Без памяти

Этим вечером за ужином в доме Спроусов царит очень непривычная атмосфера. С одной стороны, мы все, включая мистера и миссис Спроус, до сих пор чрезвычайно шокированы инцидентом с журналистами. Оказалось, что до сегодняшнего дня никто из нас всерьез не осознавал весь масштаб популярности Коула. Да, мы все знали, что он известный актер, видели прикованное к нему внимание на премьере, но там оно казалось логичным, ведь он был одним из виновников торжества. Теперь же мы вдруг осознали, что в привычной жизни он совсем не обычный Коул. И что все то, что показывают нам по телевизору, когда мы видим голливудских звезд – толпы фанатов, преследующие папарацци, узнавание на улицах, - относится и к нашему Коулу в той же мере. Это как-то не очень укладывается в голове, но теперь это нельзя игнорировать или отрицать – Коул не живет обычной жизнью, как жил до армии. Теперь его жизнь подчинена совсем другим законам, и название им – осторожность, конфиденциальность, приватность, имидж... Мы словно все взглянули на Коула новыми глазами и наконец-то увидели, как много изменилось в его жизни за это время. Поняли, чего он опасался все это время. Эта перемена почему-то очень благотворно повлияла на Коула – будто бы он этого и ждал – чтобы мы поняли, как сильно он отличается от восемнадцатилетнего парня, которого мы помним. Будто он наконец-то показал нам свою настоящую жизнь, и мы наконец-то осознали, кто он есть. Сегодня наш и его миры пересеклись, и он впервые за то время, что находится дома, по-настоящему расслабился, как бы это парадоксально ни звучало, учитывая толпу журналистов у забора. Но не только этим отличается сегодняшний вечер. Мне кажется, что произошедшее сегодня как-то сильно объединило семью Спроусов. Сидя за большим столом при свете свечей, которые так любит зажигать Маргарет за ужином, мы ощущаем пьянящее чувство единения – нам кажется, что гостиная - это крепость, и мы впятером, словно во время осады замка, сидим в защищенном убежище, одни против всего мира. В пляшущих огоньках свечей братья приглушенными голосами наперебой начинают рассказывать родителям о бабушке Спроус и удивительном спасении Коула из пожара. Конечно, Коул старается опустить все подробности его плена, но для Маргарет и Джорджа достаточно даже упоминания тюрьмы, чтобы они побледнели и вцепились в руки друг друга. Такая боль отразилась на их лицах, что Коул сразу осекся и заколебался, стоит ли вообще рассказывать дальше. За столом наступает тишина и я перевожу взгляд с растерянного Коула на Дилана и замечаю, что он под столом тихонько толкает брата коленкой, как бы подбадривая. Коул задирает подбородок и продолжает. Когда он заканчивает историю, на глазах Маргарет блестят слезы, а подбородок Джорджа дрожит. Коул смущенно улыбается им и в этот момент Маргарет срывается с места, подбегает к Коулу и сжимает его в крепких объятиях. Лицо Коула вытягивается от удивления и на секунду мне кажется, что он оттолкнет ее, но он вдруг расслабляется и наклоняет голову ей на плечо и прикрывает глаза. У меня внутри разливается тепло – ледяное сердце нашего Кая потихоньку оттаивает и смотреть на эти изменения - огромное удовольствие. - Мальчик мой, - всхлипывает тем временем миссис Спроус. – Даже представить не могу, сколько ты всего пережил. Эта удивительная история... Моя свекровь и вправду любила тебя больше жизни... Последние месяцы она постоянно говорила о тебе, словно помешалась. Помнишь, Джордж? Но я даже подумать не могла, что ее последние слова окажутся правдой. Это невероятно... Как же я рада, что ты жив, сынок! Это самое главное! И наконец-то мы снова все вместе... Я украдкой утираю непрошенные слезы, как вдруг у меня звонит телефон. Увидев номер папы на телефоне, я встаю и направляюсь на веранду. Выйдя на улицу, я пытаюсь вспомнить, когда я последний раз с ним разговаривала. Три недели назад? Четыре? Это точно было после того как мы вернулись из Америки. - Алло, пап, - говорю я веселым голосом. – Привет! Как дела? - Лили, дочка, - говорит он. – Я тебе не мешаю? В его голосе сквозит смущение, словно он боялся меня побеспокоить, но я чувствую, что оно напускное. За ним стоит беспокойство. - Нет, конечно, пап, - отвечаю я. Параллельно я пытаюсь вспомнить, как прошел наш прошлый разговор и когда это было. Точно, это было как раз после моего возвращения из Америки. С уколом в сердце я вспоминаю, что, будучи в состоянии полнейшего раздрая после неудачной попытки вернуть Коула домой, на все папины вопросы я отвечала расстроенно, односложно и рассеянно. Кажется, чтобы побыстрее закончить разговор, я тогда сказала, что очень занята на работе и что-то в этом роде, но моего папу не проведешь – он моментально чуял мою ложь. Видимо, он уже тогда понял, что что-то не ладно, но решил отстать от меня на пару недель, чтобы я успокоилась. - Как у тебя дела? – спрашивает он. - Все отлично, - говорю я. - Что нового? Конечно, в прошлый раз я так и не рассказала папе про Коула, ожидая такой же реакции, как и у всех остальных – неверие и подозрение в моем психическом здоровье. К тому же, я не могла рассказать папе о нашем с Диланом провале – от одной мысли о том, как он выставил нас за дверь, у меня сворачивало внутренности и из глаз начинали литься слезы злости и бессилия. Да и о чем было рассказывать? По сути на тот момент ничего не поменялось – да, я его нашла, но в моей жизни он от этого не появился... Но стоит ли рассказать папе сейчас, когда все немного иначе? Я оглядываюсь и смотрю в окно гостиной. Спроусы что-то обсуждают, улыбаясь друг другу в уютном полумраке гостиной, и мне нестерпимо хочется вернуться к ним. Да, я расскажу папе, но не сегодня. Во-первых, сейчас не подходящее время, так как разговор предстоит долгий, а время уже позднее. Во-вторых, как бы мне не хотелось признаваться самой себе, я намеренно откладываю этот разговор, потому что папе придется объяснять не только, что произошло с Коулом, но в каких мы с ним сейчас отношениях. А я это даже для себя не могу сформулировать, не то что для него. Наверно, я оттягиваю этот разговор до того момента, пока между нами с Коулом не наступит хоть какая-то ясность. "Да, наверно, так будет лучше", - соглашаюсь я сама с собой. - Да в целом ничего нового, пап. Работаю. Вот сейчас ужинаем вместе со Спроусами, Дилан приехал, - снова вру я, заталкивая скребущихся на душе кошек подальше: В трубке повисает молчание. - Дочка, я не хочу на тебя давить, но мне кажется, ты что-то недоговариваешь, - осторожно говорит папа. Черт. Он как сканер. - Пааап, - говорю я. – Ну ты чего. У меня все отлично. Черт. Я последние пять лет не говорила, что у меня все отлично. Да мой веселый голос насторожит его больше, чем обычное бесцветное «все нормально, пап». - Как у Дилана дела? – переводит разговор папа, как будто ослабив хватку, хотя я чувствую, что его беспокойство и подозрения только усилились. - Тоже все хорошо. В Лондон переехал, работает в Майкрософте. - Молодец, - говорит папа с гордостью. – Всегда знал, что из него будет толк. - Лили, - мнется вдруг он. – Я тут подумал. После наших прошлых разговоров. Мы так давно с тобой не виделись. Может быть, ты приедешь ко мне? Я соскучился, хочу увидеть тебя. Давай прямо сейчас бери билеты и прилетай. «Хочу убедиться своими глазами, что ты не сходишь с ума и с тобой все в порядке», - вот что он имеет в виду, думаю я, закатывая глаза. - Папуль, - говорю я спокойным тоном. – Прости, сейчас не лучшее время, у меня много проектов на работе. Я обязательно приеду, обещаю. Может быть через месяц, или два. Но сейчас не смогу, ты же понимаешь – я не могу улететь накануне подготовленных свадеб. - Да, конечно, - вздыхает папа, и это разбивает мне сердце. Я должна звонить ему чаще и действительно приехать, как только разберусь с Коулом. - Папуль, меня Маргарет зовет, она накрывает десерт. Я побегу. Спасибо, что позвонил, и не переживай за меня. У меня и вправду все налаживается, честное слово, - говорю я ему веселым голосом. - Хорошо, - вздыхает папа. – Я люблю тебя. Передавай привет Марго и Джорджу. - Обязательно, - улыбаюсь я. – Люблю тебя. Я кладу трубку. Постояв пару минут в попытках отогнать от себя скребущее чувство вины, я возвращаюсь в гостиную. Когда я захожу в дом, то вижу, что Маргарет, Джордж и Коул переместились на диван и рассматривают бабушкин альбом. Дилан сидит напротив, лениво развалившись в кресле, как довольный сытый кот. Он подмигивает мне с лукавой улыбкой, глазами показывая на воцарившуюся семейную идиллию, и я плюхаюсь в соседнее кресло, подтягивая к себе ноги и устраиваясь поудобнее в мягких подушках. Коул поднимает на меня глаза от альбома и внимательно вглядывается в мое лицо. Я слегка улыбаюсь ему, на что он хмурится и тут же отводит взгляд. На душе у меня становится еще тягостнее, чем было после разговора с папой. Весь вечер Коул игнорировал меня и даже избегал встречаться со мной глазами. И если до этого момента я списывала его поведение на то, что он увлечен общением с родителями, сейчас я отчетливо увидела, что он отгораживается от меня. В сердце шевельнулась тревога. Неужели это из-за моего признания в любви на пляже? Может быть, я отпугнула его? Или из-за того, что я отказалась показывать ему наши воспоминания. Или, что самое вероятное, он злится на меня из-за истории с журналистами. Приступ паники, ставшим уже постоянным моим спутником при перемене настроения Коула, накатывает на меня, но, на удивление легко, я заставляю себя отвлечься. Видимо, сказывается усталость и эмоциональный перегруз этого бесконечного дня. Я подумаю об этом завтра. Я откидываю голову на спинку кресла и прикрываю глаза. Нежное воркование Маргарет, которая комментирует Коулу фотографии в альбоме, пляшущий свет свечей, тепло камина и уютная обстановка действуют на меня умиротворяюще. Несмотря на тревожащее меня поведение Коула, после таких напряженных и насыщенных событиями выходных атмосфера дома Спроусов кажется тихой гаванью. Я улыбаюсь, прикрываю глаза и кладу голову на спинку кресла, проваливаясь в дрему и оказываясь где-то на границе между сном и явью. Не знаю, сколько прошло времени, но постепенно голосов становится меньше – кажется Маргарет и Джордж ушли спать и остались только тихо перешептывающиеся братья. «Не пора ли мне идти домой?» - думаю я, заметив сквозь дрему эту перемену. Наверно, Дилан и Коул тоже сейчас будут ложиться. Но голоса не стихают. Братья разговаривают вполголоса, видимо, боясь разбудить меня. Когда тон разговора становится более напряженными, я прислушиваюсь, все еще не открывая глаз, но постепенно возвращаясь в реальность. - Пиздец какой-то, - слышу я взвинченный голос Коула. – Это просто катастрофа с этими фотографиями. - Надеюсь, все быстро забудут про это, - старается поддержать его Дилан. - А знаешь, в чем гребаная ирония, - говорит Коул, угрюмо усмехаясь. - В чем? - Еще сегодня утром, я с тобой обсуждал, что будет, если я сделаю резкое движение, и на тебе! Бойся, блять, своих желаний. Жизнь сразу же подкинула мне демо-версию развития событий. - И как тебе демо-версия? – спрашивает Дилан. - Всмысле, блять? – заводится Коул. – Ты что уже забыл, что было пару часов назад? Вроде это моя фишка - все забывать. - Да нет, не забыл. Просто спрашиваю. - Ты что стебешься? – злится Коул. – По-твоему мне должен был понравится этот пиздец? Это же катастрофа. - Нууу... - протягивает Дилан. – Приятного мало, вообще не спорю. Но мне кажется сегодня не произошло ничего такого, что бы ты не ожидал и к чему не был бы готов – понятное дело, был обвал в соц сетях, журналисты, желтая пресса. Но ты же знал, что так будет. Это же очевидно. Мой вопрос в том, стало ли это концом света. Вроде нет. Коул молчит пару секунд. - Дилан, ты же не тупой. Ты же понимаешь, что это была просто утка, за которую практически не ухватиться. Если бы все было серьезнее, то масштабы катастрофы были бы куда значительнее. - Мы же говорим про демо-версию, - парирует Дилан. – Понятно, что она не такая катастрофичная. Но ты ведь боишься не журналистов и черного пиара. Ты боишься потерять контракты и стать никому не интересным, разве не так? Так вот я и спрашиваю, произошел ли сегодня хотя бы намек на то, чего ты действительно боишься. - Кире звонил продюссер Ривердейла. Он был в панике, - неуверенно говорит Коул. - Что сказал? - Испугался, что если это правда, то мы не сможем нормально играть свои роли и не конфликтовать на съемочной площадке. - Но ни слова, что теперь вас нет смысла снимать? - Нет. - Еще что-нибудь? В соц сетях много хейта? - Да вроде нет. Половина просто страдают из-за того, что любят нашу пару, а половина поделилась на два лагеря – кто поддерживает меня, а кто Мэд. - А проекты новые. Отменились ли какие-то после сегодняшнего скандала? - Да вроде нет. Даже пару новых сегодня Кира прислала. Походу, из-за всей этой шумихи про нас вспомнили. Дилан больше не задает вопросов, давая Коула обдумать их разговор. Я боюсь пошевелиться, чтобы не помешать Дилану вести Коула к выгодным для меня выводам. - Дил, я не могу сравнивать эти вещи, - в итоге раздраженно говорит Коул, и я чувствую, как сильное разочарование с головой захлестывает меня. – Это была просто небольшая утка. Если мы с Мэделин расстанемся, то последствия будут совсем другими. Особенно в долгосрочной перспективе, когда все уляжется и мы станем никому не интересными актерами одной роли. Нас шипперят, понимаешь? Как пару, а не как отдельных персонажей. То, что произошло сегодня – только навредило и нашей репутации, и нашему общению с Лили. Я не могу так рисковать и дальше. Мое сердце останавливается. «Что он имеет в виду, когда говорит, что больше не может так рисковать??», - мысленно я молю друга, чтобы он задал этот вопрос Коулу, но он предпочитает больше не давить на брата. - Тебе виднее, - говорит он, хотя в его тоне сквозит разочарование. – Это твоя жизнь. - Спасибо, - отвечает Коул. – Надеюсь ты понимаешь, что я не могу поставить на одну чашу весов всю свою жизнь, а на другую то, чему у меня даже нет объяснения. Чего я и представить не могу и чего не помню, как оно может быть. Это было бы очень тупо, согласись? Любой разумный человек на моем месте думал бы так же. Холодная паника накатывает на меня – неужели он все решил? Неужели это конец нашему общению? А вдруг он вообще перестанет со мной даже разговаривать, чтобы не сделать еще хуже? Или уедет домой! Сосущий липкий страх охватывает меня. - Понимаю тебя, - говорит Дилан, и я слышу, как он хлопает по спине брата. Я злюсь не него. Какого черта он его поддерживает?! – Кстати, я сегодня вспомнил кое-что еще. - Да ладно. И что? - Когда я откусил кусок пирога сегодня... - Твоего любимого пирога, - поправляет с улыбкой Дилан. – Обычно мама пекла его на праздники. - Так вот, - кивает Коул. – Перед глазами встала картинка – у меня на тарелке этот пирог и зеленый горошек. Явно какой-то семейный праздник – может Новый год или Рождество, потому что все вокруг в вязаных свитерах, но дом не этот. Воспоминание совсем старое, потому что мы совсем маленькие. Мы сидим за отдельным детским столиком и едим этот пирог с горошком. Ты сидишь прямо напротив меня, а справа какой-то мальчик нашего возраста. Рыжий, весь в веснушках и с выпавшими передними зубами. - Марк, - догадывается Дилан. - Тот, что парень Вики? Это значит мы еще в Америке? До переезда? - Да, - говорит Дил. - Мать приносит нам тарелки, и как только отворачивается, ты начинаешь кидать в меня горошком. Я на тебя сильно злюсь, и бросаю горошек в ответ. Марк пытается нас успокоить, пока взрослые не увидели, но нам все равно. Мы реально устроили настоящий обстрел друг друга. Дилан смеется. - Настоящее. Твое воспоминание. Такое было. Мы потом пол праздника в углу простояли. Коул заливается смехом. - Забавно, - говорит Коул. – Это было весело. Интересно, почему я вспоминаю только хорошее? И как так происходит, что какие-то триггеры срабатывают, а какие-то нет. Ведь в этом доме все должно мне что-то напоминать. Почему я не могу вспомнить все или хотя бы большую часть. И почему я ничего не помню о Лили, - спрашивает он, переходя на шепот. Дилан молчит, а потом выдает: - А если твой мозг не хочет вспоминать все? Может он соглашается вспоминать только безопасные воспоминания? - Ты хочешь сказать, что он блокирует все плохое, а оставляет хорошее? – не понимает Коул. - Нет. Может быть твой мозг и готов все вспомнить, но ты подсознательно блокируешь большую часть воспоминаний. Потому что боишься, что тогда твое прошлое сразу же вступит в борьбу с настоящим. А пока ты ничего не помнишь, никакого выбора как бы и не стоит. - Херовая теория, - отрезает Коул. – Я хочу все вспомнить. Ничем мне мои воспоминания не помешают. Наоборот я удостоверюсь, что все делаю правильно. - Может и так, - примирительно говорит Дилан. – В любом случае тут мы оба согласны - тебе нужно восстановить память. - Только вы не хотите мне помочь вспомнить, - одергивает его Коул. Дилан вздыхает. - Коул, - начинает он, и я напрягаюсь. - Скажи хоть, что это за вещи. - Я не могу, - удрученно говорит Дилан. - Тогда скажи, где оно лежит, - злится Коул. - Не могу, - повторяет Дил таким же тоном. - Дил, черт возьми, ты же тоже считаешь, что я должен это увидеть! - Да, - тихо говорит Дилан. - Ну так расскажи мне, твою же мать! Я напрягаюсь, сердце стучит в ушах. - Я не могу. Я не знаю, как поступить. С одной стороны, мой брат, которому я хочу помочь все вспомнить. С другой стороны, она, которую это может просто раздавить. Коул, она только кажется такой сильной и бодрой, на самом деле ты себе не представляешь, как ей тяжело и больно. - Ну тогда я могу просто вернуться в ЛА, чтобы никому не было больно и никому не мешать! - злится Коул. - Ошибаешься, - терпеливо отвечает Дилан, будто разговаривает с маленьким ребенком. – Так ты сделаешь еще больнее. Причем не только ей, но и себе, и всем нам. - И что ты, блять, предлагаешь?! - Я поговорю с ней. Попробую еще раз ее убедить. Возможно она согласится. - Зачем тебе ее разрешение? – спрашивает Коул. – Почему ты все время пытаешься защитить ее? Она же заноза в заднице. - Бывает иногда, - усмехается Дилан, и я чувствую, что скоро больше не смогу играть роль спящей красавицы, пока меня так бесстыдно обсуждают. – Знаешь, когда ты уходил в армию, я пообещал тебе, что позабочусь о ней, пока тебя не будет. - Какой ты заботливый. Прямо рыцарь, - язвит Коул. Я слышу по голосу, что ему не нравится то, что говорит Дилан. – Так вот, я вернулся. И я торжественно снимаю с тебя эту обязанность. - Нет, брат. Ты еще не вернулся, - грустно усмехается Дилан. – Вот вспомнишь все, и тогда обсудим. Хотя вряд ли я перестану заботится о ней. Я бы и без обещания это делал. - Почему? - Она мой друг, - говорит Дилан как само собой разумеющееся. – И помимо того самый добрый и искренний человек, которого я знаю. У нее огромное сердце, Коул. И это преступление не пытаться защитить его. В комнате наступает молчание, а я надеюсь, что братья не заметят, как горят мои щеки от смущения. - Ладно, - говорит в итоге Коул раздраженно. – Я хочу спать. Давай разбудим ее, ей пора домой. Я чувствую, как рука Дилана ложится мне на плечо. - Эй, Лил, просыпайся, пора по кроватям, - говорит он и легонько тормошит меня. Я открываю глаза и сажусь. - Сколько времени? – сонно спрашиваю я, надеясь, что они не поймут, что я уже давно не сплю и слышала их разговор. - Почти полночь, - отвечает Дил. – Я тебя провожу. Я киваю и встаю. - Ну давайте я тоже с вами выйду, - говорит Коул с легким раздражением. – Подышу воздухом. Надо успокоиться. Мы подходим к двери, я открываю ее и выхожу на крыльцо. Братья выходят следом, но врезаются в меня, потому что я застываю на месте. Взглянув на дорогу перед участком Спроусов, я замечаю около пяти горящих точек от зажженных сигарет, и это парализует меня. - Это что журналисты? – в панике спрашиваю я. - Походу дела, - рычит Коул. – Я надеялся все же что они разойдутся. Видимо, поджидают, вдруг мы решим уехать сегодня. Коул подталкивает меня, и я направляюсь в сторону своего дома, сопровождаемая братьями. - Они тут всю ночь будут стоять? – шепчу я. - Вполне возможно, - отвечает Коул. Я поеживаюсь от мысли о том, что около моего дома всю ночь будут дежурить незнакомые люди, по ощущениям готовые на все ради сенсации. Интересно, они могут зайти на участок или начать подглядывать в окна? А вдруг они попытаются пробраться в дом? Внезапно меня пронзает страх – я вдруг понимаю, что сегодняшнюю ночь мне придется провести одной в большом доме. В одиночестве, в окружении незнакомых и непонятно на что готовых людей. Я застываю на месте, и Дилан врезается в меня. - Блин, Лил, ты чего? – шипит он. Я разворачиваюсь и спрашиваю: - Я не хочу домой. Можно я переночую у вас? - Почему? - Мне страшно. - Лили, не бойся, они не пересекут границы частной собственности. - Как ты можешь быть уверен? – говорю я с дрожью в голосе. - Я могу лечь на диване в гостиной. Дил, мне правда страшно. Давайте вернемся. - Мы можем зайти в дом и там это обсудить? – шипит на нас Коул, кивая головой в сторону журналистов. – Они могут услышать. - Да, конечно. Мы поднимаемся на крыльцо и заходим в дом. Включив свет, я первым делом зашториваю все окна в кухне, а затем впиваюсь взглядом в Дилана. Головой я понимаю, что дома безопасно, но по спине бежит холодок от одной мысли о том, что братья сейчас оставят меня тут одну. - Дил, я не хочу ночевать одна в большом доме, учитывая... обстоятельства. Дилан хмурится, а потом его лицо озаряется. - Так давай я переночую тут. Хочешь, чтобы я остался? – спрашивает он и тут же осекается, натолкнувшись на хмурый взгляд Коула. – Ну или... эээ.. Коул мог бы остаться вместо меня. Я перевожу взгляд на Коула, лицо которого удивленно вытягивается от такого предложения, но он быстро берет себя в руки и скрещивает их на груди, занимая оборонительную позицию. - Ну уж нет. Достаточно мне сенсаций на сегодня. Если всплывет, что я ночевал у Лили дома, мало не покажется. - Окей, - говорит Дилан. – Тогда я останусь. - Спасибо, Дил, - с благодарностью говорю я и немного расслабляюсь. – Ты настоящий друг. Коул закатывает глаза. По его раздраженному лицу я вижу, что ему не нравится наша идея. - Ладно, я тогда пойду наверх, - говорит Дилан, не обращая внимания. – Завтра приезжает Барбара, мне надо выспаться. Я займу правую спальню, - говорит он по-хозяйски и, чмокнув меня в щеку и кивнув Коулу, удаляется вверх по лестнице. - Он чувствует себя тут как дома, - кисло говорит Коул. - Тебя это напрягает? – спрашиваю я его, заглянув в глаза. - Ничего подобного, - защищается Коул. – Просто то, что я вижу между вами, никак нельзя назвать обычной дружбой. Это не нормально. Я хмурюсь. - Знаешь, наверно ты прав, - говорю я, и Коул с удивлением поднимает брови. – Не в том смысле, который ты в это вкладываешь, - спешу я объясниться, пока он не начал додумывать. - Просто ты прав – нашу дружбу точно нельзя назвать нормальной. Последние пять лет нас объединяло по большей части общее горе. Не совместное кино и поездки на музыкальные фестивали, как у обычных друзей, а общая боль потери, поездки по местам боевых действий и попытки справиться с утратой, которая для обоих была неподъемной. Так что да. Одно дело тусоваться и бухать с друзьями на крыше пентхауса и прикрывать их задницы перед полицией, когда они в очередной раз домогаются до девушек, а совсем другое пройти с другом все то, что прошли мы. Горе сближает гораздо сильнее, чем веселье. - Это ты про моих дружков из Лос-Анджелеса? – хмыкает Коул, и я слышу по голосу, что объяснение его устроило. - Извини, к слову пришлось. - Да что уж там. На правду не обижаются. Увидев ваши отношения с Диланом, Алексом, Марком, теперь я понимаю, что ты имела в виду тогда у лифта в пентхаусе, когда ты вся в слезах с горящими щеками яростно обвиняла меня, во что я превратил свою жизнь и каких людей называю друзьями. Незнакомого по сути человека. Я тогда знатно охерел. Я краснею от воспоминания того вечера и вздыхаю. - Мне правда было больно видеть, какими людьми ты себя окружил. Я не смогла сдержать своего возмущения. Наступает молчание. Мы стоим друг напротив друга. Я поднимаю глаза и взглядом с Коулом. - Коул, мы же не потеряем тебя снова? – неожиданно срываются с моих губ мысли, которые терзали меня все время после подслушанного разговора. - Всмысле? - Ну как сегодняшнее... эм... происшествие повлияет на наши отношения? На наше с тобой общение, - конкретизирую я, краснея. Глаза Коула распахиваются, а затем в них отражается сожаление. Как в открытой книге я читаю по его лицу нежелание отвечать на этот вопрос и вместе с тем боль от неизбежности принятия решения. - Нет, - шепчу я, делая шаг назад и прижимая руки к груди. – Только не это... Ты хочешь бросить нас? Сейчас? Именно сейчас, когда все начало налаживаться? В глазах Коула я вижу ответ на свой вопрос. Тут же в моей голове проносятся мысли о том, как Коул перестает со мной разговаривать, уезжает в Америку, женится на Мэделин, забывает все, что произошло здесь... Боль тугими железными тисками сжимает грудную клетку так, что не хватает воздуха. Я заламываю руки и резко отворачиваюсь от Коула, чтобы он не увидел выступающие на моих глазах слезы. Я отхожу на пару шагов, чтобы взять себя в руки, и опираюсь на столешницу кухонного острова. Я стою спиной к Коул, сжав пальцами кухонную поверхность и немного раскачиваясь, стараясь собраться с мыслями. - Лили, - говорит Коул тихим голосом, словно оправдываясь. – То, что произошло сегодня, может вылиться в настоящую проблему, если мы продолжим общаться и появляться на публике, - выдает он осторожно. Я всхлипываю, пытаясь подавить рыдания, которые рвутся из груди. - Лили, слухи, подкрепляемые все новыми фотографиями и подогреваемые нашим общением, очень сильно навредят и мне, и Мэделин... - Коул, говори уже то, что ты хочешь сказать. Хватит ходить вокруг до около, - грубо обрываю его я, не выдерживая. - Это все равно когда-нибудь бы случилось, - оправдывается Коул, словно это что-то изменит. - Наше общение с тобой действительно выходит за рамки добрых знакомых. Это неизбежно бы случилось. Не сегодня так через пару недель. - Так ты знал, что так будет? – спрашиваю я звенящим от напряжения голосом, и мне тут же становится больно от того, что я сейчас услышу. - Да, - говорит он с тихим выдохом. – Я знал, что рано или поздно наше с тобой общение всплывет наружу. Доставит определенные неудобства и покажет всем нам, что мы не в волшебной стране. Отрезвит меня и напомнит, что у меня есть обязательства, что мне есть что терять и как хрупко все то, чего я добивался эти пять лет. Встряхнет меня и вернет в реальность, где нет места привязанностям, чувствам и ошибкам ради эксперимента. Я знал, что так случится, Лили. Честно признаться, я даже ждал этого. Коул обреченно вздыхает, и я вдруг понимаю, что он стоит прямо за мной - его вздох щекочет кожу возле моего уха, и я чувствую запах его дыхания - смесь вишневых сигарет, мятной жвачки и чего-то неуловимого, связанного только с Коулом. Несмотря на ощущение тепла его тела, я дрожу от страха. Словно огромная волна цунами приближается ко мне, и я, вся сжавшись, готовлюсь встретить ее мощь, которая обрушится на меня и сотрет с лица земли. Глаза начинает нестерпимо жечь, и я из последних сил сдерживаю слезы. Неужели это конец? Коул кладет руки по обе стороны от меня и упирается в столешницу, блокируя меня между ним и островом. Он находится в каких-то паре сантиметров от меня, потому что ощущаю исходящее от него волнами тепло. - Я знал это с самого начала, Лили, - шепчет он мне в ухо, посылая по моей коже тысячи мурашек. – Но я не знал, - он замолкает на секунду, словно решаясь на дальнейшие слова, и мое сердце замирает, - Я не знал, что всего этого все равно окажется недостаточно, - выдает он торопливо, обжигая мою щеку горячим дыханием. Я охаю от удивления и пытаюсь развернуться лицом к Коулу, но он почему-то не дает мне этого сделать, резко перенеся руку на мой живот и крепко удерживая меня спиной к себе. Я замираю, почувствовав его крепкую руку на талии. Коул молчит некоторое время, восстанавливая дыхание и словно убеждаясь, что я больше не намерена вырываться. - Если бы ты знала, как страстно я желаю, чтобы это был конец нашего общения, - говорит он обреченным голосом. - Но я не могу, Лили. Знаешь, в старину была такая казнь – человека привязывали к двум лошадям и пускали их в разные стороны. Человека разрывало напополам. Вот мне кажется, что и меня скоро разорвет. Он вздрагивает, и я ощущаю колебания воздуха у меня за спиной. Я застываю словно статуя, хотя внутри у меня все пульсирует от напряжения - его слова, от которых плавятся мозги, и его тело в каком-то сантиметре от моего. Он снова убирает руку с моего живота, сводя к минимуму контакт наших тел. Там, где только что меня касались его пальцы, кожу покалывает словно иголками. Я опускаю взгляд на его руки, отчаянно сжимающие столешницу по бокам от моих бедер – костяшки побелели от напряжения, а вены на запястьях вздулись. - Блять, ты даже не представляешь, как тяжело мне держать себя в руках, - стонет он у меня над ухом, словно раненный зверь. Его запах, такой родной и свежий, сводит с ума. От ощущения его близости, низ живота напрягается, а от его слов - подкашиваются колени. – Та ночь в отеле... - продолжает он, и меня пробивает дрожь от того, что он озвучивает это вслух. - Я постоянно вспоминаю ее. Я повел себя как мудак, хотя это было лучшее, что я испытывал... Я боюсь шелохнуться, чтобы ничего не испортить. Его признания шокируют меня, принося глубокое удовлетворение моему истерзанному и жаждущему взаимности сердцу, но в то же время я ожидаю подвоха. - Я думала, ты наоборот охладел ко мне после отеля..., - говорю я хриплым голосом, сбивчиво и смущенно. - Ты так злился на меня... И больше практически ничем не показывал, что тебя ко мне..., - я пытаюсь подобрать слова. - Тянет... Ты вел себя холодно и отстраненно. Не считая того прикосновения перед камином... Но я думала, что не так поняла. Мои щеки заливает румянец, и я рада, что Коул не дал мне повернуться. Нам обоим слишком тяжело было бы вести этот разговор, глядя друг другу в глаза. - Потому что тогда в отеле я охерел. Я, блять, как настоящий наркоман, получил дозу какого-то крышесносного опыта. Я испугался того, что я могу сделать ради того, чтобы снова испытать эти эмоции. Чем я смогу пожертвовать ради еще одного прихода, – Коул тяжело дышит мне на ухо и еще сильнее сжимает пальцы на столешнице. - Хотя по правде говоря, какое-то время я тоже думал, что ты ко мне охладела. Пока ты не поцеловала меня, когда тебе приснился кошмар. Тогда я почувствовал, как сильно я тебе нужен. Хотя я считаю, что тот поцелуй был не настоящим – мы оба были не в себе, слишком испуганные нашими кошмарами. Но с той ночи меня переклинило. Я хочу снова почувствовать, каково это, когда все по-настоящему, как в отеле. Когда мы оба отдаем отчет своим действиям. - Уверен, что мы отдаем? - тихо спрашиваю я, дрожащим голосом. Неполучив ответа, я снова пытаюсь развернуться, чтобы наконец оказаться лицом к Коулу, и в этот раз он меня не удерживает. Повернувшись, я поднимаю глаза на его лицо, встречаясь взглядом. Коул жадно всматривается в меня, словно пытаясь прочитать что-то. Его взгляд шарит по моему лицу, затем скользит к моим губам и замирает на них, будто бы зацепившись. Я нервно облизываю внезапно пересохшие губы, и слышу прерывистый вздох. Этот звук словно становится для меня зеленым сигналом и я медленно, словно завороженная, поднимаю руку к его шее и моя ладонь осторожно касается нежной кожи. Нужно быть слепой, чтобы не заметить, как напрягается его тело от моего легкого прикосновения. Коул судорожно выдыхает и прикрывает глаза. Я чувствую, как горячая кожа на его шее вибрирует с каждым вздохом и как покрывается мурашками от каждого движения моих пальцев. Когда Коул поднимает на меня пылающие глаза, меня бросает в давно забытый, лишающий мыслей жар. Коул тяжело дышит, вздымая грудь, и запах – его кожи и дыхания окутывает меня. Я медленно, словно загипнотизированная, не отрывая взгляда от его черных глаз, приподнимаю голову, приближаюсь к его губам. Его взгляд дрожит, потерянный и почти испуганный. Я опускаю глаза на губы Коула, и кончик языка колет так сильно, что я еле сдерживаюсь чтобы не облизнуться снова. Застывший между нами сантиметр кажется бездонной пропастью, но я преодолеваю ее - бросаюсь с обрыва, не зная что ждет меня в конце. Я слегка приподнимаюсь на носочки и едва дотрагиваюсь до его губ. Коул застывает как статуя, от чего его губы кажутся ледяными. Мне кажется, что он сейчас меня оттолкнет, но этого не происходит. Я замираю на секунду, когда вдруг рот Коула приоткрывается и его горячий язык скользит по моей нижней губе, разрывая в моей голове море петард. Из моей груди вырывается тихий млеющий стон, который я не успеваю сдержать. Хватило одной милисекунды, одного удара сердца, чтобы его руки переместились на мою спину, вцепившись в рубашку и сминая ее в кулаках. Я не могу понять – он пытается прижать или оттолкнуть меня. Но кажется моему мозгу все равно, в голове нет ни одной мысли, кроме концентрации на его руках – горячее и судорожное прикосновение, которое заставляет внутренности перевернуться, а сердце застыть. Он шевелит губами снова, легко лаская мой рот, от чего горячая волна пронзает все мое тело. Из моей груди снова вырывается стон, и я подаюсь вперед, чтобы прижаться к нему всем телом. Коул инстинктивно притягивает меня к себе, прижимая меня так сильно, что я грудью чувствую как ухает его сердце, и впечатывается в мои губы со всей силы. Вкус Коула на моих губах срывает предохранители на моем сердце, и я с новым стоном отвечаю на его поцелуй – я целую, облизываю, всасываю поочередно то верхнюю то нижнюю его губу. Затем я прихватываю зубами его припухшие губы, заставляя Коула задушенно зарычать от острых ощущений. Не отрываясь от меня, Коул убирает одну руку с моей спины и кладет большой палец мне на подбородок. Он слегка надавливает на него и мои губы послушно приоткрываются, позволяя Коулу проникнуть языком внутрь. Я выгибаю спину, распадаясь на тысячи осколков от того, как глубоко, жарко, влажно его язык ведет себя у меня во рту. Я переношу свои руки наверх, зарываясь пальцами в его черные волосы, прикосновение которых я ощущаю на своем лбу. Коул прижимает всем своим телом меня к острову, и я чувствую, как в мой живот упирается его твердый член. В животе сворачивается тугой горячий узел, когда Коул вдруг рычит и отстраняется от меня. Он хватает меня за плечи и вытягивает их, отрывая меня от себя и разрывая наш поцелуй. Все еще держа меня на вытянутых руках, он роняет голову и тяжело дышит. Затем Коул делает шаг назад и поднимает на меня глаза, в которых яростно плещется желание. - Прости, - хрипит он. Я смотрю на его распухшие искусанные мной губы и до сих пор ощущаю привкус его тепла на кончике своего языка. Реальность удушающим облаком накрывает меня. - Коул, - говорю я и не узнаю свой голос – он звучит хрипло и возбужденно. Коул поднимает руку, останавливая. Мы тяжело дышим, постепенно возвращаясь в реальность и борясь с желанием. Мне кажется, что меня сейчас разорвет на куски, если я не брошусь к нему снова. Боль от отсутствия близости к Коулу настолько реальна, что я чувствую ее физически. Я смотрю на него и вижу как он дрожит, в бессилии сжимая и разжимая кулаки. - Почему все так сложно? – стонет он словно раненный зверь и роняет голову, закрывая лицо руками. – Ты даже не представляешь, как мне тяжело... Из моего горла вырывается сдавленный смешок от осознания иронии всего происходящего. - А мне думаешь легко? – спрашиваю я слишком резко из-за нервного напряжения. Коул вздрагивает от интонации моего голоса. – Это ты даже не представляешь, насколько тяжело мне. Коул с усилием поднимает голову, заставляя себя посмотреть на меня. Встретившись с моим горящим взглядом, на его лице отражается вопрос. - Ты не знаешь, от чего отказываешься, - пытаюсь сформулировать я. – А я прекрасно понимаю, как много мы с тобой теряем. И это разбивает мне сердце. Коул делает шаг ко мне, берет мое лицо в руки, впиваясь взглядом в мои глаза. Мысли начинают путаться, а кожа на щеках покалывать от его нежных прикосновений. - Так покажи мне, - шепчет он мне, и я снова чувствую его дыхание на своих истерзанных губах. – Покажи мне, что между нами было. Я сразу понимаю, что он имеет в виду. Я опускаю глаза и чувствую, как их начинает нестерпимо печь из-за застилающих слез. - Не могу, - отвечаю я, качая головой. – Ты будешь рассматривать эти вещи и фотографии, как старые незнакомые артефакты. Просто прочитаешь чужую историю. Посмеешься над ней и пойдешь дальше. Эти воспоминания – все что у меня осталось, это олицетворение всего того, что между нами было. Я просто не вынесу видеть, как ты переберешь их словно фантики и безразлично сложишь обратно в коробку. Прости, Коул. Прости меня, но я не могу, - горькие слезы брызгают из моих глаз и бегут по моим щекам и его пальцам. Коул молчит. Молчит долго, словно обдумывая мои слова. Затем он нежно и медленно проводит большими пальцами по моим щекам, стирая слезы, и произносит: - Значит, не так тебе это нужно, как ты говоришь, - его безжизненный равнодушный голос заставляет меня вздрогнуть. Затем он отпускает руки, делая шаг назад. – Спокойной ночи. С этими словами он выходит из дома и тихо закрывает за собой дверь. Мне вдруг становится нестерпимо холодно, то ли от того, что я больше не чувствую тепла его тела, то ли от воздуха, ворвавшегося в кухню из двери...