Дыши моей тьмой

      Вэй Усянь очнулся поздно вечером, когда закат уже пошел на убыль, но тьма не окончательно вступила в свои права, укрывая землю бархатом ночи. Рядом с ним сидела Яньли, которая ласково перебирала распущенные волосы и очень грустно смотрела на спящего брата. Юноша открыл глаза и постарался сесть, но от такого резкого движения заболела голова, а перед глазами заплясали цветные точки. Девушка осторожно положила под его спину подушку, чтобы он полулежал в кровати и аккуратно убрала за ухо упавшую на лицо прядку. — А-Сянь, как ты себя чувствуешь? Что-нибудь болит? — мягкий и нежный голос девы Цзян успокаивал, дарил небольшое облегчение той боли, что плотным комом свернулась под ребрами и жгла, как раскаленные угли. Вэй Ин тяжело выдохнул и вцепился в руку сестры. Его абсолютно пустые и безжизненные глаза сказали ей намного больше, чем любые слова. Цзян Яньли крепко обняла его и постаралась хоть как-то успокоить. И вздрогнула, когда услышала сухие всхлипы, а вскоре ткань на плече стала стремительно намокать. Она не знала, как помочь шиди, как облегчить его страдания. И делала то, что умела — говорила то, что важно было услышать юноше, который находился в полном душевном раздрае. — А-Сянь, я уверена, что господин Лань жив. Подумай, если бы он и его брат были бы убиты, разве Вэнь Жохань не устроил бы показательное сожжение тел, не поиздевался бы над оставшимися Ланями? Я знаю, ты разбит и опустошен, но прямых доказательств нет, а значит не все потеряно. Верь, А-Сянь, — юноша лишь всхлипывал, но уже не так часто. Единственная мысль, которая занимала его, была о том, что пора вспомнить все уроки музыки, которые он когда-либо посещал. Пригодилось и то, что его любимый считался одним из самых талантливых в игре на цине, и рассказывал многие тонкости игры на этом инструменте. Уже глубокой ночью, когда все точно спали, Вэй Усянь тихо встал с кровати и открыл свой маленький тайник. Привычка прятать все самое ценное или вкусное, у него была еще с детства, особенно в первые годы жизни, когда он не мог нормально наесться или боялся, что его вещи могут отобрать. Дальнейшая жизнь излечила его от этой привычки, но тайники остались. В один из таких он спрятал гуцинь, на котором учился играть. Он осторожно протер тонкий слой пыли, что покрывал инструмент, и ласково провел ладонью по струнам. — Давай, Гоу лэ*, не подведи меня, — прошептал заклинатель и тихо вышел в самый дальний уголок сада, куда адепты уходили тренироваться музицированию. Пальцы слегка дрожали, и унять эту дрожь получилось только прикосновением к струнам. Он мог позабыть, но пальцы помнили все и мелодия полилась сначала робко, совсем неуверенно, но вскоре зазвучала достаточно хорошо. Он боялся, но хотел знать, жив ли его возлюбленный или нет. Он не помнил, сколько играл, сколько раз просил, умолял, почти кричал, взывая к душе. Но ответа не было. И те, кого он расспрашивал, отвечали молчанием или, как один, утверждали, что ничего не знают. Пальцы болели и были горячими и, заклинатель был готов поклясться, он содрал руки в кровь. Наконец отозвалась душа, которая знала хоть что-то.  — Кто ты?  — Су Миншань, приглашенный ученик ордена Гусу Лань.  — Как ты погиб?  — Во время атаки на Облачные Глубины. Меня казнили вместе с главой ордена.  — Ты знаешь что-нибудь о судьбе наследников и учителя Лань?  — Они сбежали. Это последнее что я видел.  — Ты уверен?  — Да. Я лично принял на себя удар, чтобы выиграть им время.  — Спасибо тебе. Ты спас их, ты спас орден. Покойся с миром, и знай, память о тебе не будет забыта. Я назову в твою честь кинжал, и раскрою им горло каждого заклинателя ордена Цишань Вэнь, что пролил невинную кровь.  — Спасибо… — стоило мелодии Расспроса стихнуть, как Вэй Усянь рухнул на землю, обагряя землю рядом с собой кровью. Лань Чжань жив, он не погиб, он сбежал — эта мысль билась набатом в голове юноши. Цзян Чэну не спалось. События последних дней тяготили его, мучали. Покоя не давал и старший брат, который в Гусу совсем расцвел, выглядел таким счастливым, а теперь… словно умер. Что-то дернуло его выйти в сад ночью, подышать свежим воздухом, которого в комнате даже при настежь распахнутом окне не хватало. Мелодию он услышал не сразу, но было в ней что-то такое, от чего стало не по себе. Когда он рискнул подойти, то нашел лишь своего шисюна, лежащего без сознания, с содранными в кровь пальцами. И что-то в груди болезненно заныло. Отработанным движением он усадил брата на спину, забрал гуцинь и отволок обоих в комнату заклинателя. А потом сам обработал его руки и убрал инструмент на прикроватную тумбочку, а затем тихо вышел, плотно закрыв дверь. Утром, невзирая на боль в пальцах, Вэй Ин отправил в Нечистую Юдоль почтового сокола. На тонкой полоске бумаги было написано только одно слово: Живы. Он даже не знал, что будет с главой Нэ и его помощником, когда они получат это сообщение. Оба мужчины, позабыв о разнице в статусах, о приличиях, смеялись и обнимались. Они ощутили, как надежда возвращается. Но меньше чем через месяц, все ордена получили письма, которые принесли еще больше боли и страха. Орден Цишань Вэнь решил устроить тренировочный лагерь, куда приглашались адепты всех орденов, особенно наследники.