***
— Рассказывай, — приказал он намытому и румяному после душа омеге. Чан только что позвонил Чанбину: Минхо лучше, но в сознание он пока не пришёл. Однако Феликс сжалился над Со и пустил его в палату друга, так что Чанбин теперь там, начал как раз засыпать. Чан быстро извинился, сбросил и теперь внимательно смотрел на своего непослушного омегу: — Я жду, Сонни. — Чёрт… — досадливо поморщился Джисон. — А я уж надеялся, что отвлёк тебя и не придётся… Чан целомудренно ахнул: — Ах, ты, паразит! Так ты для этого трусы свои не надел и стал соблазнять меня прямо на нашей кухне? В этом святом месте! — Ой, да брось. После какого это раза на этом столе это место стало вдруг святым? — лениво протянул Джисон, укладываясь спиной прямо между ног Чана, сидящего на постели и опирающегося на подушку. На провокацию омеги он не повёлся, осторожно ухватил крепкие бёдра юного развратника и переместил лёгкую тушку на его сторону постели, а сам ловко лёг на бок и опёрся головой в ладонь. — Рассказывай, меленький поганец, где ты был и что здесь вообще было? Джисон надулся, вздохнул и рассказал.***
Он проснулся утром вчера в отвратительном настроении, потому что, ещё не успев открыть глаза, по холоду постели понял, что один. А ощущение это вызывало у него стойкую неприязнь, потому что горчило страхом и ноющей болью беспокойства в груди. Это было неправильно. Так что можно сказать, что о том, что он не поехал с Чаном, он пожалел почти сразу. Можно ведь было просто в гостинице остаться и не ехать к родителям, а не выделываться, мотая нервы и своему альфе и теперь — себе. Он встал и какое-то время тупо бесцельно бродил по огромному пустому дому. Это было странно, но раньше, когда рядом был Чан, он никогда не замечал, насколько большим был его дом. И в этом большом доме ему вдруг стало страшно, тоскливо и очень одиноко. Так как была суббота, в университет ему было не идти, о чём он очень сильно пожалел. Но решил в кои то веки полностью посвятить себя учёбе — и какое-то время честно, высунув кончик языка, слушал видеолекцию в небольшой комнатке, из которой Чан сделал ему личный кабинет, и делал конспект — красивый, разными ручками. Чан, конечно, купил ему планшет со стилусом, на который записывать лекции было и удобнее, и круче, но цветные ручки… Пока дома было время, Джисон старательно работал именно ими — как в старые добрые времена в школе. Конечно, он помнил, как смеялись над ним сводные братья-альфы, когда увидели его школьные тетради с конспектами, разрисованными, помеченными… Они назвали его ненормальным, которому заняться нечем. Но гораздо ярче было другое впечатление, недавнее. Чан, когда увидел, как пишет Джисон, тут же съездил за планшетом. А потом, когда пришёл его дарить, невольно залюбовался работающим омегой. И когда Джисон поднял на него удивлённые глаза, стыдливо спрятал модный и дорогой гаджет за спину, сразу, естественно, вызвав интерес у любопытного омеги. Увидев «игрушку», Джисон сначала совершенно по-детски взвизгнул и кинулся к растерянному Чану на шею, а потом сообразил, что подарок очень дорогой, и с постным и благообразным лицом попробовал отказаться. И Чан сказал: — Бельчонок, это ведь для учёбы… Для твоего, а значит, для нашего будущего… Только … знаешь, я видел, как ты пишешь свои конспекты… У тебя такое вдохновенное лицо… Ты так прекрасен, ты сопереживаешь тому, что записываешь… Может, он тебе не так чтобы и нужен, поэтому я просто оставлю его у тебя — чтобы был. А уже ты сам решай… У Джисона тогда защипало в носу и глазах: в этих словах, таких простых и сбивчиво-стеснительных, было больше любви, чем во всём, что говорилось ему кем бы то ни было за всю его жизнь, наверно… И вот он писал конспект, параллельно рисовал на полях цветы в стиле русской хохломы, о которой шла речь в лекции, и пытался отвлечься от мысли о том, насколько ему повезло с альфой. Звонок в дверь раздался именно в тот момент, когда он решительно тряхнул головой и приказал себе не отвлекаться на воспоминания о прошлой ночи, когда Чан прижал его к стене в спальне и … Это было трудно. Он уже очень тосковал о своём женихе. Звонок его испугал: он очень хорошо помнил наказ Чана никому не открывать и слиться с местностью, если кто-то припрётся в его отсутствие. Но Джисон не был бы Джисоном, если бы не выглянул в окно — хоть посмотреть, кто это был. И, конечно, спалился: Бан Дживон смотрел прямо на то окно, из которого высунул свой любопытный нос.. — …глупый омега! — взвился Чан. — Я же просил! Я прямо приказал, чтобы ты замер и не дёргался! Признаков жизни не подавал! А ты! Ты! — Не ори на меня! — возмутился Джисон. — Какая разница? У него всё равно был ключ! Не открыл бы я — открыл бы он сам! — Эээ… — Чан растерялся. — Какой ключ? — А я знаю? — фыркнул Джисон. — Длинный. Железный. С завитушками… Этот ключ Бан Дживон и продемонстрировал Джисону, насмешливо помахав им и повелительно кивнув на дверь. И Джисон открыл, потому что — ну, а что делать-то? Чана нет, спрятаться не за кого. Он подумал, что, видимо, пришла пора встретить опасность лицом к лицу. И что такого? Отпор ему он сможет дать.. — Отпор? — взревел Чан. — Моему отцу?! Ты?! Он же был в сговоре с Сон Чонги! — А я откуда знал? — возмутился Джисон. — И вообще: ещё раз перебьёшь — аривидерчи, я спать, и сам себе придумывай... — Ладно, ладно, — примирительно заворчал Чан и, воровато кинув взгляд на сердито сведённые брови омеги, напал на него, и замял себе под бок — а то и впрямь ведь уйдёт. Джисон было завозился и завозмущался, но быстро удобненько устроился под любимой бочиной – и продолжил. Бан Дживон вёл себя как хозяин, почти оттолкнул Джисона от двери, проходя внутрь и всем видом своим показывая, что ему до омеги нет никакого дела и преградой на своём пути в этот дом он мальчишку не считает. — Что, омега? — зло-насмешливо спросил он. — Устраиваешься? — И он кивнул на несколько пар обуви, аккуратно стоящих на стойке холле, явно по размеру не чановых. — Стараюсь, отец, — смиренно поклонился Джисон, стараясь держать себя в руках. Дживон взвился, как укушенный: — Не смей меня так называть, мошенник! Я никогда тебя не признаю! Лжец! Вымогатель! Воспользовался моим простодушным великовозрастным уро … Джисон хлебнул воздуха, сообразив, что собирался сказать, и закашлялся. Чан горько усмехнулся и ободряюще погладил его по бедру: — Ничего, бельчонок, говори, как есть. Я привык. — А я не привык! – судорожно кашляя прохрипел Джисон. – Поэтому и вот… Джисон схватил с подставки большую керамическую вазу и грохнул ею об пол, заставив Дживона вздрогнуть и замереть от неожиданности. — Ты спятил, щенок? — завопил он, кидаясь к омеге и хватая его за воротник. – Ты хоть знаешь, сколько она стоила? Да все твои потроха не стоят и половины её! Он брызгал слюной и тряс Джисона, как котёнка, практически за шкирку. Но омега был доволен, о чём тут же и сообщил взбешённому альфе: — А по-моему, всё нормально: вы доставляете неприятности мне, называя моего любимого альфу уродом, а я — вам, лишая того, что вы любите больше всего — денег. И так будет каждый раз, когда вы в моём доме… — В каком ещё твоём доме! — заорал Дживон и изо всех сил толкнул Джисона, от чего тот невольно попятился и упал на спину, чуть подвернув ногу… — Чуть! — вскрикнул Чан, судорожно приподнимаясь над омегой и тут же начиная нежно ощупывать его ноги. — Где? Где повредил? Где болит, бельчонок? — Да нет, нет, Чан-хён, — торопливо залепетал, счастливо улыбаясь, Джисон, откровенно наслаждаясь мягкими и ласковыми прикосновениями Чана. — Уже ничего не болит. Чан недовольно глянул на него и, нахмурившись, сказал: — Ты зачем вообще с ним полез в полемику? Тебе оно надо? Тоже мне, защитник! Он ведь альфа! Он тебя покалечить мог! — Мог, — беспечно кивнул Джисон и безмятежно улыбнулся. — Или он, или его охранники… — Как! — ахнул Чан. — Он был … не один? — Нет, с ним были двое... — Ты впустил в дом трёх альф? — шепнул севшим от ужаса голосом Чан. — Джисон… Сонни… Ты совсем спятил?... — Ну, вот, начинается, — тоскливо прошипел Джисон. — Вот поэтому я и не хотел рассказывать! А что я мог сделать? Что? Он всё равно бы проник в дом! — Бежать! Бежать надо было, Сонни! Я же говорил! Я рассказывал! — Так я и сбежал… Джисон, несмотря на боль, вскочил тут же и крикнул звонко: — Да! Вы сами составили контракт! Так прочитайте его! И дом этот теперь — мой! И всё в нём — моё! И сын! Ваш сын — мой! Чан — только мой! Никому и никогда я его больше не отдам, ясно вам? Особенно такому отвратительному отцу, как вы! А я … я принадлежу только ему! Но это — двустороннее соглашение! Поэтому не смейте, слышите? Не смейте оскорблять моего Чана в моём коридоре моего дома! — Взять его! — заорал красный от бешенства Дживон. — Я быстро тебя верну тому, кто будет тебе рад, тварь малолетняя! Но охрана у альфы была неповоротливой. Или туповатой. Джисон был склонен думать, что и то, и другое. Поэтому они не успели сообразить, а вот Джисон успел. Он побежал к чёрному входу, но когда влетел в коридор, ведущий к нему, увидел там ещё одного охранника. Может, они и были тупыми, но обучены были неплохо. И у Джисона был только один выход — наверх, в свою комнату. Ну, то есть в их с Чаном комнату. А оттуда по балкону он выбрался на волю. И когда он побежал… — В смысле… — не дал ему торопливо пролистнуть эту часть рассказа Чан. — Но комната… балкон на втором этаже… Как же?.. там нет лестницы. Джисон, закатил глаза, резко выдохнул и, вывернувшись из объятий Чана, трусливо дёрнул с постели, но у альфы была шикарная реакция: он ухватил бельчонка за голень и быстро подтянул в свои объятия. Старший зажал мальчишку под мышкой и мягко повторил вопрос: — Как это — с балкона, милый? — Ну чего ты… Как, как… лучше что ли, чтобы они меня схватили и отвезли к Сон Чонги? — Как это — по балкону? — шёпотом снова спросил Чан, ласково кладя руку на горло омеги. — Там же нет ни плетения, ни … ничего там нет… — Ну, я прыгнул, — тонким голосом с отчаянием ответил Джисон. — На акацию прыгнул, что под ним. Удачно приземлился, только вот поцарапался. — Он показал на две длинные царапины на руке и ноге, о которых Чан как раз хотел спросить ещё до секса, когда увидел их на теле омеги, вышедшего из ванны. — Прыгнул… — упавшим голосом повторил Чан, сжимая омегу и подтягивая его к себе на грудь. — Прыгнул, чудо моё, прыгнул! — Он глухо застонал, вжимаясь лицом в покорно подставленную ему шею. — Мог упасть и сломать себе что-то… Мог недопрыгнуть и сломать себе позвоночник… Мог… господи! Мог! Прыгнул! Какой придурок… боже… Какой сказочный придурок! — А чего я должен был — ждать, пока меня схватят? — сердито пытаясь оттолкнуть Чана, пропыхтел Джисон. — Да я бы лучше упал! сломался! сдох, чем попасть в лапы твоего взбешённого отца! — Не смей! — грозно пророкотал, тут же подобравшись и нависнув над омегой Чан. — Не смей такое о себе говорить! Ты — всё! Ты — целый мир! Мой мир! Я без тебя больше не смогу! Не выживу! Что бы ни случилось — ты должен жить! Чтобы я мог тоже — жить… Джисон замер, а потом совершенно по-дурацки и очень счастливо улыбнулся и кинулся на шею своему альфе. Они прижался к чуть отросшей щетине на его щеках и прошептал: — И ты… Ты тоже… Мой мир. Ради тебя и прыгнул… Чтобы быть только с тобой! Решался долго. Ну, то есть как — долго: пока альфы-охранники пытались вынести дверь в комнату. Представил, что будет, если отец Чана прибьёт его, навредит как-то… Ведь Чану будет больно, он никогда себе не простит этого. И прыгнул. Повис, как обезьянка, на толстом стволе, а потом проехал по нему и приземлился — удачно. Сначала даже показалось, что вообще без проблем. И только когда, задыхаясь и хрипя, остановился после дикого, какого-то по-превобытному бездумного бега где-то на большой незнакомой улице, уже за пределами жилого комплекса, понял, что нога и рука болят безбожно. Адреналинчик, однако, святая вещь. И уже было подумал, что повезло, что всё закончилось, как рядом с ним притормозил огромный гелентваген, и оттуда вальяжно вырулил толстый и седой мужик. Джисон на самом деле и не узнал его сразу: видел-то один раз. Сон Чонги присел рядом с опирающимся ладонями в бёдра Джисоном, который всё ещё пытался отдышаться, и произнёс елейным и жутко противным голосом: — А кто это тут у нас такой весь напуганный? — Джисон поднял на него глаза и замер в ужасе: узнал. И на лице господина Сона появилась хищная и довольная ухмылка: — Вижу, и ты меня помнишь, мой сладкий малыш? — Он потянул носом воздух, и в глазах мелькнуло жадное и хищное возбуждение. — Пахнешь по-прежнему божественно, мой вкусный. Джисон попятился и заговорил умоляюще: — Не надо… Прошу! Я уже почти замужем, господин Сон, прошу вас! — Он дёрнул рубашку, обнажая шею. — У меня и метка есть!... Пожалуйста! Не надо… Сона передёрнуло, и он с такой ненавистью посмотрел на омегу, что Джисон понял, что напрасно он это сделал. Совершенно напрасно… Он затравленно оглянулся, пытаясь оценить масштаб трагедии. В машине, кроме Сона, было ещё человека три, но они не выходили: видимо, альфа был так уверен, что Джисону некуда деваться, что решил поймать его сам, напугав… или наоборот — заманив глупенького омежку… Так-то он о Джисоне вообще ведь ничего не знал. Особенно то, что загонять его в угол нельзя категорически, потому что башню у омеги в этом случае срывает конкретно. Когда Сон протянул свои толстые потные пальцы и схватил омегу за плечо, Джисон резко подался вперёд, к нему, и альфа, не ожидавший этого, под тяжестью собственного веса завалился на асфальт, выпустив плечо бедного Джисона. И тот снова дал стрекача. Бежал со свистом, нёсся, сам не зная куда, петлял в узких улицах, выбегал на перекрёстки, шмыгал в подворотни и замирал там, тревожно оглядываясь. Надо отдать должное: охранники у Сон Чонги были побыстрее и посообразительнее, чем у отца Бан Дживона. Они преследовали его долго, видимо, ориентируясь на запах, контролировать который Джисон в таком состоянии не мог. И тогда он просто-напросто нырнул в первый попавшийся в подворотне мусорный бак. Они прошли рядом, недовольно переговариваясь о том, что, видимо, потеряли его на прошлом перекрёстке, а может, он всё же нырнул в подземку (а Джисон не мог: ни денег, ни карточек у него с собой не было). В том баке он пролежал достаточно долго – напуганный, загнанный, не верящий ни себе, ни своим инстинктам, ни этому миру в целом. Ему всё казалось, что его поджидают – там, около мусорки. Смеются над его наивностью - и ждут… И только когда уже стемнело, он пересилил себя, вылез и огляделся. Город он в принципе знал плохо, но ему в этом хотя бы повезло: побег занёс его в район, где жили его друзья — братья Ким. К ним он и завалился, потому что больше идти ему было некуда. Дома был только младший, Чонин, который, увидев, а главное — унюхав, в каком Джисон состоянии, быстро отвёл его в ванну, выбросил его пришедшие в негодность домашние шмотки, в которых он сбежал, и предоставил свои вещи. И почти ни о чём не спросил. Хороший человек. Именно он и рассказал о перестрелке в доме Чана — об этом было упоминание в новостях. — Я ещё подумал, что адрес знакомый… — пролепетал Чонин, который как-то проводил Джисона до дома, когда они заговорились и не заметили, что не расстались на перекрёстке, как обычно. Он растерянно поглядел на побледневшего, как полотно, Джисона, который начал судорожно вытирать мокрые волосы. — Мне надо идти, Нини, надо идти… — забормотал тот и, отбросив полотенце, рванул к двери. Его сердце обливалось кровью: они увидел скорую (пересмотрели новостной выпуск в Интернете) — и Джисон был уверен, что кровь в доме принадлежит Чану — потому что ну, а кому ещё? Но Чонин его не отпустил: он схватил гостя за руку и крикнул сердито: — На улице четыре градуса, куда ты с мокрой головой? Да и куда? Никого там нет… У меня телефон — позвони ему! — Номер… — в отчаянии прошептал Джисон. — Я номера не знаю… — Как?! Ты же говорил! Ты клялся, что запомнил! — возмутился Чан. — Ты хоть понимаешь, что я чуть кони не двинул, когда ты не отвечал! Не перезванивал! Думал, что ты… что с тобой.. — Он, задыхаясь, стиснул тихо скулящего жалостливое «Прости… прости» Джисона и зарылся носом в его пушистую макушку. — Боже, бельчонок… Ну какой же ты… Как так можно?... — Видно было, что сдерживается он из последних сил, чтобы не выругаться или не задушить глупого мальчишку. — Тогда просто высуши волосы, поешь — и иди к дому. И жди, — твёрдо сказал Чонин, который увлекался детективами и шпионскими фильмами и романами. — Он всё равно придёт туда, приедет. Главное — не упустить. Но в дом не входи, мало ли, кто там тебя может поджидать… без него. Так Джисон и сделал. И только когда увидел машину Чана, а потом и его устало сгорбленную спину на крыльце дома, почувствовал, какой огромный камень падает с его души: жив! здоров! дома! Его альфа снова будет с ним!