Рыбий глаз

— Приди в себя! Очнись, очнись! — застывший Мэлор совсем не дышал, был бледен и похож на гипсовую статую. Я трясу его и трясу, а у него и волос не шелохнётся. — Ну же! Ты нужен мне! Руки мои тщедушные тростинки, не смогли удержать Мэлора, и он упал столбом на землю. Как я рада, что он не рассыпался на куски! Его тело цело, осталось собрать разум по кусочкам. — Он очнётся? С ним всё в порядке? Помоги ему, ты должен! — Ты помоги. — Как? Вызвать скорую? — Поцелуй его. — Не помогает! — мне хватило секунды на поцелуй и в губы, и в щёки, но розовее они не стали. Изображение стало размытым, голова затрещала, и я слышу, как моё горло выдаёт горе. — Это нечестно! Он никак не связан с этим! Какого хрена?! Слышишь ты! Чёртов дятел! Сука! Какого хрена мои поцелуи скрепили ту дохлую тёлку, а на него не действуют? Я не хотела этого! — Он поперхнулся вечностью, всё хорошо. Помоги ему задышать снова, поцелуй по-другому. По-другому? Нервная дрожь и пелена слёз препятствуют, но не сильно. Я беру лицо Мэлора в свои руки, нахожу губы и дышу. На двоих у нас одно дыхание. Я чувствую, его лёгкие начали работу, сердце стало разгоняться и толкать кислород каждой встречной клетке. Я чувствую, он ожил! Чувствую ожившую тёплую руку на своей шее. И губы больше не ледяные. Тело теперь не хочет дышать, у него другие планы. — Нет времени. Он нужен тебе. — Он… мой суженный? — Он человек с машиной. — Серьёзно? — Вперёд. Не дай разбиться лампе. — А? Мэлор вскочил с травы пристально вглядываясь в проступающую сквозь туман тьму. Не знаю, всё ли он видел от начала до конца, но уверена, ЧЧ для него всего лишь тень тени. Он не отвечал мне, особо не моргал смотря на меня. Раз я стала миражом, меня надо потрогать — детская логика. По-детски взял меня за волосы, не до боли, но с требовательностью младенца. — Это я, Мэлор, всё нормально. Мне кажется, что мужчины, как копьё, — пытаются тебя проткнуть насмерть. Грубым словом, делом, членом. Мэлор встал и тихо ушёл, не обращая на меня внимания, оставив меня с зудом на губах. Но он мне нужен. Я помогу ему, донесу его рюкзак. Мэлор с лёгкостью пришёл к своей машине, как к родному дому, сел за руль. — Прости. Я сяду? Сухой кивок. — Мэлор, ты в порядке? — Ты… серьёзно? — его глаза заблистали. Зря я спросила. — ТЫ СЕРЬЁЗНО? — Прости, я лишь хочу знать это, перед тем, как ты всё узнаешь и… — ТЫ СЕ-РЬЁ-ЗЗЗЗ-НО?! -в ночи раздаются гудки, а я хватаю его за плечи, Мэлор разбивает лоб об руль, выбивает из себя остаток разума. — Хватит! — Всё… всё нормально, — успокоившись начал он. — Не волнуйся обо мне, говори. Поздно волноваться. — Ладно. Стоит отвлечь его, как удачно, на заднем сиденье покоится гитара. — Мэлор, ты играешь? – я неумело задела струны и пожалела, настолько ни к месту сама мысль о музыке. Раздражённый, бледный, взъерошенный Мэлор смотрит, не мигая на фонарный столб. Дёргано хмурясь, глянул в мою сторону. А что мне говорить? — Знаешь, да, дай мне её сюда, — с соседнего сидения чую его жар. Только бы не разбил гитару об мою голову. – Мне проще размышлять, перебирая струны. Ну, Аврора, говори. — Думаю… думаю, стоит прийти в себя для начала, нам обоим. Сыграешь мне? Может, «Мельницу»? У них красивые баллады, самое то. — Слышал про них, но ни одной песни не знаю, прости. Не люблю фолк. Мне по душе «Гражданская оборона», например. Аврора, давай ты ответишь мне на пару вопросов. — Ладно. Мелодия приятная, кстати. — Ты принимала наркотики? – не сказал, а пропел. Странное начало песни. — Что? Нет! Вообще нет, с чего такой вопрос? — Правда? — Один раз предлагали гашиш, я не стала, но дымом надышалась. Это считается? — У тебя был доступ в сестринскую? — Ну, я заходила однажды, когда искала Александру, но, то есть, нет, я не заходила, а просто постучалась и дверь открыла. — И ты не залезала в холодильник? – эта мелодия начинает мне надоедать. — Хах, нет, — правый глаз дёргается, — Еда у вас, конечно, дрянь, но не настолько, чтобы воровать. А ты думаешь, я могла бы? — Нет. Ты когда-нибудь…хм, лучше так, тебя никто не подговаривал подсыпать что-то кому-то в еду? Меня с первого вопроса бросило в краску, а подобная его мысль размашисто ударила по лицу, перебило мне дыханье. Лучше ответить или разбить об него свой гипс? — Как ты можешь? Нет конечно! — Я не виню тебя. Просто ответь честно, Аврора, было ли что-то странное в этом месяце? — О да, странного было навалом. И ты это видел! — Я не знаю, что я видел. — Но ты знаешь, ЧТО со мной было! Меня сбила машина! И кого в этом обвинили? МЕНЯ! Пётр пичкал меня непонятными пилюлями, возможно, незаконными! Херачил по мне током, а потом запер в одиночке! На кой чёрт вам вообще нужна одиночка? Вы поголовно садисты? Вам это нравится? ТЕБЕ это нравится? -Послушай, — гитара замолкла, Мэлор всмотрелся в моё лицо, больше обращая внимания на движение моих губ, чем на слова, что я бездумно тараторила. – Я согласен с тобой, Пётр ужасный доктор. Его все недолюбливали, но уволить не могли, сама понимаешь. Сейчас дело не в этом. Всё, что произошло сегодня – невозможно. Это, во-первых. Во-вторых, не обижайся, но ты – пациент, ты помнишь об этом? Свой диагноз. — Ты смеёшься? То есть, шизофрения теперь по воздуху передаётся? Это не разговор, это игла под ноготь. Палец распух, покраснел и гноится. И вот мы сидим с Мэлором и выдавливаем весь гной наружу. Только, чей палец-то, его или мой? — Нет, конечно, ты права. Но кто-то мог подложить мне в еду наркотическое средство, к примеру. — Я бы ни за что так не поступила! — Или кто-то мог внушить тебе отравить меня. Ты ведь ходишь на гипноз к Петру? — Да…Но Лия! — Лия… признаюсь, рядом с ней мне правда бывало не по себе. Как и остальным. Я часто испытывал де жавю последнее время. Но это лишь игра воображения. — И ты видел, что с ней стало! — И подобная работа, близость с психически нестабильными людьми, понимаешь. Каждый начнёт видеть больше, чем есть, на самом деле. — Ты…во всём прав. Всё логично. — По-иному быть не может, — струны снова задрожали мелодией. — Да. Мэлор. — Хм? — Я люблю тебя. — Тебе это только кажется. — Я видела тебя во сне много лет назад! И ты видел точно такой же сон, что и я! Ты помнишь? — Такое часто бывает. В этом нет ничего сверхъестественного. Я вся растерялась. Как можно гореть лишь на одном кругу ада? Или у каждого грешника есть расписание, почти как в нашей психушке: во второй круг с семи до девяти утра, с девяти до трёх на пятый. Я катаю по нёбу шарик гнева. Все дни-пытки, что я прожила в этой гнилой больнице, с его легкой руки превратились в пшик! В сраный вымысел, который я неспособна разъяснить… Я ломалась и зачем? Я ведь и про него рассказала… Это снова слёзы? Или кто-то пускает мыльные пузыри? — Что с тобой? — Оставь меня покое! — Аврора, посмотри на меня! Снова! Тяжело дышать и руки-ноги упираются в крышу и двери машины. — Мне нечем дышать! — Успокойся, я рядом. — У меня огромные лёгкие… слишком мало места! СЛИШКО МАЛО! Воздуха! Это стены давят на меня или я на стены? Что лучше, разбить машину парня или превратится в желе? — Я не рыба! — Тихо, Аврора! Успокойся! — Я человек! Мне МАЛО МЕСТА! — Аврора! Аврора, слушай меня! Ты нормальная, ясно? Посмотри на себя в зеркало! — А-а-а-а! УБЕРИ! — Хорошо! Смотри, смотри, я обниму тебя. Будь ты огромной, смог бы? — Конечно! Обхватишь лишь моё запястье, на большее не способен. — Всё, тихо, соберись. Ты в моих объятьях. — Да. — Лучше? — Да. — Всё хорошо, не плачь. — Ты не веришь мне! — Аврора…. — Поверь мне! Это только что было! Вспомни, что ты видел! Это не было помутнением! Посмотри в окно. Давай выйдем, и посмотрим на мёртвых гусениц! — Только послушай, что ты предлагаешь. Этот аргумент спас меня! Я либо слепа, либо тупа, раз сразу не указала: на окраине парка валялись трупики птиц. Слишком много, слишком неестественно. Мэлор задержал на них свой взгляд. Глянул повыше, но сломанные ели. Взлёт рыбы-Лии был неудачным. Но удачно прошёл мимо старик с собачкой. Псы любят дичь. — Что ты хочешь? Что мне сыграть? — «Королевну»? — Я не знаю песни, — слёзы кончились, я прищурилась. Мэлор в моих глазах размыто двоился и третьей рукой открыл машину, я проморгала, как его тень ушла прочь. Нет, Мэлор со мной, я целую его в колкую щёку. То были его сомненья? Тогда хорошо, что он избавился от них. — Мэлор. — Да? — Ты врушка. Но мне приятно, — приятно целовать его в щёки снова и снова. — Да, и почему? — Говоришь, что не знаешь песен «Мельницы», а сам играешь!