Рыбий глаз

— Это не грязь, а какао, — Безымянная, прикрывая бритую голову капюшоном, никак не верит сонной Александре. — Ну сколько можно говорить. Завтракай уже, а. Сестра даже не смотрит на меня, а ведь я знаю, как выгляжу. Как безумная. Хочу, прям сильно, чтоб Александра посмотрела на меня и заверила: всё хорошо, все мы по утрам немножко не в своём уме. Убеди меня, ну же. Скажи: ты нормальна. Хотя бы взглядом. — Давай, садись рядом, Лиса, ешь кашу, — сонный прищур и adiós. Ну, конечно, всем её вниманием завладела та красотка Женя, всюду связанная, ведь ей нужно помочь с ложкой. Кажется, она мне снилась. Живот пуст, а голода нет, да и какао вправду на вкус, как грязь. Надеюсь, для профилактики, мне сделают прививку от столбняка. — Не будешь, отдай мне, — я двигаю тарелку к напротив сидящей девушке. — Красивые у тебя волосы, сочные. Я, как видишь, — возведя глаза кверху, сказала девушка, — своих лишилась. Унисекс. — Как и многие здесь, я заметила. У тебя ещё не наголо, а так, по-пацански и по-французски одновременно, — приятно говорить с этой девушкой, на вид, пусть и голодный, но она адекватный человек. — Ты здесь давно? — Ага, часто здесь гощу. Одна ошибка и вот. Меня Наталия зовут, именно что Наталия. Лия, не Лья. Куришь? — А могу? — Так точно! Сейчас пересменка, а потом прогулка. Сигареты — немножко свободы в тюрьме, или ленивая попытка побега? Может, эта милая девушка курит с десяток сиг в день, чтобы хоть как-то ускорить процесс своего разложения? Тонкая, тонкая, с костлявыми пальцами, дышит, чтобы умереть. Приторно… Но ведь и я тоже! С каждым вздохом появляется по новому трупному пятну. Тогда почему бы и не подымить, собственно? И как долго крутилась эта мысль в моей голове, раз я не заметила, как встала и пошла? Стадное животное. Халат за халатом, мы идём вперёд. Караван ковров мелькает в зеркалах. — Караван ковров мелькает в зеркалах. Что за нелепые узоры? — Лучше ромбы, чем голые зады. Впрочем, скоро пятница. Хочу спросить её о диагнозе. Что у неё? Долго ли она здесь? Становится ли лучше? Хочу спросить, но кусаю свой язык, о таком в лоб не спрашивают, пусть меня и пытали подобным вопросом незнакомцы. Внешность моя заурядная, видимо, мои рыбьи глаза выдают. Выдают что? Заметила, что с каждым пройденном порогом, легче дышать. Тучная сестра, ещё не знаю её имени, каждой открытой дверью и решёткой возвращает нам статус человека. Свобода выбора: постоять в кругу сосен или посидеть на скамейке у тропинки. Безумна ли я? До приезда сюда такой вопрос не задавался. А сейчас, как будто всё в моей голове встало на дыбы, перевернулось, и проклятое дно стало поверхностью. Вся моя мерзость вылезла наружу и губит всю суть меня. Шизофрения, голоса в голове, чужие люди, влезающие в мою кожу и творящие зло. Даже сквозь боль и кислотный страх я всегда могла сказать — я хозяйка своего разума. А теперь? Листья так приятно шуршат под ногами. Золотоносная осень, как говаривал кто-то из моего здорового прошлого. Халат не держит моё тепло и Лия тоже мёрзнет: обхватила себя руками и быстро шагает в гущу сосен. Лия и сосны похожи. Они вытянутые и тонкие, наверное, чтобы не мешать времени течь. Как ни встанешь к Лие-сосне — боком ли, спиной или лицом — а жизнь идёт, огибает и обволакивает ее, мир меняется. Сосны всё тянутся вверх, всё тянутся. Лия уже затягивается в беседке без крыши. Что со мной стало? Мыслю обрывками. Такое впервые, в этом готова поклясться. Каждый человек имеет второе дно, так кто сказал, что моё — черное? Почему до прихода сюда, после нестерпимых головных болей искривлялась реальность и единственным вопросом было «где я?», а теперь я страдаю от вопроса «кто я?» Даже «что я?», и что же там, на глубине? Почему вместо того, чтобы идти в беседку, я кручусь на месте исследуя своё дно? Остановилась, огляделась. Всем плевать на мои телодвижения, славно! Действительно, свобода самовыражения. Ещё круговорот. Со дна поднимаются плохие мысли. Пора убить их никотином. Беседка просто поражает меня — истинная постапокалиптика в дереве. Пара балок вверх, пара вниз — скамейки — стенки одной нет. Сажусь на карниз, одна нога здесь, другая там. — Даже пепельница есть, — кручу в руках чудную вещицу: металлическая тарелка с тройкой осликов-статуэток. — Ага. На вот, кофеин, — и откуда у неё здесь кофейные сигареты? — Откуда они у тебя? — Постоянных клиентов отпускают в магазин время от времени. — А, класс. Лия, знаешь… ты не беспокойся, я не такая, то есть! Я не хочу сказать, что это не нормально, быть ненормальной, ну отчасти да, но я к тому… — Нормально всё. Я знаю, ты мне плохого не сделаешь, Лиза. — Да! Именно! Знаешь, я обижать никого не хочу, но до того, как я здесь оказалась, я была нормальнее. С моей патологией сложно, но можно жить нормально, и никаких безумных… Конечно, есть галлюцинации… — Но ты способна мыслить разумно. — Да! Я существую и вообще, а не просто плыву в потоке. — А сейчас? — Да вот, что-то поплыла. Как умело её пальцы зажигают спички. Красивые движения пусть и впустую. — Это всё от Петра. — Но это Мальборо. — Я про врача твоего, дурилка. Он и моим врачом был. Все наши с ним встречи я не могу вспомнить… Тогда я тоже поплыла, — я дотрагиваюсь до её плеча и легонько трясу. На секунду, мне показалась, она перестала дышать. — В общем, странно всё это было, прогрессии никакой, наоборот! Я путалась в мыслях, а то и вовсе способна была лишь на бокетто. — Ха? — Созерцание пустоты. — Красиво. — Японцы ведь. Да, а знаешь, давай, я расскажу тебе одну историю. Уселась рядом со мной, дымит. Дымлю и я. Все вокруг дымят, сёстры прикуривают у пациенток. Я заметила, как та самая Галя, лесбуха с шизой, и, кажется, с алкоголизмом, дополняет собой живописный пейзаж. Руки в карманах спортивных брюк, красные рукава куртки, колючие волосы; смотрит вверх, дым обволок её всю. Словно нуар. А узнай, что у неё сейчас в голове, и выйдет арт-хаус. Мы с Лией молча смотрим на неё. К Гале бежит Наталья, моя соседка, садится в ноги. Лия набрала побольше воздуха, говорит: — Знаешь, когда он начал меня лечить, у него была ещё одна пациентка. То есть, нас, конечно много, но Пётр вроде как больше по науке, пишет что-то… не важно, не суть. Так вот, главное, что я уже с первого его рецепта, дурнее становиться стала, поэтому многое пропустила. К нам девушка приехала, имени не помню, помню, курили вместе много. Она только со мной курила. Пока я совсем не запуталась в своём бытии, она успела рассказать свою историю. — Болезни? — Нет, но да. Возможно, просто порождения воспалённого ума, но слишком много странного. Нет, наверное, это ещё и мой воспалённый ум прибавил, ну вот, собственно, что она рассказала. Говорила, что шла зимой назад домой с вокзала. Подругу провожала, та утром уезжала. Мороз, солнце на снежинках играет, красота. И тут она почувствовала, что слишком далеко шагнула. Настолько далеко, что все границы миропорядка были разрушены. Она остановилась, в ступоре была секунду, всю её трясло. Мелькало всякое. Но, взяв себя в руки, продолжила путь. Пришла домой, и всё. Будто её нет. Уже нет. Мать её сначала не видела, та ей говорит что-либо, а мама в прострации. И кричала много, плакала. Но и на разговор себя давала выманить. Через слёзы, естественно. Эта девушка считает тот день последним — больше она маму не обнимала по-настоящему и не говорила с ней. — А почему? — Сейчас, не всё ещё. В общем, со многими знакомыми так было. И крики, и полёт вазы в лицо, а чаще плач. Плач по покойнице. Если близким и знакомым удавалось разглядеть её в пространстве, то истерика начиналась, а временами они задним числом говорили: воспроизводили прошлые диалоги. — А почему? — Так вот! Эта девушка с ума сходила, но не долго. В туже ночь, когда мама её в последний раз обняла, пришёл человек, парень молодой. Она сказала, что столкнулась однажды с ним в метро, улыбнулись они друг другу. А тут вышло так. — Как? — Знаешь, мне кажется, правда всё это. У меня по физике тройка была я не очень в таком разбираюсь. Так, этот парень — её жених. Но нездешний. То есть, нет, не так — это она нездешняя. Он, физик, любил её здешнюю до смерти. А она и померла. То есть, та девушка, которая здесь. Вот. Он не смог смириться и как-то… не знаю. — Оживил? — Не-а. — Клонировал? — Не, это к биологам. Он вытащил другую версию этой девушки. То есть, как бы из другой вариации реальности, вот. С параллели. Но это всё незаконно. Девушке с параллели нет здесь места. Поэтому все знакомые, даже мельком которые знали её, видели призрак и от этого с ума сошли. А она в первый раз с ума сошла, когда стала чувствовать себя гнилой. Сущность здешняя стала встраиваться в сущность параллели. И вся память её смешалась — вспомнила, как физик предложение делал, как машина задавила. А потом хуже — стала вспоминать всё. — Какое всё? — Именно всё. Все параллели сошлись в одну, и все вариации её жизни смешались. Чего с ней только не было! Но в том то и прикол: если было всё, то и не было ничего. То есть, если ты училась в 2005 в школе здесь, а там, в 2005 сбежала с цирком, то одновременно ты сделать этого не можешь. Нет одного верного выбора, но есть один действующий. Переводим дух небольшой затяжкой. Такое чувство, что этот рассказ переворачивает Лию наизнанку. — «Чёрный человек всё исправит» сказала она мне. Она его ждала, именно здесь ждала. Он должен был подлатать всю ткань. — Он поможет ей вернуться? — Помочь ей исчезнуть так, чтобы остаться. Вернуть те вариации в норму, здесь то уже всё произошло. Представь, какое влияние: десяток человек свихнулись, десяток убили себя. Такое уже не исправить, а вот параллели восстановить можно. Целые миры. Тот человек в чёрном должен был не дать ей раствориться в себе. Если растворится, то всё твоё существо сотрут, причём везде. — Кто сотрёт? — Да ты сам, вроде как. Понаберёшь себя отовсюду, всю-всю себя, взаимоисключишь. Типа минус один, плюс один. Как-то так. — Так этот человек спас девушку параллели? — Не знаю, я ведь тогда одурела. Может быть да, я его успела разглядеть. Он прятался в тени. Просил тебе передать. — Что?! — Сказал, чтобы ты следовала за двойниками. *** Сигареты потушены, настал вечер. Мои сокамерницы играют в дурака, я вежливо воздержалась. Лежу и вспоминаю разговор у сосен. Всё-таки, они безумны. Все, без исключения, лишь я обычная среднестатистическая слабачка. Лия несла бред уверенно. Чёрный Человек? Ещё одна фанатка Есенина. За окном вечер, тьма смолой разлилась по парку, но парк до сих пор виден. Чувствую самую настоящую осень. Фулхауз бьёт семёрки, пусть и козырные, а я вглядываюсь в очертания деревьев. Силуэт, крошечная тень. Кто-то остался на улице? Кто-то, в моём халате. Вскакивать не нужно, я встану медленно. Ошарашенно пялится в окно при игроках не хочу, пусть карты продолжают биться. В столовой прекрасный обзор. До столовой три широких шага. Я присматриваюсь. Когда я щурюсь, у меня непроизвольно открывается рот. Кажется, вижу. Та-я стою у широкого ствола ели. Дуновения ветра будто стирают меня-ту на секунду, она неустойчива. Неустойчивая я. Я, но не я. Ненормальная. Надо успокоиться. Видимо, это побочный эффект, гипноз штука сложная. Когда тебя выворачивают наизнанку, сойти с ума легче лёгкого. Да и мигрени участились. И от всего этого участились приступы — логично. Плюс стресс от соседей. Какое разнообразие проблем! Разнообразие меня. — Хватит пялится на себя! Совсем свихнёшься. — Да, я тоже так думаю. Все нарциссы — суки лицемерные, — голос женщины меня напугал, я, вздрогнув, обернулась. Не знаю имени. Просто женщина в зелёном. — Да, вы правы. Мне пора, — на выходе отсюда можно написать целую пьесу: женщина в синем, женщина в красном, женщина в зелёном. Моя дорогая тень. — Погодка сегодня, да? Хорошо бы выйти, освежится на воздухе, — сказала мне вслед женщина в зелёном. Я должна выйти и последовать за мной-ей. А как? Мне даже форточку с горем-пополам удалось открыть. Я не шпион, к сожалению, чтобы из шпилек соорудить отмычку или выбраться по вентиляционной шахте. Да и шахты тут нет. Да и шпилек. Да и замок не под шпильку заточен. Нет здесь выхода. Нужно идти к себе, ещё чуть полежать, подумать о своей несчастной судьбе. Может, поплакать слегка, чуточку полегчает. Немножко разочарования никому не повредит. Главное, всё тихонько провернуть, чтоб не жалели. Хотя, здесь не станут. Это у меня всё просто, а вот у соседей не совсем. Мысль сбила настрой на грусть. Я стою в коридоре прямо напротив того самого окна, которое разбилось без единого осколка. Следовать нужно по порядку. А по очереди ель вторая. Моя рука сломалась неспроста. Гипсом легче пробить стекло, безопасней. Но не тише. Что случилось? — спросят меня. Поскользнулась — отвечу. Идеально. Верят или нет, неважно. Нечего в таких лошадиных дозах лекарство давать. Так и скажу. Я разбегаюсь. Зачем? Торопилась в туалет, поскользнулась, результат — рука в окно. Рука в окно, главное, не боятся боли. Я привыкла к боли, но к другой, к головной. Стекло из руки ещё не вынимала. Давно пора попробовать. Мне необходимо это сделать. Понять, галлюцинация ли то была или нечто больше? Вдруг и Лия порождение моего разума, помешанного на собственном отражении? Как тогда объяснить то послание мне, переданное ею? Это нужно решить. Одним ударом. Я разбегусь и врежусь. Выставляю больную правую вперёд и несусь. Животу щекотно от страха, от предстоящей боли и, возможно, унижения. Наверняка Пётр злорадно глянет на меня с мыслью «я прав, тут элементарная шиза. Слышите, девушка без имени, — вы типичный шизофреник!». Что я творю? Один вздох — только так выражаю боль. А больно неимоверно. Удар был сильный, гипс не спас от боли. Закрываю рот здоровой левой, я в слёзы. В ушах стук сердца, шум бешено выдыхаемого воздуха и… телевизор? Отчётливый шум. А свет в коридоре погас. Одним ударом! Кто-то очень вовремя решил глянуть телевизор в полной темноте. Но не глупо ли сидеть и смотреть помехи? Хотя, глупо задавать подобный вопрос здесь. Хватит отвлекаться на теле-точку, пора посмотреть, ради чего я билась об стекло, как глупая муха. Аккуратно просовываю трясущуюся левую руку, копаюсь в мерзкой вате с трупиками насекомых. Пальцы, наконец, ощущают холод металла. Шаги! Я вырываю руку, режусь. Везучая! Обмотаю руку кушаком, потом промою рану. — Опять барахлит… Кто включил телек? Сейчас тихий час, все отдыхаем! — громко оповестила дежурная. Шум прекратился, дежурная ушла. Стекло лежит, никому неинтересное. А ведь унылое окно сегодня раскрасилось моею кровью. Но что в моей руке? Пора открыть ладонь. По граням ключа в виде вытянутой пирамиды пробежали блики от уличного фонаря. Завидуй, Алиса! Пока ты растёшь и мельчаешь, я уже буду красить розы в красный!