаю. Я медленно протягиваю палец и дотрагиваюсь до тонкого длинного глубокого шрама у него под ключицей. Коул напрягается, но не отстраняется. Не поднимая на него глаз, я медленно и нежно веду по шрама от начала и до конца, аккуратно очерчивая каждый его изгиб. - Неужели тебе не противно? – спрашивает Коул видимо и про шрам, и про предыдущий вопрос. – Все, кто видит мою изуродованную кожу, прячут глаза от отвращения и жалости. Даже Мэд. Признаюсь, в твоих глазах я не вижу этого, но не понимаю почему. Я сам себе противен, когда смотрю на свое отражение. - Коул, просто пока ты не можешь этого понять. Но когда-нибудь у тебя это получится. Пока все, что я могу сказать, что мое отношение к тебе не меняется. Ни из-за внешних шрамов, ни из-за внутренних. Я не испытываю жалости, скорее сострадание и сочувствие. Хотя эти два слова не отражают, насколько сильно эти эмоции бурлят во мне наряду со злостью на судьбу, которая выпала на твою долю. Спасибо за этот разговор. Я стала гораздо лучше понимать тебя. Коул фыркает. - Его целью было не это. Я больше не знаю, что еще мне надо сказать, чтобы отвернуть тебя от меня. - Вот именно. Ничего, - киваю я и улыбаюсь. – Коул, можно вопрос? - Давай. - Почему ты решил мне рассказать про плен? Я столько раз тебя спрашивала... - Недавно у нас с Диланом состоялся интересный диалог о том, сколько сил ты потратила на мои поиски, вопреки его уговорам, и я понял, что ты и правда имеешь право знать ответы на вопросы, которыми ты задавалась целых пять лет. Я киваю, удовлетворенная ответом. - Коул, а что было дальше? - спрашиваю я. - Ты расскажешь, как выбрался? Коул хмурится, но кивает: - Расскажу, но не сейчас. Предлагаю закончить наш сеанс откровений. Лично я уже согрелся. Он вылезает из ванны и поворачивается ко мне спиной, оборачиваясь полотенцем, которое принёс Дилан. - Лили, это же останется между нами? – спрашивает он непринужденно, даже не поворачиваясь, но его плечи напрягаются в ожидании ответа. - Конечно, - отвечаю я. – Вот только... Могу я попросить тебя рассказать Дилану тоже? - Ну судя по всему, он не особо верил в меня, - ехидно замечает Коул. - Даже не знаю, заслужил ли он... - я слышу смех в его голосе, - Ладно, так уж и быть. Расскажу и ему. - Спасибо, - отвечаю я. - Он должен знать. Коул выходит из комнаты, а я со стоном откидываюсь на бортик ванной. Моя голова разрывается от количества полученной информации. P.s. Спасибо всем, кто дочитал эту большую главу до конца! Большие диалоги и откровения даются мне очень не просто. Очень надеюсь, что вам понравится))) буду благодарна за ваши мнения и комментарии!